Хроники Нордланда. Пепел розы

– Да. – Выдержав театральную паузу, выпалила Вэнни и обняла колени своей няни. – Только не обижай больше мою Ляльку, пожалуйста!

– А песком больше ни в кого кидаться не будешь? – Продолжал воспитательную работу Гэбриэл. – Это не хорошо, принцесса! Песок может в глаза попасть, и глаза будут болеть! Куклу ты пожалела, а няню? У нее теперь глаза болят!

– Болят? – Удивилась Вэнни, задрав головку. – Няня Изольда, у тебя, правда, глаза болят? Я не хотела, честно-честно! А можно мне печенья?

Пока взрослые беседовали, девушки в беседке увлеченно работали над куклой. И через какое-то время от прежней Ляльки почти ничего и не осталось. Они покрасили тряпичное личико белой краской, пришили две большие малахитовые пуговицы вместо нарисованных и давным-давно стёршихся глаз, вышили красной строчкой улыбающийся рот; шею, руки, талию и ноги перебинтовали белой плотной тканью, придав им форму, на концы рук надели набитые паклей вязаные перчатки – крючком вязала Аврора, пока Алиса колдовала над самой куклой, – а на концы ног – такие же набитые паклей носочки. Роза наскоро сшила платье из нарядного эльфийского шелка, оставшегося от свадебных туалетов Алисы, на шею куклы надели коралловый браслетик вместо ожерелья, расчесали старую паклю и доклеили новую, соорудив на голове куклы две приличные косички. Лялька вышла – загляденье! Алиса торжественно пригласила всех, угощающихся в тени старой липы печеньем, апельсинами и глинтвейном, к солнечным часам, на которых сидела накрытая белой кисеей кукла.

– Внимание всем! – Звонко воскликнула феечка, вся искрясь от гордости собой и предвкушения, хлопнула в ладоши. – Мы немножко поговорили с Лялькой, и выяснили, что она – заколдованная принцесса. Она дочка короля и королевы всех кукол в мире! Сейчас мы ее расколдуем! Через десять секунд, – она подняла тоненький пальчик, – я произнесу волшебные слова, и можно будет снять вуаль… – Вэнни вся обмерла от восторга, глядя то на Алису, то на вуаль, укрывающую куклу, огромными, горящими удивлением и радостным испугом, глазами.

– Восемь, – торжественно считала Алиса, – девять… десять… Фата… – Произнесла так торжественно, что даже у Гэбриэла мурашки пробежали по коже, – моргана! – И они с Авророй аккуратно, с двух сторон, сдернули с куклы вуаль. Леди Изольда ахнула, Тэсс взвизгнула, а Вэнни молча, осторожно ступая, подошла к своей кукле, потянулась, взяла ее и так же молча прижала к груди. Гэбриэл выдохнул и переглянулся с братом и Иво. У него предательски защипало в носу, и он скрыл то, что растроган, усмешкой, увидел отражение этой же усмешки на лице брата-близнеца и фыркнул тихонько: а брат-то тоже любит Вэнни! А еще – Гэбриэл в этот миг безумно любил свою феечку. Алиса создала обыкновенное чудо, простенькое и мимолетное, но истинное и блистательное. Через несколько минут Вэнни уже скакала по дорожке в саду, распевая очередную песенку собственного сочинения и волоча при этом дочку короля всех кукол в мире за ногу, заставляя считать головой все камешки по пути; но отблеск и послевкусие сказочного момента остались у всех, кто здесь был, навсегда.

