Не потеряй себя

поздорову, или опять в камеру захотел? Недолго и засунуть! Нет у нас твоей жены, непонятно что ли!.. её ещё неделю назад от- пустили домой, там и ищи». Пётр Леонтьевич, где только не ис- кал, кого только не спрашивал – следов пребывания в городе

Лизоньки так и не обнаружил. Минуло три дня, как его выпусти- ли на волю, теперь он не знал, куда себя деть. Брёл, брёл по го- роду и ноги сами туда понесли – к порогу чекистов, ибо след об- рывался там. На входе как всегда стоял часовой: с длинной вин- товкой взявшись обеими руками за ствол, держал как палку пе- ред собой. Увидев Петра Леонтьевича, крикнул: «Опять тебя сю- да несёт!.. тебе же русским языком было сказано, что нет её у

нас. Кобелей полный город, – там и ищи. Доходишься ты сюда, пока тебя пристрелят!..». Пётр Леонтьевич, сделал вид, что сло- ва часового к нему не относятся, донизу опустив голову, прошёл мимо, даже не взглянув в его сторону. Поравнявшись с подво-

ротней одного из дворов, неожиданно услышал приглушённый женский голос: обращались именно к нему, потому как рядом больше никого не было:

– Сударь, сударь, подь сюда, – звала женщина в фартуке и с метлой в руках, пальцем продолжая подзывать к себе Петра

Леонтьевича. Войдя под арку проезда во двор, Пётр Леонтьевич подошёл к ней почти вплотную: уставившись вопросительным взглядом, застыл в ожидании, а она продолжила:

– Я уже несколько раз слышала краем уха, – указала пальцем в сторону, где стоял часовой, – вы ищете свою жену… так ведь?..

– Вы что-нибудь знаете о ней?!.. не ответив на вопрос, громко прервал женщину Пётр своим вопросом.

– Вы сильно, господин, не кричите, здесь и стены имеют уши, – почти шепотом проговорила вновь она, – скажите, она такая у вас худенькая, беленькая и очень красивая… – она?..

– Вы что её видели? Где и когда?!.. говорите, умоляю вас, всё

что знаете о ней! Я вам хорошо заплачу, хотите, хоть сейчас при- несу деньги, золотом принесу! только скажите, что вы знаете и

где её искать?!

– Да не надо мне от вас никаких денег и золота, я то и знаю всего, что оно может вам и не пригодится.

– Тогда говорите хотя бы то, что вам известно – это терпеть вы- ше моих человеческих сил и хуже всякой пытки!..

– Это было больше недели назад… точно – в позапрошлую пят- ницу, я тогда рано совсем встала, нездоровилось всю ночь. Пой- ду, думаю, пока все спят, поподметаю лестничные ступеньки.

Уже у порога мела, когда услышала с улицы девичий жалобный крик, я тут же бросила метлу и, дойдя до ворот, тихонько выгля- нула из-за угла. Возле входа в здание Чека стояла пролётка, а возле неё столпилось человек пять или шесть: все с оружием и

сильно пьяные, а двое из них заталкивали в пролётку эту девуш- ку. Она кричала и просила их отпустить её, несколько раз вы- крикнула, что у неё будет ребёнок, и она знает, куда её собра- лись везти. Она так умоляла её отпустить, но один – такой самый здоровый среди всех: рыжий и с бородой тоже рыжей заржал

как ненормальный, и мне вам, сударь, даже неприлично его

слова повторять. Смеялся этот изверг и кричал, – там, где один рябёнок сядит, там и ящё двое поместятся; можа завтра убьют, хоть перед смертью белого княжеского тела отведаю! У меня

после этих слов даже ноги, сударь, подкосились. Потом они все погрузились в свою пролётку и, настёгивая лошадей, поехали в сторону железной дороги, а я стояла и плакала, слушала ещё долго, как кричит и просит её спасти та девица. Там, на желез- ной дороге – на боковых путях стоят эшелоны и в них солдаты живут. Там, скажу я вам, страшные вещи происходят…

Пётр Леонтьевич не стал дальше слушать женщину, резко

обернулся и быстро зашагал прочь, а она уже в спину ему крик- нула:

– Сами-то не ходите туда, вас там убьют!..

