Хроники Нордланда. Пепел розы

– …и я настолько обезумел, – взахлеб зачитывала сияющая от нежданного счастья София герцогу и герцогине, – что забыл обо всем на свете. Клянусь, я помчался бы в тот миг прямиком в пасть дракону, и только позже, немного остыв, я понял, что не обязательно было так спешить. В те же минуты, повторюсь, я был не в себе…».

– Не в себе он был. – Проворчал герцог Анвалонский. – Значит, враки все про ловлю рыбы и монастырь на Севере. В банде был наш граф Валенский – от Кошек этот стервец все узнал, я проверял, в Гленнане он пропадал. Оно и к лучшему – в их-то мягкотелой семейке хоть один мужик с яйцами… Даже, говорят, целого дракона уделал! Ты-то что сияешь?! – Спохватился он, обратившись к Софии. – Я что сказал?! Ноги его здесь не будет, баламута! Герцог должен всегда в себе быть, что бы ни стряслось, он лицо государственное! И чувствам своим он должен потакать в последнюю очередь!!! – Он стукнул кулаком по столу. – Какой он, к чертям свинячьим, герцог после того поступка?!!

– Не то, что ты, дорогой. – Тихонько подначила его герцогиня.

– Да! – Не повелся на ее подначку герцог. – Не то, что я!!! – Всем своим видом так противореча своим словам, что со стороны это выглядело даже забавно. Только Софии было не до смеха. Она вся выпрямилась, сверкнула глазами:

– Я выйду за него замуж, если он посватается, с вашего позволения, или без, мне все равно!!!

– Да на хрена ты ему без наших копий и всадников нужна?! – В сердцах рявкнул герцог. – Это он в письме тебе слюни розовые лепит, а за глаза… – Сам же понял, что это он зря. Повисла жуткая тишина. Глаза Софии налились слезами, губы запрыгали.

– Я не верю! – Прошептала она и опрометью бросилась прочь.

– Аскольд! – Гневно произнесла герцогиня.

– Чего? – Огрызнулся тот, мгновенно покраснев до корней своих рыжих волос.

– Аскольд!!! – Требовательно повторила его жена.

– Вот… – Он сжал огромный кулак, потряс им над столом, но не стукнул под ледяным взглядом супруги. – Вот одни проблемы у меня дома из-за полукровки из-за этого! А все… братец твой, церковная рожа! Без него мы этого хлыща и не подумали пригласить бы… – Подумал, слегка успокоился, и сказал ворчливо:

– Слышь, жена, ты того… сходи, узнай там у нее, что он еще про брата-то пишет? И вообще… как там, в Элодисе, у Гарольда-то все?

– Иди, и узнавай сам. – Отчеканила герцогиня. – Предварительно извинившись.

– Ну и язва же ты! Тощая язва!

– Рыжая дубина!

И, обменявшись с женой супружескими нежностями, герцог вздохнул и поплелся к Софии – извиняться и пытаться как-то исправить ситуацию…

Если получится.

Глава седьмая: Смерть Кончиты

На другой день состоялся суд над убийцей. Впервые за много лет на месте судьи сидел его высочество, принц Гарольд Элодисский. Толпа собралась внушительная: за сутки слух обежал всю Пойму, и люди шли и ехали всю ночь, чтобы присутствовать на суде и оглашении приговора. Сильнее всего люди хотели знать, что толкнуло преступника на это страшное злодейство, зачем он это сделал? Об этом судили вкривь и вкось, кто во что горазд. Винили и эльфов, подменивших младенца, и колдовство, и Великую Ночь, – люди не хотели верить, что такое мог совершить в здравом уме один из них. Пусть дитя и байстрюк, – сходились во мнении жители Поймы, – но зачем так-то? Можно ведь и подкинуть монашкам, или, как в старину делали, в лес отвести… Если и правда полукровка – эльфы подберут… В общем, пояснения этого страшного и противоестественного деяния люди ждали и хотели даже сильнее, чем суда и казни. И его высочество это прекрасно понимал. Именно поэтому он отложил разбирательство этого дела на сутки, чтобы преступник успел протрезветь и способен был на внятные ответы.

