Хроники Нордланда. Пепел розы

– Что про змею? – Насторожился Гэбриэл.

– Это тоже серьёзно, Младший. И очень. Что сама Алиса сказала об этом?

– Что ее друзья ни для кого не опасны.

– Оно и видно. Амалию следовало заткнуть раз и навсегда, тут я ничего против не имею. Но что, если твоя феечка начнет убивать каждую девчонку и бабенку, к которой приревнует тебя? Что тогда?

– Она же этого не делает.

– Всегда с чего-то начинается. Я вот сейчас вспоминаю… Кажется, эту самую Беатрис как-то осы покусали? Алискин к этому отношение не имеет, нет?

– Не помню такого. – Слукавил Гэбриэл. Гарет подозрительно глянул на него. Закат гас в небе над Ветлянкой, в воздухе разлилась удивительная сладостная свежесть, свойственная – Гарет знал это, как никто, – только местным летним вечерам. Умиротворенно, приглушенно пели лягушки, совы кричали где-то в лесу за рвом. Луна уже висела низко над рекой, все еще почти полная. Гэбриэл встал, поднял седло:

– Пошли домой. – Нашарил кусок пирога, свистнул, дал Гору. Пес деликатно взял угощение, о котором думал все это время, скупо вильнул хвостом, благодаря. Гор молодец, Гор умный! Не украл пирог, и правильно сделал: хозяин все равно дал, а так рассердился бы.

В гору братья поднимались пешком, оставив коней пастись на заливных лугах. Постояли, поднявшись до середины пути, на месте, где когда-то, почти пятьсот лет назад, стояла первая каменная христианская церковь Нордланда, и чьи руины до сих пор по весне можно было рассмотреть среди камней, но сейчас они надежно были скрыты бурьяном. Отсюда открывался самый волшебный вид на Гранствилл, окрестности, Ригину и Белую Горку, а так же – на угасающие угли заката. Все было погружено в такой покой, в такую томную негу, что не верилось ни в какое зло и ни в какие дурные помыслы. Бурьян шуршал и подрагивал от десятков крохотных лапок, бесшумно пролетали то и дело охотившиеся совы. Гор замер в настороженной позе, внимательно наставив уши – он мог опознать тысячи звуков и запахов, для него окружающий мир был куда оживленнее и населеннее, чем даже для братьев, по-эльфийски чутких, и все было интересно.

Ощущая в эту минуту так остро, Гэбриэл прикрыл глаза, настраиваясь на раз пойманную волну. Получится, нет?.. Отрешиться от мыслей, бесконечной лентой текущих в голове, и сначала услышать весь оркестр, а потом – отдельных исполнителей… Дыхание пса… Стук сердца Гарета… Лошадей внизу… Голоса людей в городе… Смех на Белой Горке, мычание коровы, которую идут доить… Звук тугих струек, ударивших в ведро… Золотая невесомая пыльца на всем – Алиса! Он улыбнулся. Магия лавви проникала повсюду, пронизывала окрестности, расползаясь все дальше, и защищала их. Их крохотный золотой фонарик разросся до невероятных размеров! Он внезапно уловил знакомый тонкий яблочный аромат: словно Алиса невесомо коснулась его закрытых век. Почувствовала! Открыл глаза, тряхнул головой.

– А я так не могу. – С легким сожалением признался Гарет. – Вроде, теоретически могу – а на деле не получается.

– А ты не старайся. – Пожал плечами Гэбриэл. – Ничего не надо делать, и сосредотачиваться не надо, наоборот, расслабиться. Оно само в тебя войдет, только выброси ненужное. В забитую всякой хренью башку ничего путного и не впихнешь.

– И как оно все? – Усмехнулся Гарет.

– Хорошо. – Гэбриэл вздохнул полной грудью. – Все хорошо.

