Темный бог вечности. Червивое яблоко 2

– Это, как раз, понятно, тут все шпаки одинаковые, будто сговорились… Ладно. Скрыплов будем вытеснять к Пульсарке и топить, но вот что делать с икрой? Высказывайтесь все, кому есть, что сказать. Разрешений разрешаю не испрашивать.

– Кроме как выжигать огнеметами, на ум ничего не идет, – вздохнул Дюбель. – Именно это я и хотел сказать.

– Ага, – язвительно перекосился Отнюднет, особого трепета перед отцом-командиром явно не испытывавший. – Ну, ты даешь, командир! На пару уровней тебе, может быть, боеприпасов и хватит.

– А ты что предлагаешь? – без малейшего раздражения вполне серьезно спросил Дюбель.

– Пока ничего. Я еще не знаю.

– Не знаешь, так и помалкивай в тряпочку, – раздраженно сказал кто-то, а ничуть не смутившийся Отнюдьнет язвительно парировал:

– Я лично буду думать. И па-апрошу всех, которые думать не умеют, мне в этом процессе не мешать.

– М-да, – сказал генерал, глядя на Отнюдьнета с задумчивостью, – поневоле ощущаешь себя прапорщиком из бородатых анекдотов. Так и хочется спросить: если ты такой умный, почему строем не ходишь? И тут же отправить вашего Отнюдьнета копать штольню отсюда и до обеда. Ладно. Проведем-ка мы, мальчики, разведку боем. Старлей, – обратился он к Дюбелю, – ознакомь присутствующих с планом операции.

Дюбель мгновенно опространствил в воздухе объемную карту участка десятого уровня, примыкающую к третьему и четвертому оперативным шмон-тоннелям.

Начнем отсюда. Все отряды сопровождения располагаются в шмон-тоннеле номер три. Здесь, здесь и здесь службы технического обслуживания, в каждой точке в полном комплекте – от зарядных станций для ножей до участков ремонта санитарных эвакуаторов. Здесь развернем госпиталь. Здесь…

Присутствующие слушали внимательно, глаз от карты не отрывая. Глядя на своих орлов, генерал ощущал, как он полагал, вполне законную гордость… нарадоваться не мог господин генерал, глядя на своих орлов.

Однако же, как оказалось, были все эти его жизнерадостные чувства несколько преждевременными, что и выяснилось в процессе разведки боем с обескураживающей очевидностью.

Первое боестолкновение на десятом уровне было на редкость упорным и сопровождалось ошеломляющими потерями. Сказалась неопытность командиров штурмовых групп, которые – увы! – сами с усами… План планом, Дюбелевы тактические разработки разработками, а они устремились вперед с нацеленностью на "тотальное уничтожение скрыплов на всем участке боевых действий". Юные офицеры взялись за дело по всем законам тактики, которую с таким старанием изучали в училище – с прорывами в тыл, окружением "противника" и созданием ему "котлов". После чего скрыплам при всем их паническом страхе перед лучевыми ножами не оставалось ничего другого, как идти на прорыв разом всей массой. Несмотря на то, что нижние штольни и коридоры были буквально забиты их растерзанными останками, основной массе скрыплов удалось-таки вырваться, а вот боегруппы санации, вступившие в бой, оказались изрядно потрепанными.

В качестве палочки-выручалочки и на этот раз выступила вездесущая Лиза. Если бы не она, от боегрупп, задействованных в разведке боем, остались бы рожки да ножки, и то едва ли. Лиза, весьма старательно проштудировавшая рассказ Рекса о его городской одиссее, конфисковала все имеющиеся в Городе – очень скудные! – запасы витацида, которым Рекс и Сурия спасались от отравления, и передала их передвижному госпиталю, где и оказалось в первый же день больше половины личного состава боевых групп. К чести юных лейтенантов следует сказать, что пораженными ядом скрыплов оказались именно санаторы. Из интов пострадало только два человека, а из приданных отряду техников вообще ни одного.

Запасы витацида исчезали с устрашающей скоростью. Дюбель связался с Лизой. Лиза, мгновенно уяснив суть проблемы, чуть ли не в панике кинулась к Спиросу. Выслушав ее, третий соправитель высказался в том смысле, что запасы витацида, а также лучевые ножи будут для "милой Эли" доставлены на Азеру уже послезавтра с тем же самым конвертопланом, который доставит сюда делегацию Аталана. Делегация ожидалась для проведения переговоров об условиях оформления союза с Азерой.

