Первые искры

Взрыв вкуса.

Это не было похоже ни на что, что она пробовала раньше. Не сладкое, как спелая ягода. Не горькое, как целебный корень. Не пресное, как вода или сырое мясо. Это был резкий, сильный, почти обжигающий вкус, который заставил ее вздрогнуть. Он был странным, но… притягательным. Он вызывал мгновенное, обильное слюноотделение, заставлял рецепторы на языке пробудиться. Она поняла. Вот за чем сюда приходят животные. За этим вкусом.

Но за первым шоком последовало нечто иное. Глубокое, почти неуловимое ощущение… правильности. Ее тело, утомленное жарой и однообразной пищей, откликнулось на этот вкус с какой-то древней, забытой радостью. Это было похоже на утоление жажды, но не для рта, а для всего тела. Она не почувствовала мгновенного прилива сил, но где-то в глубине своего существа она поняла, что нашла нечто жизненно важное.

Она нашла отколовшийся от основного камня небольшой, но увесистый кусок и, завернув его в лист, спрятала в свою сумку из шкуры. Другие самки смотрели на нее с недоумением, но не мешали. Ее странности, как и странности Зора, уже начали восприниматься как нечто, что может принести пользу.

Группа собирательниц вернулась в лагерь почти с пустыми руками. Несколько жалких корешков – вот и вся добыча. Торк и другие самцы, отдыхавшие в тени, встретили их недовольным ворчанием.

Но Лиа не обратила на них внимания. Она подошла к центру лагеря, где сидел Зор, и достала из сумки свой странный белый камень, положив его на землю. Все с любопытством уставились на бесполезный, казалось бы, кусок минерала.

Лиа не пыталась объяснить. Она просто показала. Она изобразила жестами, что пьет, затем указала на камень. Она лизнула его, и на ее лице отразился шок от сильного вкуса. Затем она посмотрела на Зора, предлагая ему сделать то же самое. Зор, доверяя ее интуиции, повторил ее жест. Его глаза расширились от удивления. Он непроизвольно издал короткий, гортанный звук и попробовал еще раз.

Когда другие члены группы пробовали соль, их реакция была похожей. Они не понимали ее, но их тела понимали. Их мышцы, утомленные жарой и однообразной пищей, откликнулись на этот вкус с глубоким, почти неуловимым чувством правильности.

Позже, у огня, Лиа попыталась объяснить Зору, где она нашла камень. Она жестами изобразила множество животных – антилопу, кабана, даже маленькую кошку. Она топала ногами, имитируя следы сотен копыт в грязи вокруг белого камня. Она лишь делилась деталями своего путешествия. Но разум Зора, натренированный связывать причину и следствие, сложил части воедино. Камень. Вкус, которого жаждали все тела. Следы всех животных. Это место – приманка. Место, куда добыча приходит сама. Больше не нужно гоняться за ней по всей саванне. Можно устроить засаду там, у «соленого камня».

Открытие Лии было не просто новым вкусом. Это было бесценное тактическое знание. Это была новая возможность для охоты, которая могла спасти их от голода.

А для Торка это открытие было буквально солью на ране. В тот день, когда его сила и выносливость оказались бесполезными, "слабая" самка-собирательница принесла знание, которое могло оказаться для охоты важнее, чем его мощь. Она не просто нашла еду. Она нашла место, где еда собирается сама. И это еще больше умаляло его роль в новом, сложном мире их племени, где ум и наблюдательность становились не менее важными, чем грубая сила.

Глава 70: Дым над Горизонтом

День клонился к вечеру. Зор, ища уединения и лучшего обзора, забрался на вершину скалы, нависающей над их расщелиной. Отсюда, с высоты полета грифа, ему открывался весь его мир. Внизу, в их укрытии, он видел маленькие фигурки соплеменников, снующих у костра, который казался отсюда крошечным тлеющим угольком. Он видел ручей, извивающийся, как серебряная змея, едва заметные тропы, ведущие к соляному лизунцу и к местам охоты. Дальше – бескрайняя, выжженная солнцем саванна, подернутая золотистой вечерней дымкой.

Здесь, наверху, обдуваемый теплым ветром, он чувствовал себя спокойно. Он мог думать. Он видел свой мир как единое целое – систему, которую он помог создать. Огонь в центре, ловушки на тропах, охотники у соляного лизунца. Все было взаимосвязано. Он чувствовал себя не просто членом группы, а своего рода «смотрящим», тем, кто видит общую картину, недоступную остальным.

