Хроники Нордланда. Цветы зла

– Я уверен: – вмешался Тиберий, – что граф совершит ещё не один подвиг, так как благородство – это не разовая добродетель.

– Я тоже в этом уверен. – Согласился принц. – Тиберий, скажи Альберту, что отныне дама Алиса Манфред является придворной дамой Габриэллы и будет получать от меня содержание в размере ста дукатов в год… – Он лукаво взглянул на Гэбриэла:

– Если, конечно, в течение этого года её статус не изменится!.. – Перевёл взгляд на Нэша, который стоял в сторонке, помалкивая и поглядывая на всех собравшихся.

– Спасибо тебе, мастер Грэй, что не утаил от меня правды. Так вышло, что ты знаешь нашу тайну: что мой сын не с севера вернулся к нам, а с юга, и был в плену в некоем замке. Не дай нам пожалеть об этом. К верным людям я щедр и милостив, но предатели должны получать по заслугам.

– Какую тайну? – Удивился Нэш. – Я знаю только то, что и все: что их сиятельство ехали с руссами по Королевской Дороге, и случайно в Июсе с братом встретились, по благословению Господа и святого Аскольда. Вам это любая сплетница в округе расскажет.

– Вот и хорошо. – Улыбнулся принц. – Тиберий, награди мастера Грэя за его доброту и благородство. А Алису я приглашаю сегодня на ужин. Она призналась, что играет на лютне и поёт, и я хочу её послушать, а заодно представить её официально.

– Я правильно понял, – замер Тиберий, – это будет официальный ужин?!

– Да, Тиберий. – Принц глубоко вздохнул, расправив лёгкие, и повёл шеей:

– Хватит уже жить упырём каким-то. Пора вернуться к моим подданным.

Просиявший Тиберий поклонился, бросил на Гарета ликующий взгляд, и исчез, с ним вышел и Нэш. Гарет подошёл к отцу и вручил ему кольцо из белого драконьего золота, украшенное переливающимся александритом:

– Мириэль просила передать его тебе. – Сказал коротко. – Она передала так же, что это кольцо сделала мама, когда была совсем юной, и заклинала его тоже она.

Принц взял кольцо дрогнувшей рукой:

– Почему вдруг… почему она… – Зажмурился, сжав кольцо в кулаке, справился с собой, произнёс увереннее:

– Она ведь очень сильно злилась на меня за то, что я не отказался от Лары. Она считала, что я мог отказаться от союза с нею ради неё же самой, и может, даже была и права. Лару погубил я.

– Маму погубил Драйвер. – Мрачно возразил Гарет. – Он всё равно бы это сделал, ты сам говорил, что он стал одержим ею до вашей свадьбы, как только увидел и понял, что её любишь ты. Он всё равно что-нибудь сделал бы, отец, назло тебе, из ненависти к ней. Не казни себя, не надо.

– Да. – Тряхнув головой, согласился принц. – Как я могу жалеть о том, что подарило мне вас? – Он взглянул на сыновей, улыбнулся. – Гордыня – грех, но как же я вами горжусь!..

Глава шестая Девичья башня

Алиса ждала на лавочке под окном, чувствуя на себе взгляды двух стражников в цветах его высочества, и нервно переплетая пальцы и заламывая руки. Она чувствовала, что была не очень хороша, догадывалась, что принц ей не поверил, и жестоко страдала от того, что отец Гэбриэла считает её лгуньей. Когда вышли Тиберий и Нэш, она взглянула на них так печально, и так трогательно, что Тиберий счёл нужным ласково улыбнуться ей и, остановившись перед нею, сообщить:

– Хочу вас порадовать, леди Алиса, его высочество принял решение относительно вас. Вы становитесь придворной дамой графини Маскарельской, получаете содержание в размере ста дукатов в год и небольшое разовое вознаграждение для того, чтобы приобрести необходимые наряды и украшения. Вашим опекуном отныне является его высочество лично, он позаботится о вашей безопасности, и том, чтобы вы ни в чём не нуждались и чувствовали себя спокойно. Поверьте, ему можно доверять! Ваше будущее отныне безоблачно, дорогая леди Алиса, поверьте!

