Первые искры

Впервые в истории их вида день был не единственным временем для жизни. Они отвоевали у тьмы несколько часов. Они удлинили свой мир. И этот сдвиг в сознании, эта победа над древним страхом была, возможно, даже важнее, чем само закаленное копье или заточенный камень.

Глава 65: Угасание Старейшины

День начинался как обычно, но в самом сердце этого порядка зияла пустота. Костер, разожженный Зором, горел ровно и жарко, но самое почетное и теплое место у огня было занято живой тенью. Курр сидел там, сгорбившись, закутавшись в старую, потрепанную шкуру. Он больше не наблюдал за группой с мудрой усталостью правителя. Его глаза, даже когда были открыты, казались мутными, подернутыми молочной пеленой времени. Он смотрел не на соплеменников, а сквозь них, в прошлое, которое видел только он.

Его тело усохло. Кожа, задубевшая от солнца и ветров, обвисла на острых костях. Редкая седая шерсть казалась еще реже, открывая участки морщинистой, покрытой шрамами кожи. Его знаменитая палка, гладкая и отполированная десятилетиями использования, лежала рядом, но он все реже брал ее в руки. Иногда он просыпался от резкого звука, пытался что-то сказать хриплым, булькающим кашлем, но слова не формировались. Он указывал костлявым пальцем в никуда, на тени, которые видел только он, и издавал невнятное бормотание. Группа больше не искала в его жестах мудрости. Они видели лишь угасание. Он стал призраком у огня, который грел его старые кости, но уже не мог вернуть ему силу.

Авторитет Курра, державшийся на его памяти и опыте, таял на глазах. Раньше мелкие стычки между молодыми самцами за еду или право на спаривание пресекались одним его властным рыком или коротким ударом палки. Теперь же, когда двое подростков затеяли возню, которая быстро переросла в яростную драку с визгом и клочьями выдранной шерсти, Курр даже не шелохнулся.

Их разнял не он, а Торк. Он подошел, не спеша, но с весомостью скалы, и издал низкий, угрожающий рокот, идущий из самой глубины его груди. Драчуны мгновенно замерли и испуганно разбежались. Торк сделал это не из заботы о порядке, а чтобы продемонстрировать, кто теперь здесь настоящая, действующая сила. Он бросил короткий, торжествующий взгляд на Зора, как бы говоря: «Твой огонь не остановит драку. А мой кулак – да».

Власть, ранее сконцентрированная в одном человеке, рассыпалась, и ее осколки подбирали новые центры силы. Группа инстинктивно начала делиться на два лагеря. Это не был формальный выбор, а естественное притяжение, подобное тому, как вода находит два разных пути вниз по склону.

К Торку тянулись те, кто ценил старый порядок и понятную иерархию силы. Это были молодые, агрессивные самцы, видевшие в нем образец для подражания. Они подходили к нему, чтобы получить одобрение, делясь с ним мелкой добычей вроде ящерицы или змеи, подражали его уверенной походке и низкому рыку. Они были его свитой, его будущими лейтенантами. Их мир был прост: сильный правит, слабый подчиняется.

К Зору тянулись другие. Это была Лиа и большинство самок с детьми, для которых тепло огня и безопасность были важнее грубой силы. Это были подростки, завороженные его умениями – способностью рождать пламя из камня и делать дерево твердым. Это был Гром, прагматик, который понял, что хорошее оружие важнее лишнего куска мяса. Они не образовывали «свиту», они просто держались ближе к нему и его огню, создавая вокруг него защитное поле. Их мир был сложнее: знание давало безопасность, которая позволяла выжить всем, а не только сильнейшему.

Борьба за лидерство не выражалась в открытой схватке. Она проявлялась в ежедневных, почти незаметных действиях. Когда охотники возвращались с добычей, Торк демонстративно бросал лучший кусок не к ногам Курра, как делал бы раньше из уважения, а в центр своего круга самцов. Это было заявление: «Я кормлю тех, кто верен мне». Когда надвигалась гроза, и группа в страхе жалась друг к другу, Зор спокойно подбрасывал в костер больше дров, и яркое, уверенное пламя отгоняло первобытный ужас. Его действие говорило: «Мое знание сильнее вашего страха». Торк вел свою группу на тренировочную охоту, обучая их силе и ярости. Зор при свете огня показывал подростку, как правильно привязывать кремневый наконечник к древку, обучая его терпению и точности.

