Глубина

Молоток молча достал флягу, отпил и протянул ей. Соня взяла, отпила глоток. Их взгляды встретились. Впервые за долгое время в пустых глазах Молотка было что-то человеческое. А во взгляде Сони появилась трещина, и сквозь неё проглядывало уважение.

– Давай посмотрим рану, – сказал он мягко.

–Да, посмотри, – согласилась Соня. – Эта слизь может быть ядовитой.

В этом молчаливом согласии, в жесте с флягой, что-то изменилось. Сквозь строго деловые отношения пробивалось нечто иное. Симпатия. Рождённая не в разговорах, а в грохоте выстрелов, в секундах, когда один человек бросается под удар, чтобы спасти другого. В Хмари это ценилось выше любых клятв.

– Двигаемся дальше, – сказала Соня, когда Молоток закончил с перевязкой. – Оно вряд ли было одно. Но теперь мы знаем, как с ними бороться.

Молоток кивнул, помог ей подняться. Они снова двинулись в путь, но теперь шли не просто рядом – они шли плечом к плечу.

Глава 8

Глава восьмая: Чужие на крови

Воздух на поляне был пропитан запахом чужого пота, металла и пыли, принесённой вчерашним боем.

Молоток и Соня вышли из чащи в тот самый миг, когда Барс, бледный как полотно, сделал шаг навстречу Сове. Рука картографа была прижата к виску, на лбу выступила испарина. Волна чужих чувств – одержимости Стража, холодной решимости Сови – только что накатила на него, и теперь он переживал откат: тошнотворную слабость и гулкую пустоту, будто из него вычерпали душу. Атмосфера была готова вспыхнуть от одной искры.

Искрой стал звук щелчка, взведённого предохранителя. Пистолет Сони был направлен в пространство между Барсом и Совой.

–Стоять. Руки прочь от оружия, – её голос был холодным и ровным, без единой ноты паники.

Сова отреагировал с животной скоростью. Он не просто вскинул винтовку – он уже занял позицию, прикрывая собой Девочку. Его взгляд был остекленевшим, в нём не осталось ничего человеческого, только функция: «Угроза. Устранить».

– Ты кто? – прохрипел он, целясь в грудь Молотку, который молча встал в пол-оборота к Соне, его дробовик теперь смотрел на Барса.

Барс, качнувшись, едва удержался на ногах. Новая волна агрессии, страха и решимости ударила в него, как таран. Он закашлялся, горьковатый привкус наполнил рот.

–Стойте… – выдавил он, поднимая пустую ладонь. – Все… стойте. Вы не враги. Вы пришли… по тому же зову.

Его слова прозвучали не как призыв, а как констатация факта. Он смотрел на Молотка, видя в нём не угрозу, а пустоту, заполненную одной-единственной навязчивой идеей. Он смотрел на Соню и видел сложную паутину долгов и холодный, отточенный расчёт. Он видел их связь – свежую, но уже прочную, спаянную вчерашним боем. И каждый такой взгляд стоил ему сил.

– Они пришли за обещанным, Сова, – Барс перевёл взгляд на Стража, стараясь не фокусироваться на его ослепляющей ярости. – Как и я. Как и ты. Она собрала нас здесь. Не для того, чтобы мы перестреляли друг друга.

Напряжение спадало нехотя. Сова не опускал винтовку, но палец отошёл от спускового крючка. Молоток медленно кивнул.

– Она сказала, мы нужны здесь, – глухо проговорил он, глядя на Девочку.

Та сидела на своём месте, не обращая внимания на ружья. Она дорисовывала палочкой на земле какой-то сложный узор.

–Вы громкие, – заметила она, не поднимая головы. – Все хотите своё. А они идут. Скоро.

– Кто? – резко спросила Соня, наконец опуская пистолет.

– Скользкие. Те, что любят тишину. Они идут из самого сердца. Из-под шпиля. – Девочка махнула рукой в сторону Комплекса. – Они не просто убивают. Они стирают. Когда они дойдут до края, не останется ничего. Ни здесь. Ни там, за туманом.

Леденящая тишина повисла над поляной. Даже Сова поёжился. Угроза, которая была абстрактной, вдруг обрела чудовищные, вселенские масштабы.

– И что нам с этим делать? – хрипло спросил Барс, прислонившись к ржавой балке. Головная боль нарастала, отдавая в виски огненными иглами.