– Я знаю! – Алиса прослезилась от радости. – Ах, как я это понимаю! Я так благодарна его высочеству, так благодарна! Он такой чудесный… Мне бы хотелось…

– Вы приглашены сегодня на ужин. – Перебил её Тиберий. – Его высочество надеется услышать ваше пение. А сейчас вас проводят в ваши новые покои, где вы будете отныне жить, к вам приставят служанку и она поможет вам обустроиться на новом месте. На этом позвольте откланяться, – он церемонно поклонился, и Алиса, порозовев, ответила изящным поклоном. И бросилась на грудь Нэшу, едва Тиберий ушёл:

– Нэш, как хорошо, как хорошо!!! Я так счастлива, я задохнусь сейчас от счастья!!! Я буду жить в этом замке, и гулять в саду, и всё такое… ах, как это прекрасно!!! Спасибо тебе, ты такой замечательный!!! Ты столько для меня сделал!!! – Она запрокинула голову, глядя ему в глаза сияющими влажными глазами. – У вас с Мартой всё будет чудесно, всегда-всегда, Нэш, я обещаю!..

– Дама Алиса Манфред? – Подле них остановилась высокая статная женщина лет тридцати с небольшим, прекрасно одетая. – Я дама Карлотта Ульвен. Позвольте проводить вас в Девичью Башню, в ваши новые покои, и ознакомить с вашими обязанностями и нашими правилами.

– Ступай, девочка. – Ласково пожал её руки Нэш. – Ступай, и будь счастлива!

– А когда я могу её увидеть?! – Спросил Гэбриэл, едва они с братом покинули покои принца Элодисского.

– Младший. – Гарет повернулся к нему, взял за плечи. – В идеале – вам до свадьбы бы видеться поменьше. Но я знаю, что ты не сможешь и не захочешь этого. Поэтому я вам устрою свидание сегодня ночью. А теперь уймись, иди в баню, и ложись спать. Хорошо?..

– Я не усну. – Признался Гэбриэл. – Меня всего трясёт. Я хочу увидеть её, как ты не понимаешь?! Хочу убедиться, что с нею всё в порядке, что она довольна. Ведь всё это на самом-то деле ради неё, понимаешь?!

– Понимаю. – Гарет вздохнул. – Понимаю… Младший, если вдуматься – ты сделал для неё больше, чем вообще в силах сделать мужчина для женщины. Ты не только её спас, не только вытащил из жуткой ямы. Ты устроил её судьбу так, как и не могла мечтать девушка без роду-племени, без родственников, имени, приданого, наконец! Она – придворная дама принцессы крови, без пяти минут невеста принца крови и невестка королевы!

– И что, мне теперь плату с неё потребовать?! – Возмутился Гэбриэл.

– При чём тут плата? И при чём тут благодарность?! Я ведь не к тому это тебе говорю!.. Я говорю это тебе для того, чтобы ты перестал париться о пустяках теперь, когда ты обеспечил её главным!..

– Счастье Алисы – это не пустяк. – Со священным негодованием в глазах отчеканил Гэбриэл. – И что бы я для неё ни сделал, всего будет мало, такая она есть!

Гарет только вздохнул.