Каждый из них, не сговариваясь, предлагал группе свою модель будущего. Одно будущее было основано на личной доблести и праве сильного. Другое – на коллективном знании и технологическом преимуществе.

В конце дня, когда сумерки сгустились и тени в расщелине стали длинными и пугающими, Курр внезапно пришел в себя. Его взгляд на мгновение прояснился. Он медленно, с усилием, обвел им расщелину. Он увидел круг самцов вокруг Торка, рычащих и делящих остатки еды. Он увидел другой круг у огня, где Зор и Лиа чинили треснувшую глиняную миску, а дети играли с пляшущими тенями на стене. Он увидел свое племя, расколотое надвое.

Его взгляд остановился сначала на Торке, и в нем читалось узнавание – это сила, это прошлое, это то, каким он был сам много зим назад. Он медленно, с невероятным усилием, поднимает свою костлявую руку и слабым, дрожащим жестом указывает на могучую грудь Торка, а затем на свою собственную палку, лежащую на земле. Жест был ясен для тех, кто хотел видеть: "Сила. Опора". Торк, заметив это, расправляет плечи, воспринимая это как признание его преемником.

Затем он перевел взгляд на Зора. И в его глазах появилось что-то новое – не понимание, а скорее глубокое, почти мистическое удивление. Он снова поднял руку, но на этот раз его дрожащие пальцы неуклюже изобразили жест, который он видел сотни раз: он медленно, слабо свел кончики большого и указательного пальцев, словно держа невидимый камень, и несколько раз чиркнул им о воображаемый второй камень в другой ладони. Это было слабое, но безошибочное подражание тому, как Зор добывал огонь. Закончив, он указал этим же дрожащим пальцем на Зора, а затем – на свои собственные широко раскрытые, внимательные глаза. Жест был странным, но его смысл был глубок: «Ты. Тот, кто делает это. Тот, кто видит иначе».

Этот жест был слишком странным, и никто, кроме, может быть, самого Зора, не придал ему значения, сочтя за бессмысленное движение старика.

Он издал тихий, едва слышный вздох, который мог быть и вздохом сожаления, и вздохом принятия. Затем его глаза снова затянуло мутной пеленой, и он погрузился в свою дрему. Но этот короткий миг ясного сознания был символической передачей эстафеты. Старый мир посмотрел в лицо двум возможным вариантам будущего и ушел, оставив их разбираться между собой. Вакуум власти стал почти абсолютным.

Глава 66: Первая Ловушка

Охота перестала приносить удачу. Крупные стада, гонимые подступающей засухой, откочевали дальше в саванну. Каждый день охотники во главе с Торком уходили на рассвете, полные решимости, и возвращались на закате – уставшие, злые и все чаще с пустыми руками. Группа снова жила впроголодь, питаясь в основном жесткими кореньями, которые с трудом выкапывали самки, да редкими ящерицами.

Напряжение в расщелине нарастало, став почти осязаемым. Торк был мрачнее тучи. Его авторитет, основанный на добыче, снова был под угрозой, и он срывал свою беспомощную ярость на более слабых самцах. Зор чувствовал этот голод и это напряжение. Его огонь давал тепло, его закаленные копья помогали в бою, но они были бессильны, если добычи просто не было поблизости. Он сидел у входа в пещеру, его взгляд рассеянно скользил по выжженным солнцем окрестностям, а разум, как всегда, искал решение. Он не был охотником по натуре, но проблема выживания была его проблемой.

Он сидел неподвижно, его взгляд машинально проследовал за движением. Между двумя ветками колючего кустарника, прямо на уровне его глаз, крошечный темный паук плел свою сеть. Это было завораживающее зрелище. Зор наблюдал, как тонкие, почти невидимые нити, блестящие на солнце, ложатся одна на другую, создавая идеальную, липкую геометрию. Он видел паутину тысячи раз, но никогда не смотрел на нее так. Он видел не просто паутину. Он видел принцип. Паук не гонялся за мухами. Он создавал место, куда муха прилетит сама. Он создавал инструмент, который работал, пока сам паук сидел в стороне и ждал. Это была пассивная, хитрая охота.