Кристина вышла из дома своих родителей, где теперь – временно, – жила с сыном. Джон сам настоял на этом, пока не наведет порядок на мельнице, не очистит ее от злого колдовства, не похоронит слуг и родственников. Он даже думал все там сжечь, потому, что неожиданно стало невероятно много крыс, настолько много, что сбегали даже принесенные из деревни коты. Но два дня назад на мельницу пришла кошка, молоденькая, едва ли шести месяцев отроду, страшно тощая, голодная настолько, что яростно сгрызла сухарь, которым поделился с нею мельник – обед, заботливо уложенный ему женой, он уже съел. Джон, человек не злой и животных жалевший, повздыхал над кошкой: к Калленам не заберешь, у них своих котов целая колония живет в усадьбе, и патриарх и матриарх этой колонии, кошка Чара и кот Бус, чужачку не потерпят. Так что Джон приласкал кошечку, которая весь день сопровождала его везде, что бы он ни делал и куда бы не пошел, и отправился к Калленам и к жене, мысленно с кошечкой простившись – сбежит, бедолага, матерые коты удирали! Но вернувшись утром, мельник не только обнаружил кошечку у дверей дома, но и лицезрел ее трофеи: ровно одиннадцать здоровых, жирных, матерых крыс, безголовых, странной, почти черной масти с серыми пятнистыми толстыми хвостами. К угощению, которое в слабой надежде встретить ее здесь, Джон всё-таки прихватил, кошечка, которую он тут же, на радостях, окрестил Мурой, приступила уже куда степеннее и деликатнее, чем вчера к сухарю – наелась крысиных голов. А что самое отрадное – крысы, которые все предыдущие дни вели себя нагло до изумления, не стесняясь и не опасаясь людей, ничуть не скрывая своего присутствия и чуть ли не бросаясь на них в драку, присмирели настолько, что их теперь было не видно-не слышно. Но совсем не исчезли – Мура, по-прежнему составляя Джону компанию, то и дело отлучалась, чтобы принести еще один трофей и уложить его на видном месте, всем своим видом демонстрируя новому хозяину: какая я молодец!

Вечером, вернувшись домой, Джон только и мог говорить, что о чудесной кошечке.

– Восемнадцать крыс за весь день! – Удивлялся он, и Каллены, Кристина и работники пекарни ахали и восхищались. – А сама маленькая, сама не больше крысы! Полосатенькая, как матрасик, глазастенькая, а ласковая, а громкая! – Он с нежностью смотрел на жену. – Тебе понравится!

– Она мне уже нравится. – Улыбнулась Кристина. – Может, смогу прийти туда, – она содрогнулась от одной мысли, – посмотреть на нее.

– Котятки появятся, – заметил один из пекарей, – мне одну кошечку! Котята от крысоловок сами крысоловы хорошие получаются, мать их сызмальства учит.

– Мельницу-то когда запустишь? – Поинтересовался Каллен-старший. – Мы муку аж с Разъезжего возим теперь, накладно и долго. Да и мука у них грубее твоей, твоя-то как пух лебяжий!

– Да завтра и запущу. – Смутился Джон. – Мельница теперь чистая, все раскрыли, проветрили, вымели начисто, завтра отец Андерс освятит ее, и запущу. Работники опасаются, а дома и вовсе боятся, как чумного. Я вот думаю: у дороги новый дом поставить, под горкой?

– Не надо. – Сказала вдруг Кристина. – Я буду там жить. Все будет хорошо.

– Все будет хорошо. – Повторила она и теперь, лаская Пепла по горбоносой изящной морде и скармливая ему наколотый мелко сахар. Опровергая ее слова, по коже медленно, выстужая душу, сошла волна противных ледяных мурашек. Конь вскинул голову, грозно захрапел в дальний угол сада, где вкрадчиво прошелестело что-то. Кристина вся сжалась, отчаянно борясь со своим ужасом. Тогда, уже уезжая, эльф, сопровождавший графа Валенского, вдруг нагнулся из седла своего коня и сказал ей негромко:

– Ты не должна бояться. Ты не слабее этого зла. В тебе большая сила, человеческая девочка. Верь в себя! – И Кристине приятно было думать об этом и ощущать себя особенной. Но только не сейчас, когда так жутко, так жутко! Конь, грозно храпя, начал рыть копытом землю, выкатывая налитые кровью белки и дугой изгибая шею.

