Такие дела

Вот и получалось, размышления на тему «что делать дальше?» сменялись построением цепи гипотетических событий: «А надо было так!» Это всё могло довести до полного опустошающего опизденения.

***

Стояла непогожая осенняя ночь. Лил дождь. Шёл мелкий, мокрый снег. Пятна «плесени» привели нас к заброшенному элеватору, далеко за городом. В нём было четыре этажа. Потолок третьего рухнул, утянув за собой два последующих. Всё это благолепие уже начали растаскивать на арматуру и бетонную крошку. Как результат – в центре элеватора кучи строительного мусора и три огромные, разлагающиеся плиты.

Эрик, согреваясь белым вином искал то, что нам нужно уничтожить. Я сегодня ограничился минералкой, но выпить всё равно тянуло.

Мы обошли всё здание, не нашли ничего. Осталась лишь ржавая, исписанная каракулями дверь в подсобку. Когда-то на ней красовалась табличка с надписью «Посторонним вход запрещён», теперь же от таблички осталось только пятно и уголки прибитые на мебельные гвозди.

Эрик встал напротив двери, пнул по ней. Она не открылась. Раздался глухой звук удара.

– Вскрывать будем? – спросил я.

– А-тож. Я либо найду эту падлу, либо сдохну. Зря чтоль мы столько по такой погодке шлялись?

Он достал гвоздодёр. С минуту покарячился поддевая дверь на уровне замка. Ещё с минуту напрягался. Дверь поддалась и мы зрительно шагнули в темноту. Подсветили помещение фонариком. Ржавые, пыльные стеллажи, картон, колбы, пустые бутылки, камни, битый кирпич. У стены с осыпающейся штукатуркой сидел человек. Ничего примечательного. Десять километров от ближайшего населённого пункта. Заброшенная халупа. Непогода. Впрочем, почему бы и нет? Хотя мы тут тоже ползаем не пойми зачем. Поэтому и нас можно тоже в чём-то нехорошем заподозрить.

Эрик подсветил на человека на корточках. Тот вообще ни на что не реагировал.

– Вам помощь не нужна? Мы тут сигнал SOS получили.

Человеческая фигура не шелохнулась, не повернула головы в нашу сторону. Я разглядел джинсовый костюм и серую толстовку с капюшоном. На ногах высокие кеды со звёздами. Одёжка явно не по погоде.

Руки скрыты за хозяйственными перчатками, некогда белыми, сейчас грязно-масляного цвета. А в руках… В руках я особо не разглядел. Что-то цвета мяса в левой, и красный канцелярский нож в правой. И то, и то прямо таки сочится красной жидкостью. Меня начинает мутить.

– Может вы отложите нож в сторону, и мы спокойно… – Начал было Эрик, но человек повернул к нам голову, – … Антон? Какого хрена?

Человек воткнул нож в предмет в левой руке. Дальше произошла самая странная хрень, какую я вообще видел. Мне подумалось, что кто-то наполнил воздушный шар кровью и воздухом, а потом лопнул. Охренительно большой воздушный шар. С охренительно огромным количеством литров крови. Или красной краски. Но краска бы пахла по-другому. Я же почувствовал металлический, едва уловимый тошнотворный запах. Ещё пахло чем-то кислым.

На месте фигуры было месиво, словно кто-то свинью разделывал. Или корову. И никого. И ничего.

У Эрика пошатнулась челюсть. Он непонимающими глазами искал что-нибудь, за что можно было бы зацепиться.

Я решил действовать на опережение. Зашёл в подсобку и стал искать другой выход. Не нашёл ничего. Захламленное помещение с одним входом – с тем, через который мы вошли.

– Чё это было? – пытался я оживить Эрика.

Тот опорожнил бутылку. Бросил её в пол.

– Ты, когда-нибудь живых мертвецов видел?

– Если ты про сериал, то да. А если в прямом смысле, то не особо. Я читал, что у трупов сокращаются мышцы, тогда они могут двигаться. Но, не уверен, что под понятие «двигаться», можно подогнать фокусы с исчезновением.