Пётр Леонтьевич пересёк главные железнодорожные пути и направился в сторону запасных путей, которые были забиты

теплушками, а из торчащих труб вился дымок. Навстречу между путями к нему шёл железнодорожник и, судя, что в одной руке у него был большой рожковый ключ, а во второй он нёс маслёнку

– являлся мужчина обходчиком. Поравнявшись, поприветство- вал путейца, стал расспрашивать о жене, попутно жалуясь на

свою судьбу и произвол новой власти. Железнодорожник, всё это время, молча, слушал собеседника, вскинув к верху подбо-

родок, смотрел печально куда-то на панораму противоположно- го высокого бугра за железкой, и словно пряча глаза, старался не смотреть в лицо страдальцу. Наконец, спросил:

– Жена давно пропала?..

– Неделю назад, может быть немногим больше.

– Тогда, господин, ваше дело очень даже безнадёжное. Так долго там не заживаются, – кивнул подбородком в сторону теп- лушек, – то разве армия?!.. Там одни бандиты и нелюди!.. Толи на германском фронте им все мозги повышибали, то ли и впрямь почувствовали, что они Бога за бороду взяли. Лучше бы немцы их в окопах газами дотравили, чем таких видеть здесь! Туда тебе лучше не ходить – пристрелят сразу. Такие искатели

как ты, уже ходили туда – после вместе с теми, которых разыс- кивали, на дрезине на мост вывозили и с моста в Дон кидали. Они сюда, каждый божий день со всего города молодых бары- шень свозят, а утром, сам не раз видел: уложили, как дрова на дрезину и повезли к реке. Были случаи, когда какая-нибудь

страдалица, вырвавшись из их лап, сама бежала в сторону реки и с моста бросалась. Такое увидишь, и жить дальше уже не хо- чется! Злодейство никогда не насытишь, а те, что там, в теплуш- ках – гораздо хуже зверя лютого.

– Что же мне делать?.. Как же мне дальше-то жить?!

– А ничего не делать, сейчас жизнь человеческая копейки не стоит! Иди домой, да и живи, если это жизнью назвать можно,

но не один ты такой, многие целые семьи потеряли. А туда, мой совет тебе – не ходи – нет её уже в живых, притом, как ты сказал ещё и в положении была.

Не сказав больше ни слова путейцу, Пётр Леонтьевич, будто

побитая хозяином собака, обернувшись, побрёл в обратную сто- рону. Он шёл и горько рыдал как когда-то в далёком детстве:

слёзы застилали глаза, отчего он всё время спотыкался, а два раза переступая рельсы, упал. В глазах стояла Лизонька – то

идеальное уникальное творение природы: красивая и нежная как бабочка, хрупкая как снежинка, куколка от рождения. Порой казалось, что она осталась такой же со своего раннего детства

ни капли не изменившись. Не хотелось ни о чём думать, как и жить дальше на этом богом проклятом свете…

В мае того же восемнадцатого года в город вошли снова де- никинцы, а вслед за ними немцы и теперь по центру города вы-

шагивали патрули злейшего врага бывшей Российской империи. Пётр Леонтьевич не пошёл жаловаться в комендатуру по поводу пропажи жены, как многие из подобных ему и просить какого-то содействия, он возненавидел как тех, так и этих – хотя бы за то, что под ручку вошли в город с врагом. В его понятии не могло уместиться то, что в содружестве с немцами можно убивать сво- их кровных братьев славян. Сам того, не осознавая и не задумы- ваясь над этим, Пётр Леонтьевич в душе и взглядах своих, был