– Я не боюсь… – Тихонько заклинала себя Кристина. – Я не боюсь… Не боюсь… – И, не выдержав ужаса, который все нарастал, закричала отчаянно:

– Джон!!! Отец!!!

Мужчины в ту же минуту высыпали во двор с огнем и оружием, из проема двери выглядывали встревоженные женщины, тоже вооружившиеся кто кочергой, кто большим кухонным ножом, а кто и топориком для рубки мяса.

– Что случилось? – Воскликнул Каллен-старший. – Что кричала, дочка?! Кто здесь?!

– Там! – Кристина уверенно указала в сад. – Там кто-то есть!

Подтверждая ее слова, что-то большое зашумело в кустах, взметнулось на высокий забор и свалилось по другую сторону, затрещало сухими ветками, стремительно удаляясь.

– Собаки-то, собаки-то где?! – Воскликнул Джон. Брат Кристины бросился к соседям, и скоро большая толпа людей с собаками, факелами и оружием попыталась погнаться за неведомым ночным гостем, но никого не нашла. Собак Калленов нашли позже, убитых.

– Конокрады. – Уверенно заявил утром староста деревни. – Конь такой, что вся наша деревня со всеми нами и нашим скарбом меньше стоит. Надо отправить кого в Хефлинуэлл, конь подлечился, дойдет до замка, а нет, так водой можно доставить. Украдут его у вас, как есть, украдут, а то и вас всех положат за него!

– И от пацанвы покоя нет. – Пожаловался и Каллен-старший. – Цельными днями на заборе висят, в щели сопят и норовят во двор пробраться.

Кристина промолчала, когда услышала про конокрадов. Она уверена была: то, что там было – куда страшнее обычных воров. Но против обращения в замок не возражала. Если кто и способен их всех спасти от нового зла, так это сэр Гэбриэл. В него Кристина верила свято.

Узнав о конокрадах, Гэбриэл слегка встревожился, но не так, чтобы очень, и потому, как и ожидала Барр, в Голубую рванул в сопровождении только Иво и Гора. Брат посоветовал ему отправить домой Пепла по реке, баржей: раны на коленях заживают плохо что у людей, что у коней, и даже у полукровок.

– А своровать его все равно будут пытаться. – Заметил он напоследок. – Я и то удивляюсь, как еще ребятня его ни разу не свела покататься. Это просто бич какой-то в Пойме: подростки и их тяга погреть задницу о чужого коня!

– Я еще хочу в «Золотого дракона» заглянуть, глянуть, как там малышня. – Признался Гэбриэл. – В Нэше-то я уверен, а вот его жена…

– Долго не разъезжай. – Посоветовал брат. – Нам собираться в дорогу, не забывай.

С малышней все было прекрасно: Марта обожала девочку и была заботливой мамочкой для обоих мальчиков. Агнес она наряжала, словно большую куклу, девочка была такой ухоженной и чистенькой, что аж светилась вся. У младенца были кормилица и нянька, и мальчик явно поправился с тех пор, как Гэбриэл видел его в последний раз.

– Да-а, – тетешкая его на руках, гордо подтвердила Марта, – мы растем быстро, да, Брюси, да, да?! – И сделала вид, что кусает его в животик. – Ах ты, мой котеночек! Ты мой сладенький сыночек! – Сама Марта тоже изменилась, похорошела, даже помолодела, глаза сияли, и Гэбриэл решил, что она очень даже ничего – даже на его взыскательный вкус.