Его высочество Гарольд Элодисский и кардинал Стотенберг пытались играть в шахматы. Доска и фигурки были привезены из далекой страны Индии, для европейцев в эти времена все равно, что другая планета или параллельный мир. Редкие купцы, побывавшие там через Византию, рассказывали и описывали такие чудеса, в которые поверить здравомыслящему европейцу было очень трудно. Ну, к примеру, в огромных зверей элефантов, с длинными клыками, которыми они роют землю, и с гибким, как веревка, носом, которым они – вот смех-то! – якобы срывают плоды с деревьев, а то и человека могут поднять! Еще больше поражали воображение рассказы о роскоши тамошних владык. Якобы, простых дерева и камня в их дворцах вообще нет, они признают только золото и драгоценные камни. Правда, или нет, но шахматы, купленные в Константинополе, были дивно красивы и изготовлены из слоновой кости, с рубиновыми головками, и черного оникса, с жемчугами. У короля и ферзя были короны, золотая и серебряная, слоны и кони были выточены именно в виде стилизованных фигурок этих животных, и маленький Гарет просто обожал разглядывать и трогать эти шахматы, когда ему вообще позволялось к ним прикоснуться. Его высочество тоже любил их, и любил эту игру. Она позволяла ему привести мысли в порядок и отрешиться от проблем… Но только не сегодня. Лайнел погиб! У него не укладывалось это в голове. Его друг был моложе него самого на шесть лет! Человек благородный, пылкий, любящий, истинный друг и отличный правитель, счастливый муж и отец… Человек, всегда умевший найти компромисс, он славился тем, что мирил соседей и останавливал самые безнадежные конфликты.

– Это моя вина. – Прикрыв глаза, сказал он. Кардинал, только что объявивший шах королю, мгновенно понял, что говорит его высочество не о шахматах. Вздохнул.

– Это общая вина. Не кори себя.

– Нет. – Глубоко вздохнул принц Гарольд. – Я тяжело воспринял смерть жены и потерю сына. Только теперь я понимаю, что это была победа моего врага. Я позволил ему торжествовать, победив меня, сломив мою волю и помрачив мой разум. Понимаешь, о чем я? Ты еще тогда пытался сказать мне, что, погрузившись в свое горе, я даю моим врагам то, чего они и добивались – право гордиться собой. Что смерть членов моей семьи теперь в их глазах – оправданный и действенный акт. Я не услышал тебя тогда, даже обиделся. Мне, глупому, казалось, что, увидев мои страдания, они устрашатся того, что сотворили… Боже, какая наивная глупость!

– Да. – Кивнул кардинал, бездумно лаская пальцем округлую спину своего слона – он играл черными. – Я и сам понял это уже в зрелом возрасте. Я тогда был еще епископом… В Маскареле, где я жил, трое молодчиков, нанятые одним ростовщиком выбивать долги, кинули камнем в окно одного должника. По несчастному стечению обстоятельств у этого окна стояла колыбель… Ребенка убило камнем. Я был уверен, что они ужаснулись тому, что сотворили, и большинство прихожан так же были уверены в этом. Но оказалось, что не только не ужаснулись, но и использовали этот случай! Другим должникам такие же молодчики напоминали о нем и говорили: «Не хотите того же своим детям – платите!». У подонков другая логика, Гарольд. Как у этого сегодняшнего бедолаги. Твоим врагам не жаль тебя было, они торжествовали. Твои страдания были для них, словно награда. А убийством твоей жены и страданиями твоего сына они гордились и упивались. Ведь все вышло именно так, как они хотели.

– Странные речи для священника. – Попытался усмехнуться принц Гарольд. Кардинал пожал плечами:

– В Библии сказано: «Не накажешь нечестивого, он ничего не поймет». А древние говорили: «На добро отвечай добром, а на зло – справедливостью». Справедливость – вещь страшная. Не каждому она по силам.

– Это правда. – Принц откинулся назад, на спинку большого кресла, прикрыл глаза. – По справедливости, в Междуречье, на тинг, должен поехать я.

Тиберий, подававший принцу и кардиналу вино и закуски, вздрогнул и уронил на пол графин с вином.

– Если бы дело было только в тинге – да, и я первый советовал бы тебе это. – Не обратив на это внимания, степенно произнес кардинал. – Твои авторитет и власть велики, и на тинге ты будешь уместнее, чем твои сыновья. Но ты и сам понимаешь, Гарольд, что проблема не в том, как проголосуют «норвежцы». Да и не проголосуют они против Хлорингов. Аскольд, как бы ни был сердит на Гарета, против тебя голоса своего не отдаст, а он, как ты знаешь, стоит десяти.