Которые особой ясности в вопрос не внесли. Протрезвевший злодей, проснувшись, ощутил себя избитым, больным с похмелья, закованным в кандалы и запертым в тюрьме городской ратуши. И его потрясли эти обстоятельства куда сильнее, чем воспоминание о том, как он убил ребенка, собственного внука. Злодейства своего он не отрицал, и искренне не понимал, что все так всполошились? Это ведь байстрюк, незаконный, их личная собственность, захотели – оставили, захотели – избавились! Триста лет назад в Нордланде действительно существовал закон, по которому ребенок возрастом до трех лет считался личной собственностью родителей, точнее, отца, и убийство такого ребенка отцом или дедом никак не каралось, хотя слегка порицалось церковью. И Майк Щербатый – так звали злодея, – искренне считал, что этот закон не изменился по сей день.

– Я дед, я право имею. – Тупо твердил он в ответ на расспросы отца Марка, который пришел к нему для предварительной беседы и молитвы о спасении души. Перед его высочеством он сменил тактику, смутно сообразив, что что-то не так, как ему представлялось прежде. Кто его знает, почему он уверен был, что никто его не осудит за содеянное, и что это в самом деле их личное семейное дело. Он был так зол на дочь, которая «принесла в подоле, тварь бесстыжая», и так переживал позор своей семьи, что ребенок для него был всего лишь символом этого позора. Трезвый, он старался не обращать на него внимания, в лучшем случае. От пьяного же дочь старалась ребенка прятать, скрываясь с ним в пристройке во дворе. Но даже она не ждала ничего подобного!

О позоре и собственном отцовском горе он и затянул плач перед его высочеством, веря в его милосердие и справедливость.

– Нагуляла, шалава, – твердил он, утирая мутную слезу, – бесстыжая шалава, неблагодарная, опозорила нас перед всей Поймой, а мы ли ее не воспитывали? Только все едино, бабы – дьявольская кость, семя сатанинское, все на передок слабы, до единой, шалавы и твари они все, бить их надо кажный день, в лохмотья одевать и бить, и чтобы босые дома сидели, и битые, твари, и не лезли бы никуда, и все равно найдут, кому дать, в щель заборную дадут, твари, такими их дьявол сотворил, не углядишь, твари, вы же знаете, как никто, все это знают, все страдают мужики от баб, все зло от бабья, все в мире зло от них, тварей…

– Зачем ты убил ребенка? – Спросил его высочество, почти не скрывая брезгливой усталости.

– Какого? – искренне удивился Щербатый. – А, выблядка-то? А на кой он нужон-то? Орет, срет да жрет, и с кажным разом все больше жрет, а почему я должон кормить невесть, чье отродье? А? А ежели он подменыш эльфячий, да и сожрет нас всех, как вырастет-то?.. Кому он нужон-то? Кому какое дело, что я дома с ненужной тварью делаю? С него толку, к примеру, меньше, чем с козла, а позору не оберешься.

– Я вижу, что ты искренне не понимаешь, какой ужасный грех совершил. – Помолчав, произнес принц Элодисский. – Казнить тебя – все равно, что убить неразумную тварь. Но и позволить тебе жить среди нормальных людей, которые могут пострадать от твоей неразумной жестокости, я тоже не могу. Ты приговариваешься к заточению в подземельях Хефлинуэлла. Дверь в твою камеру замуруют навечно, а еду и воду будут подавать раз в три дня через маленькое отверстие.

– Я хотел бы добавить кое-что. – Вмешался его высокопреосвященство. – Нельзя лишать даже такого, как он, возможности осознать свой грех и раскаяться. Чтобы когда-нибудь этот человек все-таки осознал, что содеял, я предлагаю вместо хлеба и иной еды давать ему тушку обгорелого животного. Пусть это будет его единственной едой.