Эрик вышел из оцепенения. Мы сожгли ещё пару «пятен» горелкой. Сфотографировали всё, что можно было и решили мчать домой. В тепло, к еде и выпивке.

***

Дома мы первым делом переоделись. Одёжка безнадёжно вымокла. Я был в грязище по пояс.

Эрик снова возился с записями.

– Слухай, а что это всё-таки такое?

– Аналог стенографии. Чтобы лишние люди не смогли прочитать, что тут.

– Я тоже лишний?

– Нет, но тебе это пока не надо. У тебя голова от количества новой информации лопнет. Появятся сомнения. А сомнения – злейший враг. От сомнения до проблемы – два шага. Оно нам не надо. Пока что.

Меня разрывало любопытство. Но грузить товарища вопросами я не стал. Решил, что мне пора бы и о своей жизни подумать. Я залез на сайт биржи труда, и закинул в закладки пару сайтов с объявлениями. Искал что-нибудь подходящее. Гигабайты пустых объявлении. В основном хлам, скам и массовый набор. Всюду текучка. Непонятные требования, непонятные условия, непонятные фирмы и непонятные работодатели. Я даже позвонил паре-тройке, наткнулся на автоответчика и двух запуганных девушек HR-ов. Ничего конкретного. Собеседования через скайп, странные анкеты, прочие прелести поиска работы. Решил, что лучше схожу ножками. Только вот когда? В Тёмном оставаться мне как-то не хотелось. Остаток вечера провёл в пустых мечтаниях и планах на будущее.

***

С утра на меня навалилась усталость. Вставать не хотелось. По всему телу ползла разбитость, как будто я всю ночь кутил, или перед тем, как лечь спать, разгрузил пару фур.

Когда я набрался сил для марш-броска к чайнику, понял, что Эрика в квартире нет. Записок тоже не было. Я решил, что он ненадолго отлучился по своим делам, и что, пока его нет, я могу отдохнуть в своё удовольствие.

Удовольствие, на деле, вышло такое себе. Мысли о будущем душили. Не давали покая. И даже чаем насладиться, в полной мере, не вышло.

За окном продолжалась вчерашняя вакханалия. Лило нещадно. Размывало тротуары, пыль и земля превращались в сплошное месиво. Текли реки ручьёв. Повсюду появлялись лужи. Впору было обзаводится резиновыми сапогами.

Нужно было найти способ заработать денег. Да, у меня на счету всё ещё валялись кое-какие сбережения, но их не хватило бы ни на жильё, ни на безбедную пенсию. Если я сейчас слезу с соцобеспечения за счёт Эрика, то мой счёт быстро превратиться в огромную дохлую рыбину, и так же быстро сгниёт. Возможно я протяну годик-другой на картошке, но дальше меня ждёт только пустота.

Вдобавок к финансовой дестабилизации прибавились неприятные воспоминания о неравной драке, вчерашний инцидент и то, что скрывается за словом «Моргл». Почему-то, когда я продумываю это слово в сознании всплывает чёрная пузырящаяся сфера. Она разбрызгивает тьму в разные стороны и источает лепет. Или шёпот. Описывать подобные вещи трудно. Вот чёрного кота описать просто. А неведомую чёрную хрень, непонятного назначения, происхождения и вообще непонятную в целом, нелегко.

***

Я лежал, глядя в серое небо. Правый глаз видел тьму. Вся правая сторона головы горела. Морось покрывала лицо, как будто кто-то стрелял в меня из пульверизатора. Еслиб только узнать кто… Каждая капля причиняла боль. Я думал о жизни. Попытался повернуть голову, шея отозвалась болью. Заметил, что лужа, в которой я отмокаю окрашивается в тёмно-бордовый. Вернул голову на место. Вперился единственным взглядом в небо. Всё то же одеяло из дыма и облаков заволокло всю небесную ширь.

