Это вам не фигли-мигли

Впрягаться в рутину сразу после сна очень не хотелось. Игорь Всеволодович уже отбыл, как он это называл, в присутствие, поэтому вся кухня осталась в распоряжении Ирэны Дмитриевны. Она не спеша приготовила себе кофе и бутерброд, подумала и притащила скромный завтрак в постель. Удобно устроившись на подушках, она включила телевизор и с чувством, с толком, с расстановкой употребила банальную колбасу и кофе, словно пищу богов.

Маленькая плотская радость помогла ей окончательно проснуться, чтобы уже в полной бодрости отправиться на службу.

Глава пятая

Загадки, загадки

Поверья утверждают, что четверг – это лёгкий день, предвещающий удачу. Ему покровительствует Юпитер, поэтому он должен быть наполнен мудростью и рассудительностью. Ирэна Дмитриевна поступила мудро, позволив себе утром лёгкое сибаритство. Если бы она знала, что ждёт её впереди, то провалялась бы в постели как минимум до обеда.

Рассудительностью пришлось воспользоваться уже в начале рабочего дня. Первой, на кого она наткнулась, придя на работу, была неизменная Ольга Борисовна, выходившая из директорской приёмной, на сей раз в образе инженю. Ирэне Дмитриевне при виде хранительницы захотелось спрятаться, исчезнуть, испариться – всё что угодно, лишь бы не выслушивать в очередной раз бредни про красный нос. Но это была минутная слабость. С подобными слабостями директриса умела успешно справляться. В конце концов, она директор, а не кисейная барышня. Положение обязывает. «Ей надо было в артистки идти, а не в искусствоведы. И что она здесь делала?» – подумала Ирэна Дмитриевна, а вслух пожелала Ольге Борисовне доброго утра. Хранительница ответила тихо и вежливо, но как-то слишком быстро прошмыгнула в сторону фондовых помещений.

В приёмной сидела Елена, что-то внимательно рассматривавшая на экране монитора. При виде начальства она встрепенулась, сделала порывистое движение компьютерной мышкой, закрывая файл, который только что изучала, и, схватив папку «входящие», вскочила из-за стола. Ирэна Дмитриевна с интересом наблюдала за её действиями.

– Здравствуйте, Ирэна Дмитриевна. Вот, только что прислали, – Елена протянула начальнице папку.

– Доброе утро. Спасибо, я посмотрю, – сказала Ирэна Дмитриевна, забирая «входящие», и скрылась в кабинете.

Устроившись за столом, она раскрыла папку и попыталась углубиться в изучение полученных документов. Но сосредоточиться не удавалось. Мысли блуждали вокруг нерешённых проблем. Именно блуждали, никак не желая формироваться в ясное представление о происходящем. «Вот что, собственно, меня тревожит? – думала Ирэна Дмитриевна. – Прав Игорь. Е-рун-да. Подумаешь, пальто. Вреда музею от него никакого. Разве что номерок новый нужен. Копейки, могу и за свой счёт заказать. И полицейский прав. То, что человек пропал, не доказано. Только эмоции. Девицы себя ведут непонятно: одной мерещится невесть что, другая шастает невесть куда. Ну и? Мало ли, может, у них личные проблемы. Бывает. Алла Леонардов-на статью прислала, – при воспоминании о заместительнице Ирэна Дмитриевна поморщилась. – Всё это мелочи. Сверка… Сверка – не мелочи, но тоже не повод для невроза. Чёрт побери! Всё мой характер. Люблю загадки. Только с загадками, похоже, уже перебор получается».