При этих словах Гэбриэла, молча присутствующего здесь же, передернуло, он отвернулся, зажмурившись и сглатывая. Щербатый открыл рот.

– Это как же?! – Изумленно вопросил он, переводя взгляд на каждого присутствующего. – Как же… навечно… за что?!

Он словно очнулся, ловя взгляды его высочества, герцога, кардинала, стражников – и не встречая в них ни понимания, ни сочувствия, только лед, либо отвращение. Вообще-то, он лукавил – он отлично понимал, что сотворил, и сильно струхнул, протрезвев, потому и выбрал вот такую позицию: я дурак, что с меня взять? Но такого приговора он не ожидал. Вопил и умолял он так натурально и жалостливо, что даже Гэбриэл испытал какую-то брезгливую жалость, и тут же зло выругал себя за нее. Мальчик тоже кричал. Но сострадания не дождался.

Закрутив с Зябликом, Вепрь повеселел и успокоился, и выздоровление пошло быстрее. Скоро он уже выходил на солнышко и оглядывался по сторонам, удивляясь месту, в котором находился теперь. Это уже был не скрытный лагерь с палатками и шатрами, а настоящий поселок, населенный, о диво, почти одними полукровками. Которые, как ему сразу же пояснила Зяблик, себя так не называют.

– Мы квэнни. – Гордо сообщила она. – Нам не нужны ни люди, ни эльфы, мы сами по себе.

Это Вепрь понимал и одобрял. Он и сам не любил ни тех, ни этих, не видев в жизни ничего хорошего ни от тех, ни от других. А поселок, который назывался Светлое, ему понравился. Дома большие, многие еще строятся, есть каменные, но большинство деревянные, с большими окнами, глухих заборов нет, зелени много. На короткой главной улице, всего-то в шесть достроенных и восемь начатых домов, очень чисто. Сама улица вымощена по-эльфийски, очень плотно и аккуратно, с канавками вдоль мостовой для стока воды. В трех боковых переулках – перелазы, чтобы коровы и телята не забредали на чистую улицу, за оградами – сады, молодые, но уже плодоносящие. За поселком – огромная водная гладь, но не море, Вепрь у моря жил и знал морской запах и морские волны.

– Не боитесь, что вас этот, Бекстрем, найдет?

– Бергстрем. – Поправила Зяблик. – Нет, не боимся. Он сюда не сунется, это эльфийская земля.

– А эльфы как вас сюда пустили?

– А они и не пускали. – Зяблик весело подмигнула ему. – Это домен Вэлери Ол Таэр, племянника правителей. Это он нас сюда пустил. Он квэнни, как и мы. Все левобережье Каяны и озёра Коней ему принадлежат, он местный сеньор. А мы как бы его вассалы.

– Че, служим ему, что-ли? – нахмурился Вепрь.

– Не то, чтобы… платим ему налог за землю, и если что, собираем ополчение. Пока, правда, не приходилось, но если придется, выступим за него. Смотри, – девушка привела его на окраину поселка, толкнула жердь, вместо ворот прикрывающая вход на огороженный простым плетнем участок, заросший малиной, ромашками и донником. – Это моя земля.

– Прямо твоя? – Хмыкнул Вепрь, озираясь.

– Прямо моя. – Гордо сообщила Зяблик. – Я за нее налог плачу.

– И че с нею делать будешь?

– Дом построю. – Кокетливо пожала плечиком Зяблик. – Вот выйду замуж… С мужем дом построим, смотри, какой вид красивый! Зеркальное как на ладони!

– За кого ты замуж собралась? – Сильнее насупился Вепрь. Зяблик вздохнула.