Его взгляд скользил по горизонту, туда, где раскаленное небо встречалось с дрожащей от зноя землей. Воздух плавился, и дальние акации казались расплывчатыми, нечеткими призраками. В этом дрожащем мареве было почти невозможно что-либо разглядеть, но его взгляд зацепился за аномалию. Место, где воздух дрожал иначе. Более настойчиво, более вертикально. Он моргнул, протер глаза. Видение не исчезло. Он списал это на игру марева, на усталость. Просто трюк раскаленного воздуха.

Но образ не выходил из головы. Вечером, когда солнце начало опускаться, окрашивая мир в золото и багрянец, воздух стал прохладнее, прозрачнее и спокойнее. Великая печь саванны остыла, и воздух на короткий, драгоценный миг стал исключительно прозрачным. Зор снова поднялся на скалу. Он посмотрел в ту же точку.

И его пронзил холод, несмотря на теплый ветер. Дрожащая нить была там. Но теперь это было не видение. В чистом вечернем воздухе, на фоне темнеющего неба, она обрела плотность и цвет. Это была тонкая, прямая, упрямая струйка сероватого дыма. Она поднималась из одной точки, не расползаясь, упрямо и ровно, словно палец, указывающий в небо. Он не был похож на дым от горящего дерева или травы. Он выглядел… контролируемым. Уверенным.

Он понял тогда, почему смог увидеть это лишь при таких идеальных условиях: высокая точка наблюдения и кристальная ясность воздуха на закате. Это было на самом краю его мира, на абсолютном пределе его зрения. Зор опустил взгляд на дым от своего собственного костра внизу, в расщелине. И его пронзил холод, несмотря на теплый ветер. Он увидел пугающее сходство. Тот дым на горизонте был не дымом стихии. Это был дым очага.

Эта мысль обрушилась на него, как удар камнем. Все его открытия, все его знания, все, что делало их группу особенной, уникальной, – владение огнем – не было уникальным.

Они не одни.

Там, за много дней пути отсюда, были другие. Другие, которые тоже знали секрет камня и трута. Или, может, они, как и он когда-то, хранили угли, принесенные от удара молнии. Неважно. Важно то, что они существовали.

Весь его мир, который только что казался таким упорядоченным и понятным, внезапно рухнул. Его племя было не единственным чудом в этом мире. Они не были избранными. Они были просто одними из… кого? Друзей? Врагов? В его груди родился новый страх, холодный и интеллектуальный, не похожий на животный ужас перед хищником. Это был страх перед неизвестным, равным тебе. Если они владели огнем, значит, они тоже были сильны. Они тоже были умны. И что, если они придут сюда?

Зор торопливо спустился со скалы. Его лицо было встревожено. Он подбежал к группе, собравшейся у костра для вечерней трапезы. Он попытался объяснить то, что увидел. Он указал на их собственный дым, поднимающийся к небу. Затем он указал далеко на горизонт, в ту сторону, где он видел чужой дым. Он пытался жестами показать – «такой же», «другой», «там».

Но никто его не понял. Горизонт уже подернулся вечерней мглой, и тонкая струйка дыма была невидима снизу. Для них его жесты были бессмыслицей. Торк бросил на него презрительный взгляд, считая это очередной причудой. Лиа пыталась понять, ее лицо выражало беспокойство, но она не могла – она не видела того, что видел он. Остальные просто игнорировали его, занятые дележом еды.

Он почувствовал себя одиноким, как никогда. Он обладал знанием, которое могло изменить все, но он не мог им поделиться. Он был единственным, кто видел угрозу (или возможность) на горизонте.

Зор отошел от группы и снова посмотрел на темнеющий горизонт. Он знал, что дым там. И он знал, что это значит. Его личные конфликты с Торком, его маленькие технологические победы – все это вдруг показалось мелким и незначительным по сравнению с этим новым, огромным знанием. Их мир перестал быть просто саванной, полной зверей и съедобных кореньев. Теперь в нем появились другие игроки. Мир стал больше, сложнее и гораздо опаснее. «Нить Судьбы» его племени, которую он так старательно плел, оказалась не единственной. Где-то там, в дымке, кто-то другой плел свою собственную нить. И Зор понимал, что однажды эти нити могут пересечься.