Через некоторое время Ирэна Дмитриевна всё же заставила себя сконцентрироваться на работе. Изучив содержимое папки, она разложила бумаги стопками: срочное, несрочное, прочее. В раздел «срочное» отправился министерский приказ о разработке и утверждении должностных обязанностей – следовало отдать распоряжение заместителям и заведующим отделами об ознакомлении и получить от них предложения в соответствии с музейной спецификой. Туда же она положила документы, связанные с кадровыми вопросами, – предстояло вызвать начальника отдела кадров и главного бухгалтера для обсуждения штатного расписания и дополнительных соглашений к трудовым договорам сотрудников. Раздел «несрочное» касался Давида Моисеевича – не забыть, когда он справится со своей простудой, спросить, как продвигаются дела с ремонтом подвальных помещений и приспособлением их под технические нужды. Ирэна Дмитриевна была уверена, что процесс идёт, но никогда не вредно его, процесс, проконтролировать и, если необходимо, подстегнуть. Со счетами должен разбираться тот же главный инженер вместе с главным бухгалтером. Но контроль, конечно, необходим при всём, так сказать, уважении и доверии к названным сотрудникам.

В разделе «прочее» оказались разного рода письма от разного рода лиц и организаций. Ирэна Дмитриевна по опыту знала, что не все послания следует принимать всерьёз. Ежедневная корреспонденция могла приходить и от людей то ли излишне наивных, абсолютно несведущих в вопросах государственной собственности, то ли не совсем адекватных. Ирэна Дмитриевна вспомнила, что не далее как неделю назад получила предложение продать частному лицу принадлежащий музею скульптурный портрет якобы дедушки данного лица. Человек, обратившийся в дирекцию, был свято уверен, что с музеем, как с антикварным магазином, можно вступать в товарно-денежные отношения. «Я полагаю, – писал он, – данное произведение должно находиться в семье героя, а не в учреждении, где его никто никогда не увидит. Поэтому предлагаю купить у вас портрет за умеренную плату либо получить его безвозмездно». К сожалению, несмотря на всю абсурдность подобных посланий, на них следовало отвечать, как на любое зарегистрированное сообщение. Хранитель скульптуры составил насыщенный канцеляризмами текст, суть которого сводилась к тому, что все находящиеся в музее экспонаты принадлежат государству и музей не вправе ими распоряжаться как имуществом, подлежащим отчуждению тем или иным способом.

В настоящий момент в стопке обнаружилось письмо следующего содержания: «Уважаемая дирекция! Я являюсь сотрудником Государственного института мозга и пишу диссертацию на тему „Отражение депрессивных состояний в изобразительном искусстве“. В экспозиции вашего музея находится работа художника Панкрата Аидова „Нарциссизм“, – в этом месте Ирэна Дмитриевна нервно сглотнула, – которая может стать иллюстрацией одного из положений моего труда. В связи с данным обстоятельством обращаюсь с просьбой не отказать в любезности и выслать мне по электронной почте фотографию названной картины. Обязуюсь оплатить работу фотографа. Заранее благодарен. С уважением, Леонид Батюшков».

Дочитав письмо, Ирэна Дмитриевна задумалась. На психа, выражаясь бытовым языком, господин Батюшков не походил. Научный сотрудник известного института – хотя следовало бы проверить, так ли это, – обращается с нормальной, в общем-то, просьбой. Не он первый, не он последний. Картина. А что не так с этой картиной, в самом деле? Простое совпадение. Ладно. Не будем разводить бюрократизм на пустом месте. Пусть Ольга Борисовна сфотографирует её сама телефоном прямо на стене. Обойдётся диссертант и таким качеством – не сможет нигде в случае чего опубликовать без разрешения. Она сняла телефонную трубку и набрала номер Ольги Борисовны.

На распоряжение директрисы сфотографировать «Нарциссизм» Ольга Борисовна отреагировала на удивление вяло. А когда Ирэна Дмитриевна поинтересовалась, в чём дело, ответила, что она больше не хочет доказывать свою правоту, и пусть ей никто не верит, ей уже всё равно. Картину она, конечно, сфотографирует и неизвестному соискателю фотографию пошлёт. Ирэне Дмитриевне показалось, что подчинённая несколько кривит душой, но комментировать сказанное не стала, только уточнила, что нужный адрес электронной почты можно узнать у Елены.