Алису проводили на женскую половину, в Девичью Башню, такую же, как Рыцарская, но куда более населённую. В башне братьев, помимо их самих, жили их армигеры, рыцари свиты Гарета – у Гэбриэла собственных рыцарей пока не было, – пажи и личные слуги. Стража жила в казармах при Тюремной Башне, а прислуга на всё жила в собственном дворе при Южной башне. В Девичьей Башне и прилегающих к ней галерее, башенках, гнёздами прилепившихся к ней, и домиках, пристроенных к стенам в саду и к самой башне изнутри Женского двора, жило множество народу, в основном, женщины – дамы, горничные, служанки, камеристки, портнихи, белошвейки, и масса прочего, страшно нужного, живого инвентаря. Здесь же жили музыканты, без которых женский двор просто жизни своей не мыслил, какие-то странные личности, занимающиеся гаданием и составлением гороскопов всем и вся, художники, рисующие день и ночь туалеты и драгоценности, которые потом заказывали – или не заказывали, – Габи и её дамы, копирующие платья и головные уборы с портретов и картин, и создающие личные часословы и молитвенники для графини и её придворных дам, на которые сейчас была бешеная мода в Нордланде. Молитвенник должен был быть непременно небольшим, чтобы помещаться в дамской сумочке, тоже только что вошедшей в моду. Эта сумочка представляла из себя бархатный мешочек, расшитый золотом и драгоценностями, на кожаном или шёлковом шнурке, который вешался на запястье. В сумочке непременно должны были находиться нюхательные соли, зеркальце, гребень и молитвенник… Ну, как минимум. И последний, естественно, должен был быть маленьким – как можно меньше и легче, но при этом изящным и украшенным миниатюрами, номинально – из жития святых, но хитроумные художники, чтобы сделать молитвенники желаннее и интереснее для дам, одевали своих святых в модные туалеты и помещали в модные интерьеры. Гарет, естественно, всех этих тонкостей просто не знал – зачем они ему были нужны?! – и у Алисы не оказалось в арсенале ни сумочки, ни молитвенника, ни одной модной шапочки, которые тоже были страшно популярны и жизненно необходимы при дворе графини Маскарельской, не говоря уже о прочих хитрых женских мелочах. У неё не было практически ничего, кроме красоты и такта. Но вкус у неё был, и она с восторгом и тайным вожделением посматривала на попадавшихся ей по пути в её личную комнату дам, на которых были такие восхитительные головные уборы! Особенно модны были теперь, в начале лета, шапочки из сильно накрахмаленных кружев, разнообразные, от ажурных конусов до таблеточек с вуальками. Такая таблеточка мгновенно воцарилась в воображении Алисы на её собственной головке, и она чуть не заплакала от того, что так плохо и бедно одета. Алиса и сама до сих пор не знала об этом, но ей не чужды были ни тщеславие, ни кокетство, ни женская страсть к нарядам и украшениям. Просто прежде ей негде и не у кого было ничего подобного подсмотреть. Она совершенно не умела общаться с другими девушками, она их просто не видела никогда, и волновалась, не покажется ли она им странной, или глупой, или неинтересной? Достаточно ли ей будет навыков, полученных в Ашфилде?.. Дама Ульвен сдала её другой богато одетой даме средних лет, которая ведала расселением дам и служанок в Девичьей Башне, и та отвела Алису в её новые покои, состоявшие из крохотной спаленки, фонариком прилепившейся к башне на третьем этаже, восьмиугольной и очень светлой, и такой же крохотной гостиной с секретером и рабочим местом, где можно будет вышивать, плести кружева и заниматься прочим рукоделием. Покои были скромные, но Алиса пришла в восторг от того, что это её собственное жильё, и, полная надежд и предвкушений, бросилась осматриваться, пока не придёт обещанная дамой-распорядительницей служанка. Не успела она заглянуть во все уголки, как в дверь постучали, и на пороге возникла уже знакомая Алисе Глэдис.

– Вот, – она подала Алисе шкатулку из кедра и слоновой кости, – это подарок от его светлости герцога, на новоселье. – И, чуть поклонившись, ушла, а Алиса, жадно схватив шкатулку, открыла её и ахнула: там были гребни для волос, настоящие, черепаховые, лавандовая вода, булавки, увенчанные кораллами и крохотными жемчужинками, и какие-то ещё мелочи, такие женственные и изящные! Взвизгнув от радости, Алиса чуть не прослезилась от благодарности: какой всё-таки у Гэбриэла хороший брат!.. Той ночью, что они провели здесь вместе, Алиса немного ревновала своего Гэбриэла к Гарету – тот просто не мог не говорить о своём брате, без конца рассказывая Алисе, какой он умный, какой великолепный, какой остроумный и шикарный… Ей даже показалось, что Гэбриэл обожает своего брата немножко больше, чем её саму. Но она была девочка умненькая и, не смотря на ревнивый нрав, великодушная, а потому приняла самое в данной ситуации верное решение: полюбить Гарета почти так же, как любил его сам Гэбриэл, отвести в своём сердце близнецу своего возлюбленного подобающее ему место. Тем более, что это не стоило ей никаких усилий – любить Гарета оказалось очень легко.

