Хроники Нордланда. Грязные ангелы

– Что далее?

– Ну, всё про то, что в мире делается.

– Что ты ему говорила?

– Да почти ничего. Смеялась над ним, говорила, что голышом ему там всё равно делать нечего.

– Почему не донесла, что он говорит об этом?

– А меня никто не спрашивал. – Дерзко ответила Марта. – Это дело стражника, который должен был со мной сидеть, а он тут сидел? Этот великан здоровый был, как дракон, что, если б он разозлился, да и прибил меня на хрен?

– Значит, что-то ты сказала? – Зловеще нахмурился Шторм.

– Сказала… – Неохотно бросила Марта. – Что если что, то лучше места, чем эльфийское побережье, ему не найти. И что ближе всего здесь Таурин.

– Что ещё?

– Ещё я ему вина давала. Он требовал.

– Почему не попросила стражника, чтобы охранял тебя?

– Потому.

– Отвечай, уродка, – отвесил ей пощёчину Шторм, – почему не пожаловалась стражнику?!

– Он издевался надо мной! – Огрызнулась Марта. – Всячески меня…

– Пошла вон! – Скривился Шторм. – Десять плетей, и больше на кухне тебе делать нечего! Будешь убирать навоз, там тебе самое место!

Марта и испугалась плетей, но и почувствовала злорадство: так тебе, скотина! Так вам всем! Они и не заподозрили её истинной роли, и она испытала огромное облегчение. На кухне она и сама не собиралась оставаться, она хотела как можно скорее свалить отсюда.

День этот показался Иво бесконечным. Устроив голову и плечи Алисы у себя на коленях, он сидел, чутко прислушиваясь к каждому звуку и шороху, с ужасом ожидая, что их найдут. Очень страшно было за Гэбриэла – как и Алиса, он почти уверен был, что его схватят и убьют, уже это сделали, и он напряжённо ждал Марты, уже почти не надеясь, и всё-таки… Алиса то впадала в забытьё, то приходила в себя и начинала тихо плакать, и Иво, пытаясь отвлечь её, рассказывал ей о себе, спрашивал про то, как это началось у них с Гэбриэлом, и правда ли, что она учёная? Он жалел Алису очень. Он не был, как Гэбриэл, наделён чувством ответственности и благоговением к слабости и нежности, но зато был сам по себе существом добрым, полным сочувствия и жалости ко всему живому – как и положено Фанна. К тому же он очень сильно ощущал особенность Алисы, инстинкт Фанна подсказывал ему, что с нею связано что-то очень важное, совершенно особенное и даже… сакральное; что она – не простая девушка, она нечто большее. И он заботливо ухаживал за нею, уговаривал пить, правда, так и не уговорил поесть; успокаивал. Алиса за этот день прониклась к нему самыми тёплыми чувствами, доверием и благодарностью, и почувствовала себя немножко лучше, ободрённая его присутствием и заботой. Под вечер она уснула, и Иво, уставший от тревоги, бессонницы и ожидания, задремал тоже… Разбудил его голос Алисы. Она уже могла говорить, не очень внятно, но вполне доходчиво. Попросила пить. Иво дал ей воды, и Алиса, жадно выпив, спросила:

– Вы не знаете, что с Гэбриэлом?..

– Не. Марта должна знать. И чего ты мне выкаешь?.. Обращайся «ты».

– Я не привыкла. – Прошептала Алиса.

– Я тоже не привык. – Ласково улыбнулся Иво. Вошла Марта – они прятались в крохотном чулане за кухней.

– Пошли ко мне. – Сказала хмуро. – Ох, и связалась я с вами на свою голову! Одно утешает: завтра я с деньгами буду уже далеко. Что с малюткой?

– Мне лучше. – Сказала Алиса, и прижала кулачки к груди:

– Что с Гэбриэлом? Умоляю… скажите правду, пожалуйста! Я с ума сойду… Если он умер, – продолжила она, и глаза её наполнились слезами, – я тоже умру. Я не хочу… не буду жить без него. Я умру, и не буду вам обузой…

– Я не расспрашивала, боялась. – Сказала Марта. – Но ушки на макушке держала. Вроде, его ранили, и думали, что убили, но тела не нашли, и теперь ихний главный выспрашивает, куда бы он мог отправиться.