За разбором документов Ирэна Дмитриевна не заметила, как подошло время обеда. Она взглянула на часы и поняла, что опаздывает на встречу с подругой. Анька была до отвращения пунктуальна, поэтому она махнула рукой на корреспонденцию, схватила стопку «срочное» и поспешила в приёмную, чтобы отдать распоряжения Елене, которую ещё надеялась застать на рабочем месте. Но Елена, как догадалась Ирэна Дмитриевна, снова глянув на часы, уже отправилась в столовую или куда-то ещё. Возвращаться в кабинет, чтобы оставить бумаги там, не хотелось. Ирэна Дмитриевна подошла к столу Елены и уже пристроила на него свою ношу, когда её внимание привлёк светящийся монитор. В голове тут же зазвучал голос Ольги Борисовны. Поражённая директриса даже оглянулась, словно хранительница могла находиться где-то в непосредственной близости. «Посмотрите сюда, – потребовал голос. – Вот здесь, посмотрите на его нос». Весь экран секретарского монитора занимала пресловутая картина Панкрата Аидова. Ирэна Дмитриевна, ругая себя последними словами, вгляделась в изображение. Нос современного Нарцисса, в самом деле, выглядел красным.

– Спокойно, – сама себе приказала Ирэна Дмитриевна тихим шёпотом. – Это электроника, а не мистика. Девицы что-то затеяли. Ух, приду – разберусь! И с ними, и с этими чудесами. Без всякой святой воды, чёрт бы всё это побрал, делать мне больше нечего!

Тут она вспомнила, что так и не разгадала тайну Иллариона. Это несколько подпортило ей настроение и удовольствие от предстоящей встречи.

* * *

Анна Мартиевна Карху-Митина, бывшая сокурсница Ирэны Дмитриевны, а в настоящем преподаватель истории искусства двадцатого века и жена известного специалиста в области архитектуры, зная любовь подруги к хорошему кофе, специально назначила встречу в «Половнике» и теперь сидела там в спокойном ожидании, задумчиво разглядывая интерьер кафе. Минут через десять она пришла к выводу, что эклектичное оформление в стиле итальянской таверны с вкраплениями элементов американского салуна ей скорее нравится, чем раздражает. Народа в «Половнике» было мало, тихо играла ненавязчивая музыка, на экране подвешенного под потолком большого телевизора беззвучно паясничало мультипликационное зверьё. Торопиться Анне сегодня было некуда, поэтому к опозданию Ирэны она отнеслась философски. И вообще, директора не опаздывают – они задерживаются.

– Привет, дорогая! Прости за опоздание, – раздался рядом с ней знакомый голос, тут же отправивший реплику в сторону официанта. – Капучино, пожалуйста.

– Привет-привет! – с искренней улыбкой ответила Анна буквально плюхнувшейся в соседнее креслице Ирэне. – Вот сижу и думаю, что это заведение не лишено своеобразного шарма.

– Ты имеешь в виду шарм, заимствованный из какого языка? Из французского или из персидского? – беззлобно поддела подругу Ирэна.

– А что, в персидском языке он тоже есть? Или надо говорить «оно»? Очарование – оно.

– Есть, оказывается. Означает стыд или скромность. Выбирай род, какой хочешь. Кстати, это у тебя, насколько я помню, в семье филологи. Вся твоя коммуналка была, кажется, филологической.

– Можно подумать, если мать филолог, то дочь обязана разбираться во всякой иностранщине, – хмыкнула Анна. – А ты-то откуда про персидский стыд узнала?

– А, случайно. Не думай, что я вдруг стала такой умной, – рассмеялась Ирэна. – Искала что-то в интернете, не помню что… Вспомнила, искала шарманку, а вылез шарм. Вот и узнала, о чём не спрашивала… Впрочем, давай-ка к делу. Что у тебя стряслось?

– Ничего серьёзного не стряслось. Просто только ты можешь помочь. Володька получил заказ. Не спрашивай, в чём суть – сама толком не знаю. В общем, его дело связано с реконструкцией соседнего с твоим музеем здания. Купеческий особняк, что справа, жёлтый, с портиком.

– Да, знаю. Там собираются открыть гостиницу, если я чего не путаю. Вот нам радость-то предстоит, в кавычках. Начнут долбить… Лучше не думать.

– Да уж. Ремонт и по соседству – небольшая радость, – согласилась Анна.