– Кто позовет. – Отвернулась. Тяжело с ним. Красивый, сильный, с немного мрачным, и в то же время чуть насмешливым взглядом глубоко посаженных серых, но ярких глаз, с чувственным жестким ртом и упрямым подбородком с ямочкой, с роскошной фигурой, Вепрь поразил ее воображение мгновенно. Он казался ей даже более мужественным и привлекательным, чем Ворон. Но характерец у него… Сова считала, что он тупой и злобный, как настоящий вепрь, Ворон отзывался более осторожно: говорил, что у многих из них жизнь такая была, что нечего удивляться странностям в поведении и характере. Взять хоть Конфетку – более странной девушки еще поискать! Но это не ее вина. И Зяблик в это верила, и готова была терпеть все странности. Но порой ей казалось, что ее герой и вправду… несколько туповат. Вот сейчас, например. Что бы ему не сказать, что он и сам готов на ней жениться? Ведь обиделся же, и ревнует, явно ревнует!

– А деньги на налог где берешь? – Вместо романтического предложения поинтересовался он.

– Где все. – Вновь дернула плечиком Зяблик, решив не обижаться. – С налетов. Есть те, кто работает здесь, мы оружие хорошее куем, броню кожаную отличную делаем. В Свободном даже ювелиры есть. Но я не люблю мастерить, это не мое. – Она нарвала ромашек, принялась плести из них пышный венок.

– Ладно. – Вепрь подумал. – А я?

– Что – ты?

– Я с чего живу? Ну, налог за меня, все такое…

– Ты сейчас живешь у меня. – Пояснила Зяблик. – А налог не платишь, пока не с чего, Ворон общак держит для таких. Ну, у нас десятая часть добычи как бы в общак идет. Для тех, кто ранен, или выкупить кого, или помочь с чем… Мы же здесь все, как ты.

– В смысле?

– Ну… кто сбежал, кого отбили у торговцев живым товаром, кого из борделей вытащили. Кого, как Конфетку, и вовсе из угольной ямы освободили… Ворон специально отыскивает квэнни по всему Междуречью и даже из-за Фьяллара.

– А ты? – Спросил Вепрь, прислонившись к плетню и наблюдая за нею.

– Я в борделе была. – Просто ответила Зяблик. – С восьми лет. В Гармбурге. Пять лет назад Ворон меня нашел и забрал. Здесь почти все девчонки через это прошли. Потому мы и не любим, когда нас пытаются использовать. Мы теперь свободные, как Птицы. Понял?

– Понял. – Помедлив, ответил Вепрь. Он и в самом деле понял. Ну, кое-что. Тема для него была не совсем чуждая: он и сам прошел через Конюшню Садов Мечты. Просто до сих пор он даже не задумывался о том, что на самом деле думают и чувствуют девушки, как всякий выкормыш Хозяина. Да и вообще: а чувствуют ли, думают ли они?

– А как Ворон вас находит?

– Платит. – Коротко ответила Зяблик, взгромоздила огромный с виду венок на голову, повернулась к нему:

– Мне идет?

– Угу. – Ответил Вепрь. – Кому платит?

Зяблик со вздохом стянула с головы венок.

– Людям разным. – Ответила уныло. – Которые за деньги вынюхивают для него всякое… ну… все, что нужно.

– А если я, к примеру, знаю, где еще можно ребятню найти из наших – ну, квэнни?

– В смысле?

– В смысле, там ребятня одна, от пяти лет и до пятнадцати, я там был несколько раз, сопровождал «мясо» на Красную скалу.

– И где это? – Спросил Ворон.

– Далеко. – Честно ответил Вепрь. – На юге, в Далвегане. Мы на корыте каком-то плавали за ними, заходили по пути в этот, Элиот.

– И сколько там детей?

– Штук тридцать-сорок. – Ответил Вепрь. – Все пацаны, полукровки и кватронцы. Девок где-то на других фермах держат, я не был там, не знаю.

– И для чего они?

– Маленькая, что ли? – Усмехнулся Вепрь. – Для того самого. Только на Красной Скале их не столько трахают, сколько того… Забавляются по-всякому. Так, что не все потом выживают. А кого и убивают, только медленно и так, знаешь… с фантазией.

– Ворон, представляешь, ужас какой?! – Воскликнула Зяблик. – И мы не сделаем ничего?! Вообще ничего не сделаем?!