Пока она перебирала свои новообретённые сокровища, с лёгким стуком к ней вошла ещё одна посетительница: на этот раз молодая и приятная на вид, довольно опрятная пышечка, назвавшаяся её служанкой Люси. Она принесла с собой какие-то коврики, бельё, которым тут же застелила постель, взбила подушки, разложила коврики и салфетки, придав комнатками жилой и уютный вид. Алиса, устроившись с ногами на подоконнике, с живым любопытством наблюдала за её хлопотами.

– Я ещё трём дамам прислуживаю, – охотно говорила Люси, вытирая и смахивая пыль и брызгая кругом фиалковой водой, – вашим соседкам, даме Авроре Лемель, даме Вильгельмине Мерфи и даме Клариссе Пресли. Вот уберу у вас и к ним пойду… А причёсывать вас и с платьями возиться будет Жанна, она скоро придёт. Такая, право слово, лентяйка! Вы с нею построже, леди, не то она и вовсе обленится! Ой, стучит кто-то…

Это была ещё одна дама-распорядительница, которая сообщила Алисе уже не новую новость, что с этой минуты она является придворной дамой графини Маскарельской, и уточнила у Алисы, как её зовут, кто были её родители, придирчиво рассмотрела её документ, близко поднося к глазам печати, спросила, какие языки Алиса знает, какому рукоделию обучена, часто ли ходит на исповедь, поведав заодно, что священником домашней церкви Хефлинуэлла является отец Северин, и сообщила, что постельные и банные принадлежности ей будут выдаваться раз в месяц, есть она будет с графского стола, а вот одежда, обувь, драгоценности и булавки у неё должны быть свои, личные. За нею в комнату протиснулась вертлявая блондиночка с узким лицом и капризным маленьким ртом, оказавшаяся Жанной. Фыркнув на неунывающую Люси, Жанна выяснила, что у Алисы кроме гребней и булавок со шпильками ничего нет, и ушла куда-то за своим инвентарём. Комната Алисы, показавшаяся ей такой восхитительной, всерьёз начинала напоминать девушке проходной двор: кто хотел, входил к ней, стучась, видимо, только для вида. Люси ушла, вернулась Жанна, бесцеремонно разложила на мебели Алисы какие-то щипцы, жаровню с утюгом, какие-то деревянные косточки, какие-то пузырьки и бутылочки, и принялась «приводить даму в порядок».

– Потом от вас не пахнет, – бесцеремонно теребя её короткие кудри, говорила Жанна, – так что в баню можете не ходить. Её светлость графиня дама капризная, может ни с того, ни с сего самой благородной даме заявить, что от той воняет, и чтобы она шла помылась… У вас восхитительные волосы, леди Алиса, но зачем вы их обстригли?

– Чтобы уехать, мне пришлось переодеться… – Покраснела Алиса. Они с Гэбриэлом и Гаретом договорились, что будут говорить как можно меньше лжи, и всё равно она переживала, произнося неправду.