События последних дней то отходили на второй план, то всплывали перед глазами. Их сменяли стыдные воспоминания молодости.

Анализировать ничего не хотелось. Я слишком устал для всего этого. Зато хотелось расслабиться. Вдохнуть влажный осенний холод, сбросить напряжение с мышц, и выдохнуть сознание из тела.

Кончики пальцев на руках покалывало. Ног я вообще не чувствовал. В носу щекотало, как будто мне срочно нужно было чихнуть. Не так я представлял себе смерть. Я слышал ропот вокруг. Кто-то говорил: «Что делать?»

– Скорую вызывайте, – отвечал женский строгий голос.

Другой голос, моложе, снова спрашивал: «А что случилось?»

– Ему, кажется в лицо выстрелили. Или что-то вроде. Я только громкий хлопок слышала. Смотрю, а тут человек лежит.

– А кто стрелял?

– Не знаю.

Третий голос спросил: «И что теперь делать?»

Чем дольше я лежал, тем большая толпа собиралась у моей умирающей туши. Скорую я так и не дождался. В какой-то момент мне захотелось спать. И я отключился.

***

Видеть мир однил левым глазом было очень не привычно. Правый глаз (А был ли он у меня вообще) замотали бинтом. Руки чесались потрогать, пощупать, проверить, что там у меня, но до меня и под обезболивающими доходило, что это плохая идея. Правый висок стучал. С правой стороны затылка копилась боль. Она росла. Странное, жутковатое чувство. Что будет, когда я больше не смогу терпеть?

– Как вы себя чувствуете? – спрашивала молодая девушка в из-под маски. Мне запомнился белый халат и пастельно-розовые штаны. И прикольные тапочки, с диназаврами.

– Как будто мне в голову выстрелили. По касательной. И у меня теперь глаза нет. И половины лица, – мне показалось, что у меня даже голос изменился. Интересно, а правое ухо на месте?

– В целом, всё не так плохо. Вы поправитесь. Глаз спасти не удалось, но жить будете. Почти даже без последствий. Если бы хоть одна дробинка прошла левее, было бы не так хорошо. Так что не переживайте, – голос у неё был интересный. Так, наверное, говорит оперная певица в обычной жизни. Прямо музыка для ушей.

Мне дали ЦУ. Побольше пить, поменьше двигаться, больше отдыхать, меньше думать… Слишком много всего, я не запомнил. Там что-то про анализы было. Но я сказал:

– Знаете, я неважно усваиваю информацию. Особенно сейчас.

– Ничего страшного. Всё продублировано на бумажках. Пока что от вас ничего не требуется, мы уже со всем разобрались.

Мне поставили капельницу, наложили новую повязку. Вид чёрной крови в йодистых разводах немного смущал. Я старался не смотреть ни на бинты, ни на сосредоточенных медсестёр. Судя по возрасту, они тут практику проходили. Не повезло. Или повезло. Не знаю.

Телефона у меня не было. К больничным шмоткам привыкнуть было просто – мягкая синяя пижама. Даже тапочки дали. Еда неважная, зато полезная. Да и к ней я привык очень быстро.

Ко мне заходили Степан Алексеевич с Алексеем Степановичем, прояснили ситуацию и скрылись по своим рабочим делам. Потом заходила женщина дознаватель, её имени я не запомнил. Больно быстро и без чувства, толка и расстановки она его произнесла. В сущности, ей я повтрил то же, что и её коллегам.

Я не думал, что в таком маленьком посёлке будет такая приличная больница. Радушие персонала меня местами даже пугало. Из окон открывался вид на лесопарк и бескрайние поля. Кажется даже он мог тебя подлечить. Становилось спокойно. Голову переставали атаковать мысли о неудачном преследовании, жизни, пущенной под откос, и бесконечные вопросы.

Верхушки деревьев раскачивались как метроном, люди – чёрные, едва различимые точки сновали в тени, зелени и хвое. Паша смотрел на это долго. Часто сам не замечал, как идёт время.