– да уймись ты… – Поморщился Ворон, и Вепрь метнул на него тяжелый взгляд. Чего это он так с Зябликом?! Она порой наивная, как дурочка какая, но именно это обстоятельство и заставляло Вепря относиться к ней как-то даже… бережно. Зяблик, он и есть Зяблик: головенка пустая, зато веселая и добрая.

– Нужно подумать. – Сказал после долгой паузы Ворон. – Слишком далеко, у нас там ни агентов, ни прикормленных людишек нет. Нужно подумать, как следует, и приготовится тоже. Дело рискованное, но если правда, и мальчишки там…

– Это правда. – Перебил его Вепрь, – Я сам на такой ферме рос. И после фермы в Садах был почти десять лет. У меня вся шкура в отметках.

– Это я видел. – Задумчиво взглянул на него Ворон.

– Кто себя показал тамошнему Хозяину, тех он в Семью переводил. В стражу сперва, потом в Семью. Но до этого я с лихвой хлебнул… всякого. Может, в Семье я и не самыми приятными делами занимался, но для меня из Садов вырваться было – как в рай попасть. Я за этот рай готов был любому глотку перегрызть.

– И что же тебя изменило? – Недоверчиво и насмешливо спросила Сова. Вепрь метнул в ее сторону тяжелый взгляд:

– А я еще не шибко изменился. Смотрю вот, думаю, прикидываю. Но к прежнему решил все же не возвращаться.

– И я могу тебе верить? – Прищурил яркие зеленые глаза Ворон.

– Я сам бы себе не поверил. – Подумав, усмехнулся Вепрь. – А ты… решай сам.

– Ладно. – Помолчав еще, засмеялся Ворон. – Ты как, здоров? За провизией с нами пойти сможешь?

– Это куда?

– Тебе пока лучше не знать. – Ворон хищно оскалился. – Из одной гнусной деревеньки скоро десятину повезут некоему рыцарю Фон Бергу. Лучшему другу моей Совы – да, Сова? – Та только презрительно фыркнула. Дом у них с Вороном был большой, каменный, двухэтажный, на первом этаже был целый зал для общих трапез, не хуже иного замка, по крайней мере, на взгляд Вепря, с большущим камином, настоящей бронзовой люстрой с блестящими подвесками, с красивой и дорогой утварью. Сова, и дома разгуливающая в мужской одежде, сидела с ногами на столе. Вепрь давно решил для себя, что не замечает наглой девки, и все равно что-то внутри цеплялось за ее наглые и вызывающие манеры. Вот же… Зяблик, все-таки, по-любому лучше!

– Я пойду. – Сказал Вепрь. Сова насмешливо взглянула на него. Зяблик вся потянулась, открыв рот, и была остановлена Вороном:

– Ты в этот раз остаешься.

– Но, Ворон! – Воскликнула Зяблик. – А он как же?!

– Без няньки справится. Или тебе нянька нужна? – Глянул Ворон на Вепря, и тот побледнел от злости, но смолчал.

– Если опять мародерствовать начнешь, – бросила Сова, спрыгивая со стола, – я тебе лично кое-что отхерачу.

– Сова! – Повысил голос Ворон, угрожающе глянув на свою боевую подругу. Та осклабилась вызывающе:

– И что?

– Не наглей.

– А то что? – Фыркнула она и пошла к лестнице, демонстративно виляя бедрами.

– Наглая, зубастая и отмороженная баба. – Вздохнул Ворон. – Давно б убил, если б не любил так. Коня и оружие возьмешь у Филина, выезжаем ночью.

– Ворон, миленький, – взмолилась Зяблик, – а можно, я с вами?..

– Не в этот раз. Пусть Вепрь себя покажет, наконец. Одно дело, бабу завалить, – Ворон глянул в глаза Вепрю спокойно и насмешливо, – а совсем другое – кнехтов Бергстрема и фон Берга. Там, возможно, и рыцари будут. Они знают, что мы можем появиться, охрану усилят.