– Так в чём проблема? И почему Володя сам ко мне не обратился?

– А проблема в том, что по архитектурной логике там должен быть чердак, смежный с музейным чердаком. Володя так считает. Соответственно, должен быть вход на этот чердак. А его нет. Вернее, может, он и есть, только вход так хорошо заделан, что его просто так не расковыряешь. И вообще, его могли перенести. Левее, правее – куда угодно. В советское время что-то переделывали, а планов не оставили. Вот так вкратце о проблеме. А Володька не обратился, потому что стесняется беспокоить тебя по пустякам, в которых сам может разобраться. Это я решила, что туда проще попасть через музейный чердак, чем простукивать стены с нулевым КПД.

– Но ведь это по делу. Чего тут стесняться?

– Я ему тоже это говорила. А он – неудобно да неудобно. Он, прости за прямоту, в отличие от твоего Игоря, не считает наше дело фигнёй, а посему не хочет мешать. Мало ли какие проблемы тебя занимают.

– У каждого свои тараканы. Понимаю. Мы их все любим, холим, лелеем, – Ирэна вздохнула. – Да, так вот что интересно: ведь в музее тоже нет никакого чердака. Точнее, история та же. Может, и есть, только заделан намертво. У нас с той стороны только кладовка уборщицы с вёдрами и швабрами. Вот сказала и подумала: а почему эта кладовка не на первом этаже у туалетов, а на самой верхотуре?.. Ещё одна загадка…

– Почему ещё одна? – ухватилась Анна за последнюю фразу.

– Потому что загадок у меня в последнее время что блох у бродячей собаки, – пояснила Ирэна. – Слушай, пойдём ко мне. Похоже, нам много что нужно обсудить.

– Пойдём. У меня ведь это не единственное дело. Мне ещё твоя консультация нужна. Как специалиста по скульптуре. Если ты об искусстве ещё не забыла за всеми административными делами.

– Не ехидничай. Не забыла.

Подруги расплатились за выпитый не без удовольствия кофе и пошли в музей, изредка перебрасываясь ничего не значащими репликами. Когда они приблизились к месту бесславного падения Ирэны Дмитриевны, та притормозила и задумчиво посмотрела на канал.

– Что с тобой? – удивлённо спросила Анна и тоже бросила взгляд в сторону набережной.

Ирэна повела себя странно. Не отвечая, она размеренным шагом перешла дорогу, оперлась о парапет и принялась разглядывать воду. Анна, понаблюдав за её передвижениями, тоже поспешила на набережную, испугавшись, что подруга ни с того ни с сего вознамерилась утопиться.

– Ирка! Ты чего?! – воскликнула она, подбежав к Ирэне. – Поплавать захотела? Так здесь вода грязная. И холодно.

Анна понимала, что говорит глупости, но ей казалось важным просто говорить, отвлечь на себя внимание Ирэны.

– Слушай, – подала голос Ирэна и замолчала.

– Слушаю, – отозвалась ничего не понимающая Анна.

– Слушай, – повторила Ирэна и посмотрела на подругу. Тут до неё дошло, что её поведение для непосвящённых выглядит, мягко говоря, необычно. Она улыбнулась и продолжила: – Я здесь недавно упала и потеряла одну важную… или неважную… Впрочем, всё равно… одну вещь. Знаешь, идём ко мне – там всё расскажу.

– Идём, – не стала возражать Анна. – Мы, кажется, и так шли к тебе.

* * *

Проходя через приёмную, Ирэна пропустила Анну вперёд, а сама притормозила у секретарского стола. По чёрному экрану монитора плавали, мерцая, разнокалиберные звёздочки. Ирэна потрогала мышку, экран засветился, но никаких нарциссов не появилось. Вместо картины там красовалась сводная таблица сверок.

– Ты где зависла?

Голос Анны оторвал Ирэну от созерцания таблицы, в смысл которой она никак не могла вникнуть, поскольку ожидала увидеть нечто совсем иное.

– Сейчас, – отозвалась Ирэна, ещё раз посмотрела на таблицу и поспешила в кабинет.