Генерал орал на Дюбеля, требуя безусловного и беспрекословного выполнения собственных дюбелевых тактических разработок. Дюбель орал на командиров групп, требуя не геройствовать за счет жизней подчиненных. Командиры групп, да и сами младшие лейтенанты, на которых самым завораживающим образом подействовала умопомрачительная карьера троицы корешей – Гронкса, Стратега и Дюбеля, угрюмо отмалчивались. А попавшие в госпитали с трагическим видом закатывали глаза, героически кусая губы и морщась – все они довольно быстро усвоили, что, увидев это, всяческие выговоры в их адрес тут же пресекает бдительная медицина.

Для самого Дюбеля такое чуть ли не трагическое положение с подготовленными к бою группами оказалось, тем не менее, шансом принять в операции личное участие… вот только черт его дернул задержаться с выходом в шахту! Всего лишь каких-нибудь час – полтора он потратил на разбиение новобранцев из числа корешей, ранее не задействованных в операции "Скрыплы", на боевые группы, организацию обучения недостающих интов и постановку задачи инструкторам. Но когда до выхода его собственной группы оставались буквально минуты, в расположении отряда появилась Лиза Дуна собственной своей бесшабашной персоной, причем во вполне себе истинном теле.

Намерения Лизы были вполне ясными и недвусмысленными – если гора не идет, так сказать… э-э… в самоволку, Магомет, как известно, сам идет к горе. Лиза полагала, что как бы она не была "выше вершины" загружена делами, но урвать часок для дружеских объятий с "горой" – хотя бы и за счет еды и отдыха – она-таки сумеет. Когда Лиза узнала, куда именно нацелился отправиться ее сердечный бойфренд, идея лично поучаствовать в таком захватывающем приключении завладела ею целиком и полностью. Безраздельно завладела, можно сказать.

Однако жуткая мысль об опасностях, которым будет подвергаться в захваченных скрыплами подземельях это нежное и – по его мнению – совершенно беззащитное существо, привела Дюбеля в состояние близкое к паническому. Включить Лизу в состав своего отряда он категорически отказался и так при этом лязгнул зубами, что сомневаться в его твердости у Лизы не было никаких оснований.

Конечно, ей было очень-очень любопытно, сколько продержалась бы в нем эта решимость до полной и совершенной капитуляции? Но выражение "морды лица" сердечного друга вкупе с привходящими обстоятельствами в лице сроков выступления группы не оставляли Лизе времени для соответствующей экспериментальной проверки. Поэтому Лиза немедленно связалась по коммуникатору с генералом Жарко-вторым и безо всякого труда добилась от старого вояки соответствующего приказа его несговорчивому подчиненному.

Оба действующих лица этой невидимой для посторонних глаз драмы теперь как бы поменялись местами. Для Дюбеля настало время бесплодных и унизительных уговоров, а для Лизы пришла пора проявить железную неуступчивость и непреклонность.

Поняв, что отговорить подругу не удастся, Дюбель, проявляя чудеса сообразительности, специальным приказом ввел в состав группы двух "корешей", о которых среди товарищей ходили упорные слухи по поводу, так сказать, нетрадиционной сексуальной ориентации – попробуй-ка, красавица, потренировать на этих свое проклятое женское обаяние. Обоим было заявлено, что если порученная их опеке особа получит хотя бы малейшую возможность для проявления хотя бы малейшей инициативы, то он, Дюбель, господа младшие лейтенанты, не только рассердится, но и – имейте в виду, пацаны, – еще и смертельно обидится.

Некоторое время он гипнотизировал взглядом всю троицу, давая не только понять, но и прочувствовать всю серьезность своих заявлений и обещаний, как прозвучавших, так и подразумеваемых… и лишь после этого отдал приказ выступать.

3

Фетмен открыл глаза и некоторое время с неудовольствием пялился на накрывавший кровать шатер полога.

Полог колыхался.

По дворцу гуляли чудовищные сквозняки.

"Да, – подумал он, – вот вам еще одно неудобство проживания на поверхности, в Городе практически забытое. В замке всех щелей не залатаешь. Того и гляди подхватишь насморк… и что это за пакость такая живучая! Человечество существует уже черт знает, сколько тысячелетий. Успело освоить целую вселенную. Подцепить и победить тьму смертельных болезней. А эта вот пакость мелкосопливая…"

На душе было гнусно, настроение было мерзопакостное, вставать не хотелось.