– Что ты думаешь о том, что он якобы дал своих людей бунтовщикам?

– Сомневаюсь. – Помолчав, сказал кардинал осторожно. – Не знаю степень достоверности этих слухов… Но это не в духе Аскольда. Тот прямолинеен и горяч, зол, да, и буен, но он не интриган и не умеет изощренно мстить. Я написал письмо Эффи, где прямо спросил об этом. Если она хоть что-то знает об этом, она ответит честно, я знаю сестру. И в любом случае, Гарольд, Аскольд не отдаст свой голос против тебя, и ты это знаешь так же хорошо, как и я. Я – тоже не отдам. Бергквисты, Карлфельдты, Бронсоны, Аронсоны – даже не смотря на произошедшее с Еннерами, против тебя не проголосуют. Никогда. Они не пойдут за Антоном Бергстремом ни при каком раскладе. Не говоря уже об Ульвенах. Остальные… Сулстадов ты знаешь, от них иного, помимо вреда и интриг, ждать не приходится, но все знают об этом, и у Титуса слишком дрянная репутация. Его голос будет, скорее, поводом пойти против него, чем за. Кенка пользуется уважением, но все, кому надо, твердо знают, что за ним стоит его брат. Скоггланд и Кюрманы для меня – лошадки темные, но их голоса даже при худшем варианте погоды не сделают. Остальных можно убедить, запугать или подкупить, но наши голоса перевесят. Единственное, что они могут – это расколоть междуреченцев и анвалонцев, среди которых наших сторонников – большинство. Но при таком серьезном враге, как этот Корнелий, выступить против Хлорингов сейчас, не разобравшись с ним – самоубийство. Если, конечно, наши враги каким-то образом не договорятся с Корнелием. А тогда, в этом случае, не спасут ни тинг, ни Бог и не герой.

– Тогда почему ты считаешь, что лучше поехать моим мальчишкам?

– Потому, что они уже не мальчишки, Гарольд. Гарет – отличный воин, он прошел несколько войн, от оруженосца и знаменосца датского короля, до рыцаря. Гэбриэл – драконоборец и герой, пока что Поймы и части Юга, но если они вдвоем победят Корнелия, они станут героями всего Нордланда. И ты это прекрасно понимаешь. Это изменит расклад сил так, что нашим врагам не останется ничего, кроме как и дальше сидеть и копить бессильную злобу. Не забывай, с ними буду я. И мои гвардейцы. Твое отсутствие никоим образом не послужит во вред делу – все знают о твоей болезни, и никто не осудит тебя за то, что ты остаешься. Теперь о марьяже Гарета…

– С Софией Эльдебринк?

– Я хотел бы этой свадьбы, не скрою. – Признался кардинал. – Мне не безразлична судьба Софии, я люблю ее всем сердцем. И не только потому… Ты знаешь, почему. Нет, она прекрасная девочка, умная, пылкая, чистая, верная. И чем больше я наблюдаю за Гаретом и узнаю его, тем сильнее мое желание, чтобы именно он стал мужем Софи. Но есть и еще варианты, и именно здесь, в Нордланде, а не в Англии и Германии, как полагает королева. Например, Анна Бронсон… Или Фиби Еннер. Теперь, после того, что случилось с Лайнелом и Луизой, царствие им небесное, ее брак с Гаретом полюбит весь Остров. Это будет великолепный политический ход. Они станут героями всего Нордланда… О них будут петь на улицах. Главное – спасти девушку. Боюсь, Гарри спасти уже не удастся. Но я молюсь о нем каждый день.

– Я тоже. Это ведь мой крестник. – Тяжело вздохнул принц. – А их младшенькую, Флер, я и не видел… Господи! Спаси хотя бы девочек! Друг мой, нужно отправляться туда, как можно скорее, и попытаться спасти хотя бы дочерей Лайнела! Я возьму на себя опеку над ними и позабочусь об их будущем.