– Вы сказали?!

– Ну, сказала… Сказала, что он собирался бежать к эльфам, в Таурин. Надеюсь, они поверили.

– Я чувствовала, – прошептала Алиса, – что он жив. Но мне при этом так страшно, так тяжело… Он ранен! Он ранен, и где-то, может быть, умирает, один, без всякой помощи…

– Успокойся. – Иво неумело, но ласково погладил её по голове. – Успокойся, пожалуйста! Пошли… – Поднял её на руки, поразившись тому, какая она лёгкая.

В кухне Марта уже приготовила две котомки, маленькие и неприметные, в которые положила по маленькому ножу, хлеб, сыр, пироги, огниво, трут и две бутылки с каким-то травяным отваром. Испачкала и Иво, и Алисе волосы и лица сажей, заметила:

– Больно вы приметные… Так-то лучше будет. Обыкновенные крестьянские замарашки, никто и внимания не обратит. Ты, красавчик, только глаз не поднимай, они тебя мигом выдадут. Да и не принято это, на господ и стражников пялиться! Убегать будем отдельно. Я и так с вами рискнула, не знаю, как. Ну, вот! Сидите тихо и ждите. Крестьяне вот-вот здесь будут; их телеги и мулы весь двор заполонят, столпотворение будет то ещё. Я ещё постараюсь свинушку какую упустить, прибавлю суматохи… Вы в это время спрячетесь в телеге. Ты, мелкая, забирайся сразу в сено и забивайся под доски, на которых возница сидит; стражники, даже если будут для порядка в сено тыкать, туда не полезут. А тебе, красавчик, лучше под телегой схорониться. Там, на осях, можно устроиться и продержаться до ближайшей харчевни. Вчера гроза была, и сегодня собирается, так что повезло нам, просто не знаю, как сильно повезло. Под дождём из телеги выберетесь, и в лес бегите…

– А дальше? – Нерешительно спросил Иво.

– А дальше, – отрезала Марта, – сами справляйтесь. Я и так много для вас сделала. Жизнью рисковала, между прочим!

Уже к вечеру еврей, которого звали Мойше, или Моисей, Левин, лесными тропами добрался до сгоревшей и заброшенной деревеньки, где в старой трёхэтажной башне, в которой прежде стоял отряд стражи, жил со служанкой Тильдой и немым полукровкой Гансом. Мальчишку этого Моисей подобрал в ноябре: кто-то оставил его на перекрёстке привязанного к столбу, избив, отрезав язык, раздев и облив водой. Моисей долго выхаживал его, так как помимо прочего тот ещё и сильно простыл, но так и не узнал, кто и за что поступил с пареньком так жестоко. Ганс помогал по дому, делал всю мужскую работу и уходить не собирался. Тильда поначалу Моисея ругала, но на самом деле к найдёнышу привязалась, сама дала ему имя и даже баловала… Не смотря на внешнюю сварливость, Тильда была женщиной доброй и не очень умной, но весьма добродетельной. Они с Моисеем прибыли в Нордланд из Силезии, где в погроме погибла вся семья Моисея; Тильда, хоть и не была еврейкой, тоже потеряла всю свою семью – она имела глупость выйти за поляка, которого тоже прикончили погромщики, вместе с сыном Тильды. Моисей, чудом тогда выживший, подобрал её на пожарище, чуть живую, выходил, и это спасло его самого – после гибели семьи он не хотел жить, и только Тильда, раненая и отчаявшаяся не меньше него самого, помогла ему выстоять, как он помог ей. Так они и приехали на этот остров, вдвоём, и поселились в деревне Гремячей, пока её не спалили за какую-то провинность. И в этот раз уцелев, они так и остались здесь. Моисей, прекрасный врач и аптекарь, готовил зелья, сушил травы, приготавливал декокты и мази, и продавал их в Найнпорте довольно дорого; теперь, когда их хорошо знали, он пользовался большой популярностью, но не открывал места своего обитания, и отказывался от самых заманчивых предложений – даже от предложения самого барона, стать его личным врачом. Он предпочитал свободу и возможность помогать тем, кого здесь ненавидели, пожалуй, даже больше, чем евреев на его далёкой родине, в Европе. Он находил, выхаживал и помогал скрыться на эльфийское побережье многим из них. Тильда страшно переживала, что это может погубить его, утверждала, что полукровки сами виноваты, но всё же тех, кого подбирал Моисей, жалела, ворчала, но помогала выхаживать.