– Она обещала, – с железной уверенностью произнёс Молоток. – Вернуть Штыря. За помощь.

– Мне – бессмертие, – тихо, словно признаваясь в чём-то постыдном, сказал Барс. – Я болен. Мне осталось не так много времени.

Все взгляды обратились к Девочке. Та перестала рисовать и посмотрела на них своими старыми глазами.

–Я не знаю, – просто сказала она. – Я только стерегу сад. Жду папу. Она… она разная. Она может дать. А может взять. Как дождь.

В её словах не было утешения, лишь простая, пугающая правда о природе Хмари.

– К вечеру сюда придут другие, – вдруг добавила Девочка. – Много. С оружием. В камуфляже. И с приборами. И такие, как вы, с рюкзаками. Они хотят сорвать все цветы. Выкопать сад.

– Военные. Учёные. Ходоки, – перевёл Барс, на мгновение закрыв глаза и содрогнувшись от предвкушения, которое он почувствовал в будущем. – Человек двадцать.

Молоток мрачно оглядел поляну, потом – свою маленькую, разношёрстную группу.

–Нас пятеро. Против тридцати. Идиотизм. Уходим.

– Я никуда не уйду, – тут же отрезал Сова. В его голосе снова зазвенел металл одержимости.

– Я долг не выполнила, – сказала Соня, её взгляд скользнул по лицам новых союзников, задержавшись на Молотке. – И бросать своих… не в моих правилах. Даже если эти «свои» – сумасшедшие, которых я вижу первый раз в жизни.

Барс вытер пот со лба. Мысли путались, но сквозь шум в собственной голове он видел цепь, которая связала их всех.

–Они всё равно найдут это место. Если Скользкие – это болезнь, то этот сад… возможно, единственное лекарство. Или ключ. Я не могу уйти, не узнав.

Молоток смотрел на них, и в его пустоте что-то шевельнулось. Он видел одержимость Совы. Упрямство Сони. Жажду знания Барса. И своё собственное обещание.

–Ладно, – коротко бросил он. – Значит, остаёмся. И готовим встречу.

-–

К вечеру туман сгустился. В Хмари сложная техника быстро выходила из строя – генераторы глохли, электроника слепла, превращаясь в груду металла. Поэтому группа шла пешком, безмолвно и четко, как и все, кто решался углубиться в эти гиблые места.

Они устроили засаду на подступах к поляне. Барс, бледный и дрожащий, сидел в укрытии, закрыв глаза. Он был их радаром, пропуская через себя чужеродный поток чужих намерений.

–Идут, – прошептал он, сжимая виски. – Восемнадцать. Страх… азарт… жадность. Сильная, слепая жадность.

Первые фигуры в камуфляже выплыли из тумана. Шли осторожно, но уверенно. И тогда Сова исчез.

Для него мир погрузился в тягучий, медленный сироп. Он не бежал – он возникал. Первый выстрел – и офицер с планшетом падает, даже не успев понять. Второй – третий. Методично, без суеты. Он двигался по краю их строя, как смертоносная тень, и за несколько секунд семь человек рухнули на землю.

– Диверсант! Кругом! – кто-то успел крикнуть, и строй превратился в хаотичную толпу.

Но противников было слишком много. Огонь стал ответным. Пули засвистели вокруг.Сова рванулся вперёд, уже с ножом в руке, врезаясь в самую гущу. Сталь молнией взмывала и падала. Его скорость была ошеломляющей. Первые три солдата упали, даже не успев вскинуть оружие. Но здесь и проявилась разница между новичками и профессионалами.

Вместо паники строй не рухнул, а взорвался контролируемым хаосом. Не было бессмысленной стрельбы – командир хрипло крикнул: «Контакт! Интервалы! Не стрелять по своим!». Солдаты инстинктивно отскакивали, расступаясь, пытаясь создать дистанцию. Это был не бегство, а тактическое перестроение под давлением.

Сова был как хищник в стае. Он использовал их же тела как укрытие, молниеносно меняя позиции. Солдат, пытавшийся прицелиться, получал удар ножом в горло от своего же товарища, которого Сова использовал как живой щит. Мир для него превратился в калейдоскоп чужих лиц, парализованных страхом и дисциплиной, которая в этой ситуации стала их уязвимостью.