патриотичен до мозга костей. Одного он не мог понять, и при- нять как должное: как это можно, после четырёх лет войны с Германией и Австрией, в то время, когда страна голодная, раз-

детая и разруха кругом, ещё и затеять междоусобную войну. По- ка он размышлял над этим – 8 января 1920-го года большевики будто бы умышленно день подобрали: на второй день великого святого праздника Рождества Христова выбили из города дени- кинцев; вошли в город и принялись устанавливать какую-то

свою, для большинства горожан непонятную, новую власть. Снова по городу пошли аресты, пытки и расстрелы, поиски со- кровищ и любых ценностей вплоть до безделушек. Народ зата- ился, большей частью попрятался и, все почему-то продолжали надеяться, что это скоро пройдёт – явление временное, как и в восемнадцатом. Слово – «Чека» произносилось полушёпотом, навевая, в мысли каждого городского обывателя суеверный

страх, но всё в этом мире рано или поздно проходит: хорошее, доброе пролетает мгновениями, плохое и страшное тянется, как тёмная туча по небу плывёт. В начале осени двадцать первого

года, когда на юге уже затихла война, Пётр Леонтьевич, страдая одиночеством и воспоминаниями о первой жене, неожиданно понял, что если и дальше так всё будет продолжаться, то он не жилец на этой земле. Клин вышибают клином! – сказал сам себе и в мыслях стал перебирать всех, кто бы послужил этим клином. На память пришла сразу Екатерина, которая когда-то работала у него в коммерческой конторе одной из управленцев и насколь- ко помнил он, до сих пор была не замужем. Где жила, – он это

прекрасно знал, ибо сам когда-то, то жильё ей приобретал. Симпатии она и ранее у него вызывала, но одно дело симпатии, которые никак не могли равняться, даже стоять издалека с его любовью к Лизоньке. В ту же неделю Пётр, наняв извозчика, пе- ревёз немногочисленные узлы с вещами Екатерины к себе до- мой на Пушкинскую. Венчались, как и полагается в Ростовском Храме, а после у новой власти брак оформили и в тот же день в биографии Петра Леонтьевича произошли изменения. Под фа- милией Дворыкина была его новая жена Катя, а он никаким

Дворыкиным до этого момента не являлся. Фамилию, унаследо- ванную от отца и деда – дальнейшей своей родословной просто он не знал – носил похожую на-польскую – Корецкий. Какой она на самом деле являлась эта фамилия, по правде не ведал и не

задумывался никогда над этим – не до того было. Одно хорошо помнил: ещё с раннего детства отец частенько его шляхтичем обзывал, имея при этом негативный оттенок. Вероятно – там,

где-то в далёком прошлом и крылась какая-то неприятная се- мейная тайна, о которой предпочитали молчать. В-те смутные дни, которые вползли в город вместе с большевиками, боясь

нового ареста, решил, что так будет лучше – сменить фамилию, но спустя время, вдруг понял, что это несвоевременно – его ведь полгорода знало в лицо. Приходила и мысль уехать куда-то, но мест таких он не знал, а больше боялся потерять последнее.

Кругом бандитизм и грабят: как со стороны власти, так и кому не лень: «Далеко ты, Петро, уедешь с тем, что удалось припря- тать?..» – спрашивал при этой мысли себя. На этом этапе печаль- ные страницы жизни Петра Леонтьевича не закончились: новое супружеское счастье долго во дворе не зажилось. Зима двадцать второго года отметилась новой напостью для людей – голодом и эпидемией тифа. В один из холодных январских дней заболела Екатерина: жар, бредить стала, после чего Пётр отправил её в

больницу. На следующее утро пришёл проведать, а ему сказали,

– что увезли жену куда-то на окраину города в тифозный барак. Искать не поехал – да туда бы его и не пустили; спустя несколько дней узнал, что умерла его новая жена и схоронена в общей мо- гиле в овраге, где хоронили умерших от тифа. Узнав печальную новость: сам не заметил, как оказался на пороге у церкви. Неко- торое время стоял в раздумьях, не до конца понимая, – как он