Он не знал, принесет ли это пересечение войну или мир, но он знал одно: их уединенная жизнь в расщелине закончилась. Даже если они еще этого не осознали. Он один нес это бремя. Бремя знания о дыме над горизонтом. Прежде его мир был простым: вот их скалы, вот ручей, вот тропы, где ходит добыча. Теперь мир вдруг стал огромным, и где-то там, в его дальнем, невидимом краю, на него смотрели чужие глаза. Его привычные тревоги – как пережить ночь, хватит ли еды, злой взгляд Торка – вдруг стали маленькими и незначительными, как камушки под ногами, перед лицом этой новой, огромной, давящей тревоги.

Мысль о том, что где-то там есть еще один, такой же, как он, – Тот-Кто-Дает-Огонь, – вызывала в нем не интерес, а холодный, первобытный ужас. Их огни были как два зверя, не знающих друг о друге, но живущих в одном лесу. Зор не думал о будущем. Он просто чувствовал, что однажды эти два зверя неизбежно встретятся. И он не знал, принесет ли эта встреча войну или мир, но он знал одно: их уединенная жизнь в расщелине закончилась. Даже если они еще этого не осознали.

Дым на Горизонте

Глава 71: Зов Чужого Дыма

Прошли недели, возможно, даже сменилась одна луна на другую. Время для них измерялось не днями, а циклами голода и сытости, жары и редких дождей. Сухость в воздухе немного спала, и саванна, прежде выжженная до цвета старой кости, покрылась редким, но свежим зеленым ворсом. Жизнь племени вошла в размеренное, почти спокойное русло.

Утром Лиа, уже не мучаясь с дырявыми ладонями, носила воду в своих неуклюжих, но прочных глиняных горшках, которые теперь стояли в тени у стены расщелины. Торк и его охотники, хоть и без былой славы, но регулярно приносили мелкую добычу, и в лагере редко наступала полная, отчаянная тишина голода. Сам Зор, поглощенный текущими делами, почти забыл о том странном, мимолетном видении. Тонкая струйка дыма на краю мира стала похожа на смутный образ из сна, на дрожащее марево над раскаленной землей, которому он по ошибке придал слишком много значения. Он совершенствовал свои ловушки, оттачивал новые каменные скребки, следил за огнем. Хрупкий, деловой мир воцарился в расщелине. Тревога спала.

В тот день, когда солнце достигло своего зенита и заставило каждую тень съежиться и спрятаться под камнем, Зор, как обычно, поднялся на свой наблюдательный пост. Это стало его ритуалом, его ролью «смотрящего». Он обводил взглядом знакомый мир: вот ручей, вот тропа к соляному камню, вот заросли, где он ставил силки. Он бросил привычный, рассеянный взгляд на далекий горизонт и замер, словно его ударило невидимой палкой.

Он был там. Дым.

Но это был не тот робкий призрак, что явился ему однажды. Это был уверенный, прямой, серовато-белый столб, поднимающийся из одной точки. Он не колебался, не таял, не подчинялся ветру. Он стоял в небе, как копье, брошенное в небо. Твердый. Постоянный. Уверенный. Это был дым не от случайного пожара. Это был дым от жилого, постоянного очага.

Холод, не имеющий ничего общего с жарой, пополз по спине Зора. Он сел на горячий камень, не отрывая взгляда от горизонта. Он смотрел час. Другой. Солнце начало клониться к западу, тени удлинились, но дым никуда не исчез. Он был там утром, когда Зор еще спал. Он есть сейчас. И он будет там на закате. Сомнений не осталось. Они не одни.

Зор не спускался. Он забыл о жажде, об урчащем животе. Все его существо, вся его способность видеть и связывать детали, была сосредоточена на этой тонкой, но упрямой нити на краю мира. Его неподвижность стала заметна снизу. Лиа, раздавая детям печеные коренья, несколько раз поднимала голову, ища его взглядом. Она видела его темный силуэт на фоне оранжевеющего неба и чувствовала, как в ней зарождается беспокойство. Его неподвижность была неестественной.

Когда первые звезды пронзили фиолетовое небо, Зор спустился. Его лицо было напряжено, как камень, а глаза горели темным, лихорадочным огнем. Он прошел мимо жареного мяса, не обратив на него внимания, что само по себе было тревожным знаком. Он подошел к Лие, которая качала своего Малыша, и коснулся ее плеча. Он не издал ни звука, лишь посмотрел ей в глаза, а затем указал наверх, на скалу. Его безмолвный призыв был ясен: «Пойдем. Посмотри».