Возможно из-за этого доступа к природе, он поправился быстрее. По крайней мере, быстрее, чем сам ожидал.

– Распишитесь, – говорила немолодая женщина, указывая обратной стороной ручки на поле в бланке.

Я поставил подпись, получил вещи. Выйдя из больницы с пакетом вещей, я вдохнул морозный предзимний воздух. После больничной теплоты он пьянил. Мне показалось, что а мной кто-то наблюдает. Я оглянулся. Никого не было. Но в сознании чётко всплыл образ мужчины средних лет с сатирской бородкой. Вместо ног – копыта. Но образ был не ясный. Менялся. Обретал черты женщин, мужчин, вся эта тысяча глаз была устремлена на меня. И более того, мне казалось, что оно (как нему обращаться я так и не понял) может читать мысли.

Я смахнул наваждение и отправился в квартиру. Пришлось поблуждать, прежде чем я вышел на знакомые улицы. Дверь в квартиру Эрика кто-то помял. Снизу виднелись царапины, то-ли от ключей, то-ли от стальных когтей, словно кто-то граблями пытался проскрести себе путь внутрь. Дома пахло пустотой, пылью, и закрытыми наглухо окнами. Эрика не было. И следов его пребывания тоже. В голову лезли нехорошие мысли. Я провалялся на больничной койке три недели. За три недели дома он, судя по всему ,так и не появился. Что делать дальше? Звонить Громову? Пытаться прижучить тварь в одиночку? Последняя моя попытка погеройствовать сыграла со мной злую шутку. Я вряд ли смогу привыкнуть смотреть на мир только одним глазом.

На верстаке лежала записка на располовиненном листе А4. Корявый, испорченный спешкой почерк Эрика. «Я вернусь. Восстанавливайся и не лезь на рожон. У нас пиздец. Не дай им по…». Последнее предложение было не разобрать – почерк был совсем не читаемый. Пролитый на записку чай, кофе или коньяк ситуацию не улучшили.

Тревога стала привычной. С тех пор, как я провалился в плесневелую червоточину (?), я взглянул на вещи немного по другому. Хотя, как посмотреть… Может это вещи, которые я раньше не замечал смотрят теперь на меня, как на помеху, как на то, что может вытащить их из уютного мира, где можно делать свои мрачные вещи и расценивать людей как еду, или как муравьёв. Как нечто несущественное…

Я полуглянул во окно. Падал снег. Он старался укрепиться на земле, но температура была что-то около нуля, поэтому он таял. И падал. И снова таял. И снова падал. Что за Уроборос? Надо будет погуглить.

Эти странные слова неоновыми вывесками вспыхивающие в сознании немного раздражали. Вроде мух, лезущих не в своё дело.

По другую сторону улицы стояла знакомая фигура. Мужик с бородой в чёрном джинсовом костюме. Он передразнивал меня. Изображал муху. Тёр руки и мазал по лицу. Во мне закипала злость. Мне вспомнилось…

Флэшбэк о том, как Паша, не рассчитав силы, попытался поднять камень, который был ему не по силам, аки Сизиф, и, в следствие чего, потерял лицо. Или только глаз

Эрик с самого утра убежал «по одному срочному делу». Паше ничего не оставалось, кроме как влачить своё обычное существование – прокрастинировать и думать о будущем, вспоминать прошлое, и проклинать настоящее.

Сидеть дома Паше быстро надоело, в памяти ещё был свеж образ 19-ого года, когда всем приходилось сидеть дома. Он с детства боялся замкнутых пространств, чувствовал в них себя не уютно, пил, чтобы забыть о существовании четырёх стен. Сейчас для алкоголя время было неподходящее – десять утра не повод пить. Поэтому Паша сбежал из квартиры на улицу. Решил пройтись. Размять кости. Подышать воздухом, а заодно поизучать свое временное или постоянное новое место пребывания.