Внезапно в сеть с жужжанием влетела крупная стрекоза. Она отчаянно забилась, но чем больше она дергалась, тем сильнее запутывалась в липких, упругих нитях. Паук стремительно спустился по шелковой нити и завершил дело. Зор завороженно смотрел на эту сцену. Охота без погони. Ловля без броска. Идея, как искра от его огненных камней, вспыхнула в его сознании.

Зор встал. Он еще не знал, что именно ищет, но его вела новая, захватившая его мысль. Ему нужна была своя "паутина". Он пошел вдоль ручья, где растительность была гуще. Он пробовал сорвать пучок обычной травы – она легко рвалась. Он попробовал тонкие ветки – они ломались с сухим треском. Наконец, его внимание привлекла гибкая, толстая лиана, обвивавшая ствол дерева. Он потянул за нее. Она не рвалась. Она была упругой, прочной, но податливой. Он оторвал длинный кусок. Затем он попытался сделать то, что видел у паука, – петлю. Он согнул лиану, попытался связать ее, но жесткие концы не держались.

Он вспомнил узлы, которыми Гром крепил наконечник к копью. Он подражал этим движениям. После нескольких неудачных попыток, его пальцы, становящиеся все более ловкими, затянули первый в его жизни настоящий узел. Получилась прочная, нераспускающаяся петля.

Теперь у него был инструмент. Но где его поставить? Он вспомнил узкие заячьи тропы, которые видел в высокой траве неподалеку. Это были протоптанные дорожки, по которым мелкие животные передвигались каждый день. Это были их "пути", так же как у мух были свои воздушные коридоры.

Он нашел одну из таких троп, ведущую сквозь заросли кустарника. Но ему нужно было нечто большее, чем просто петля. Ему нужна была сила, которая сработает за него.

Он начал искать подходящее дерево. Старое было слишком толстым и негибким. Совсем тонкий саженец был слишком слаб. Наконец, он нашел то, что нужно – молодое, упругое деревце толщиной в его запястье. Он обхватил его и потянул на себя. Дерево поддалось, согнулось, но чувствовалось, как оно сопротивляется, как накопленная в его волокнах сила рвется обратно. Это было то, что нужно.

Он привязывает один конец лианы к верхушке деревца. Затем, упершись ногами в землю, он с усилием сгибает его, чувствуя, как нарастает напряжение в лиане, как она гудит от сдерживаемой энергии. Другой конец, с петлей, он располагает прямо на тропе, маскируя его травой и листьями. Он создает примитивный спусковой механизм из двух палочек: одна удерживает нагнутое деревце, вторая соединена с петлей. Идея проста: когда животное попадет в петлю и дернет ее, палочка-сторожок выскочит, и согнутое дерево, высвободив всю накопленную мощь, резко выпрямится, затягивая петлю и подбрасывая добычу в воздух.

Щелк! Палочка-держатель выскользнула, и согнутое деревце с оглушительным «ХРЯСЬ!» хлестнуло вверх, едва не ударив его по лицу. Неудача.

Зор отскочил, его сердце колотилось. Он потер ушибленное плечо, куда его все же задела ветка. Он сел на землю и посмотрел на свою несостоявшуюся конструкцию. Он не злился. Он думал. Он снова потрогал лиану, ощупал гладкую кору деревца. Он чувствовал, а не понимал. Сила была слишком велика, а зацеп – слишком слаб. Нужно было не просто удержать, а найти точку равновесия, где малейшее прикосновение к петле нарушит хрупкий баланс.

Он попробовал снова. На этот раз он не тянул дерево до предела. Он согнул его ровно настолько, чтобы почувствовать максимальное сопротивление. Он изменил угол сторожка, подточив его конец острым камнем, чтобы зацеп был надежнее. Он долго, затаив дыхание, настраивал этот хрупкий механизм, его пальцы двигались с предельной осторожностью. Наконец, он отпустил конструкцию. Она замерла. Натянутая, дрожащая, полная сдержанной ярости. Она была живой. Она ждала.

Закончив, он отступил. Ловушка была почти невидима. Теперь, как и паук, он должен был ждать, но теперь он знал, что его творение не просто хитрость, а пойманная и обузданная сила самой природы.

Прошел остаток дня. Группа ждала охотников, но Зор ждал чего-то другого. Он то и дело бросал взгляды в сторону своей ловушки. Ничего не происходило. Он начал сомневаться. Может, это была глупая затея.