На рассвете он повел ее за собой. Лиа шла с неохотой, прижимая к себе ребенка. Ее мир был здесь, в безопасности расщелины, а не на продуваемых ветрами вершинах. На скале Зор молча указал ей на горизонт. Лиа долго всматривалась, ее глаза, привыкшие выискивать мелкие съедобные коренья у себя под ногами, с трудом ловили фокус на таком огромном расстоянии.

И наконец она его увидела. Ее реакция была не аналитической, как у Зора, а мгновенной и инстинктивной. Она не подумала «другой очаг» или «новое знание». Она почувствовала одно простое, леденящее душу слово: «чужие». Ее рука крепче сжала Малыша, ее тело напряглось, готовое к бегству или обороне. Для нее этот дым был прямой, неоспоримой угрозой ее потомству. Она посмотрела на Зора, и в ее взгляде он увидел не просто доверие, а ужас, который они теперь делили на двоих. Он больше не был один в своем знании.

Они спустились и подошли к Курру. Старейшина дремал у остывающего утреннего костра, его дыхание было тихим и прерывистым. Он был слишком слаб, чтобы подняться на скалу. Зор присел перед ним на корточки. Он указал на их собственный, поднимающийся к небу дымок, а затем снова и снова указывал на далекий горизонт. Лиа, стоя рядом, непроизвольно покачивала ребенка, и все ее тело было воплощением тревоги.

Курр долго смотрел на них мутными глазами. Затем, медленно, как будто из глубокого колодца времени, в его взгляде проступило понимание. Он не видел дым, но он понял жест. Он понял их страх. И в его древней памяти, глубже любых слов, всплыли картины, переданные ему поколениями через рык, жесты и кровь. Истории о встречах с другими, чужими группами. Истории, которые всегда пахли смертью. Старика пробила дрожь, не связанная с утренней прохладой. Низкий, скорбный стон вырвался из его груди, и он медленно прикрыл лицо костлявыми, дрожащими руками. Его страх, рожденный из опыта предков, напугал Зора и Лию больше, чем сам дым. Если даже Курр, видевший все, боится, значит, опасность реальна.

Вечером вернулся Торк с охоты. Уставший, злой, с одной тощей антилопой на плече. Он увидел странную, раздражающую его картину: Зор, Лиа и дряхлый Курр сидели вместе, не занимаясь ничем полезным, и напряженно вглядывались в пустой горизонт. Он проследил их взгляд, но увидел лишь дрожащее марево над саванной. Опасность для него была осязаема: клыки, когти, копье врага. Далекая точка на небе, которую он даже не мог разглядеть, была для него фантазией, выдумкой, очередной бесполезной игрой, которую затеял Зор, чтобы подчеркнуть свою «особенность».

С громким, презрительным фырканьем, которое заставило всех вздрогнуть, он бросил тушу на землю. «Еда!» – рыкнул он, требуя внимания к реальному, к тому, что можно съесть.

Ночью у костра напряжение стало почти физически ощутимым. Пламя, всегда бывшее центром единения, теперь превратилось в границу. С одной стороны сидели Зор, Лиа и еще несколько самок, заразившихся их тревогой. Они ели молча, их взгляды то и дело устремлялись в темноту, туда, где за горизонтом скрывалась неведомая угроза. С другой стороны, почти спиной к ним, расположился Торк со своими молодыми охотниками. Они вели себя демонстративно шумно, рычали, отбирали друг у друга лучшие куски, утверждая свой простой, понятный мир, состоящий из силы и мяса.

Племя раскололось. Оно разделилось на тех, кто видел дым, и тех, кто видел только огонь под своими ногами. Зов чужого дыма был услышан, но ответ на него у каждого был свой. И этот молчаливый раскол у ночного костра был страшнее любой открытой вражды.

Глава 72: Разные Страхи

Тревожная ночь сменилась еще более тревожным утром. Рассветные лучи, обычно приносящие облегчение и разгоняющие ночных призраков, сегодня лишь отчетливее проявили дерзкий столб дыма на горизонте. Он стоял там, как неоспоримый факт, как вызов, брошенный их маленькому миру. Зор понял, что молчание и выжидание больше не вариант. Страх, если его не выпустить наружу, сожрет их изнутри.

Он сделал решительный шаг, который нарушил хрупкое утреннее затишье. Он поднял с земли большой, плоский, светлый камень и с глухим стуком положил его в самый центр расщелины, между кострищем и выходом. Затем он нагнулся, взял из остывающего огня уголек и выпрямился, держа его в руке. Это был немой призыв, древний, как само их племя. Приглашение на совет.