– А дочечка наша, – Марта послала сияющий взгляд Агнес, которая стеснялась чужого огромного дяди и пряталась от него за стулом, – папина любимка, да, Агнес? Уж как нас папа обожает, когда приедет, прямо с порога: где моя дочечка, где моя Агнес? И Стиви тоже не забывает, мальчик всех дичится еще, строптивый мальчик, но Нэша уважает, хвостиком ходит за ним. Только с сестричкой ссорится все время, даже дерется, я уж его и так, и эдак… Но ничего, воспитаем, жизнь-то у них была страшная, мне Нэш мой рассказывал такое, что прямо слезы на глаза. Очень я за них переживаю. – Прошептала вдруг, взглянув на Гэбриэла полными тревоги глазами. – Неспокойно нынче в Пойме, и Нэш сильно прижимает злодеев, как бы не отыгрались на детках! Ох, как я боюсь!

– Я распорядился, в «Гнезде ласточки» о вас знают. – Сказал Гэбриэл. – Если что, бегите туда и запирайтесь, там пустят и защитят. У них голуби почтовые есть, в Хефлинуэлл мигом доставят весточку, если нужно будет.

– Спасибо. – Кивнула Марта. – Даст Бог, все будет хорошо, но если что, спасибо, в замке-то, поди, безопаснее. Отобедаете, ваше сиятельство?

– Спасибо, но меня на обед в «Гнезде ласточки» ждут. В другой раз. – Гэбриэл поцеловал младенца, мельком подумав о ребенке Марии – скоро он сможет поцеловать и его. Уже осенью… Ведя под уздцы своего гнедого Смирного на деревянный мост, ведущий в замок, Гэбриэл огляделся. Он совсем забыл, что такое осень. Смутно помнилось, что листва становится желтой и красной, и опадает. Вспоминались вороха листьев, в которые они, мальчишки, падали с разбегу, стараясь как можно больше поднять в воздух. Дожди на плоскогорье, где находилась его ферма, шли, начиная с середины августа и до середины ноября, почти постоянно, и им приходилось сидеть дома. Сырой прохладный воздух, врывающийся в душное помещение, когда открывалась тяжелая дверь… Грибы в овраге, которые им велела собирать Мамаша. И кленовые листья, которые ему, мальчишке, полуэльфу, чуткому к красоте, казались чем-то нереально прекрасным, огромные, больше его ладони, красные, желтые, багряные… Что еще красивого, кроме лошадей и далеких гор, он видел там?.. «Я больше не пленник. – Напомнил он себе, ощутив эхо прежнего дикого восторга. – Я никогда уже не стану пленником. И весь мир – мой».

– Не могу здесь бывать. – Признался скованно Иво. – Сразу вспоминается Гретель. Она была моей первой девушкой, я имею в виду, на воле. Она мне открыла новый мир, отношения новые открыла, я не могу ее забыть.

– Вот и не забывай. – Посоветовал Гэбриэл. – В церкви молись о ней, свечки там, все такое. И вспоминай, какая она была живая и красивая. Красивая хоть была-то?

– Да. – Прошептал Иво, с тоской глядя на дубы вокруг «Золотого дракона». – Красивая…

– Понятно.

– И добрая. И веселая. – Иво резко отвернулся, смаргивая слезы, выступившие на глаза. – Я тогда как бы забыл о ней, столько всего нового, заманчивого, захватывающего… А она ждала меня. Я все думал: как-нибудь потом… А оказалось: никогда.

«Это хорошо, – С внезапной болью подумал Гэбриэл, – что это худшее, что тебя мучает. Когда я вспоминаю девчонок, которые прошли через меня в Садах Мечты, мне есть, от чего зубы-то стиснуть».

Но вслух не стал ничего говорить. Только положил руку на плечо своего оруженосца, и так они и вошли в замок.

Переночевали в «Гнезде ласточки» и на рассвете выехали, надеясь вернуться в Хефлинуэлл уже ночью. В этом было преимущество путешествия малым числом и верхами: со свитой пришлось бы добираться до Гранствилла дня три. Соотечественники Хлорингов никогда и никуда не спешили, жили неторопливо и размеренно, в путь собирались подолгу, путешествовали и того дольше. И, что удивительно, почти никогда и никуда не опаздывали.