Тёмный жил своей жизнью. Коты всех цветов и оттенков лениво передвигали лапами – сказалась отвратительная погода. Местами пробегали стаи бездомных собак. Люди, кутались в дождевики и прятались под зонты, даже если с неба не лило. Как знать, когда снова пойдёт дождь?

Паша внимание на это не обращал. Думал: «Вроде как не сахарный, чего там». Прошёлся вдоль центральной площади – асфальтовое полотно 200 на 200. Местами треснувшее, местами поросшее теперь уже жухлой травой. В центре – ели средних лет, на грядках, огороженных бордюром. Дома чернотой взирающие на непогоду. Всё это Паше даже начинало нравится. Когда он свернул из центра на окраину, взял кофе в пекарне, чего делать зарекался ещё с прошлого раза, его взгляд привлёк странный бородатый мужик в чёрном джинсовом костюме. Одежда явно не по погоде. Странно, но грязь и влага словно отталкивались от него не желая с ним соприкасаться. Что было странного? Он дёргался, хохотал, читал мантры на непонятном языке. Люди его словно и не замечали. Паше вспомнил, как его рассматривали, когда он только-только оказался здесь. Вспомнил взгляды исподтишка, перешёптывания. А тут тип, ну чисто на прослушивании в театральное училище, эпатирует, орёт, изображает что-то, а никто даже ухом не ведёт.

Паша решил поиграть в детектива. Установил слежку с безопасного расстояния. Следить за случайным прохожим, хоть и странным в крайней степени, было далеко не лучшим развлечением, но что поделать? На безрыбье и рыба – рак. Так, забавного бородача Паша и обазначил, потому что тот, действительно решил изображать краба. Согнулся пополам, передвигался боком, и руками изображал клешни. Не хватало только музыкального сопровождения из какого-нибудь мультика.

Рак привёл Пашу на окраину. К заброшенному кирпичному зданию, частично оштукатуренному, а ныне гниющему под гнётом времени. Бородач сначала передвигался медленно, а потом занырнул в дверной проём. Паше следом лезть не хотелось. Он решил понаблюдать издалека. Остановился у ветвистого тополя, закурил, стал наблюдать за зданием издалека. Время шло. Паша выкурил вторую сигарету. Не происходило ничего интересного. Он начинал терять интерес к своей спонтанной затее, но из здания раздался женский отчаянный вопль. Паша вздрогнул. Вопили так, словно кого-то убивают. Он не хотел геройствовать, хотел позвонить в полицию, но ноги сами понесли его к заброшенному зданию. На подходе вопль повторился. Внутри он увидел спину бородача. Тот сидел на корточках и что-то делал руками.

– Всё в порядке? – спросил Паша. Голос не слушался. А инстинкты говорили ему бежать в противоположном направлении.

Бородач обернулся. Блеснули чёрные глаза. Паше показалось, что на него смотрит холод, тьма и пустота космоса. Бородач растянулся в усмешке. Потёр руки и размазал по лицу кровь. Паша щелчком выкинул телескопическую дубинку, хотя пускать её в дело не хотел. Он подумывал бежать, но коленки слишком сильно тряслись.

И действительно, побежал не Паша, а бородач. Паша рванул следом. Спотыкался о камни, дробил битый кирпич, еле-еле перевалился через пустую оконную раму. Кажется порвал куртец. Но продолжал бежать. Перелесок и кусты заканчивались дорогой окраины. Машин не было. Через дорогу сновали люди. Бородач резко остановился и развернулся. Паша по инерции налетел на него. Сбил с ног. Занёс дубинку для удара. Перед глазами всплыл образ того, что он увидел в недрах здания. Последствия разделки туши, или человека, он не рассмотрел. Это рождало желание ударить сильнее. Но последнее, что Паша рассмотрел – двойное дуло, направленное прямо в лицо. Раздался взрыв. Перед глазами полетели звёзды, а лицо обожгло напалмом. Паша рухнул навзничь, выронил дубинку. Кто-то мерзко хихикал десятком голосов. Лицо на ощупь было мокрым, тёплым, словно тёплую сырую курицу трогаешь. Была боль. Паша полз куда-то. Его оглушал протяжный звонкий писк. В конце концов он выбился из сил. Поймал себя ны мысли, что лежит. И смотрит в серое небо…

***

А сейчас это бородатое нечто передразнивает его.