Один за другим соплеменники стали подходить и рассаживаться вокруг камня. Самки сбились в тихую, настороженную группу, прижимая к себе детей. Подростки, чье любопытство боролось со страхом, держались позади. Наконец, подошел Торк. Он не сел. Он остался стоять, скрестив свои могучие руки на груди, его лицо было непроницаемой маской презрения и раздражения.

Зор начал «разговор». Он не рычал и не издавал тревожных звуков. Он присел на корточки и провел угольком по гладкой поверхности камня. Появился грубый круг – их расщелина. Затем, на самом краю камня, он нарисовал еще один, маленький кружок, и от него провел вверх тонкую, дрожащую линию – дым. Два мира на одном камне. Он провел между ними длинную, прерывистую черту – путь. Закончив, он поднял голову и обвел всех взглядом. Его жест был прост и страшен в своей простоте: «Они там. Мы здесь. Что делать?».

Торк отреагировал первым, как срывающийся с привязи зверь. Он сделал шаг вперед, и из его груди вырвался низкий, угрожающий рокот, от которого у детей по коже побежали мурашки. Его страх был прямым и понятным, как удар дубиной – страх за свою территорию, за свою добычу. В его мире не было места для двух стай на одних охотничьих угодьях.

Он проигнорировал рисунок Зора. Он указал своей огромной рукой на далекий дым, а потом с силой ударил себя кулаком в грудь. Он указал на копья, стоявшие у стены, и на свои мускулы, вздувшиеся под покрытой шрамами кожей. Он сжал кулак и сделал резкий, рубящий жест в воздухе. Затем, как будто слов-жестов было недостаточно, он схватил ближайшее копье и с яростным ревом вонзил его в землю. Древко задрожало от силы удара. Его послание было высечено в воздухе яростью: Чужак – это Враг. Врага нужно найти и уничтожить. Пока он не уничтожил нас. Молодые самцы за его спиной зашевелились, их ноздри раздулись, они были готовы последовать за ним хоть сейчас.

Когда рокот Торка затих, в наступившей тишине раздался другой звук – тихий, почти неслышный, но полный не меньшей силы. Лиа сделала шаг вперед, прижимая к себе Малыша так крепко, что тот испуганно пискнул. Ее страх был страхом матери, страхом за жизнь своего дитя.

Она не смотрела на Торка с вызовом, только с немым упреком. Она тоже указала на дым, но ее следующий жест был иным. Она обняла своего ребенка, закрыла его своим телом, спрятала его лицо у себя на груди, словно пыталась укрыть от всего мира. Она издала тихий, жалобный, скулящий звук – тот самый, который издают все самки в природе, когда их потомству грозит опасность. Ее глаза были полны ужаса. Война, к которой призывал Торк, для нее означала смерть. Смерть охотников, которые их защищают. Смерть детей, которые неизбежно пострадают в битве. Ее послание было криком души: Чужак – это Опасность. От опасности нужно прятаться. Нужно защищать детей, укрыться глубже в скалах, стать невидимыми. Ее страх был страхом потерь, и ее решение было бегством в безопасность.

На мгновение ярость Торка дала трещину. Рев в его груди стих до низкого рычания. Он посмотрел на Лию, на ее искаженное страхом лицо, на то, как она вжимает в себя ребенка. Он не чувствовал сострадания, но он увидел знакомую картину – универсальный образ самки, защищающей потомство. Это остановило его напор. На долю секунды в его глазах промелькнуло замешательство. Он видел ее страх, он признавал его как факт.

Но его мозг обработал эту информацию через свой собственный, жестокий фильтр. Этот скулящий звук, эта дрожь… это был звук добычи. Звук слабости. Это то, что случается, когда ты не нападаешь первым. Страх Лии не убедил его в опасности. Наоборот, он стал для него наглядным доказательством того, к чему ведет пассивность. Он укрепил его в собственной правоте.

Он резко отвернулся от нее, как будто ее вид был заразен. Его взгляд снова стал жестким. Он обвел своих охотников тяжелым, властным взглядом и снова ударил себя в грудь, но на этот раз жест был другим – не просто яростным, а полным холодного, упрямого презрения к любой форме слабости. «Вот путь силы,» – говорил его взгляд. – «А то – путь к гибели». Драматизм момента усилился: он не просто проигнорировал ее страх, он увидел его, взвесил и сознательно отверг.