Анна уже успела устроиться в уголке кожаного двухместного диванчика, уютно расположенного около большого окна. Перед диванчиком, порождением дизайнерской мысли двухтысячных, стоял под стать ему стеклянный кофейный столик на неприятно изогнутых в виде паучьих лапок стальных ножках, а напротив – элегантное кресло, произведённое в период расцвета минимализма шестидесятых годов. Анна из всех предметов мебели в кабинете безошибочно выделила это кресло как драгоценный артефакт давно канувшего в Лету времени космической романтики, потрясающих открытий и обновлённой эстетики интерьеров. А кроме того, оно вызвало в её душе волну воспоминаний, принесшую лёгкую ностальгию по родной коммунальной квартире и ощущение безвозвратности беззаботного детства и восторженной юности. Анна даже вздохнула.

– Откуда у тебя эта прелесть? – спросила она подругу, наконец появившуюся в дверях, и произвела изящное движение кистью правой руки в сторону кресла.

– Ах, это, – ответила Ирэна, опускаясь в названную «прелесть». – Подарок главного инженера. Представляешь, нашёл на соседней помойке, приволок, вычистил – даже реставрировать не пришлось – и подарил. Оно, видишь ли, напомнило ему студенческие годы.

– Как интересно. Представляешь, я ведь, глядя на него, тоже о светлом прошлом думала. Да-а… Наша коммунальная… Родные, друзья детства… Впрочем, я не за тем пришла, чтобы ударяться в воспоминания.

– Так. По делу. Мы с тобой поднимемся туда, где теоретически должен быть вход на чердак, но сначала давай свой вопрос. Что там про скульптуру?

– Может быть, сначала ты расскажешь, что здесь происходит, какие загадки? И зачем ты собиралась нырнуть в канал?

– Никуда я нырять и не думала, – заявила Ирэна. – Не отвлекайся, выкладывай, что тебя ко мне привело, кроме чердачных планов, а уж потом… Понимаешь, мне в пару слов не уложиться.

– Хорошо. Потом так потом. Вот смотри, – согласилась Анна и выложила на столик несколько фотографий. – Что можешь сказать? Тридцатые? Пятидесятые? А лучше всего, назови автора.

Фотографии в разных ракурсах представляли фигуру мускулистого дискометателя, готового к броску. Женщины с полчаса обсуждали творение неизвестного советского скульптора. Анна строила предположения. Ирэна, периодически копаясь в шкафу в поисках каталога или альбома с аналогичными изображениями, выдвигала собственные аргументы. В результате сошлись на том, что это может быть кто-то из мастеров, работавших под руководством Матвея Манизера, – уж больно академично выглядела скульптура, а выполнена композиция, скорее всего, в пятидесятые годы для серийного производства в качестве спортивного приза.

– Короче, особой ценности эта массовка не представляет, – констатировала Анна. – Можно, конечно, было бы обратиться на завод – так завода уже нет. Нет завода – концы в воду…

– Пожалуй, да. Посмотри, это же, кроме всего прочего, явно не первый и даже не десятый, а какой-нибудь семьдесят пятый отлив. Формы местами прямо зализанные. Подписи нет. Что ещё добавить к уже сказанному? Мы вроде бы всё обсудили.

– Ладно. Одну задачу решили, переходим к следующим, – завершила разговор Анна, убирая со стола снимки. – Теперь я тебя слушаю. Или сначала идём искать чердак?

– Сначала слушай.

Свой рассказ об исчезнувшем Илларионе, Ольге Борисовне с краснеющей картиной и своих попытках доискаться до истины Ирэна старалась излагать ясно, без лишних деталей и домыслов. Но, как она ни старалась, это заняло полноценные сорок минут. Анна слушала, не перебивая и не отрывая глаз от подруги.