– Ах, да, я что-то слышала! Я думаю, я вот так их подберу, уложу веночком и прикрою сеточкой… Никто не заметит, что они обстрижены! И платья… Ах, леди, это совершенно не модно! Я попытаюсь что-то сделать… Что-то добавить… Может, косыночку вот сюда… или шарфик… Впрочем, вы такая миленькая, что это будет и незаметно… Наверное. Неужели совсем нет никакой возможности раздобыть новое платье? Я бы посмотрела, но вы такая миниатюрная, на вас ни у кого не найдёшь ничего… – Она болтала, со шпильками и булавками во рту, и очень расстраивала своей болтовнёй Алису, которая и не подозревала, что модная одежда – это так важно! Нет, она понимала, что её одежда и вообще вещи далеки от совершенства, но чтобы это настолько было серьёзно… Она чуть не плакала, думая, что Гэбриэл, герцог и принц увидят её такой… убогой! Служанка была такой жестокой – и всё это под видом сочувствия и искреннего желания помочь! Алиса на неё даже обидеться не могла, но при этом так ей было больно! Она ещё не знала, и не подозревала, что это любимый женский способ отомстить слишком красивой сопернице. Алиса была ещё такой наивной! Женский мир для неё был ещё совершенно непознанным, со всеми его особенностями, тонкостями и с его войной, вечной, безжалостной, упорной. В результате стараний болтливой служанки Алиса шла на ужин к принцу в самом удручающем состоянии духа. Она бы и вовсе не пошла, но, не смотря на хрупкость и нежность, она была девочка мужественная и смелая. Отец Гэбриэла пригласил её, ждал её, она обещала… И потому должна была пойти.

Его высочество в этот раз устроил общий ужин в малой трапезной Золотой Башни – со времени своей болезни он устроил такой ужин впервые, предпочитая трапезничать с Тиберием и, изредка, с сыном, по-домашнему, у себя в покоях. Сегодня впервые за долгое время на хорах, где слуги помыли и смахнули пыль и паутину, устроились музыканты, стоявшие буквой «п» столы покрыли богатыми скатертями, украсили цветами и лентами, и сервировали согласно этикету и достоинству хозяев. В самых передовых на тот момент странах Европы женщины покинули отдельную галерею, где трапезничали отдельно от мужчин, и сели за один с ними стол; в Нордланде пока что этот новаторский обычай переняли единицы, большинство знатных семейств придерживалось древних порядков. Но при дворе принца Элодисского женщины сели за общий стол одними из первых. Графиня Маскарельская, по-домашнему Габи, пришла в сопровождении двух своих дам, дамы Маргариты Бергстрем и дамы Карлотты Ульвен, самых знатных своих придворных. Гарет с европейской галантностью встретил кузину в дверях и повёл к столу, Гэбриэл, которого брат натаскивал в течение получаса, предложил руку высокой сухопарой блондинке: Маргарите Бергстрем. Карлотту к столу повёл Тиберий.

– Дети мои, Габи! – Начал принц, когда все заняли свои места. – У меня для вас есть сюрприз. При нашем дворе с сегодняшнего дня будет новая дама, леди Алиса Манфред. Она отныне находится под моей опекой и покровительством; это очень достойная и милая девочка, воспитывалась в закрытом доме, получила великолепное образование, но немного наивна и застенчива… Я хочу представить её вам. Она дивно красива, и при том – великолепно играет и поёт. Я хочу, чтобы вы послушали её, это что-то божественное.

– Она сирота? – Спросила Габи.

– Да, с самого рождения. Она никогда не знала ни отца, ни мать… Но это неважно, дорогая, ты сама сейчас её увидишь. Тиберий, пригласи даму Алису.

Гэбриэл задохнулся от неожиданности, хоть и знал, что Алиса здесь будет. «Я первый только раз её вижу, – твердил он себе, – я совсем её не знаю… Просто девушка, красивая – и только…»