Последним заговорил Зор. Он подошел к камню, и в его глазах не было ни ярости, ни паники. В них плескался самый сложный из всех страхов – страх перед неизвестностью, неразрывно сплетенный с почти невыносимым, сжигающим любопытством.

Он снова указал на чужой дым. Но затем он указал не на копье и не на ребенка. Он указал на их собственный костер, на сердце их племени. А потом – на мешочек из шкуры у себя на поясе, где лежали его огненные камни. Он посмотрел на соплеменников, пытаясь передать свою сложную, почти невыразимую мысль. «Они. Огонь. Как мы,» – прошептали его жесты. Он медленно постучал себя пальцем по лбу, повторяя жест, который когда-то подарил ему угасающий Курр.

Его послание было прыжком в бездну: Чужак – это Тайна. Они владеют огнем. Значит, у них есть знание. Кто они? Что они умеют? Может, они враги. А может… нет. Его страх был страхом упустить нечто важное, страхом остаться в неведении и принять неверное решение из-за слепой ярости или паники. Его решение было третьим путем: не атаковать и не прятаться. Сначала – узнать. Отправить разведку. Собрать знание.

Все это время Курр сидел чуть в стороне, неподвижный, как изваяние. Он не проронил ни звука, но все чувствовали на себе его тяжелый взгляд. Он слушал рев Торка и видел призраков воинов, павших в битвах его юности. Он слышал плач Лии и вспоминал вой самок над растерзанными телами детей. Он смотрел на Зора, но не мог понять его странного любопытства, ибо в его бесконечно долгой жизни чужак всегда приносил лишь горе.

Его молчание было громче любого крика. Оно говорило о том, что все пути ведут к беде. Атака – к смерти. Бездействие – к смерти, но отложенной. Разведка – к безумному риску. Его глаза, полные глубокой, вселенской тревоги, смотрели не на дым и не на соплеменников, а куда-то в пустоту, в бездну, что разверзлась перед его племенем.

Совет окончился ничем. Камень с рисунком лежал в центре лагеря, как немой свидетель их раскола. Группа распалась на три лагеря, разделенные невидимыми стенами разных страхов. Никто не знал, что делать дальше, но каждый чувствовал, что их маленький, упорядоченный мир треснул, и следующее утро принесет либо кровь, либо бегство, либо шаг в пугающую неизвестность.

Глава 73: Разведка

Рассвет принес не облегчение, а паралич. Напряжение, застывшее после вчерашнего совета, сгустилось, стало плотным, как утренний туман. Группа была сломлена нерешительностью. Торк и его молодые самцы демонстративно точили каменные наконечники копий, бросая в сторону Зора короткие, полные ненависти взгляды. Лиа и другие самки, собравшись в тесную, испуганную кучку, не отпускали от себя детей, их страх висел в воздухе тяжелым, кислым запахом. Все ждали, но никто не знал, чего именно.

Зор понял, что ожидание их убьет. Ярость Торка, сдерживаемая лишь хрупкой дисциплиной, скоро потребует выхода, и он поведет своих сторонников на самоубийственную атаку, от которой никто не вернется. Нужно было действовать.

Он снова вышел в центр лагеря, к камню с рисунком, который стал немым свидетелем их раскола. Он не стал призывать всех. Он обратился к середине, к тем, кто колебался – к прагматичному Грому, к любопытным подросткам, к самкам, чей страх еще не перерос в панику. Он должен был доказать, что его путь – не трусость, а мудрость.

Начался его самый сложный в жизни рассказ. Он взял две палки. Одну, толстую и крепкую, он положил у своих ног – это были они. Другую, тонкую и короткую, он положил поодаль – это были чужаки. Он не знал их истинной силы, поэтому для наглядности выбрал маленькую.

Сначала он разыграл сценарий Торка. Он поднял их толстую палку и с яростным рыком обрушил ее на тонкую палочку чужаков. Раздался сухой треск – тонкая палка разлетелась на щепки. Успех. Молодые охотники одобрительно заворчали. Но Зор не остановился. Он поднял их «победившую» палку и показал всем глубокую зазубрину, оставшуюся на ней от удара. Затем он взял еще несколько тонких прутиков, символизируя, что враг может быть многочисленным. Он снова показал атаку – и на этот раз толстая палка, нанося удар по одному, была окружена и сломана под градом ударов с разных сторон. Риск слепого нападения стал очевиден.