– Конечно. Я написал нужным людям в Фьёсангервене и Хорсвилле, и если только есть хоть малейший шанс спасти Гарри, если он все-таки избежал ловушки, его спасут и спрячут до нашего появления. А девочек… Кто бы ни устроил эту чудовищную аферу, девочки нужны ему, как воздух и соль. Мои гвардейцы подойдут к Блумсберри уже через неделю, и можно будет отправляться в Лионес.

– У меня на душе неспокойно. – Пожаловался принц. – Вроде, все верно, и шансы на победу высоки… Но я бы не относился к нашим врагам так оптимистично. Бергстрем хитер и безжалостен, и мы по-прежнему не знаем, чего ждать от руссов и эльфов… Кстати, ты не прав: нет шаха королю. Посмотри-ка на моего слона и на своего ферзя.

Амалия так настойчиво приглашала Гэбриэла поздно вечером в сад, что он просто не мог не пойти, хоть давно дал себе слово избегать красавицы-испанки. Или кто она там была? Узнав от Лодо, что она еще и шпионка инквизиции, Гэбриэл и вовсе потерял малейшее желание иметь с нею хоть какие-то общие дела, хотя Гарет, напротив, признался, что охотно с нею закрутил бы опасную интрижку. Гарету хотелось острых ощущений, а Гэбриэл опасался проблем с Солнышком. Вот и сегодня, отправляясь в сад, где в этот час обычно никого уже не было, – рыцари и дамы опасались вечерней росы, которая могла повредить их роскошной обуви, – Гэбриэл попросил брата и Иво подстраховать его.

– Вы того, – попросил он, – не показывайтесь, но если что, будьте рядом. Я этой дамочке не доверяю. С нее станется, какую-нибудь фигню учинить, а Солнышку потом не докажешь ведь ничего!

– Ты не Солнышка, ты ее мужа бойся. – Серьезно заметил Гарет. – Они потому на тебя и нацелились, что даже дон Фернандо понимает: со мной ему справиться будет куда сложнее, чем с тобой. Не сверкай глазами, пока это так. Хоть, должен признать, успехи твои даже меня впечатляют. – Он потрепал брата по плечу. – Давай, Младший, дерзай! Я бы на твоем месте ее все-таки поимел… Но ты ж верный жених.

Гэбриэл вышел в Золотой сад, в этот час благоухающий раскрывающейся ночной фиалкой и вечерней свежестью, наполненный умиротворяющим стрекотом цикад и мягкими отголосками голосов из-за окон и внутренних стен. Амалия сидела на краешке солнечных часов и пила вино. Гэбриэл вынужден был признать: женщина красивая, и подать себя умеет. Сидела она именно так, чтобы гибкость ее тела, красота рук и шеи видны были особенно отчетливо. Засмеялась при виде него, искусно имитируя легкое опьянение:

– Вот и мой бука граф! – И акцент ее, что ни говори, был очарователен. – Не бойтесь! Я не стану вас провоцировать. Вы уезжаете, я тоже, и вот… решила напоследок поговорить с вами. Присядете? – Она широким жестом указала на солнечные часы возле себя. – Конечно, нет! Вы такой… правильный. Суровый, сдержанный, с ума сойти! Удивляюсь, как вы снизошли к просьбе женщины? Неужели ваше сердце не настолько каменное, как кажется?

– Я, сударыня… – Гэбриэл коротким кашлем заглушил предательское «это», в минуты волнения или, как сейчас, смущения так и рвущееся наружу не смотря ни на что, – не научен всякой куртуазной… – Снова «кхм», – ну, вы знаете.

– Знаю. – Амалия снова сделала изящный крохотный глоток, теперь в самом выгодном свете подчеркнув чувственность и некую… умелость своих губ. – Вы в самом деле не догадываетесь, как это действует на женское сердце? И это не умелая игра?

– Игра? – Нахмурился Гэбриэл.