Увидев Гэбриэла, она сначала ахнула, потом возмутилась:

– Матерь Божья, ну, тут ты сам себя превзошёл, старый ты олух! Ты посмотри, это же бандит с Красной Скалы, наёмник, убийца, и поделом ему досталось!

– Не шуми, женщина, лучше помоги! Ганс! Ганс!

– Ну, зачем он тебе?! – Не сдавалась Тильда. – Ты знаешь ведь, кто они такие, насильники, убийцы, живодёры! А ты его в дом! А?!

– Он не один из них, Тильда. – Подоспевший Ганс помог Моисею, и Тильда присоединилась к ним.

– Осторожнее… – Хрипел Моисей. – Я унял кровь, но в любой момент…

– А тяжёлый какой! Просто великан! Наверх мы его не затащим! Погодите, я внизу приготовлю… – Тильда метнулась, отодвинула от окошка под лестницей стол, при помощи Ганса на широкие чурки уложила две крепкие доски, и на это импровизированное ложе они уложили Гэбриэла, сняв с него изорванную, окровавленную одежду.

Тильда перекрестилась, увидев израненное тело Гэбриэла, её светло-голубые глаза увлажнились от жалости.

– Он не из них. – Повторил Моисей, склоняясь над своим приобретением. – Судя по его коже, он много лет не был на солнце, может быть, никогда. Местные евреи говорят, что в ТОМ замке есть тайные подземелья, где с молоденькими полукровками делают страшные вещи, насилуют, избивают, сдирают живьём кожу. Тильда, я думаю, этот юноша оттуда, а одежду он использовал для побега.

– Тем более! Его же искать будут! Забыл, почему Гремячее сгорело?! Да с нас со всех шкуру сдерут, если найдут его здесь!

– Он уже здесь, Тильда, он-таки уже здесь. – Моисей приготовился извлекать остатки болтов, и Ганс помогал ему. – А прятать беглецов, за которых больше, чем убивают, нам уже не впервой. Посмотри на него! Молодой, красивый и сильный, как Самсон, но что ему пришлось вынести! Разве не кощунство – так терзать живое существо? – Он извлёк первый болт, бросил на подставленное Гансом блюдо. – Тем более, такое молодое и прекрасное!

– Все они красивые, эти полукровки. – Тильда сдалась. Красота и более, чем бедственное состояние Гэбриэла тронули и её. – За то они и страдают. – Она вытерла окровавленное лицо Гэбриэла влажной тканью. – Разве я не понимаю?.. Просто с парнем этим беду ты в дом принёс, глупый ты еврей.

– Я знаю. – Моисей извлёк второй болт, обработал раны. – Беда и горе – они-таки верные спутники любого еврея. С этим ничего не поделаешь.

Он зашил рану на боку Гэбриэла, обработав её, и занялся рваными ранами руки и бедра.

– Это раны от собачьих зубов, их шить нельзя. Они могут загноиться. Кости руки обе сломаны – какой огромный был пёс! Бедный, бедный юноша! Помоги мне, Ганс. – Моисей промыл раны отваром трав и лекарств, вправил кости руки и наложил шины. Ганс споро и умело помогал ему, бросая на лицо раненого сочувственные взгляды.

– Слишком много он крови потерял. Мало шансов выжить… Да ещё боль, уже была, и ещё будет. У него ещё два перелома, рёбер, уже не свежие, им дня три. Прижми корпию, Ганс, кровь надо остановить раз и навсегда. Приготовь отвары, Тильда, от гноя и жара, и для очистки крови, а мази приготовлю я сам.