здесь очутился?! Справа, почти рядом стояла кучка людей: в лохмотьях, а у некоторых на плечах серьмяга видавшая виды, один из них размахивая руками, о чём-то жутком рассказывал остальным: «…как скинули царя батюшку – так и беды наши по- шли, и как прошёл слух по народу, уже и нет его на этом свете!.. Большевики распяли – они же тоже евреи – жиды те же самые,

которые и спасителя нашего Иисуса Христа распяли. В тот день, когда это случилось в Москве, в Храме Христа Спасителя набат ударил! Глянул народ на колокольню-то, а там никого. Поно- марь-то рядом с батюшкой стоит, служба только что закончи- лась!.. Батюшка схватил в руки образ: возьми и заорал, как гром небесный в голову ударил прихожан: «Во имя Отца и сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков… – Аминь!..». Что тут началось!.. Все колокола душевно и жалобно сами зазвони- ли, на небе животворящий крест засиял, народу видимо-

невидимо сбежалось; народ-то православный сбился в кучу, кричат все, глаза выпучив, кинулись все на колени, молятся, и у

Бога прощения просят за то, что не смогли помазанника божьего отстоять. А как отстоишь, скажи!.. если перед тобой самый, что

ни наесть дьявол в обличье человеческом?! Страх такой взял,

собравшихся людей у храма, как будто конец света пришёл. Во- лосы у всех дыбом встали!..“. Пётр Леонтьевич, услышав этот рассказ, в душе разозлился, а мысленно сказал себе: „До чего же народ в России глупый и тёмный! С этими олухами царя

небесного мы ещё пару тысяч лет будем прозябать в нищете

первобытных людей и постоянно свершать всякие бунты и рево- люции…». Троекратно перекрестился и вошёл в Храм, чтобы за- казать панихиду по усопшей жене рабе божьей Екатерине и по- ставить за упокой свечи. Получалось так, что и вторая жена из

его жизни бесследно исчезла, будто и не было её, словно ми- раж. В последующие годы НЭП на дворе стоял – и, как будто бы набирая обороты, стал обнадеживающе развиваться, внося в душу нормального здравомыслящего человека успокоение.

Сколько Пётр Леонтьевич не крепился, живя в одиночестве, мо- жет быть и дальше в том же духе жизнь свою продолжал, но

случилось так, что появилась и третья «жена». Однажды, при-

позднившись, возвращался домой. На одном из углов случайно столкнулся с молодой девушкой, которая тут же отпрыгнула в

сторону, прижалась к стене и жалобным голосом заныла: «Ой!.. господин, как же вы меня напугали!.. я уж подумала, что снова повстречалась с теми, что гнались за мной два дня тому назад, —

кокетничая, положила ладонь на плечо Петру Леонтьевичу, ещё более жалобным голосом, пропела. – Будьте любезны, меня

проводить. Это вам за то, чтобы впредь молоденьких девушек не пугали. Или вы отказываетесь… так?.. Тогда, моя смерть, бу- дет на вашей совести, ибо я, скорее всего, живой домой не дой- ду…». В ту минуту он про себя подумал: «Никак на горизонте возник новый мучитель в юбке, уж что-то она переигрывает в

этой комедии. Ну ладно, будь по её желанию, а там посмотрим, что ты за птаха такая, но с виду вроде бы приятна глазу и так, в отшельниках давно живу…». Минутное тягостное молчание бы- ло прервано с каким-то юмором Пётром Леонтьевичем. Развер- нулся боком к девице, взял её под ручку и, улыбаясь, сказал:

«Для начала, мадам – прекрасная ночная незнакомка, скажите имя своё и я в полном вашем распоряжении. Ведите в свои апартаменты, ибо я нижайше благодарен и польщён вашим до- верием ко мне, хотя на лице у меня и не написано, что вовсе не исключено и вполне может такое случиться, что я потрошитель не только женских сердец, но и внутренностей ваших… – вас это не пугает?..». Девушка вначале расхохоталась, а потом сквозь