Все последние дни они с капитаншей засиживались допоздна, рассматривая, или – как говорила капитан-биопша – "облизывая" план прогона по Трассе некоей "четвертой модели объекта номер один", на поверку оказавшейся клоном Рекса Азерски. Впрочем, это последнее обстоятельство от начальницы своей охраны Фетмен предпочел скрыть. Возможно, вполне возможно, что им… ей… придется участвовать в этой операции не только в инспекционном качестве, а уже самое имя Рекса действовало на нее обескураживающе. Не стоило ее пугать раньше времени. Объект номер один, вот и все, что ей следовало знать.

Процесс, которым они занимались, имел громкое наименование "Инспекция" и заключался в прилежном штудировании, так сказать, "диспозиции", составленной теологическими стратегами. Фетмен, как ба-альшой специалист по Рексовой психологии, должен был оный план проинспектировать, а результаты доложить на предстоящем совещании у сэра Советника. Причем, передавая ему эту "диспозицию", офицер серых с удивительным именем Изегрим весьма прозрачно намекнул, что генерал серого ордена Графенбергер считает благоприятный отзыв "безусловно в интересах самого сэра Фетмена".

Уже на третий день сэр Графенбергер – субъект, играющий в тутошних джунглях роль главной санаторной тигры – "нарисовался" в покоях Фетмена сам, объяснивши цель своего появления желанием лично ближе познакомиться и лично же, так сказать, "засвидетельствовать" свое почтение. Дельце было с явным душком. И не только потому, что рексово тело управлялось фантом некоего Дрейера, о котором Фетмен лично представления не имел, а вот слухи о нем – что характерно! – ходили прегадостные. Нет-нет, подлянка, без сомнения, была заложена в самой бумаге. Недаром Графенбергерово рыло, когда он чуть ли не на цыпочках удалялся из Фетменовых покоев, источало мед пополам с ядом. Аж, сволочь, сиял и светился от удовольствия в предвкушении его, Фетменовых трудностей и мучений. Фетмен насторожиться-то насторожился, но понять, в чем подвох, не мог.

Разъяснение, как всегда, пришло от капитан-биопши, которая ткнула пальцем в утверждающую подпись сэра Советника, покачала головой, хмыкнула и высказалась с казарменной прямотой и в казарменных же выражениях в том смысле, что какого… этого самого… инспектировать план после его утверждения? Фетмен тихо затосковал. Но совсем скверно ему стало, когда капитан-биопша как дважды два показала, что в плане зияют совершенно жуткие прорехи. Указать их на совещании значило нажить себе врагов, когда ты на месте еще и оглядеться не успел. Да и как сэр Советник посмотрит на тебя, такого умного? Он, Советник, план своей подписью уже актуализировал, а ты тут выпендриваешься? Но и промолчать тоже нельзя, тот же Советник потом спросит: куда смотрел?.. тебе зачем план давали?.. Капитанша советует сказать, как она картинно выражается, "в интересах дела". Но она советчик в таких делах аховый. При ее дурном характере, служи она кому другому, а не ему, Фетмену, давно бы уже головы не сносила. Да и Фетмена, если честно, она начала потихоньку доставать, и ладно бы одной только прямолинейностью, так ведь она еще и упертая, как гамадрил. Иногда прямо костью поперек горла втыкается.

Фетмен тихо зверел от скуки и тоски. Его великанша тоже зверела, но – как она уже просто обдолбилась – от вопиющего непрофессионализма и глупости "творцов" плана. Все было уже не по одному разу проштудировано и обсуждено. Линия поведения на предстоящей встрече с Советником вырабатываться не желала – не заявишь же ему, в самом деле, что план никуда не годен? Конечно, дураков много, но нельзя же всех считать дураками? Может, и сами они с капитаншей камней каких подводных рассмотреть пока тоже не могут? "Линия" эта самая все время получалась сугубо компромиссная, недовольны ею были как Фетмен, так и биопша, правда, с разных сторон. Разногласия между ними сниматься тоже не желали. Так что приходилось снова и снова обсуждать всю эту галиматью.

К черту, – решил Фетмен, – хватит, хватит и хватит. Только не сегодня.

Фетмен решил устроить выходной.

Вздохнувши, он откинул полог, свесил ноги с кровати и подергал шнур звонка.