– Я тебя закопаю, уёбище! – заорал Паша на окно. Он схватил штыковую лопату и выбежал под снег с дождём в том, в чём был – считай в халате и тапочках. На тротуаре напротив окна никого не было. Паша лихорадочно смотрел по сторонам. Матерился и отплёвывался, сжимая черенок.

– Всё в порядке? – спросил взявшийся из ниоткуда Громов, – видок у тебя хреновый, словно тебе пол башки снесло.

– Очень смешно! Ты бородача тут не видел? – Паша не помнил, когда они с Громовым успели перейти на ты, но сейчас его это не заботило. Его заботила тьма на половину мира. Его заботила потеря зрения и чернобородый утырок, выстреливший в него из обреза охотничьего ружья.

– Пойдём-ка лучше в дом. А то простудишься ещё, – сказал Громов, оглядываясь и хлопая Пашу по спине.

– Ты сейчас не суетись. И не высовывайся особенно. Не знаю, как там в вашей тусовке это зовётся, я бы назвал то, чему ты сел на хвост Огромной Жопой. Или Тотальный Локальный Пиздец. Вот что-то такое.

– А я думал это просто псих, убивающий и разделывающий людей. Такое название не подойдёт? И разве это не по вашей части? А что за тусовка? Мне чёт не говорили, что я теперь часть какой-то компашки, или тусовочки.

– В этом-то всё и дело. Не знаю, что тебе там показалось, но мы этот недостроенный магазин вдоль и поперёк излазили. Я имею в виду Мы. После Алексееча со Степанычем. И если мы ничего не нашли, то там, скорее-всего ничего и не было. А вот ситуация с твоим ранением вообще не ясна. Можешь подробнее описать этого твоего «бородача», а ещё лучше ствол из которого он стрелял, так мы его быстрее найти сможем. Хотя я думал, честно говоря, он сам объявится. Чтобы заявление на тебя писать, но, видимо, дело не чистое.

Я впал в замешательство. Что? На меня заявление писать? Это я чтоль кого-то на на кебаб и вырезку пустил?

– Ружьё. Вертикальное. Двуствольное. Обрезанное. Борода чёрная. Чёрный костюм джинсовый. Кеды непонятные, что-то американское. Или закос под американское, не разглядел. Ещё у него кровь была. Не его кровь. Больше особо ничего не запомнил. А хотя… Взгляд ещё. Глаза тёмные и стрёмные.

– Н-да, прямо скажем, не густо. Образ фактурный. Поищем. Найдём. Не переживай. Ну, или сам явится.

– А чего искать-то? Он напротив окна стоял, как раз перед тем, как мы встретились.

– А где стоял, не подскажешь?

Я показал. Подвёл Громова к окну и ткнул рукой в стекло: «Вон там, у фонаря. Он меня, как собаку дразнил».

Громов смотрел на ситуацию снисходительно. Слегка улыбался, словно выслушивал долгий пересказ сна, или наивный бред не опасного сумасшедшего.

Мы вдарили по кофе. Перекинулись парой новостей. Ну как перекинулись. У меня новостей не было, я почитай на три недели из жизни выпал. А вот у Громова новости были. В частности, Эрик уехал в региональную столицу. Там у него, «срочные дела». Странно, что он меня с собой не взял. Хотя, если подумать, в таком состоянии я бы вряд-ли много пользы принёс. Я вообще не уверен, что смог бы сейчас этой лопатой проломить хребет раковому бородачу. Я не уверен, что с крабовой палочкой сейчас смогу расправиться, не говоря уж, о Проблемах или этой Непонятной Мути, которая рвётся в мой мир (или уже ворвалась, смотря под каким углом смотреть).