– Куртуазные манеры действуют на молоденьких девочек или непуганых монашек. – Пояснила с веселой улыбкой Амалия. – А на искушенных и охладевших к любовной игре женщин действует вот такая… суровая сдержанность и нарочитое презрение к условностям. Вкупе с подвигами. Убийством дракона, например. Впервые в жизни я увидела настоящего дракона, убитого рыцарем! Вот номер! – Она рассмеялась. Смеялась она красиво, словно какая-то веселая птичка выводила непринужденную музыкальную трель. – Я с ранней юности слышу от мужчин, что они убили того, другого монстра, завалили огромного медведя, страшного тигра, лютого барса! Но вот досада, чучело сделать не удалось! Не смогли доставить трофей домой! Когда я услышала про вашего дракона, я посмеялась в душе и поаплодировала вам и вашему брату: браво! – Воскликнула я в своем сердце. Браво, Хлоринги! Что там лютые барсы и огромные львы?! Дракон! И девица, обязательно должна быть девица! – Она неожиданно перестала смеяться, уставилась прямо в глаза Гэбриэлу своими чудными лучистыми южными глазами, и Гэбриэл невольно сглотнул. Хороша. Черт, хороша ведь! И что-то такое в ней есть, что роднит ее, саму чуточку, с Алисой, которая когда-то изумила и покорила его именно вот такой же артистичной непосредственностью и странностью.

– Но вы привезли и девочку, и дракона. Настоящего дракона. И я не смеюсь. В моем сердце нет смеха. Только зависть и печаль. Я завидую вашей невесте! Вы так смотрите на нее, как никогда и никто не смотрел на меня. Я не собираюсь отбирать вас у нее, я понимаю, насколько это нереально. Уже поняла. Но мне так хочется… хоть немного вас. Немного вашего внимания. Немного вашего присутствия, со мной, наедине. Это немного. Совсем немного! Давайте, просто, посидим… Поговорим. Выпьем вина. Вы расскажете мне что-нибудь о ваших подвигах… Или еще что-нибудь. Только, умоляю, ни слова про вашу невесту! Мы просто немного побудем наедине. Умоляю, граф! Это все, чего я теперь осмеливаюсь хотеть. Вы так чертовски хороши, так недосягаемы и прекрасны, что мое сердце впервые в жизни обливается кровью… Все эти дни в вашем замке я училась смирению и умению принять поражение. Я хорошая ученица! – Голос ее задрожал, обретя такие искренние и нежные нотки, что сердце Гэбриэла, отнюдь не каменное, дрогнуло и смягчилось. – Я проиграла… Но не жалею. Проиграть такому мужчине, как вы – мечта любой женщины, которая считает себя сильной, и чья сила выстудила и опустошила ее сердце. Я хочу немного побыть слабой, глупой и влюбленной. Завтра это будет уже не так. Я стану снова самой собой. Но сейчас… неужели вы откажете мне в такой малости?.. Обещаю, что даже не прикоснусь к вам! Не надо меня сегодня бояться!

– да я… – Смущенно выдавил из себя Гэбриэл, которому было и приятно, и неловко, и как-то не по себе, – не боюсь, вообще-то. – Подошел и присел на другой край часов. – Мне просто… (кхм), – не доводилось еще так… Лучше вы сами, того – расскажите чего там.

Она вновь рассмеялась. Гэбриэлу все сильнее нравился ее смех, и в сердце, активно подстрекаемом совсем другим органом, появилась мыслишка: а почему бы и… Нет, но женщина такая красивая, и как бы хочет… Он что, зверь?.. Да, он обещал Солнышку, даже клялся. Но тут такой форс-мажор… Жалко же ее. Вовремя вспомнив о том, что где-то поблизости за ними следят Гарет и Иво, Гэбриэл откашлялся активнее, суровой рукой выпроваживая предательские мыслишки и желания. Нет уж! Лучше не рисковать. И не смотреть на то, что дышит в коварном «дьяволовом окошке». Амалия умышленно села не только так, чтобы подчеркнуть достоинства своей фигуры, но и так, чтобы свет пока еще почти полной луны падал аккурат на ее декольте, высвечивая то, что нужно, и вырисовывая тенями контуры всего, что требуется, сквозь прозрачную ажурную ткань.