Охотники вернулись с пустыми руками, их лица были мрачны. Голодная ночь была неизбежна. И в этот момент, когда уныние охватило группу, со стороны кустарника донесся резкий, пронзительный визг, а за ним – звук хлестнувшей ветки и отчаянное барахтанье.

Все вскочили. Торк, думая, что это хищник напал на кого-то, схватил копье. Но Зор уже бежал туда, его сердце колотилось от дикого, торжествующего предчувствия.

Они увидели невероятную картину. Молодое деревце выпрямилось, а на конце натянутой лианы, болтаясь в воздухе, отчаянно бился крупный заяц, попавший головой в петлю.

Группа замерла в изумлении. Они смотрели на зайца, потом на Зора. Они не понимали, как это произошло. Не было погони, не было удара копьем. Животное просто… поймалось само. Зор подошел и быстрым ударом камня добил зайца.

Он нес добычу в лагерь. Это был всего лишь один заяц, его не хватило бы на всех. Но это была не просто еда. Это было доказательство. Доказательство того, что охотиться можно не только силой и скоростью, но и умом, хитростью и терпением. Пока Торк и его воины безуспешно гонялись за ветром, ловушка Зора, его тихая, неподвижная охотница, работала и принесла результат. В глазах Торка, смотрящего на пойманного зайца, к ненависти и зависти примешивалась капля холодного, беспокойного непонимания. Это была охота, которую он не мог ни провести, ни осмыслить.

Глава 67: Язык Теней

Ночь опустилась на саванну, укрыв ее плотным, бархатным одеялом. В расщелине царило редкое умиротворение. Голод, их вечный спутник, временно отступил благодаря пойманному Зором зайцу и нескольким съедобным кореньям, найденным самками. Костер горел ровно и ярко, его свет и тепло создавали островок безопасности в огромном, полном ночных шорохов мире.

Зор сидел в круге света, который сам же и создал. Он методично перевязывал ремешок на своем каменном рубиле, его пальцы двигались уверенно и точно. Вечерняя жизнь племени была для него лишь фоновым шумом: мирное сопение спящих, редкие гортанные звуки самок, потрескивание огня. Он был поглощен работой.

Его внимание отвлекло негромкое, но настойчивое хихиканье, нарушавшее привычный ритм ночи. Он поднял голову. У другого края костра сидел Кай, тот самый любопытный подросток. Зор увидел, что Кай совершает странные, бессмысленные движения руками. Он то поднимал их, то опускал, разглядывая в свете пламени. Зор уже хотел было отвернуться, сочтя это за очередную пустую игру, как вдруг заметил то, что происходило на гладкой стене пещеры за спиной подростка.

Тень на стене изменилась. Она перестала быть просто бесформенным пятном. В ней появился узнаваемый контур. Зору потребовалось мгновение, чтобы его мозг соединил то, что он видел, с тем, что он знал. Это была голова птицы с длинным клювом. Зор проследил взглядом от тени к рукам Кая и увидел, как именно сложенные пальцы создают этот образ.

Зор замер. Это было… ново. Свет и тень, которые он использовал для того, чтобы видеть в глубине пещеры для того, чтобы отгонять хищников, – здесь они служили для создания образов из ничего. Кай, похоже, тоже был потрясен своим открытием. Он начал экспериментировать, и вскоре на стене появилась тень, смутно напоминающая антилопу.

Зор увидел, как к Каю подползают другие дети, их глаза были прикованы к каменной стене. Он услышал их восторженный шепот. Он увидел, как Лиа, сидевшая неподалеку, с мягкой улыбкой качает головой, видя, что ее Малыш завороженно смотрит на пляшущие фигуры. Он также услышал недовольный рокот Торка из тени – для воина это была лишь бесполезная возня, нарушающая покой. Но Кай смотрел не на них. Его взгляд украдкой был обращен к Зору. В его глазах читалось не только детское веселье, но и отчаянное желание получить одобрение, быть замеченным не просто как неуклюжий подросток, а как кто-то, кто тоже может "делать новое". Он хотел быть похожим на Зора, но не обладая его умом, пытался подражать его смелости.