– И вот, поверишь ли, – подвела к концу своё повествование Ирэна, – с того момента, как эта подлая картонка упорхнула в канал, мне нет никакого покоя. Сама не понимаю, зачем хочу разыскать этого Иллариона. Живого или мёртвого. Хотя не дай бог. В музее его точно нет. За пальто не приходит, значит, оно ему уже не нужно. Почему не нужно? Что-то не верится, что человек мог вот так просто оставить одежду в гардеробе в это время года. Или это сделано с какой-то целью? Какой? Я ничего не понимаю, всё время путаюсь в догадках. Короче, хочу его разыскать, чтобы выяснить, как говорится, что это было. А тут ещё «Нарциссизм» то с красным, то не с красным носом. Я сначала не придала этому значения, а когда увидела у секретарши фотографию на мониторе…

– Ирка, не мучайся. Всё само разрешится. Помяни моё слово. Я знаю.

– Пифия, – хмыкнула Ирэна. – Идём. Своими глазами увидишь. А там и чердак недалеко. Вернее, кладовка уборщицы.

Однако быстро добраться до названной кладовки подругам не удалось. Лёгкий день четверг оказался богат событиями. Первое препятствие на пути к архитектурным открытиям предстало в лице, вернее в двух лицах, Ольги Борисовны и Елены, которые неожиданно возникли на пороге кабинета, не решаясь войти. Ирэна, уже поднявшаяся было из кресла, тяжело вздохнула и опустилась обратно, мгновенно сообразив, о чём сейчас пойдёт речь. Анна, не успевшая встать с диванчика, замерла в ожидании с любопытством в глазах. При этом буквально за пару секунд до начала представления она успела рассмотреть топтавшихся в дверях девиц, оценить их и сделать некие выводы. Прежде всего, она отметила, что обе они не замужем, но и не одиноки. Блондинка, изображающая девичью невинность, определила Анна, несмотря на миленькое платьице, имеет твёрдый характер – по глазам видно. Да и брюнетка не так проста, как кажется, хотя, может быть, и поглупее своей товарки.

– Ирэна Дмитриевна, я ваше поручение выполнила. Сфотографировала и уже отправила снимок диссертанту, – заговорила Ольга Борисовна.

Анна про себя добавила ещё одну чёрточку к образу хранительницы, подумав, что наряд блондинки является прикрытием не только тела, но и характера или чего-то ещё. Словом, нечто вроде камуфляжа. Брюнетка показалась ей натурой, не умеющей так же тщательно маскировать свои секреты. «Впрочем, – тут же решила Анна, – не моё это дело, хотя интересно, что они обе скрывают. А они определённо что-то скрывают. Не музей, а скопище тайн. Бедная Ирка, как ей со всем этим разобраться? Но можно ведь и не разбираться. Ничего по-настоящему страшного не происходит, хотя я Ирку понимаю. Сама искала бы этого Иллариона. Не дело, когда люди пропадают во вверенном тебе учреждении. Лучше бы пальто пропало, а не человек. Хотя… Нет, не лучше. За чужую собственность отвечать придётся, скандал-скандал…» Анна так увлеклась умопостроениями, что вернулась к действительности, только когда услышала, как Ирэна раздражённо говорит:

– Сейчас вы, Елена, распечатаете изображение, а вы, Ольга Борисовна, пройдёте с нами на экспозицию. На этом – всё! Никаких разговоров о картине Аидова я больше не потерплю! Идём смотреть кладовку.

Анна сообразила, что последняя фраза относится к ней, и поднялась с диванчика, подумав, что приветливая на вид мебелина оказалась не столь удобной, как хотелось бы. От долгого сидения у Анны затекло всё тело, и она последовала за Ирэной, периодически смешно припадая то на левую, то на правую ногу. Когда она доковыляла до приёмной, Елена уже распечатывала фотографию на принтере. Протянув готовый листок Ирэне Дмитриевне, она попыталась выйти вместе со всеми, но Ирэна Дмитриевна её остановила:

– А вы куда собрались, голубушка? В последнее время вы что-то слишком мобильны. Сидите на рабочем месте и принимайте звонки.

Елена потупилась, поджала губы, но ослушаться не посмела. Она вернулась за свой стол и демонстративно застучала по клавишам, изображая бурную деятельность.