Двери распахнулись и в рум… тьфу, черт, в спальную залу… нет, не в залу, личные покои, вот как это называется… в покои впорхнул дежурный шаркун. Держа на рыльце жизнерадостную до кретинизма улыбочку, ловко отпрыгал в положенных поклонах и, повернувшись к дверям, хлопнул в ладоши.

В двери, резко поднимая настроение, одна за другой вплыли аж целых четыре красотки – то ли фрейлины, то ли служанки, он пока еще не разобрался, но, судя по рылам, особы благолепных кровей. Первая, приблизившись, присела в изящном реверансе, и это – вот стерва! – при предельно открытом корсете… и плечиками еще так, знаете, плечиками… Чуть ли в лицо ему не ткнулась всеми своими теплоблаговонными округлостями. Потом нырнула под кровать, выпятив прямо к фетменову носу изумительной формы филейные части – так бы и вцепился зубами – извлекла ночной горшок и удалилась, красиво помахивая филеем из стороны в сторону. Проводив ее глазами, Фетмен повернулся к оставшейся троице.

Эти заявились на предмет проведения утреннего туалета и одевания господина заместителя Наместника… что было очень даже хорошо, поскольку управляться с местным костюмом он толком так и не научился. Что же касается утреннего туалета – никаких тебе ванн, никакого душа, даже водяного, не говоря уж об ионном, не было и в помине. Серебряный кувшин с водой в руках у одной, серебряный тазик у другой, расшитое золотом полотенце, которым поначалу Фетмен постоянно царапал себе лицо, и губка для протирания тела у третьей… а вот эта, последняя операция не была лишена некоей пикантной приятности.

Да. Было, было в этой самой старинной жизни нечто эдакое, утонченное. А жаль. В смысле, не того жаль, что оно было, а жаль, что утратили это нечто предки в процессе, так сказать, дальнейшего развития достижений и прогресса. Впрочем, очень может быть, что, сохранись оно по сей день естественным путем, не за ним, Фетменом, выносили бы по утрам из спальни ночной горшок, а он, Фетмен, тащил бы его, воротя рыло от какашек того же Рекса. Впрочем, нет, Рексовы тащила бы какая-нибудь Лайана Бюллер или Милица Листкофф – сучка, для которой он, Фетмен, оказался в свое время недостаточно хорош. А ему пришлось бы выносить за Старой Дамой, не иначе. В конце концов, за ним-то самим выносят горшки изящными пальчиками и с самым одухотворенным выражением на благолепнных пакаторских личиках именно что особы женского пола, а не пажи какие-нибудь. И есть в этом самый смак, так что установку в своих апартаментах ватерклозета он, Фетмен, счел бы сейчас ущемлением своих личных наиблаголепственных прав.

Как любит выражаться малиновый Брандис, "все к лучшему в этом лучшем из миров". Пусть оный мир, по мнению снобов, вроде покойника Ольгерда помешанных на "прогрессе и идеях", суть отсталый и захудалый. Фетмену он не то что оказался по душе, а пришелся прямо впору, и наделся на него, что твой разношенный башмак из натуральной слопсовой кожи на ревматическую ногу. Теперь это его мир, и появился он в этом мире на редкость удачно, когда собственность в нем меняет хозяев со всеми вытекающими отсюда следствиями для умных людей… об чем и обнамекался малиновый Брандис.

Закончив туалет, Фетмен невнимательно похлопал утренних девиц по круглым задикам и отпустил мановением руки. Девицы с тихим мелодичным смешком выскользнули из рума… да будь ты проклят!.. из покоев.

Вообще-то, ему уже основательно хотелось есть. Обыкновенно процесс принятия пищи организовывал вездесущий Брандис. В окрестностях замка, да и в самом дворце имелось огромное количество уютных местечек, где без проблем можно было очень основательно и – не в пример всяческим подобным заведениям Старых Миров – вкусно подкрепиться. Причем без церемоний, что для Фетмена, стеснявшегося собственной вахлачности, было очень важно.