Выбросив в огонь окровавленные тряпки, – Тильда решила сохранить только штаны, в отличие от куртки почти целые, и сапоги, – они обмыли Гэбриэла от крови, положили на доски войлочный матрас, накрытый чистым холстом, и уложили на него раненого. Пока Тильда и Моисей готовили лекарства, Ганс сидел с ним, присматривая за раной на бедре – она была самой страшной, пёс не только схватил его, но и вырвал часть кожи вместе с мясом.

После первой порции лекарства, осторожно влитого Моисеем через воронку прямо в рот Гэбриэлу, тот вышел из глубочайшего беспамятства, хоть и не очнулся окончательно. Качнул головой по подушке, явственно произнеся:

– Алиса…

– Девушку зовёт! – растрогалась Тильда. – Бедняжка!

Искренне жалея его, она мысленно уже прикидывала, каких трудов им будет стоить утащить его на кладбище и похоронить. И очень жаль было нового холста.

Алиса дремала, свернувшись клубочком и положив голову на колени Иво, который придерживал её рукой, словно защищая. От его руки Алисе было тепло и спокойно; сам же он был, словно на иголках. Чем ближе был окончательный побег из замка, тем страшнее ему было. Он не знал мира, который лежал за стенами этого замка, не мог даже представить, что ждёт его и Алису, куда идти, как быть?.. Он надеялся, что Марта пойдёт с ними, но та решительно отказалась, заявив, что они будут только мешать друг другу, и Иво боялся того мига, когда они останутся одни… Он даже думал, что лучше бы Гэбриэл дал ему умереть, а вместо него взял Ареса… От последнего было бы больше толку.

Алисе снилось странное место. Серое море, над которым очень-очень низко нависало серое небо, и бледно-зелёная полоса горизонта между ними… Алиса стояла на палубе корабля, вокруг деловито сновала команда: серые, безликие существа, в щелях глаз которых горел тот же бледно-зелёный огонь. Алиса знала, что они её не видят, и не боялась их. Но у мачты стоял… Гэбриэл. Лицо у него было спокойное и обречённое, но наряду с обречённостью на нём было и облегчение.

– Гэбриэл! – Бросилась к нему Алиса. – Прости меня!

– Это уже так неважно. – Покачал он головой. – Жаль, что я не поцеловал тебя.

– Ты поцелуешь меня, Гэбриэл, правда? – Алиса дотронулась до него и поразилась холоду, который шёл от него. Это был какой-то ненормальный, не живой холод, не такой, какой бывает, когда просто замёрз.

– Нет. – Сказал он. – Уже никогда. Жаль, солнышко. Так жаль.

– Ты больше не любишь меня? – Испугалась Алиса. – Гэбриэл, пожалуйста, только не это…

– Люблю. – Он погладил её по щеке. – Даже здесь люблю.

– Тогда… – Она взяла его за руку, – пойдём со мной, пойдём отсюда!

– Алиса, – он не шевельнулся, рука по-прежнему была тяжёлой и холодной, – я устал. Я не хочу больше боли, страха. Я хочу покоя. С тобой всё будет хорошо, я знаю.

– Не будет, Гэбриэл! – Взмолилась Алиса, сжимая его руку изо всех сил. – Со мной не будет ничего хорошего, если я останусь без тебя! Я не хочу, не хочу жить, мне ничего не нужно без тебя, ни свободы, ни жизни. Если ты не пойдёшь со мной, я останусь с тобой.

– Я не хочу. – Глаза его потемнели. – Не надо.

– Тогда пойдём. – Она мягко, но настойчиво потянула его за собой. – Пойдём!

Серые фигуры угрожающе зашевелились, медленно двинулись в их сторону. Алиса чувствовала, что Гэбриэл тоже их не видит, и почему-то уверена была, что если увидит – останется здесь уже навечно.

– Не оглядывайся, – вела она его за собой, – смотри на меня, иди со мной!

– Я пойду. – Кивнул он. – Но это так больно! Алиса, это так больно!

– Боль пройдёт, Гэбриэл! – Алиса повела его по трапу. – И мы всегда-всегда будем вместе!

Серые фигуры собрались позади них, и Гэбриэл дрогнул, сделал движение, словно хотел оглянуться, но Алиса удержала его:

– Нет, милый, не оглядывайся, смотри на меня!