И только?! Когда Алиса вошла и поклонилась, на какое-то время замерли все. Она была так хороша, что даже слуги засмотрелись на неё, на мгновения забыв о своих обязанностях, даже женщины притихли, разглядывая её. Ни один мужчина даже не понял, что на ней скромненькое не модное платье, так его золотисто-коричневый цвет подходил к её глазам и волосам, к её сливочной коже! Принц довольно улыбался, поглядывая на своих сыновей; присмотрелся к Гэбриэлу и улыбнулся задумчиво и грустно. Гэбриэл почти не дышал. Он знал, что Алиса – самое прекрасное существо на земле, но сейчас, когда вместе с ним на неё смотрели все, он видел её словно бы впервые, и понимал, что до сих пор даже на половину не представлял, какая она на самом деле! Она отличалась от графини безупречностью манер и движений, грацией, скромным достоинством. Она выглядела смущённой, но в ней не было ни неловкости, ни скованности, она держалась с истинным достоинством, которое никогда не даётся благодаря искусству – только благодаря душевному состоянию. Как бы ни страдала она от того, что ощущала себя бедной и не модной, держалась она хорошо: просто и свободно. Присела на место для менестреля, которое освободил ей Лучиано, приняла у него лютню и перебрала струны изящным движением красивых рук. Эльф Терновник, которого тоже пригласили к столу, не сводил с неё странного горящего взгляда, принц смотрел с благосклонной улыбкой, графиня приняла очень величественный вид, Гарет смотрел ласково и ободряюще… Алиса, встретив его взгляд, опустила глаза, ободрённая и успокоившаяся – на Гэбриэла посмотреть она побоялась, – и запела… Она спела дуэтом с Лучиано, длинную балладу о рыцаре, вернувшемся из долгого похода в Святую Землю, совершившему множество подвигов во имя своего короля и Бога. Рыцарь обнаружил, что замок его пуст, земли разорены, в живых не осталось никого из родных… И он обратился к Богу с одним-единственным вопросом. Лучиано пел за рыцаря, Алиса – за ангела, один по-итальянски, другая по-французски, но это никому, кроме Гэбриэла, не понимавшего ни слова, не мешало: при дворе герцога говорили на всех этих языках. У итальянца был сильный тенор из тех, что так ценились в католических церквях и соборах, чуть сладковатый, но очень красивый, у Алисы – сильное и нежное сопрано, чистое, как хрусталь, но богатое оттенками. Когда наступала её очередь, у многих её слушателей захватывало дух: без малейшего напряжения она выводила ноты, которые, казалось, вообще не способно взять человеческое горло. Голос её звенел и лился, словно вода в зачарованном источнике, словно льдинки и золотые искры, понижаясь, взлетая и скользя легко и свободно, без тени видимого усилия. Это было так прекрасно, что никто не пошевелился, не издал ни звука, пока они пели, и лишь когда стихли последние нотки, все зааплодировали так дружно и неистово, что Алиса покраснела от удовольствия, забыв все свои переживания и страхи, по-настоящему счастливая в этот момент. Первым, стоя, аплодировал Лучиано.

– Боже, – озвучил общую мысль принц, – Боже, дитя, это прекрасно! Это воистину ангельское пение, или я ничего не смыслю в этом! Спой ещё, умоляю, ещё хоть что-нибудь!

– Можно, – розовея, произнесла Алиса, – я спою балладу на нордском, я сама её сочинила недавно?

– Конечно, дорогая, конечно! – Принц снял с пальца кольцо с огромным изумрудом, сделал знак Альберту. – Это тебе подарок, награда за твоё пение, дорогая девочка. Тебе он велик, но ты можешь продать его – и купить на эти деньги драгоценности и платья, которые подобают придворной даме в Хефлинуэлле. Тиберий, Алиса будет каждый день завтракать со мной и петь для меня, а что касается жениха, то я сам подберу ей достойную партию… Со временем.

Алиса приняла у Альберта Ван Хармена кольцо и поклонилась его высочеству со словами благодарности… Но он перебил её:

– Спой же свою балладу, девочка, это лучшая благодарность! – И Алиса послушно тронула струны…

Ты был ангелом, танцующим на лезвии ножа,

Ты нёс меня на руках.

Я боялась идти и боялась смотреть,

Но тебе был неведом страх.

Были грязь и огонь,

Были камень и лёд,

А под нами была пустота,

Но без страха нёс ты меня вперёд,

Чтобы я осталась чиста.

От беды и зла заслонив крылом,

Ты не дал мне увидеть свой путь,

И подумала злое, не зная о том,

и потребовала: забудь!

Как могла не заметить израненных ног,

Не увидеть кровавый след?