Свой первый торжественный обед у сэра Наместника Фетмен до сих пор вспоминал с замиранием сердца и холодея от ужаса. Рядом не было даже спасительного Брандиса, которому присутствие на подобных обедах в качестве "вкуша́нта" было не по чину. Так что и спросить, что полагается делать со всеми причиндалами, размещенными на столе возле его тарелки, было не у кого. А усажен он был прямо напротив сэра Гольденцвикса на место самого почетного вкуша́нта. А стол был накрыт, по словам – восторженным! – сидевшего рядом Графенбергера, "аж в семь хрусталей"… по счету рюмок, догадался Фетмен. А на столе перед ним лежало невероятное количество всяческих приспособлений, о назначении которых он, Фетмен, не имел ни малейшего представления. А в голове изо всех наставлений Брандиса засело только пресловутое "будьте понаглей, придворные это уважают", да еще кинутое вдогонку: "кончили вкушать, положите приборы на тарелку под углом сколько то там минут какого-то часа"… это еще как?.. И при всем при том именно он, Фетмен, находился в центре всеобщего внимания и был буквально расстреливаем любопытными взглядами, мужскими и женскими.

Нет, все-таки их азерские торжественные вкушания и в подметки тутошним не годились, а ведь и на тех когда-то Фетмен ощущал себя не совсем в своей тарелке… что и компенсировал даже самого себя поражавшей наглостью и всячески выпячиваемым хамством.

А когда в центре роскошной замковой пиршественной залы нарисовался сам сэр Главный церемониймейстер и, картинно подрагивая отставленной в сторону левой ногой, принялся пристукивать церемониальной алебардой и объявлять "куверты" – все, тушите свет, сэру Фетмену тут же пришел полный абзац и сплошное сослагательное наклонение.

За каждым возглашением сэра церемониймейстера в залу врывалась орава мужиков из числа вкуша́нтской обслуги, обряженных в двухцветные – белое с золотом – одежды и тащивших по четверо даже на взгляд неподъемные серебряные поразительно красивой работы сервировочные подносы – пладеменажи – в виде фантастических птиц, зверей, замков и всяческих загогулин, на которых и находились объявленные "вкуша́нства", закрытые крышками и запертые на замок! Отравы боятся, не иначе. На каждом пладеменаже имелись еще и подсвечники, а в специальных гнездах помещались кувшины, кувшинчики и всякие прочие сосуды с – как это называется? – ну, всякими там поливаниями и подмазываниями для еды. Пладеменажи водружались на открытые всем взорам сервировочные столы, и к ним тотчас подскакивал главный помощник Главного церемониймейстера с ключом, кушания отпирались и под бдительным надзором главного и прочих помощников перекочевывали на тарели вкуша́нтов.

– Куверт четвертый! – орал церемониймейстер, – супы его милости сэра Наместника!.. – и в залу вплывали супы, целых шесть штук, на любой вкус… правда, кушанства успевали-таки подостыть за время путешествия из кухни в пиршественную залу. Недоработочка. Но термосов тут еще не придумали. И все равно было очень вкусно, так сказать, вкушать… да и как-то поднимала вкушанта в собственных глазах вся окружающая обстановка. А церемониймейстер уже орал: "Куверт восьмой. Жаркие его милости сэра Наместника"… "Куверт одиннадцатый. Омусы его милости сэра Наместника", а вина лились рекой, а чертовы приборы перепутались и перемешались так, что и видишь, чем выковырял из раковины омуса сэр Наместник и чем полил, да у себя аналогичные хрени найти не можешь… а в люстрах, канделябрах и бра оплывают свечи, и свечи уже горят в подсвечниках на вносимых пладеменажах… – ну, да, конечно, как же их иначе тащить в сумерках по темным коридорам – и, поймав на себе чей-то насмешливый взгляд, понимаешь, что опять что-то не так или не тем сожрал!.. Брандис говорил потом, что это Фетмену еще повезло. В Гегемонате обеды ритмизуются кувертами, а каждый куверт хоть и имеет в составе несколько блюд, но однотипных – супы там, или жаркие. А вот в Свенланде ритм обеда создается переменами, а в перемену входят разные блюда, вкушать которые следует в определенной последовательности, а состав определяется первым тобою выбранным. И не дай тебе бог перепутать и взять что-то не тогда или из другой цепочки. Ужас!

В спальном покое снова объявился дежурный шаркун и осведомился, не соблаговолит ли его милость сэр Фетмен принять его высокоблаголепие сэра Брандиса, капитана малиновых гвардейцев?

– Соблаговолю, – буркнул Фетмен. – Пусть заходит.

Едва успев раскланяться, Брандис тут же ухватил крысу за клыки.