С легкостью прочитав все его мысли по лицу, которое Гэбриэл в эти мгновения не контролировал, Амалия прекратила смех, вздохнула. Видит Бог, она пыталась. Она старалась изо всех сил, чтобы этот истукан получил перед смертью хоть какое-то удовольствие! Но нет, так нет. Время идет, остались считанные минуты. Она налила ему вина, изящным движение протянула бокал:

– Выпейте, граф, вино развяжет вам язык, и вы, возможно, все-таки расскажете мне что-нибудь?

Гэбриэл охотно протянул руку: в горле от всех треволнений и душевной борьбы пересохло. Но тут же и отдернул ее: колечко Мириэль внезапно стало таким горячим, что обожгло палец, а из бокала повалил черный дым.

– Черт! – Гэбриэл вскочил, стряхивая без остатка все очарование и все соблазны. – Ты что, дура, отравить меня удумала?!

Амалия в ужасе отбросила от себя бокал, не веря своим глазам. Вино с наркотиком растекалось по светлой плитке, все еще сочась черным дымом. Боясь, что наркотик не подействует, Амалия добавила слишком большую дозу, превратившую сонное зелье в смертельный яд, который безошибочно опознала магия Мириэль. Словно в дурном сне, рядом оказались герцог и армигер Гэбриэла, красавчик Иво.

– Донна Амалия! Вы пытались отравить моего брата, эрла Валенского, принца крови! – Голос Гарета, холодный, официальный, звучал словно откуда-то издалека. – Что вы можете сказать в свое оправдание?

– Это не я! – Искренне воскликнула Амалия. Ее начала бить дрожь. – Я не понимаю! Я сама пила это вино!!!

Гарет взял в руку бокал, в котором на дне осталось вино, выпитое Амалией.

– Это другой напиток. – Еще более ледяным тоном возразил он. – Он не дымится в моей руке, значит, не отравлен. Ваша хитрость здесь бессильна, сударыня. Это Элодис. А мы – внуки эльфийской королевы. Неужели вы думаете…

Он не договорил. Из тени выступила закутанная в темный плащ Алиса. Голос ее внезапно стал каким-то странным, чуть вибрирующим.

– Ты хотела отравить моего жениха? – Лавви откинула плащ, ступая босыми ногами по траве, льнущей к ее ступням. – Ты хотела причинить вред моему Гэбриэлу? – На лице, бледном в лунном свете, глаза ее казались черными и бездонными, в них дрожали золотые искры. Амалия онемела, встретив этот взгляд. Как и мастер Дрэд, как все, кто в Европе имел дело с инквизицией и работал на нее, Амалия знала точно, что ведьмы и магия – вымысел и нелепица. Что ничего подобного не существует. Но черный дым от напитка, изобличившего ее, и вот эта… это существо, – изумили ее и перевернули всякое представление о реальном и нереальном.

– Ведьма… – Слабым, севшим голосом пролепетала она. – Люди… помогите… Помогите!!! – Завопила прорезавшимся голосом. Гэбриэл, всегда соображающий молниеносно, выхватил кинжал, чтобы заткнуть ей рот, но не успел – змея, взметнувшаяся из травы, оказалась быстрее, впившись прямо в горло Амалии.

– Сдохни!!! – Яростно воскликнула чужим голосом лавви, весь ее облик на какие-то мгновения слегка словно бы исказился, явив совсем другое существо, пугающе похожее на Алису, и в то же время иное и жуткое. Амалия, хрипя и пытаясь внезапно онемевшей рукой отбросить змею, повалилась на плиты, корчась в агонии. От галереи слышались крики и возбужденные голоса. Гэбриэл набросил на Алису плащ, скрывая ее от посторонних глаз, толкнул к Иво:

– Быстро, уведи ее! Никто не должен ее видеть!!! Бегом, Иво, бегом!!!

– Кончита!!! – завопил дон Фернандо, падая на колени подле Амалии и успев увидеть исчезающую в траве змею.