– Алиса, мне страшно. – Рука его похолодела ещё сильнее и начала ускользать от неё. – Я, кажется, не могу… Не оставляй меня!

– Ни за что! – Она уцепилась за него обеими руками. – Я люблю тебя больше жизни, ты моё счастье, мой мир! Смотри на меня, иди со мной! Пожалуйста, Гэбриэл, совсем чуть-чуть…

Он через силу, преодолевая сопротивление, двинулся за ней, и корабль вдруг исчез, всё исчезло. Они очутились в кромешной тьме, Алиса больше не видела его, только слышала его дыхание. И голос:

– Алиса, мне так больно! И так холодно… Я не вынесу этой боли! Не уходи от меня!

Закричав его имя, Алиса вскинулась, и очутилась в объятиях Иво, который зажал ей рот:

– Тише, тише! Не кричи! Пожалуйста! Уже пора…

– Так темно… – Алиса огляделась, пытаясь вспомнить, где она. – Я видела Гэбриэла, на корабле…Он хотел там остаться!..

– Уже рассвело, крестьяне уже в замке. – Сказала Марта. Она, как и Иво, не спала, и выглядела уставшей и измученной. – Я вам дам корзину и клетку куриную, пойдёте во двор. Там полно народа, ведите себя естественно. Ссутультесь, глаза опустите, на стражников не смотрите, могут ударить. Про телегу всё помните?

– Вы больше ничего не слышали про Гэбриэла? – Трепеща, спросила Алиса.

– Нет. Его не нашли. – Бросила Марта. – Ни его, ни тело. Пошли. Я суматоху устрою, вы быстро прячьтесь, и сами постарайтесь не суетиться, чтобы на вас внимания не обратили!

По дороге Марта быстро объясняла, что в замке нет нормальных женщин, поэтому, чтобы стражники не бесчинствовали в окрестных деревнях, крестьяне кидали жребий и везли в замок вместе с едой женщин. Поэтому большинство стражников думает только об одном: когда подойдёт их очередь очутиться с крестьянкой на сене, особенно, когда отсутствует Хозяин, и свои обязанности исполняют кое-как, ничего особенно не досматривают и ни за кем не следят. Так что шанс ускользнуть у них всех троих имеется не малый.

Стражник во дворе, мимо которого пришлось пройти Иво и Алисе, ковырялся в корзине, которую держала пожилая крестьянка, и ворчал что-то, а крестьянка угодливо распиналась перед ним:

– Вот на этом кусочке, смотрите, господин, сколько мяса!

Стражник даже не глянул на чумазого хиленького мальчишку и парня с куриной клеткой в руках; они беспрепятственно дошли до телег. Те, что освободились, отъезжали к воротам, у полных толпились крестьяне, управляющий и слуги замка. Стражники, как и говорила Марта, почти все собрались у навеса, откуда доносились женские стоны и вскрикивания. Когда Иво и Алиса уже дошли до телег, раздались ругань, поросячий визг, и по двору ринулись во все стороны поросята. Иво поставил клетку в пустую телегу, возчик которой активно включился в ловлю поросят, и подсадил Алису:

– Прячься в сено, под досками, скорее! – И, поправив сено над Алисой, скользнул под телегу, где и правда, оказалось возможно устроиться на осях и опорах. Они не знали, и не могли знать, что если бы Гэбриэл не убил вчера сторожевых псов, у них практически не было бы шанса – этого и Марта не знала. После почти полуторачасовой задержки стражники для вида заглянули в пустые телеги, ткнули мечами в сено, и велели ехать.

На досках над Алисой всхлипывала женщина; мужчина ворчал:

– Заткнись, дура. Подумаешь, рубашку порвали, новую купим.

– Она и так новая была! И ногу натёрли кожей своей… Кобели проклятые!

– Зато теперь два месяца свободна. Смотри, собака-то валяется какая! Чисто телёнок!

– Это вчерась сбежал кто-то. – Включился ещё мужской голос. – Двух кобелей ихних завалил и убёг.

– А кто убёг-то?

– А кто его знает. Людишки болтают, тут в подземелье полукровок держут.

– А на кой?