смех сказала, соблазнительно приблизив в темноте своё лицо к уху нового теперь уже ухажёра, ибо спустя минуту она его назо- вёт этим словом:

– Зовут меня Нина. Вы такой забавный и весельчак, смотрю, и шутите совсем ни тем чем надо. Те двое, о которых я минуту

назад вам говорила, которые гнались за мной, возможно и были теми, что вы имели в виду насчёт себя. Но вы не такой, я это всем нутром своим чувствую.

– Значит – Нина, а как по батюшке вас величать?

– Ой! господи, зачем это вам?! Меня ещё ни разу в жизни пол- ным набором имени никто не додумался назвать. Фёдотовна я, Нина Фёдотовна, куда уж проще! Вам и фамилия моя нужна?

– Фамилия пока потерпит, мы не в ГПУ вас, мадам, собрались вести, как-нибудь на первый вечер знакомства достаточно будет и того что сказали. Как я понял, мы направляемся к набережной, вы никак у самой реки живёте, или я ошибаюсь?

– Вы угадали, но почему-то до сих пор так и не назвав себя. А я и впрямь живу недалеко от Дона, правда в окно мне его не ви- дать – в окне у меня стена соседского сарая на склоне бугра ма- ячит, на ней я уже все гвозди и лишайники пересчитала. Вот так и живу, как отшельник-пустынник в лесной норе.

– Зовут меня Пётр Леонтьевич, прошу любить и жаловать – по возможности, разумеется. А насчёт жилья, которое так всегда необходимо человеку – это моя любимая и иногда слишком

больная тема: так сказать, увлечение ещё с ранней юности – отец в своё время приучил. Так вот – жильё, говорите… к тому же, как я понял – жильё дрянь!

– Вы, Пётр Леонтьевич, в точку попали – хуже уж некуда! Разве что за-Крепостным в городской тюрьме.

– Вот эту больную тему, Ниночка, дай бог, мы ещё с вами обсу- дим, и я вам могу наперёд обещать… да именно обещать!.. что я вам прочту целый курс лекций на уровне университетских – уве- ряю вас, останетесь, очень довольны. Разумеется, если вы буде- те не против очередной нашей встречи, как я уже сказал, – в по- знавательных случаях и в стремлении к просвещению.

– Как я поняла из ваших высказываний, и то, что вы обещаете мне, я сделала вывод, что божьему человеку подают и то боль- ше. Не правда ли, Пётр Леонтьевич?.. почему вдруг умолкли или я не права?..

– Правы, правы, конечно! о чём разговор, все мужчины рады попользоваться, да ещё и бесплатно вашими прелестями. Что

поделаешь, такими нас господь бог создал. Но примите во вни- мание – я ведь пока что, ни на чём не настаиваю. Вы попросили вас проводить до вашего дома, что я и делаю. Мы еще кажись не дошли туда, а у вас ко мне масса претензий. Вспомнили о ка- ких-то старцах, просящих милостыню, а я, то, тут причём?!.. я

ведь не в церковь пришёл, а веду вас под ручку, чтобы на вас не напали. Ну?.. теперь у вас найдётся хотя бы мизерный аргумент, чтобы меня упрекнуть?!

– Вы прямь таки уже и обиделись!.. – да я в шутку сказала, во- все ничего не имея в виду! Ну, вот мы и пришли. Вы меня не

бросайте здесь за двором – там, в темноте двора чёрт знает, что может быть! Проводите меня до порога, очень вас прошу.

