Это вам не фигли-мигли

Около получаса Ирэна Дмитриевна занималась изучением графика и пришла к выводу, что пора собирать совещание с участием хранителей и сотрудников отдела учёта, после чего велела Елене немедленно пригласить всех задействованных в сверке лиц к ней в кабинет. Неожиданное приглашение директора вызвало лёгкую панику среди названных сотрудников, так как часть из них ещё не вернулась после обеда, а другая – уже намыливалась удрать по домам. Фактически на рабочем месте оказалась одна начальница отдела учёта, пожилая, постоянно пребывающая в состоянии стресса Нина Михайловна, которая по причине мягкости характера никак не могла добиться от вверенного ей коллектива следования служебному распорядку. Узнав о совещании, она сначала побледнела, предчувствуя бурю, потом накапала себе валерьянки, пузырёк с которой неизменно присутствовал в недрах её стола, и только после этого отправилась на ковёр отдуваться за разгильдяев-подчинённых и бессовестных научных сотрудников, в открытую нарушающих трудовую дисциплину. На счастье, у двери в приёмную её догнали запыхавшиеся отобедавшие и нагулявшиеся по магазинам учётчицы, а в конце коридора замаячили досадующие из-за несостоявшегося побега хранители, которых успела обзвонить Елена. Нина Михайловна нервно покрутила головой. Зыркнув на тех и других, она решительно распахнула дверь. В директорский кабинет она проследовала мимо секретарши с гордо поднятой головой, мысленно приравняв ничего не подозревающую девушку к мебели.

По сути, Нина Михайловна напрасно волновалась так сильно. Ожидаемая головомойка не состоялась. Ирэна Дмитриевна, как обычно, была сама корректность: внимательно выслушала произнесённый немного дрожавшим голосом импровизированный отчёт Нины Михайловны; напомнила об ответственности перед министерством и невозможности затягивания проверки соответствия хранительской документации существующему положению вещей, поскольку несоблюдение назначенных вышестоящим руководством сроков может привести к лишению музея дополнительного финансирования и, как следствие, к потере премиальных; прокомментировала форму подаваемых документов, внеся ряд поправок в старые образцы, и завершила монолог настоятельной просьбой соблюдать дисциплину.

– Вашей деятельностью должны управлять воля и разум, а не первобытные инстинкты и сиюминутные желания, – жёстко произнесла Ирэна Дмитриевна, обводя глазами притихших девиц. – Это, надеюсь, ясно? Сначала выполнение обязанностей, потом всё остальное.

При слове «дисциплина» Нина Михайловна вздрогнула и покосилась на группку учётчиц. Всем было понятно, что имела в виду директриса.

– Особое внимание прошу обратить на своевременность оформления произведений, поступающих в музей, как на фондово-закупочную комиссию, так и на временные выставки, – сочла необходимым подчеркнуть Ирэна Дмитриевна и в этот момент вдруг осознала, что явилось истинной причиной последнего замечания.

Нина Михайловна заволновалась с новой силой. Её одолевало желание оправдаться, не важно за что, лишь бы выглядеть в глазах начальства эталоном безупречности.

– У нас, Ирэна Дмитриевна, всегда всё делается строго по инструкции, – залепетала она.

– Вы уверены? – не дала ей договорить Ирэна Дмитриевна. – А как обстоят дела с работами, поступившими на выставку «Гардероб в искусстве»?

– А что не так с «Гардеробом»? Всё, как положено, принято и задокументировано.

Ирэна Дмитриевна прекрасно видела со своего места, как побледнела и переглянулась с коллегой одна из сотрудниц, отвечающих за временное хранение живописи. «Так-так, – подумала она, – права была Алла Леонардовна. Пора наводить порядок в Датском королевстве».

– Не всё как положено, – произнесла она вслух. – Название «Осеннее пальто» вам о чём-нибудь говорит? Срочно разберитесь с ситуацией и считайте эти слова предупреждением. Ещё раз такое повторится – всем будет объявлен выговор. И останетесь без премии к новогодним каникулам. Все свободны. Нина Михайловна, на минуточку задержитесь, пожалуйста.