Как могла я обидеть тебя, оттолкнув,

Без тебя улетая на свет?

Я смирю свою спесь и босая пойду,

Лишь бы знать мне, куда идти!

Где танцует мой ангел,

В каких небесах,

Разрешит ли себя найти?..

Слова были безыскусные, но в мелодию Алиса вложила столько души и нежности, столько раскаяния и любви, что даже Габи на время утратила спесивое выражение, смягчилась и стала удивительно прелестной и милой, как никогда, похожая на ангела, попавшего в беду. А Гэбриэл, тот просто не мог прийти в себя. Он сразу же понял, о чём поёт Алиса, понял, что она сочинила эту песню, пока переживала о нём и ждала его, сходя с ума от страха, что никогда больше его не увидит. Даже безыскусность её стихов объяснялась именно душевным напряжением, когда не до формы, не до гладкости, когда всё внутри болит и мечется. А главное – Гэбриэл понял Алису до конца в той ситуации, когда обида так обожгла его душу. Он ведь сам сделал всё возможное, чтобы она не понимала всего ужаса их положения! Видать, где-то какой-то червячок оставался и глодал его, не смотря на безоговорочное прощение, потому, что сейчас Гэбриэл чувствовал такое облегчение, был так счастлив! Ну, и горд тоже. Его просто распирало от гордости. Самая прекрасная девушка в мире сейчас сидит перед всеми и поёт – о нём! «Где танцует мой ангел…». Ух, ты! Все хвалили её наперебой, даже Габи, понуждаемая его высочеством, выдавила из себя что-то снисходительное – она вообще терпеть не могла хвалить нижестоящих. Как и королева, она считала всех, не имеющих королевских кровей, быдлом. Гарет высказался в том смысле, что не смотря на то, что песни на нордском считаются достоянием простонародья, давно пора покончить с этим предвзятым отношением, и Алиса вполне способна изменить его в корне своим божественным пением – он так и сказал: «божественным», и Алиса вспыхнула от счастья, став такой прелестной, такой очаровательной, что от неё невозможно было отвести глаз. Принц Элодисский пригласил её за стол, усадив подле себя, туда, где обычно сидела Габи, и последняя надулась, сразу почувствовав к Алисе глухую неприязнь. Дамы ревниво наблюдали за тем, как эта безотцовщина держится, как ведёт себя, и были вынуждены признать, что она безупречна. Алиса, хоть и не видела, и не пробовала никогда таких изысканно приготовленных и ещё более изысканно украшенных блюд, не подала и виду и уж тем более не бросилась пробовать всё подряд. Помня, что дама за общим столом должна есть совсем чуть-чуть, демонстрируя некоторую пресыщенность, Алиса так и поступала, как продемонстрировала это ещё во время достопамятного ужина с Гаретом.

А как болело её сердечко за Гэбриэла! Она видела, как он стесняется себя, как мается, очутившись за таким столом, как старается быть незаметным, и как плохо это у него получается! Её ревнивое сердечко сжималось от негодования, когда она подмечала насмешливые взгляды Габи и двух других дам, и как же она их в эти минуты ненавидела! Как они были приторно-любезны с его высочеством, с Гаретом и Габи, как настороженно относились к молчаливому эльфу, с которым больше общались его высочество и Гарет, и как были пренебрежительны к ней и к Тиберию! Разговаривая с ними и друг с другом, к Гэбриэлу они вообще почти не обращались, и Алисе так жаль было, что она не сидит с ним рядом! Она бы помогла ему, поговорила бы с ним! Нет, Гарету она была благодарна – он порой просто игнорировал этих надменных куриц, зато с братом общался так, что просто принуждал всех остальных за столом соблюдать осторожность и приличия в отношении графа Валенского. Сам не позволяя себе и тени пренебрежения или насмешки, он и остальных удерживал от явного проявления чего-то подобного. И Алиса так ясно это видела! В эти минуты она полюбила Гарета по-настоящему, ведь он любил её Гэбриэла – на самом деле любил.