Времена и впрямь неспокойные в городе ночами стояли. Бес- призорников и уголовников в городской черте развелось как крыс на общественной свалке: на ходу с рук сумки вырывали,

или в тёмном углу могли раздеть догола, а то и в квартиру или в дом к вам вломиться. Хозяина не очень сговорчивого: могли к

полу гвоздями прибить, пытая, – куда спрятал ценности. Потому Пётр Леонтьевич, не раздумывая, переступил высокий порог в калитке ворот, следуя теперь по пятам новой знакомой. Вошли внутрь тёмного двора, куда только свет поступал из окон квар- тир: квадратный небольшой дворик – пусто кругом, ни души;

приплюснутые в два этажа старое здание и все входы в каждую квартиру со двора и масса дверей по всему периметру. Вход в квартиры на второй этаж – паутина металлических лестниц. Как- то тревожно вдруг стало в душе: застыв на одном месте, потоп- тались, словно не зная, куда дальнейший путь держать. Нина в ту же минуту резко прижалась к плечу Петра Леонтьевича и тихо сказала: «Там… – под лестницей – кажется, тень промелькнула!.. как хотите, но дальше сама не пойду! Ведите меня в квартиру, коли уж взялись меня провожать…». В эту минуту, Пётр, чувствуя охватившую всё его тело слабость от желания скорее добраться до прелестей молодой плоти женского тела, и словно, предвидя ход дальнейших событий, не стал упираться, а проследовал за

новым своим порочным приключением мужской страсти. Квар- тирка, которую Нина снимала и правда на собачью конуру

больше похожа была: не квартирка, а чулан какой-то, вероятней всего когда-то и использовался по этому назначению. Стоит кро- вать: проход между ней и стенкой в полметра, а впереди крова- ти под окошком крохотный столик – и это всё! Пётр поглядел удивлённо на эту нору, стоя прямо на пороге, сказал с сарказ- мом:

– Да-а-а!.. в камерах у чекистов, где пришлось в гостях побы- вать, намного просторней было, но думаю, как-нибудь поме-

стимся: как говорят, – в тесноте, да не в обиде. Как вы, Нина на

это смотрите?

– А зачем на это смотреть – раз уж вошли, куда же вас денешь! Не идти же вам в такой поздний час одному по городу: ещё чего не хватало, чтобы из-за меня вас ограбили, а то, ни дай бог, ещё и прибьют. Просовывайтесь потихоньку вон туда к столику, раз- девайтесь, а я сейчас что-нибудь придумаю, чем нам переку-

сить.

Ночь прошла как в угаре: перед утром вздремнув на часок, как только за окнами рассвет показался, собрался по-быстрому и долой из квартиры, пока молодая хозяйка ещё не проснулась. В то утро, домой возвращаясь по пустынным улицам, Пётр Леон- тьевич шёл и думал: «На ночном приключении можно поставить точку, – побаловался мало-мальски, пора и честь знать!». Но не тут-то было – минуло всего-то два дня с той яркой ночи блажен- ства и мысли вдруг поменяли свой плюс на минус: появилось

устойчивое, большое желание вернуться в ту конуру. И что са- мое удивительное: мысли эти казалось, появились спонтанно – как будто бы на голом месте, но отвязаться от них уже не под

силу ему. На третий день, вечером, ещё до наступления сумерек Пётр Леонтьевич стоял под дверью Нины Федотовны. «Весьма

интересный и неугомонный я тип, – подумал он про себя, стоя

перед запертой дверью, которая на его негромкий стук никак не желала открываться. – И вообще, что меня сюда притянуло… эта молодая особа? Но таких девушек в городе сейчас пруд пруди: со всех деревень и станиц сбежались в поисках богатой жизни, которую НЭП обещает. К тому же после семи лет войны и эпи- демий мужиков не густо. Мужик сейчас в цене: в особенности,

если молодой и к делу пристроен. Так что тогда в ней?.. Не уж-то пылкая ласка в постели? А может мне показалось после столь долгого отсутствия в моей жизни женщины? Ладно!.. само внут- ри, как-нибудь всё станет на место, и не будем раньше времени ковыряться в себе, а то, я как курица в навозе носом роюсь. По- смотрим, что дальше из этого получится; не жить же мне всю