И тут Зор понял нечто гораздо более важное. Кай показал на стене две фигуры: одна большая, другая поменьше, с копьем. И меньшая тень "ударила" большую. Подростки зашумели, узнавая сцену охоты. И Зора пронзила догадка, от которой перехватило дыхание. Кай не просто играл. Он рассказывал. Он использовал тени, чтобы передать событие. Это был язык без звуков. Память без слов. Способ сохранить историю и показать ее другим. И Зор, создатель материальных вещей, впервые увидел рождение чего-то нематериального. Он смотрел на неуклюжего подростка, но видел не игру, а еще одну, совершенно новую нить, которую огонь вплетал в судьбу их племени.

Это было рождение не просто развлечения, а нового языка. Языка образов, который мог рассказывать истории без слов. Он мог сохранить память о событии и передать ее другим. Ночь перестала быть просто временем отдыха или работы. В ней появилось новое измерение – время для историй, рассказанных тенями на стене. Кай, неуклюжий и незаметный подросток, не сделал копья и не добыл огня. Но он подарил своему племени первую искру воображения. И этот, казалось бы, бесполезный дар был не менее важен для их превращения в людей.

Глава 68: Противостояние

Охотничий отряд Торка вернулся на закате. Они уходили на два дня, преследуя далекое стадо, и вернулись ни с чем. Их тела были покрыты пылью и глубокими царапинами от колючего кустарника, их ноги гудели от усталости, а глаза горели голодным, злым огнем. Для Торка это было не просто неудачей, это было публичным унижением. Он, великий охотник, не смог накормить племя.

В лагере его встретил запах жареного мяса. Зор, используя свою новую ловушку, снова поймал крупного зайца. Этой скудной добычи было мало, чтобы насытить всех, но достаточно, чтобы болезненно подчеркнуть провал Торка. Он остановился у входа в расщелину и увидел, как Зор отдает лучший кусок Лие и ее ребенку. Он увидел, как другие смотрят на Зора с надеждой, собираясь вокруг него, а не вокруг вернувшихся охотников. Каждый кусок этого жареного мяса, каждый благодарный взгляд, брошенный в сторону Зора, был как раскаленный камень, прижатый к его гордости. Ярость, копившаяся неделями, глухо заклокотала в его груди, требуя выхода.

Торк больше не мог этого выносить. В его прямолинейном сознании, привыкшем решать проблемы силой, все было просто. Сила Зора была не в нем самом, не в его тощих мускулах. Она была в этих странных, блестящих камнях. Если забрать камни, он, Торк, снова станет единственным источником выживания. Магия исчезнет.

Торк пересек лагерь широкими, тяжелыми шагами, не глядя по сторонам. Зор почувствовал его приближение не ушами, а кожей. Ледяная волна прошла по спине, заставив редкую шерсть на загривке встать дыбом. Все инстинктивно расступались перед ним. Он подошел прямо к Зору…

Без предупреждения, с низким, гортанным рыком, Торк протянул свою огромную лапу, пытаясь выхватить камни.

Мир сузился до огромной, протянутой к нему ладони Торка. В животе Зора все сжалось в тугой, холодный узел. Он почувствовал острый, кислый запах ярости и пота, исходящий от тела Торка, и на мгновение его собственное тело захотело сделать то, что делало всегда, – сжаться, уступить, убежать.

Но что-то другое, более сильное, чем страх, взбунтовалось внутри. Жаркая волна хлынула из груди, где он прижимал камни, вытесняя ледяной ужас. Это была не мысль. Это был инстинкт хранителя. Эти камни… они были больше, чем камни. Они были теплом для Малыша Лии, они были твердостью копья Грома, они были светом в темноте. Он вцепился в них, чувствуя их знакомую, твердую прохладу, и эта прохлада стала опорой, центром его мира в этот момент.

Это не была защита своей жизни. Это была защита чего-то большего. Эти камни были не просто имуществом. Это было его знание. Это был огонь. Это были закаленные копья, жареное мясо, работа в ночи, керамика Лии, спасенный от холода ребенок. Это было будущее всего племени. И он, их хранитель, не отдаст его. Впервые в жизни он не уступил физической силе, защищая идею.

Торк опешил от этого тихого, неслыханного сопротивления. Он взревел от ярости, и его огромный кулак взметнулся вверх, готовый сокрушить наглеца и размозжить ему череп. Группа замерла в ужасе. Лиа вскрикнула, ее тело уже подалось вперед, чтобы броситься между ними. Все это время Курр сидел на своем месте, сгорбившись, и казался погруженным в свою обычную дрему. Шум, крики, напряжение – ничто, казалось, не могло пробиться сквозь пелену, окутавшую его сознание. Он был живым призраком, безучастным к драме, разворачивающейся в нескольких шагах от него.