В коридоре выяснилось, что дорога к закутку уборщицы столь же терниста, как и путь к истине. Из своего кабинета навстречу честной компании выплыла Алла Леонардовна с увесистой папкой в руках.

– Ирэна Дмитриевна, – пропищала она, – мне очень срочно нужно с вами поговорить.

– А нельзя ли повременить, Алла Леонардовна? Я сейчас, видите ли, занята.

Последнее, что Ирэне Дмитриевне хотелось делать в эту минуту, – это обсуждать что-либо с заместительницей. Но решительно настроенную Аллу Леонардовну не так-то просто было проигнорировать, она умела добиваться своего во что бы то ни стало. Бедной Ирэне Дмитриевне ничего не оставалось, кроме как вернуться в кабинет.

– Ольга Борисовна, покажите, пожалуйста, Анне Мартиевне наши сокровища. Я к вам скоро присоединюсь, – сказала она в надежде, что это случится и в самом деле скоро.

Она передала сделанную Еленой распечатку Ольге Борисовне. При этом, руководствуясь не совсем ясным предчувствием, она постаралась скрыть изображение от Аллы Леонардовны, что, в свою очередь, не ускользнуло от внимательных глаз Анны Мартиевны. «Чудные дела творятся, – подумала Анна, вместе с хранительницей покидая место действия. – А эта Алла Леонардовна до чего ж на поросёнка похожа».

* * *

Пока Ирэна Дмитриевна выслушивала Аллу Леонардов-ну, пытаясь сохранять спокойствие, Ольга Борисовна прогуливалась по залам с Анной Мартиевной и думала, откуда могло взяться такое экзотическое отчество. Задать прямой вопрос она стеснялась. В свою очередь, Анна, делая вид, что очень заинтересована импровизированной экскурсией по сто раз виденной экспозиции, на самом деле размышляла о том, что может связывать таких разных девиц – явно не любовь к искусству. Правда, последнее она не стала бы отрицать. Всё-таки человек, работающий в музее, обязан если не любить искусство, то хотя бы относиться к нему с интересом и уважением.

Медленно, но верно они добрались до третьего этажа, где ежедневную трудовую вахту несла суеверная Антонина Валерьевна, которая, как и в предыдущие дни, упрямо сидела, повернувшись спиной, к творению Панкрата Аидова. При виде Ольги Борисовны она немного нахмурилась, а в её глазах появилось выражение нерешительности, словно она хотела что-то сказать или о чём-то спросить, но не знала, стоит ли это делать. Пробежавшей между ними кошкой, которую накануне заметила Ирэна Дмитриевна, было принципиальное расхождение во взглядах на свойства святой воды. В среду утром, уже после запрета директрисы, но до прихода реставраторов, Антонина Валерьевна попыталась убедить Ольгу Борисовну если не окропить страшное полотно, то тайком от начальства пригласить знакомого батюшку, чтобы отмолить картину у бесов. Ольга Борисовна не стала крутить пальцем у виска, но позволила себе неуважительно хмыкнуть и высказать пару нелицеприятных соображений, смешав в кучу церковные обряды, экзорцизм, оккультизм, экстрасенсорику и просто глупость человеческую. В ответ обиженная и раздосадованная Антонина Валерьевна поклялась себе больше не только не разговаривать с молодой хамкой, но даже с ней не здороваться. И вот сейчас её вдруг одолели сомнения, так ли уж плоха «молодая хамка» и не стоит ли поделиться с ней кое-какими наблюдениями. Правда, с хранительницей пришла какая-то дамочка, и, кажется, не из простых. Поэтому у Антонины Валерьевны возник вопрос, как бы не дискредитировать работника музея в глазах посетительницы неуместными откровениями. Расскажешь прилюдно – возможно, навредишь человеку, не расскажешь – оставишь человека в заблуждении. Как ни поверни, всё не так. Пока Антонина Валерьевна пыталась разрешить дилемму, говорить или не говорить, женщины успели отойти в дальний конец зала и остановились всё у той же картины, вертя в руках какую-то бумажку. Что за бумажка, Антонине Валерьевне с её места видно не было. Зато до неё долетали обрывки разговора, которые её очень заинтересовали.