– Соболезную. – Не дрогнувшим голосом обратился к нему Гарет. – Мы не успели ничего сделать: змея появилась неожиданно и ужалила донну Амалию. Завтра же мы обыщем все сады и все дворы в поисках этой рептилии. Никто не выйдет наружу, пока она не будет поймана.

– Это вы ее убили! – Выпрямился дон Фернандо, рука потянулась к кинжалу. – Вы убили ее!!!

– Сударь, вы не в себе! – Гневно воскликнул Гарет.

– Вы пытались домогаться ее! – В ярости воскликнул испанец. – И когда она отвергла вас, вы убили ее, мерзавец! Вы пытались вдвоем обесчестить мою жену! Бедняжка Кончита… Глупая, глупая Кончита! – Он выхватил кинжал, пригнувшись и перекидывая его из одной руки в другую, как это любил делать, рисуясь, и сам Гарет. Бывшему разбойнику и грабителю это оружие было куда привычнее и ближе к душе, нежели меч или фальшион. Прошипев что-то по-испански, он сверкнул глазами и сделал издевательски-приглашающий жест. Гарет, не смотря на то, что одна рука его еще висела на перевязи, тоже обнажил кинжал. Он почуял в доне Фернандо простолюдина в этот миг, и даже не объяснил бы, как и по каким признакам. Просто его вдруг озарило: он не тот, за кого выдает себя, он не дворянин, не гранд; его манера держать кинжал, двигаться и даже смотреть изобличили его! Рыцарей в Европе всему этому учили иначе. И в этот миг страшного потрясения Эль Камборьо, забыв обо всем, стал самим собой – и выдал себя. Как и сказал Лодо, он шпион и убийца инквизиции. И церемониться, честно сражаться с ним Гарет не собирался. Шпион и бандит и умереть должен был соответственно. Не менее ловкий, чем Эль Камборьо, и по-эльфийски гибкий и быстрый, он ускользнул от прямого выпада, словно лунный блик, крикнул, уставившись на плиты подле противника:

– Змея! – И вонзил кинжал на миг всего замешкавшемуся испанцу в сердце.

– Подлый удар! – Воскликнул кто-то. На крик Амалии и вопли испанца в сад сбежалось полно людей.

– Подлому смерду – подлый удар. – Хладнокровно ответил Гарет. – Это самозванец. Не дворянин, не рыцарь. Чернь! Они с этой женщиной даже не были женаты. – Тут он ошибся, но о своей ошибке так никогда и не узнал.

– Вы уверены, герцог? – Спросил официально Фридрих.

– Да. – Гарет вытер кинжал поданным братом платком. – Они шпионили на инквизицию. И пытались подстроить ловушку моему брату. Увы! Змея спутала все их планы. – Он обернулся.

– Я бы на вашем месте не толпился тут! – Повысил голос. – Ядовитая гадина, ужалившая донну Амалию, кто бы она ни была, все еще где-то в саду! – И большинство народа как ветром сдуло.

Глава восьмая: Танцы с волками

Как только стало возможно, Гэбриэл бросился к Алисе, и нашел ее в саду, в гроте. Она сидела, прижав к груди кулачки с переплетенными пальчиками, прямо на камнях, и плакала. Подняла на него глаза-кляксы с золотыми огонечками:

– Я не раскаиваюсь, слышал, не раскаиваюсь!

– Солнышко ты мое… – выдохнул Гэбриэл и, оторвав ее от камней, прижал к себе. – Как ты там очутилась?..

– Мне девушка какая-то пришла и сказала, что ты сейчас изменяешь мне в Золотом саду, где солнечные часы… – Всхлипнула Алиса. – У меня в глазах все… потемнело-о-о!!!

– Сучка… – Сквозь зубы рыкнул Гэбриэл, злясь не только на Амалию, но и на себя, поверившего лживой твари. – Это она нарочно все устроила! Меня пригласила поговорить, тебя заманила, зелье мне какое-то налила… Как расписала все, а?! И этот ее был поблизости…