В Разъезжем решили не задерживаться. Малышей-полукровок уже переправили в Ригстаун, и делать здесь Гэбриэлу было особенно нечего. Гэбриэл, конечно, заметил коней и слуг какого-то знатного и богатого господина, который, судя по всему, остановился в самой лучшей гостинице, но не настолько хорошо еще знал геральдику, чтобы понять, что это сам посол-инквизитор, мастер Дрэд. И потому с чистой совестью проехал мимо гостиницы, рассказывая Иво, какие шикарные пряники пекут там, куда они едут. А его армигер был слишком увлечен переглядыванием с двумя молоденькими послушницами, которые строили ему глазки с противоположной стороны улицы. Девушки были в его вкусе, по крайней мере, одна из них, тоненькая, как тростинка, чернобровая и черноволосая, с большими темными глазами. Гэбриэл, мечтавший о пряниках, эти гляделки заметил и фыркнул, но промолчал, хотя очень хотелось ехидно заметить что-нибудь вроде: «Не долго же ты по своей Гретель убивался!». За Разъезжим начались гречишные поля, сады и покосы. Всюду работали люди, мужчины и женщины, девушки и даже дети, все торопились заготовить сено для скота на долгую зиму. В округе уже начали гнать липовый мед, и воздух пах медом и воском. Гэбриэл, придержав коня у придорожной лавчонки, купил за геллер два куска свежих, истекающих светлым медом сот, и дальше они с Иво поехали, наслаждаясь его пряной сладостью.

В Голубой Гэбриэл опять получил кошель пряников, еще теплых, пышных, с пылу-с жару, ароматных. Во дворе, где он ласково похлопывал и поглаживал своего коня, ему рассказали о ночном происшествии. Гэбриэл в какой-то миг глянул на своего пса и перестал слушать. Гор, весь напрягшись, прижав уши и ощерившись, осторожно ступая, крался в тот угол, где Кристине почудился кто-то опасный.

– Погоди… – Гэбриэл остановил Каллена-старшего на полуслове. – Что он учуял?

– Конокрада, кого ж? – Неуверенно предположил Каллен.

– Не-ет, на людей он так не реагирует… – Пробормотал Гэбриэл, осторожно ступая вслед за своим псом. Добравшись до стены, через которую перемахнул ночной гость, Гор вскинулся, опершись передними лапами о сложенную из известнякового плитняка стену и коротко, злобно гавкнул. Голос полуволк подавал так редко, что Гэбриэл уже знал точно: происходит что-то из ряда вон. Достал кожаный футляр с листком, испачканным кровью Аякса, дал понюхать Гору, и тот яростно захрипел, вздыбив загривок. Иво, следовавший за Гэбриэлом попятам, побледнел и достал лук, принявшись поспешно снаряжать его. Гэбриэл не колебался. Три дня назад тварь была здесь – а сейчас он может быть где угодно еще! В Блумсберри, у «Золотого дракона», в Тополиной Роще, в Ригстауне – хоть где! Стиснул рукоять меча.

– Гор, за мной! – Скомандовал резко, и пес, не смотря на возбуждение и злость, беспрекословно последовал за ним.

– Чего ты хочешь? – Взволнованно спросил Иво.

– Гор пойдет по следу, а я за ним. – Ответил Гэбриэл.

– Может, лучше позвать…

– Не лучше! – Отрезал Гэбриэл. – Мы и так кучу времени потеряли, пока ездили в Блумсберри да в «Гнезде ласточки» отсыпались. Я не знаю, где эта тварь теперь! Понимаешь?! Все под угрозой – и Марта с детьми, и девчонки на Торхевнене, и даже монашки в Разъезжем! Есть один шанс, что он именно меня здесь поджидает. Он давно меня мечтает убить, как и я его. Если позовем подкрепление и станем дожидаться, он почует и уйдет. И ты знаешь, можешь предсказать, кого именно, и где именно кровь прольется?!

– Почему думаешь, что тебя?

– Потому, что убить всех Калленов, даже с их оружием – для него не проблема. Он бы кровавую бойню здесь устроил, и удрал раньше, чем стража бы подоспела. Но он напугал их и ушел. А здесь – мой конь. Понял теперь?