Но их было слишком много. Кто-то сбоку успел сделать короткую очередь. Пули просвистели мимо, но одна чиркнула по ребру Совы, обжигая болью. Он глухо вскрикнул от ярости, а не от страха. Его безумие столкнулось с холодным расчетом, и преимущество стало таять. Кроме того его скорость пропала так же внезапно как и появилась. Они не бежали, а осыпали его шквалом точечных выстрелов, заставляя постоянно двигаться, не давая закрепиться.

Искрой спасения стал выстрел Молотка. Его дробовик грохнул с фланга, где солдаты, не задействованные в ближней схватке, уже пытались взять Сову в клещи. Два человека рухнули. Это дало Стражу драгоценную секунду, чтобы отскочить за груду металлолома.

– Барс, координаты! – крикнула Соня, меняя обойму. Она вела точный, экономный огонь, не давая противнику поднять головы, но их было слишком много.

Барс, стиснув зубы от боли, через которую просачивались чужие страх и ярость, тыкал пальцем в сторону. – Справа! Трое… ползут к той груде бочек!

Сова, припав к земле, метнул в указанном направлении гранату, снятую с первого убитого офицера. Грохот взрыва, крики. Но ответной очередью по укрытию Барса чуть не снесло голову. Он откатился, заливаясь кашлем.

Внезапно один из военных, укрывшийся за остовом машины с помятым бортом, запустил дымовую шашку. Белый, едкий дым пополз по поляне, смешиваясь с туманом. Видимость упала до нуля. В этой каше звуков – выстрелов, криков, хрипов – стало невозможно понять, где свой, а где чужой.

– К Девочке! Не дать прорваться к саду! – проревел Молоток, и его мощная фигура возникла из дыма, таща за собой раненого Барса.

Соня и Сова, будто повинуясь одному приказу, начали отходить к центру поляны, к фигурке, всё так же сидевшей на земле. Они стреляли навскидку, отступая шаг за шагом. Враги, почувствовав слабину, усилили нажим. Пуля угодила Молотку в плечо. Он лишь глухо ахнул и продолжил стрелять с одной руки, отступая.

И тут случилось неизбежное. Очередь из автомата, предназначенная Сове, прошлась по краю сада. Следующая, выпущенная наугад в дыму, впилась в центр цветущей поляны. Словно невидимая коса прошла по траве. Цветы, которые секунду назад светились странным светом, теперь чернели и рассыпались в прах. Половина сада была уничтожена за мгновение.

По поляне прокатился стон – нечеловеческий, будто сама Хмарь закричала от боли. Земля под ногами дрогнула. Туман сгустился до молочной густоты, стал вязким, давящим. Электроника на снаряжении солдат, и так работавшая на пределе, окончательно захлебнулась. Фонари погасли, рации замолкли. Наступила кромешная тьма, нарушаемая лишь слепыми вспышками выстрелов.

В этой тишине, наступившей после «крика» земли, защитники нашли свой шанс. Они сбились в кучу вокруг Девочки. Молоток, истекая кровью, Сова, с перебитым ребром, Соня с последней обоймой и Барс, почти без сознания от перегрузки.

– Кончайте их! – раздалась отчаянная команда из дыма.

Но было уже поздно. Оставшиеся в живых солдаты, дезориентированные, ослепленные и оглохшие от воя Хмари, начали в панике отступать. Их профессионализма хватило, чтобы не быть перебитыми горсткой «сумасшедших», но не хватило, чтобы идти до конца. Их боевая задача провалилась.

На поляне воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием выживших и тихим плачем Девочки, сидевшей на земле среди пепла и обугленных стеблей.

Они стояли, опираясь друг на друга, не веря, что всё кончено. Не было триумфа, не было радости. Была лишь леденящая пустота и животная усталость, прошитая до самых костей.

Сова опустился на колени. Он смотрел на уничтоженный сад, и впервые за долгое время в его взгляде появилось что-то человеческое – растерянность.

Соня механически перевязывала рану Молотку, её пальцы дрожали. Холодный расчёт сменился дрожью адреналинового отката. Она смотрела на этих чужих, окровавленных людей, и понимала, что теперь они связаны чем-то большим, чем долг. Связаны этой грязью, болью и тем, что они остались живы, когда должны были умереть.

Молоток сидел, прислонившись к камню, и смотрел на пепелище. Его «пустота» теперь была заполнена до краев горьким осадком. Он выполнил обещание? Нет. Он выжил. Но эта победа была похожа на поражение.