– А на кой тебя сюда привозили?.. Только их тут, говорят, потом ещё живьём кромсают и мясо едят.

– Матерь Божья!

– Видала этих, у ворот, здоровых, в чёрном? С глазами красными? Это они на человечьем мясе такие вымахали-то. Вами-то они брезговают, ни один на тебя не полез. У них-то в подвале полукровочки, чистые, не тебе, дура, чета.

– Так это одна из них сбежала?

– Не, мужик сбежал. Собак заколол, слышь, и туда вон – во-он, туда, – побёг.

Телега приостановилась, доски над Алисой заскрипели – крестьяне смотрели на тропу.

– Ну, и тропинка! Там только козам бегать-то.

– Он, поди, с обрыва – то свалился.

– Ой, смотрите, ещё собака! Ух, здоровая какая!

– Смотрите, туча какая заходит! – Перебила всех женщина. – Щас дождина начнётся, промокнем все!

– До харчевни бы успеть! Пошли, клячи, пошли!

Телега покатила быстрее, грохоча и подпрыгивая на камнях. Алиса зажмурилась и стиснула зубы, Иво, который из-за скрипа и грохота ничего не слышал, цеплялся под телегою за всё, что мог, из последних сил. Ветер поднял пыль, сорвал шапку с возницы, взлохматил гривы мулов. Под первыми тяжёлыми каплями крестьяне остановили телегу возле придорожной харчевни, бросились внутрь. Потемнело, посвежело; ливень хлынул сплошной стеной, порывы ветра швыряли воду на съёжившихся мулов. Под этим ливнем Иво беспрепятственно выбрался из-под телеги, помог вылезти Алисе, и, нырнув под защиту ближайших кустов, они бросились в лес, не разбирая дороги, настолько напуганные тем, что их могли заметить и пуститься в погоню, что не скоро смогли остановиться и перевести дух. Алиса тут же в изнеможении, с тихим стоном боли, повалилась на землю, и Иво подхватил её на руки, понёс вдоль ручья, пока не нашёл нависший каменный карниз, под которым можно было спрятаться. Здесь, глубоко под скалой, было сухо, сюда не проникал сквозняк; здесь лежали рогожи, лежал сушняк для костра на месте старого кострища, и даже огниво, с помощью которого Иво сумел разжечь костёр, хоть и не делал этого уже давно. Небольшой костерок согрел и успокоил их немного.

– Как ты? – Иво бережно устроил бледную и вялую Алису на рогоже.

– Плохо… – С трудом выдохнула она. – Мне больно… Но это не главное, Иво! Он сбежал – Гэбриэл, он сбежал!

– Откуда ты знаешь?

– Люди в телеге говорили… – Алиса теряла сознание. – Собаки… Гэбриэл… Гэб… – Глаза её ушли под веки, она обмякла на руках у Иво. Он стиснул её в объятиях, замёрзший, растерянный… Зажмурился, и сквозь веки полезли слёзы.

– Ты искал меня. – Эльф Килмоэль говорил почти без акцента. – Зачем?

– Двадцать лет назад, – ответил Гарет, – мои мать и брат были похищены. Брат получил большой ожог, и мама повезла брата к нашей эльфийской родне, чтобы вылечить. В пути они пропали. Бесследно. Впоследствии отец нашёл только останки их слуг и охраны в лесном озере. Больше ничего.

– Я знаю об этом. Лара Ол Таэр была любимицей эльфов. Светоч Красоты.

– Что ещё ты об этом знаешь?

– Ничего. – Был лаконичный ответ. Гарет растерялся. «Ничего» значило ничего – с эльфами бессмысленны были подкуп, уговоры и угрозы.

– Но мне сказали… – Он так явно был расстроен, что эльф улыбнулся.

– Мне ничего не известно о похищении твоей матери; но о бесследных исчезновениях я кое-что рассказать могу. Не ручаюсь, что тут есть связь, но похожи они несомненно. Лара была Звезда Эльфов, Светоч Красоты, и если тебе поможет то, что я знаю, я буду горд.