– Но Сова-то с Конфеткой все равно будут там. – Забубнила обиженно Зяблик. – Вот ты вечно так…

– Сову на цепь придется сажать, чтобы оставить, и то не вариант. – Успокаивающе похлопал ее по плечу Ворон. – Ты ж знаешь эту стерву бешеную. А лучше Конфетки никто стрелять из лука не может. Я б и сам ее поберег, но без нее мы половину парней положим. Ну, все, не ной. Помоги лучше Вепрю коня и оружие подобрать.

То, что это проверка, Вепрь понял сразу же. И даже не обиделся: он и сам себе не верил бы после всего произошедшего, и как по его привычкам, сформированным на Красной скале, так и проверять бы не стал, просто прирезал бы от греха, чтобы не рисковать. Понимая, что решается его судьба, и его место в новой стае будет зависеть от того, как он покажет себя в этой вылазке, Вепрь даже волновался, чего привычно не показывал. Скрытность и каменное спокойствие были еще одной отличительной чертой тех, кто выжил на Красной скале. Выехали в ночь довольно большим отрядом: помимо Ворона, его Совы и Конфетки, ехали Вепрь, Коршун, Неясыть, Канюк, Грач и Дрозд. Вепрю достались кожаные доспехи с изображением летящей птицы, ношеные, слегка даже потертые, и судя по прорехам – принадлежавшие когда-то тому, кому крупно в бою не повезло. К доспехам прилагались меч-бастард, кинжал и темно-гнедой, почти вороной, мерин смешанных кровей, норовистый и очень резвый. Зачем его оставили одного, сделав вроде и не нужный привал на рассвете, Вепрь тоже отлично понял. Даже злость взяла: его что, совсем за идиота принимают?!

– Ладно. – Вернувшись, Ворон похлопал его по спине. – Не дуйся. Понял, да? Говорю же, не дурак.

– Больно хитрый. – Недовольно возразила Сова, которой и адресовано было, в основном, это замечание. – Это еще хуже.

– Я не дуюсь. – Ответил Вепрь. – Дальше-то что?

– Дело, как ты понял, не в обозе и не в провианте. – Перестал улыбаться Ворон. – Мы хотим маленько пощипать людей фон Берга. Так, для острастки. Они для нас ловушку расставляют, и поджидают в засаде, ну, а мы из засады нападем на засаду, понял?

– Веди уже… вождь. – Хмыкнул Вепрь.

Рыцарей и кнехтов было больше двух десятков, и его старого приятеля, сэра Карла, среди них не было – а жаль, Вепрь бы с ним потолковал! Сам Вепрь такими малыми силами на такую толпу никогда бы не полез, но Птицы были иного мнения о соотношении сил, и как оказалось, вполне адекватного. Крохотная Конфетка, встав на ноги прямо в седле, ловко ухватилась за нависшую над тропой ветку, и словно белка, стремительно и бесшумно скользнула вверх. Находясь, благодаря своим ловкости, малому росту и птичьему весу, гораздо выше своих противников, она мгновенно, по-эльфийски, выцеливала и снимала лучников, всполошившихся и озирающихся. Распознать, откуда стреляют, противникам не дали Птицы: с диким криком они налетели на лагерь, опрокидывая в огонь котлы, швыряя сосуды с горящим маслом в шатры, пугая лошадей и сея панику. Ворон был просто потрясающ: управляя конем по-эльфийски, свистом и коленями, он вихрем носился по лагерю с саблями в обеих руках, сея смерть и страх. Его эльфийский длинноногий жеребец прыгал через клубы огня и дыма, лягался, рвал подковами броню упавших латников и кусался, словно волк. Вепрь как-то сам и очень быстро сообразил, что это и есть тактика Птиц: стремительность, неожиданность, шок. Сам он и коню еще не настолько доверял, и биться так еще не умел, но отставать от новых приятелей не хотел, стремно это было гордому полукровке. А потому, не раздумывая, спешился на скаку – это-то он умел, – и с диким криком бросился на ближайшего рыцаря. Вроде недолгие, уроки Зяблика все же пошли впрок – а может, и кураж, охвативший его, помог, но Вепрь расправился со своим противником в считанные минуты, а за ним прихватил и какого-то молодого, но прыткого и понтовитого рыцаренка, который с угрожающим воем попер на него. Все произошло очень быстро; Конфетка расстреляла сверху тех, кто пытался бежать. Ворон велел собирать оружие, ценности и продукты и навьючивать на пойманных коней.