И именно в этот момент, когда кулак Торка достиг высшей точки и замер на мгновение перед сокрушительным ударом, гробовую тишину прорезал новый звук. Не громкий, но полный такой древней, неоспоримой власти, что заставил всех вздрогнуть.

Кхрррааа!

Это был рык Курра. Он не проснулся – он включился. Его глаза, только что мутные и пустые, внезапно сфокусировались на Торке с ледяной ясностью. С невероятным усилием, которого, казалось, у него уже не было, он поднял свою палку и с силой ударил ею о землю. Стук!

Этот звук был как удар грома. Это был голос вожака, голос закона. Рык не был сильным, но в нем была вся тяжесть его прожитых лет, вся память о временах, когда его слово было непререкаемо. Он не защищал Зора. Он защищал порядок в стае, запрещая внутреннюю борьбу, которая могла уничтожить их всех.

Торк замер с поднятым кулаком. Он посмотрел на Курра. В его глазах на мгновение промелькнуло старое, инстинктивное подчинение вожаку. Он не мог ослушаться этого приказа. Это было заложено в его костях, в его крови.

Он медленно, с видимым усилием, опустил руку. Его грудь тяжело вздымалась, он шумно втягивал воздух. Он бросил на Зора взгляд, полный чистой, концентрированной ненависти. Затем он резко развернулся и, не сказав ни слова, ушел в самый дальний, темный угол пещеры, сев спиной к огню и ко всему племени.

Драка была предотвращена. Но все изменилось. Зор, все еще прижимая камни к груди, понял, что выстоял. Он не победил силой, но он не проиграл. Он защитил знание. Группа увидела, что власть Торка не абсолютна. А Курр, истратив последние силы на утверждение своего авторитета, тяжело откинулся на шкуры и снова погрузился в свою дрему. Его вмешательство было последней искрой угасающего огня. Теперь все понимали, что в следующий раз старейшины, который бы их остановил, может уже не быть.

Глава 69: Соль на Ране

Засуха сжимала саванну в своих горячих, пыльных тисках. Привычные места, где Лиа и другие самки всегда находили коренья и ягоды, истощились. Растения пожухли, их листья свернулись в сухие трубочки, а земля стала твердой как камень, не поддаваясь их палкам-копалкам. Чтобы найти пропитание, им приходилось уходить все дальше от безопасной расщелины, забираясь в новые, незнакомые уголки, где каждый шорох и каждый незнакомый запах заставляли сердце сжиматься от тревоги.

Лиа шла во главе своей небольшой группы. Ее Малыш, притихший от жары, цеплялся за шерсть на ее бедре. Она не просто искала еду. Как всегда, она наблюдала. Она замечала новые следы, незнакомые растения, изменения в ландшафте. Ее внутренняя карта мира постоянно расширялась. Сегодня их путь завел их в неглубокий, высохший овраг, где земля имела странный белесый оттенок, а воздух был неподвижен и горяч.

В овраге было что-то необычное. Лиа сразу это почувствовала. Земля была испещрена следами множества разных животных – антилоп, кабанов, даже мелких хищников. Но здесь не было ни воды, ни обильной растительности. Зачем они все сюда приходят? Что их сюда так влекло?

Она подошла ближе, подав знак другим самкам остановиться. Она увидела, что в одном месте из земли выступает большой, неровный, белесый камень, потрескавшийся от жары. И этот камень… он был весь облизан. Его поверхность была гладкой, отполированной тысячами языков до блеска. Животные не просто проходили мимо. Они приходили сюда целенаправленно, чтобы лизать этот камень.

Другие самки с опаской обходили это место стороной. Оно было странным, непонятным. Но Лиа, чье любопытство было развито общением с Зором, преодолела свой страх. Она присела на корточки и внимательно осмотрела камень. Он не был похож ни на кремень, ни на песчаник. Он весь был покрыт мелкими, почти невидимыми кристалликами, которые поблескивали на солнце.

Движимая инстинктом собирателя, который заставляет ее пробовать на вкус незнакомые ягоды и коренья, Лиа сделала то, что сделал бы любой исследователь ее времени. Она осторожно провела пальцем по камню, собирая немного белой пыли, и, помедлив мгновение, поднесла палец к языку.