– Я с тобой. – За что Гэбриэл любил своего оруженосца и друга, так за почти такую же, как у него самого, способность рассуждать и принимать решения быстро. И отвагу. Иво был почти так же бесстрашен, как и он сам. При всей своей мягкости, некоторой экзальтированности и внешнем изяществе, он был слеплен из крепкого материала. Шелковая шкурка на стальной основе.

– В бой не лезь. Держись позади, лук держи наготове. Честный бой с этой тварью, как брат говорит, не важен. Главное – убить, а куртуазно, или нет – вообще пофигу.

Очутившись за стеной в том месте, где Аякс спрыгнул с нее, Гор мгновенно взял след и с рычанием бросился вперед. Местные крестьяне огораживали свои поля и выпасы широким рвом, по краям которого, параллельно друг другу, высаживали деревья и кустарник, которые защищали посевы от ветра, выдувающего с озимых снег, а в ров по весне стекали талые воды, убегая в Ригину и не подмывая почву. Во рву всегда царил сумрак, густые кроны деревьев не пропускали туда солнечные лучи, и подлеска там не было. По этому рву и удрал Аякс. Бежать здесь было легко, под ногами похрустывали хрупкие сухие сучья, а валежник полуволк и полуэльфы перепрыгивали, не сбавляя скорости. Ров закончился глубоким оврагом, где и прекратили давеча погоню крестьяне, побоявшись углубляться в Элодисский лес, начинавшийся здесь сразу за покосами. По издревле заведенному порядку, земли Поймы Ригины достались Хлорингам, как наследство Дрейдре, древней эльфийской королевы, Перворождённой, эльфы-оборотня, и расселению и деятельности подданных Хлорингов в пределах этих земель эльфы Элодис не препятствовали. Но любое покушение на малую пядь эльфийской земли пресекали безжалостно, зная, как легко люди начинают считать своим то, чем им дали попользоваться на самое малое время. В Элодисском лесу нельзя было охотиться, рубить деревья и даже собирать валежник. Леса люди побаивались. За эльфами Элодис закрепилась слава диких и опасных созданий, далеко не таких миролюбивых и разумных, как Фанна, и не таких гордых и щепетильных, как Ол Донна. Считалось – и в целом, правильно считалось, – что нравом эльфы Элодис скорее сродни лесным котам, коварным, безрассудным, диким в гневе и недоверчивым к чужакам, как и их соседки, дриады, тоже обитавшие в Элодисском лесу, хотя основная их часть жила в Дебрях на севере. И только Хлоринги, потомки их обожаемой королевы Дрейдре, которую Элодис чтили и оплакивали до сих пор, и правнуки их теперешней королевы Мириэль, могли беспрепятственно находиться в их лесу. Потому, боясь в запале очутиться на эльфийской земле, жители Голубой погоню и прекратили. Да и овраг, честно-то сказать, был страшноватый, и коварный – заросли дикой сливы, которую здесь звали дёром, и ежевики скрывали ямы и трещины-ловушки, где покалечилось и погибло немало любопытных коз и местных сорванцов. Крестьяне перегородили овраг оградой из жердей, которую Гор, а за ним и Гэбриэл с Иво, перемахнули одним прыжком. Тот, за кем они гнались, ломился сквозь заросли, не обращая внимания даже на ежевичные колючки, и проложил своим преследователям путь, правда, не самый удобный, и от колючек им доставалось тоже, но – проходимый.

В какой-то момент Гэбриэл, в азарте погони не рассуждающий и весь сосредоточенный на движении, ощутил что-то такое, что вновь подняло дыбом все волоски на коже и запустило иголки по позвоночнику: их сопровождали. Кто – он даже не понял поначалу. Зато понял Гор. Внезапно остановившись, он потоптался на месте, то ли в растерянности, то ли в смятении, потом вдруг поднял морду кверху и завыл. И тот час же ему ответили: сначала завыл один волк, откуда-то рядом, так близко, что Гэбриэл и Иво машинально качнулись друг к другу, приготовив оружие. Затем этому волку ответили другие, вой, казалось, звучал отовсюду. Выли и молодые волки, и старые, матерые звери.