– Быстро, быстро! – Командовал он, удерживая разгоряченного боем коня, яростно грызущего удила. Сова, не участвуя в мародерстве, торопливо повесила на самом видном месте чучело в одежде знатного рыцаря, с гербами и всеми положенными атрибутами, делавшими фон Берга узнаваемым. Одним точным и злым ударом пригвоздила чучело кинжалом в пах к дереву на видном месте. Конфетка собрала стрелы, прихватив несколько колчанов бонусом. И получаса не прошло, а Птицы уже уходили другой дорогой, оврагами и перелесками, в сторону Каяны. Изящные эльфийские кони оказались выносливыми и крепкими, словно горные пони, и быстрыми, словно ветер. После обеда Птицы и Вепрь были уже в каком-то городке на берегу небольшого и сказочно красивого озера, с высоты птичьего полета напоминающего конскую голову – это Вепрь узнал позднее, как и название городка: Коневы Воды. В этом городке они продали оптом захваченное оружие, ценные доспехи и рыцарские причиндалы, а так же коней и упряжь, и купили провизию и кучу нужных в хозяйстве вещей, после чего Ворон поделил оставшиеся деньги поровну каждому. Похлопал Вепря по спине:

– С почином, Вепрь! Ты хоть и не Птица, но теперь наш. Рыцаренок, которого ты завалил – это племянник девы Элоизы Сван, Йорген Сван, только-только оперился и меч получил. Как ты его, а?! Боюсь, дева Элоиза тебе этого не простит. А с нею и теперешний ее амант, барон Смайли, и его дружки, фон Берг и Бергстрем с Венгертом.

– Что, кровью повязать решили? – Скривился Вепрь. – Да по фигу. Я и десять таких завалю. Может, хоть тогда дойдет, что я не крыса?

– Ты не злись. – Посерьезнел Ворон. – У меня выбора нет, за мной народу много слишком, и все от меня зависят. В Свободном уже даже детишки появились, живут, не смотря ни на что, налаживают худо-бедно быт какой-никакой. Я не могу себе позволить ошибиться и крысу туда привести. – Он протянул ему меч. – Это оружие Йоргена. Не боишься взять? И конь его, – он кивнул на сивого олджернона с коротко подстриженной гривой, молодого, нервного. – Если не боишься, он твой.

– Я ничего не боюсь. – Дерзко ответил Вепрь, почти вырывая у него из рук перевязь с ножнами и мечом. – Не дождетесь, чтобы я захлюздил.

Заметив, что Ворон что-то дает Сове и шепчет ей затем что-то на ушко, от чего Сова, вот чудо, розовеет и начинает хихикать, словно нормальная девчонка, Вепрь украдкой присмотрелся к тому, что Ворон ей дал. Браслетик! Сова тут же напялила его на руку, вытянула ее вперед, любуясь.

– Коршун, эй! – Свистнул Вепрь одному их команды. – Поди сюда! Ты это, – он понизил голос, – подскажи, что девчонке подарить, чтобы это…

– Понятно. – Толкнул его в плечо Коршун. – Пошли. – Отвел его к прилавку, на котором разложили свои товары двое полукровок. – Эти шнурки, – показал эльфийский шнурок с бусинами, перышками, даже крохотными раковинками, – шибко у эльфийских и наших девок модные. Они все разные, все с разным значением. Нам не понять, а девки в них здорово разбираются. Для начала подари ей это.

Вепрь вдруг понял, что видел такой шнурок у Совы и еще у пары девчонок. А вот у Зяблика такого не было…