жизнь в монахах!.. – тогда в монастырь, Петро, отправляйся…». Постучав ещё пару раз более требовательно и приложив ухо к

двери, стал вслушиваться: есть ли кто-либо в квартире. За две- рью была тишина. Обернувшись, подошёл уже к металлической лестнице и тут услышал стук каблучков по булыжникам – это

шла Нина. Увидев стоявшего под лестницей Петра Леонтьевича, она радостно воскликнула:

– Я же вам ещё тем вечером сказала, что от меня просто так не уходят… – по крайней мере, таких примеров у меня на памяти

нету. Или забыли что-нибудь у меня, а… – Пётр Леонтьевич? Прежде всего, здравствуйте и рассказывайте, я жду.

Он продолжал стоять и молчать, пока она не подошла к нему совсем вплотную, взяв двумя пальчиками за борт пиджака, не- много потянула на себя, стала на цыпочки и чмокнула в щёку. После лукаво глянула прямо в глаза и тихо сказала:

– Ну, и что мы молчим?.. или пока шёл сюда по дороге забыл? Какой-то вы, Пётр Леонтьевич, другими стали: тогда в тот вечер вы были словно шаловливый юноша от школьной парты. Потря- сающая ночь получилась! Неправда ли? Так зачем же печалить- ся?

– Нина, понимаешь, я два дня думал и принял решение – пере- бирайся ко мне, так будет лучше.

– Ой-ё-ё-й!.. куда это к тебе?.. а жену свою куда денешь?.. в

подпол спрячешь или в жёлтый дом отправишь?! Не хотите же вы, Пётр Леонтьевич, сказать, что смотрю я на вас, а вы такой ухоженный и отглаженный до блеска, и жены у вас нету?..

– Нет у меня жены! Была, но умерла… давно уже, ещё в два- дцать втором, когда тиф по городу гулял. С тех пор так и живу сам.

– Надо же!.. мне в очередной раз повезло и снова козырная карта выпала, прямо в руки свалилась, – сказала Нина и при

этом, на какое-то время умолкнув, задумалась, встрепенувшись, заулыбалась и весело продолжила, – поклонник руку и сердце мне предлагает да ещё из благородных – это ли не фарт?! Об

этом только в книжках пишут, а в жизни, если и случается, то чаще врут.

– Да никакой я не благородный! – коммерсант, и то бывший.

Теперь-то при классовой вражде до крови, кому это надо?!

– Скромность то, какая!.. никогда бы не подумала, что такой видный и славный мужчина, а живёт в одиночестве. Посторони- тесь, пожалуйста, Пётр Леонтьевич, я дверь открою: войдём в мою как вы сказали, – собачью конуру и продолжим беседу.

В тот же день, на улице Пушкинской, когда за окном ещё было светло: заперев изнутри двери и задёрнув занавески, чтобы

ненароком кто из квартирантов не попытался вломиться, укла- лись оба в мягкую широкую кровать уже в доме Петра Леонтье- вича, ибо терпеть нахлынувшие чувства он уже был не в состоя- нии. Любовная идиллия со страстями и преклонениями: как

неожиданно и случайно начавшись, так, словно гром небесный, оборвалась минуя один месяц и три дня. Пётр Леонтьевич вы-

считал после вплоть до часа. Нина, днями пропадая неизвестно где в одну из ночей совсем домой спать не пришла: и это было только начало. Теперь Пётр Леонтьевич, перебирая в памяти детали знакомства с этой Ниной, вспоминал тот вечер с боль-

шим сожалением: «А как обнимались и целовались, уткнувшись лбами, друг в друга, будто дети какие!..Придёт домой – выяснять отношения не стану, потому что сам виноват, смалодушничал тогда! Чужие мы с ней- чужие! Как случайно встретились на ноч- ной тёмной улице, такой мрачной, тёмной и жизнь дальше по- шла. Девушка она конечно при всём при этом, но не для меня!