Барс лежал на спине и смотрел в ядовито-зелёное небо Хмари. Сквозь остаточные видения чужих страхов он чувствовал лишь одно – хрупкость. Хрупкость своей жизни, хрупкость этого места, хрупкость новой, едва родившейся связи между ними. Они выжили. Но они заплатили за это частью того, за чем пришли. И теперь им предстояло жить с этим знанием.

Глава 9

Глава 9. Трещины

Ночь опустилась на поляну, густая и слепая. Туман, сгустившийся после «крика» Хмари, поглощал последние отсветы тления на пепелище. Стояла тишина, в которой каждый звук – хруст пепла под ногой, прерывистое дыхание – казался предательским громом.

– Долго не протянем, – хрипло констатировал Молоток, прислонившись к обгорелому остову машины. Его лицо было серым от боли и потери крови. – Следующая партия придет с тяжёлым вооружением. Разнесут всё к чертям.

Сова, стиснув зубы от боли в боку, уже рылся в своём рюкзаке. Он достал несколько невзрачных на вид листьев, испещрённых серебристыми прожилками – «подорожники», одно из немногих чудес, чья сила была направлена на плоть, а не на энергию или пространство. Чудеса в Хмари были разными: одни, как те цветы, что росли здесь, копили энергию или меняли реальность вокруг себя, другие – лечили, третьи – убивали. Эти – затягивали раны. Без лишних слов он разжевал один в кашицу и приложил к рваной ране на плече Молотка. Соня, ковыляя, сделала то же самое для своих ушибов, а потом помогла Барсу, который был почти без сознания.

Работало оно не мгновенно, не как сказочное зелье – просто ускоряло собственную регенерацию тела в десятки раз. Кровь останавливалась, боль притуплялась, давая телу передышку. Лечение было тихим и деловым, без лишних слов. Они были ходоками. Они привыкли зализывать раны в темноте, и даже такое чудо было неслыханной роскошью.

– Уходим. Сейчас, – Сова произнёс это не как предложение, а как приказ. Его взгляд, острый и беспощадный, был прикован к фигурке Девочки, всё так же неподвижно стоявшей в центре разрушения.

Они собрались быстро, автоматически. Но когда все были готовы тронуться в путь, Сова замер, глядя на Девочку. И тут по нему ударило воспоминание – не образ, а чувство. Чувство абсолютной, парализующей воли, накрывшей его собственный разум в их первую встречу. Она не просила. Она не убеждала. Она заставила его остаться. Поработила. И теперь эта мысль жгла ему душу горьче дыма.

– Я никуда не пойду, – повторила Девочка, словно отвечая на его молчаливую борьбу. – Я обещала папе.

Сова отвернулся. Жалость к тому, что было похоже на ребенка, боролась с холодным осознанием, что это нечто иное. И со злостью на себя за эту жалость.

Они ушли в ночь, оставив её одну в кольце пепла и тишины.

Старый дом на отшибе встретил их скрипом половиц и запахом векового запустения. Забаррикадировав дверь, они рухнули кто куда в главной комнате, съежившись от холода, который пробирал глубже, чем уличный.

– Утром – на «Привал», – Молоток нарушил молчание, его голос гулко отдавался в пустоте. – Соберём ходоков. Расскажем всё. Про Скользких, про сад. Эта угроза – не для отдельных искателей. Она для всех. Пусть этот слух идёт в народ, по всем кабакам и стоянкам. Может, дойдёт и до ушей тех, у кого есть силы что-то противопоставить.

Соня, сидевшая у окна и сканировавшая темноту, резко обернулась.

–И кого ты хочешь этим напугать? Таких, как мы? Мы едва выжили, отбиваясь от горстки солдат! А ты говоришь об угрозе, которая стирает реальность! Кто нам поверит? Примут за тронутых.

–А что предложишь? – голос Молотка стал низким и опасным. – Сидеть сложа руки? Ждать, пока они выйдут из Тени и будет слишком поздно?

–Я предлагаю не бросаться в пропасть с криком «спасайтесь все»! – её слова зашипели в темноте. – Мы получили эту «правду» из самых ненадёжных источников. От старухи, что является во снах. От девочки, которая разговаривает с аномалиями. А что, если это ложь? Что, если она нас просто ведёт, как стадо, на убой? Ты так хочешь вернуть своего Штыря, что готов наступить на горло здравому смыслу и повести нас всех на плаху?

Молоток резко встал, его тень накрыла Соню.

–Она обещала.