– Черт! – Стряхивая инстинктивный ужас, выругался Гэбриэл. – Не ссы, блондинчик. Брат говорит, что волки Хлорингов того – не тронут.

– А не-Хлорингов?

– Тоже не тронут. – Искренне стараясь в это верить, ответил Гэбриэл. – Понять бы, чего они собрались все… Меня как-то охраняли уже волки… Когда я в Малом Городе на чьей-то свадьбе нажрался и пьяный в лесу уснул. – Он оглянулся. – Брат говорил, что чует их. Я сейчас ведь тоже того – чую. Всей кожей. Аж животик испугался. Гора бы не тронули!

Но толи волки каким-то образом понимали, что Гор тоже имеет отношение к Хлорингам, как и другой его спутник, толи Гор как-то сам с ними объяснился, но его не тронули. Волки больше не подавали голос и не проявляли себя никак, но Гэбриэл продолжал их чувствовать. Постепенно страх, унаследованный от миллионов предков, для которых волки были смертельными врагами, уступил место какому-то азартному восторгу. В его жилах бежала кровь Белой Волчицы Элодиса, и в эти мгновения, возможно, именно она проснулась и заставила чувствовать лес и все пространство вокруг как-то иначе, чем он ощущал до сих пор. Рассудок отступил перед острейшими, мощными ощущениями, которых никакими словами было не передать. Ему вдруг стал не нужен нюх Гора, Гэбриэл сам понял, где его враг. Теперь его вел сам лес: голосами лесных жителей, встревоженных присутствием опасной и чуждой твари, леденящим холодом опасности и зла. Он мчался теперь напрямик, бросив петляющий след. Не глядя, он знал, куда ступить и как уклониться; рядом несся Гор, тоже бросивший след, и Иво, чуть отстав, все же не терял их из виду.

На поляне, куда Гэбриэл выбежал почти одновременно со своим псом, валялся растерзанный олень, еще теплый – Аякс решил подкрепиться. Подойдя, Гэбриэл понял, что животное еще агонизирует. Как всегда, Аякс не смог отказать себе в удовольствии терзать еще живую жертву. Содрогнулся. В лапы этой твари могла попасть Мария с их не рождённым ребенком, Алиса, да кто угодно! Обернувшись медленно и оглядываясь, он крикнул хрипло:

– Аякс!!! Хватит прятаться, тварь!!!

– Прятаться? – Из кустов выдвинулось такое, что Гэбриэл на какой-то миг содрогнулся и чуть не попятился. Аякс и прежде был уродлив и страшен; но сейчас это было вообще что-то невообразимое. Плечи и грудь раздались, «украшенные» буграми мышц и перевитые мощными жилами; шея, и без того безобразно широкая и короткая, вообще исчезла, загривок начинался прямо от затылка. Широкая грудь переходила в длинный узкий торс, ноги стали еще короче, рука с огромной, украшенной медвежьими когтями пятерней почти доставала до земли. И все это обросло жесткой густой рыжей щетиной, стоявшей дыбом на загривке и по хребту. Рыло вытянулось, превратившись в нечто среднее между звериной мордой и уродливым человеческим лицом, и только глазки остались прежними: маленькими и бешеными. Но сильнее всего поразило Гэбриэла то, что на месте отрубленной братом руки у Аякса появилась неведомо, каким образом, новая конечность: не рука и не лапа, нечто… Словно бы кости начали обрастать мясом, но только начали, или наоборот, высохли и превратились в конечность скелета, обтянутую чем-то темным, с гигантскими, просто нереально длинными и острыми когтями на каждом из четырех пальцев.

– Прятаться! – Повторил Аякс хрипло, своим неожиданно для такой туши высоким противным голосом, который стал гораздо гнусавее, чем прежде. – От тебя, щенок?