– Дорогой друг и покровитель! – орал он прямо с порога. – Вы совсем замотали себя работой. Так нельзя. Вы манкируете отдыхом и телесными упражнениями. Это ни к черту не годится. Вы совершенно перестали появляться в фехтовальном зале, а это, в конце концов, просто вредно для здоровья. Не сочтите за наглость, это всего лишь рекомендация, но я настоятельно советую Вам устроить себе на сегодня отпуск от дел, какими бы важными дела ни были… ах, Вы так и решили?.. вот и прекрасно. Тогда мы с Вами сейчас сходим в Старый город, там есть одна забегаловка, где подают потрясающих плонсов по-чински в соусе суамень. Уверяю, ничего подобного Вам вкушать до сих пор не приходилось. Там частенько бывает сэр Гольденцвикс, уж он-то знает толк в хорошей кухне, аристократ, как-никак. А однажды я встретил там самого Советника… инкогнито, понятно, но, все равно, это характеризует. По дороге заглянем на Мост, я там в одной лавчонке присмотрел для Вас дуэльную пару – палаш и дагу, тц-тц-тц… прелесть, леза свенской узорчатой стали, гарды и ножны художественной выработки, как уверяет продавец, последняя работа знаменитого златокузнеца и оружейного мастера Нодя, который сейчас, говорят, кукует на полюсах… если жив еще. Таким оружием не стыдно владеть любому королю, можете даже и не торговаться. Вот, держите, я захватил для Вас полумаску.

Фетмен машинально протянул руку, взял предлагаемое и безмерно удивился. В руках у него оказалось нечто совершенно невообразимое… он поднял глаза на Брандиса и удивился еще больше. Точно такая же хрень уже красовалась у того на лице, черная, бархатистая с огромным клювообразным выступом на месте носа, отчего Брандис в своем черном камзоле и черном же плаще напоминал огромную очень хищную птицу.

– Что это такое?.. Зачем?..

Брандис содрал с лица полумаску. Лицо сияло.

– Лемурий обычай. Будем изображать собою местную знать в поисках приключений. Я намерен угостить Вас не только вкусной едой, но и сладенькой девочкой. Харчевня находится в пределах моих охотничьих угодий. Я там частенько добываю для себя девочек. Великанша Ваша к Вам, как утверждают, по ночам не заглядывает, других женщин, как докладывают – удивленно, заметьте! – Вы тоже не пользуете… так недолго и заболеть, дорогой друг.

Фетмен смущенно потупился, но тут же с любопытством спросил:

– А что, Вы здешних, дворцовых не употребляете? На посторонних охотитесь?

Брандис тут же посерьезнел.

– Вот от чего я хотел бы Вас, дорогой друг и покровитель, старательно предостеречь. Нравы тут самые вольные, и я, естественно, пользуюсь у дворцовых дам и девиц очень даже неплохим успехом. Но я простой гвардеец, ничего, кроме жалования, не имеющий. Я могу себе это позволить. А вот Вам я посоветовал бы воздержаться, пока не освоились в дворцовых джунглях. Со мной они ложатся в чаянии удовольствий. А вот с Вами… Вы лицо слишком заметное, и в ближайшем будущем, судя по всему, будете располагать очень большими рестрибутивными возможностями.

– Чего-чего? – не понял Фетмен.

– Всяческие блага станете распределять материальные. Так что на Вас самого уже объявлен сезон охоты. Папеньки, мужья-братья и прочая заинтересованная публика… Погодите, еще и баб своих примутся под Вас пристраивать.

– Все, все, я понял, – рассмеялся Фетмен, – согласен, давайте охотиться на стороне. Только учтите, я этого не умею.

– А я на что? Я умею, и этого достаточно для нас обоих. Костюм на Вас подходящий, а вот плащ возьмите черный. Традиция.

– То-то, я гляжу, Вы сегодня не при мундире.

И палаш, и дага оказались и в самом деле прекрасными вещами. Цену, правда, лавочник заломил за них совершенно противоестественную. Но деньги у Фетмена были – сэр Координатор на содержание своих сервов не скупился – а вот траты пока практически отсутствовали, да и Брандис дышал в затылок… так что пришлось покупать эту "дуэльную пару" не торгуясь, хотя на душе – если честно – кошки обскреблись. А вот когда, нацепивши их на себя, Фетмен посмотрелся в зеркало, услужливо подставленное лавочником, то почувствовал настоящую гордость. Из зеркала на него смотрел – не без надменности – настоящий вельможа из телетаксерного сериала про какого-нибудь халифа Аль-Луя сто пятнадцатого. Блеск!