–А она показала тебе как? – Соня не отступала, её голос стал лезвием. – Воскресит из мертвых? Или подкинет тебе такого же зомби, как тот, что спас меня? Ты готов принять такую цену? Готов ли ты, чтобы твой друг стал… этим?

Молоток замер. В его пустоте клубилась буря. Он не нашёлся, что ответить.

– Нам нужны доказательства, – тише, но твёрдо сказала Соня. – Прежде чем объявлять крестовый поход. Нужно проверить.

– Проверять? – с силой выдохнул Молоток. – Каждый час, который мы тратим на сомнения, они становятся сильнее. Лучше рискнуть и ошибиться, чем ждать, пока будет некому исправлять ошибку.

В доме снова воцарилась тишина, но теперь она была напряжённой, наэлектризованной. Они сидели в темноте – солдат, исполняющий долг; скептик, требующий доказательств; ходок, разрывающийся между долгом и правдой о своем порабощении; и учёный, слишком слабый, чтобы вступить в спор. Их союз, скреплённый кровью, дал первую трещину. А за стенами, в ночи, что-то неумолимое двигалось к краю их мира.

-–

Сову сморило тяжёлым, беспокойным забытьём, но тело Стража, отточенное годами выживания, будило его раньше сознания. Он лежал неподвижно, вслушиваясь в скрип ветра в развалинах и ровное дыхание Молотка. А в голове, как заноза, сидел образ. Маленькая фигурка в пепельном платье, стоящая одна в ночи.

«Она поработила тебя», – сухо напоминал ему внутренний голос, тот самый, что много лет не давал ему умереть. «Она вскрыла твой разум и вплела в него свои нити. Ты – её пёс, и твой ошейник не снять».

Но тут же всплывала другая картина: как она смотрела на принесённую им конфету с любопытством, которого не должно быть у древнего существа. Как её плечики вздрагивали от беззвучных рыданий над пепелищем.

«Военные уже сканируют район, – нашептывал голос. – У них есть дроны с тепловизорами. Они видят одну-единственную тёплую точку посреди холодного пепла. Идут на неё прямо сейчас».

Воображение, всегда бывшее его врагом, услужливо нарисовало картинку: яркие фары, разрезающие туман, грубые руки, хватающие её за тонкие руки, а потом – лаборатория, стол, инструменты…

Сова тихо, как тень, поднялся. Каждый мускул кричал от усталости, каждый шрам горел. Он заставил себя сделать первый шаг, потом второй, ненавидя себя за эту слабость, за эту неспособность вырвать из сердца колючку жалости. Никто не шелохнулся. Он не оглянулся, выскользнув в ночь. Путь назад к поляне был знакомым, каждый камень под ногой – упрёком. Он шёл, ожидая в любой момент увидеть зарево пожаров или услышать выстрелы.

Но на поляне было тихо. И не пусто.

Девочка стояла на коленях. Её руки, бледные в лунном свете, пробивавшемся сквозь ядовитую дымку Хмари, двигались с незнакомой ему целеустремлённостью. Она не плакала и не молилась. Она работала.

Вокруг неё земля дышала. Из обугленной почвы тянулись вверх стебли жёсткой, почти металлической травы, издававшей тихий шелест, похожий на скрежет. А между ними набухали странные, бархатисто-тёмные бутоны. Из их сердцевин сочился тусклый, пульсирующий красный свет, словно раскалённые угли. Энергетические бутоны. Они отбрасывали багровые блики на её сосредоточенное личико.

Сова остановился на краю, наблюдая. Она знала о его присутствии – она всегда знала, – но не обернулась. Она аккуратно подвела корни одного ростка к другому, и те переплелись, будто живые провода. Сад не умирал. Он перерождался. Становился другим. Более жёстким. Более опасным.

Он подошёл и молча сел в паре шагов от неё, положив винтовку на колени. Он смотрел, как её маленькие пальцы вправляют обожжённый стебель, будно кость.

– Они не пришли, – наконец сказал он. Не как оправдание. Как констатацию.

– Они придут, – так же просто ответила она, не глядя на него. – Но теперь сад будет кусаться. Раньше он только дышал. Теперь будет защищаться.

Она закончила с одним ростком и переползла к следующему. Сова сидел и смотрел. Он пришёл, движимый жалостью и чувством долга, который, возможно, был лишь эхом её воли. А нашёл не беспомощного ребёнка, а садовника, возделывающего новое оружие. И в этом был какой-то горький, искривляющий всё понятия покой.