По человеческому счёту, прошло чуть больше пятнадцати лет. У меня был брат, Энлиль. Мы с ним повздорили: он влюбился в полукровку, надо признаться, девушку редкостной красоты, и ушёл с нею из Таурина. Ты знаешь, эльфы берут полукровок в прислуги или для работы на ферме; но если они начнут рожать, они быстро вытеснят нас. Они сильнее. Это серьёзно, и поблажек мы не делаем. И Энлиль ушёл. Они с женой поселились за пустошью, которую дайкины называют «Пустошью старого короля». Брат и его жена, её звали Мария, охотились и добывали янтарь и ониксы; меха и камень они время от времени приносили на рынок в Таурин. Потом у них родился сын, Рил Рамар, что значит, Золотой Дождь, и ещё через семь лет дочь, которой дали два имени: её назвали Мария, в честь матери, и Гуэнда, Серебристый Тополь – так захотел отец. Когда я узнал, что Эрны благословили их союз вторым ребёнком, да ещё девочкой, я смирился с выбором брата и поехал искать его и его детей.

– И… – Выдохнул Гарет. Лицо эльфа было бесстрастным.

– Я опоздал на пару часов. Когда я нашёл его, мой брат ещё жил, но спасти его было нельзя: его изуродовали и посадили на кол. Я воспользовался магией Крови и увидел, как погибли моя невестка и мой брат. Я увидел его глазами, как Мария привела в дом дайкина, который заблудился и попал в капкан; они дали ему еды, лекарств, приняли его радушно, и Энлиль потом проводил его до дороги в Найнпорт. Ночью этот дайкин вернулся. Не один. С ним были рослые, одетые в чёрное молодчики, с закрытыми лицами. Они застали Энлиля врасплох. Марию они захотели сначала изнасиловать, но она сражалась мечом, и им пришлось проткнуть её копьём. То, что она умирала, не помешало насилию. Они насиловали её, а человек, которому она помогла, встал ногой на её голову и почти выдавил ей глаза. Всё это видел мой брат. Но детей они не убили. И мальчика – он тоже пытался драться, хоть ему было всего семь лет, и его ударили по голове, и девочку, которой было всего полтора года, – эти твари забрали с собой.

– Я прервал мучения моего брата. – Таким же ровным голосом продолжал Килмоэль. – А перед этим поклялся ему, что найду его детей и спасу их. Я думал, что это будет легко.

– Ты не смог. – Сказал Гарет. Килмоэль чуть наклонил голову.

– Ни магия крови, ни попытка идти по следам, ни поиски ничего не дали. Они словно канули в ничто. Их нет ни среди мёртвых, ни среди живых.

– Как и мой брат! – Вскричал Гарет, не в силах больше сдерживаться. – Но что-то за это время узнать ты смог?!

– Да. – Глаза Килмоэля свернули куда ярче, чем глаза Гарета. – Узнавать было трудно, всё это покрыто какой-то странной магией. Дайкины этого не видят, но для эльфов она выглядит, как серый туман. И в этом тумане невозможно искать и действовать. Я покупал помощь дайкинов, как бы мне не претило это… Но мои племянники важнее моих амбиций. И узнал от этих дайкинов, что существуют какие-то фермы, где содержат детей-полукровок, которых по всему Острову скупают монахи, называющие себя… Румыния, если я правильно произношу это слово. Эти монахи утверждают, что в их стране к полукровкам относятся очень хорошо, их там примут в добрые семьи, они будут счастливы. Девушки, которые в лице своих младенцев получили огромную проблему, охотно продают их. Или не охотно – мои источники говорят, что если монахи не могут купить такого ребёнка, они похищают его. Я пытался следить за ними, но это невозможно: их прикрывает та же самая серая мгла. Я бессилен перед нею. Но однажды я видел дайкина, предавшего семью моего брата и выдавливающего глаза моей невестке. Я видел его мельком, в Сандвикене, и сразу упустил; но успел услышать обрывок его разговора с другим дайкином, который называл своего собеседника Доктором. Они говорили о партии свежего мяса. Но я понял из контекста, что говорят они о живом товаре, о рабах. Я упустил их в том проклятом тумане. – Повторил Килмоэль. – Но я умею ждать. Я умею ждать и искать. Мои племянники живы, я знаю это. И пока я сам жив, я буду искать.