Громов оставил очередной совет: «Будь осторожен. Следи за собой» и ушёл. С тем же успехом мог сказать просто: «Будь».

Я принялся за свои привычные занятия, попутно выглядывая в окно бородача или что-то, на чём можно сорвать злость.

***

– Что это с вами? – спрашивал мальчуган, в чей дом я не по своей воле вломился.

– Порезался, когда брился.

– Тогда я не буду бриться.

– А вот это лишнее. Девчонки не любят бородатых.

– Да ну, моей нравится Крис Эванс. А он вроде бородатый, периодически, по крайней мере.

– Ну, она же не трётся об него лицом, я надеюсь.

– Да ну вас. Вы стали агрессивнее.

– Прости, малой, потеря дома, работы, лица, глаза… Перечислять долго. В общем, есть у меня право побыть смурным мудилой?

– Мой дядя учит меня не быть мудилой вне зависимости от обстоятельств.

– Твой дядя учит тебя правильным вещам. На практике, поступать правильно получается не всегда.

Я сказал это. И у меня холодок по спине пробежал от воспоминаний, как Эрик при мне пробил голову битой мужику, который кинулся на нас с ножом. Он тогда сказал что-то вроде: «Это ты видишь мужика с ножом. Для меня… Как бы тебе это сформулировать, это отвратительно-уродская вурдалачья падаль». Совсем не описательное название. Я решил, что самооборона – достаточный повод. Сомнения оставались всё равно. Их рассеяли санитары «Скорой Помощи». Мне начинало казаться, что это действительно не Скорая Помощь. В особенности, когда они обмотали тело мужика скотчем с чёрными символами на неклеющейся стороне. Вот тогда-то я и начал подозревать, что Эрик мне точно врёт. Потому что на носилки положили тело мужика, замотанного в скотч с надписями. А в машине, на этих же самых носилках я увидел женщину, бритую под ноль и с ломанным-переломанным носом.

Из воспоминаний меня вырвал пацан: «С вами всё в порядке?»

– Да, а что, плохо выгляжу?

– Мы на этом светофоре уже третий зелёный сигнал пропускаем. Это странно.

– Чёрт, и вправду странно. А тебе разве не надо в школу? Или ещё куда? Твой дядя не учил тебя, что разговаривать с незнакомыми людьми опасно?

Пацан картинно достал руки из карманов, в правой был перцовый баллончик, в левой нож. Я вспомнил как горело лицо, когда в прошлый раз меня угостили этой специей. Повторения не хотелось.

– Учили, но, мы, вроде как, уже познакомились. Да и отец и один мой друг сказали, что вы вроде как нормальный тип. Со странностями, но в пределах нормы. Вот у нас физик есть, это тот ещё фрукт…

Мы начали переходить через дорогу. Пацан рассказал про своих учителей в таких подробностях, что впору в личное дело вносить. На месте Громова, я бы парочкой из них точно заинтересовался, они если и никого не убили, то скорее всего сделают это на днях. Завтра, например.

Мы дошли до магазина. Пацан пошёл в сторону центра, а я за продуктовыми запасами. Вчерашний день выдался продуктивным. Я жрал, спал и ничего не делал. Никаких странностей больше не было. Никаких бородачей, стреляющих тебе в лицо и разделывающих людей. Никаких меняющихся, когда ты моргнёшь, тварей. Только отдых, криминальные комедии и кофе. Чтоб я так жил…

За всё надо платить. И я платил. Пришлось выйти из уютной квартиры в морось. Приложить телефон к терминалу. Переться обратно в тепло и уют квартиры. У подъезда я встретил толстого типа на велосипеде, с леопардовым зонтом и колонкой. Он слушал габбер и что-то мурчал себе под нос. Странный тип. Я бы присмотрелся к нему, но никакого желания повторять инцидент с бородачом не было. Да и повязку на глазу надо было поменять.