Он не предлагал ей уйти снова. Он просто сидел. И был на своём посту. Добровольно.

Глава 10

Глава 10. Трещины (продолжение)

Молотка разбудил не звук, а его отсутствие. Он лежал неподвижно, вслушиваясь в пустоту, и понял – ровного, чуть сдавленного дыхания Совы больше не слышно.

Инстинкт заставил его подняться. Тело отозвалось тупой, разлитой болью, но «подорожник» делал свое дело – раны были стянуты, мышцы слушались, хоть и с неохотой. Он взял дробовик и бесшумно, как призрак, двинулся по скрипящим половицам.

Он нашел ее в соседней комнате, в бывшей кухне. Соня сидела на подоконнике, спиной к разбитому стеклу, за которым клубился мертвенный ночной туман. Она не сканировала местность. Она просто смотрела в никуда, обхватив колени. В ее позе была непривычная сгорбленность, усталость, которой не должно было быть у этой отточенной машины для выживания.

– Ушел, – тихо сказала она, не поворачиваясь. Ее голос был плоским, без единой ноты. – Решил, что его шкура дороже. Сломался.

Молоток молча прислонился к косяку. Дробовик уперся прикладом в пол.

– Теперь путь на Большую землю для нас закрыт, – продолжила она, и в ее словах впервые зазвучала горечь. – Военные не простят того, что мы им устроили. Они перекроют все коридоры. Мы в ловушке. Здесь, в этой прогнившей глуши.

Она наконец повернула к нему лицо. В тусклом свете, пробивавшемся из главной комната, он увидел не расчетливую сборщицу долгов, а изможденную женщину, на которую внезапно свалилась вся тяжесть безнадежного положения.

– А эти… скользкие. Ты же слышал, что говорил Сова. Это не просто мутанты. Это… стихия. Разумная чума. Они придут. И всех нас сотрут. Мы все умрем здесь, Молоток. Все.

Она произнесла это без паники, с леденящей душу уверенностью, как приговор.

Молоток смотрел на нее. Он видел, как дрожит ее плечо, та самая упругая сталь, что только вчера бросилась между ним и смертью. Он видел трещину в ее броне, и эта уязвимость была страшнее любой очереди из автомата.

Он медленно пересек комнату. Скрипнула половица. Он подошел к ней, и, не говоря ни слова, просто обнял. Не страстно, не требуя, а тяжело, по-мужски, положив свою мощную руку ей на спину, а головой упершись в прохладное стекло окна рядом с ней.

Соня на мгновение застыла, все ее тело напряглось, отвыкшее от такого простого, человеческого жеста. Потом из груди вырвался сдавленный, почти неслышный звук, похожий на стон. И она обмякла, прижавшись лбом к его груди, в которой все еще гудела боль от раны. Ее пальцы вцепились в его куртку, не отпуская.

Они не говорили больше ни слова. Не было обещаний, что все будет хорошо. Не было пустых утешений. Была лишь тишина старого дома, густой туман за окном и давящее знание о неминуемой угрозе. Но в этой тишине, в этом простом объятии, родилось нечто новое. Хрупкое, как первый лед, но настоящее.

Они просидели так до самого утра, пока туман за окном не начал медленно сереть, предвещая новый, еще более мрачный день в сердце Хмари.

-–

Охранники на входе в ангар были как две капли воды – не внешне, а по сути. Оба в потрёпанной, но добротной форме без знаков различия, с автоматами на груди. Но на этом сходство заканчивалось.

Первый, тот что пошире в плечах, стоял, переминаясь с ноги на ногу. Его глаза, маленькие и блестящие, как у грызуна, беспокойно бегали по подходящим, по туману за проволокой, по чему угодно. Палец лежал вдоль спусковой скобы, нервно постукивая. От него исходило напряжение загнанного зверя, готового рвануться в любой момент.

Второй, напротив, был неподвижен, как скала. Высокий, сухопарый, он прислонился к ржавому косяку ворот, и его словно вковало в эту позу. Лицо осунувшееся, землистое, глаза полуприкрыты, но из-под тяжёлых век на гостей смотрел не сон, а холодная, выверенная внимательность. Его палец был аккуратно отведён от спуска, но сама поза говорила, что он сможет выстрелить быстрее, чем кто-либо успеет моргнуть. От него веяло не нервозностью, а усталой, смертельной профессиональностью.