Ирэна Дмитриевна терпеть не могла конфликтные ситуации. Отчитывать и ставить на место кого бы то ни было она считала крайней мерой, поэтому сейчас испытывала сильнейший дискомфорт. Нина Михайловна вызывала у неё двоякие чувства: с одной стороны, заведующая отделом учёта была достойна всяческого уважения и как профессионал, и как человек, с другой – эта вечно переживающая по любому поводу женщина вызывала у неё когда жалость, а когда и раздражение из-за несуразности реакций на большинство возникающих вопросов. Ирэна Дмитриевна, поддавшись самаритянскому порыву, усадила Нину Михайловну за гостевой столик и повела доверительную беседу, как оказалось, напрасную. Реакция Нины Михайловны быстро доказала, что горбатого могила исправит.

– Что же мне делать?! – в конце концов воскликнула несчастная. – Я не могу иначе. Когда что-то выходит, так сказать, за рамки, я нервничаю, я реагирую, а как не реагировать, когда кругом подвохи…

– А вы, Нина Михайловна, – попыталась дать совет отчаявшаяся успокоить подчинённую Ирэна Дмитриевна, – прежде чем нервничать, считайте до десяти.

– Да что вы! – вспыхнула Нина Михайловна. – Пока я буду считать, забуду, почему нервничала!

Услышав такой ответ, Ирэна Дмитриевна не смогла сдержаться. Она расхохоталась, громко, заливисто. Она хохотала и никак не могла успокоиться, несмотря на обиженную мину на лице Нины Михайловны. И случилось чудо. Нина Михайловна сначала улыбнулась, а потом, словно сбросив путы страхов и сомнений, грохнула в ответ. Насмеявшись до слёз, женщины посидели ещё немного и расстались в хорошем настроении. Каждая со спокойной душой занялась своими делами.

После ухода Нины Михайловны Ирэна Дмитриевна сделала несколько звонков, внимательно прочитала статью, присланную, как и было обещано, Аллой Леонардовной, осталась довольна проделанной работой и собралась домой в половине шестого, посчитав, что на сегодня полезных дел достаточно. Перед тем как уйти, она решила в последний раз поинтересоваться у Елены, нет ли чего-нибудь срочного, и воспользовалась селектором. Ответа, как и утром, не последовало. Ирэна Дмитриевна вышла в приёмную, где её настигло дежавю: дверь в коридор распахнулась, в неё влетела запыхавшаяся секретарша со словами:

– Простите, я на минуточку выходила, вам что-нибудь нужно?

– Спасибо, Елена. Мне уже ничего не нужно. Я ухожу домой.

– До свидания, Ирэна Дмитриевна!

– До завтра.

Уже оказавшись на улице, Ирэна Дмитриевна подумала было, что следовало, конечно, заглянуть к Николаю и удостовериться в сохранности чужого имущества. Однако мысль как пришла, так и ушла, не успев перерасти в действие. К вечеру распогодилось, поэтому Ирэне Дмитриевне захотелось устроить себе прогулку по любимому городу, что удавалось делать не так уж часто. Вот так ей случилось отправиться домой пешком, даже в темноте наслаждаясь открывающимися на каждом перекрёстке картинами. Фонари, горевшие где тёплым, где холодным светом, придавали улицам и набережным вид театральных декораций. Ирэна Дмитриевна незаметно погрузилась сначала в воспоминания, а затем и вовсе в литературные фантазии, в какой-то момент оказавшиеся ярче и реалистичнее самой реальности.

Первыми её посетили приятные мысли о юности и относительной беззаботности тех лет, когда Ирэна только-только начинала путь, приведший её к нынешнему ответственному положению директора музея. В те годы её больше других волновали две вещи: искусство и любовь, которая, как выяснилось, была одной на всю жизнь. О том и другом напомнил вид на канал Грибоедова и Львиный мостик, в центре которого два изящных фонаря исправно освещали путь немногочисленным прохожим. Ирэне Дмитриевне вдруг нестерпимо захотелось взять да и погладить отражающие неверный искусственный свет чугунные спины царственных зверей. Она уже огляделась по сторонам – нет ли где чужих осуждающих глаз, направилась к ближайшему предмету притяжения, да вовремя вспомнила, как сама же в бытность свою экскурсоводом – был грех в жизни – увещевала туристов не прикасаться к беззащитным памятникам культурного наследия, дабы не навредить и сохранить их для будущих поколений. Она мысленно дала себе по рукам и лишь с благодарностью улыбнулась львам, когда-то оправдавшим её надежды. Много лет назад, когда совсем недавно сыгравшие свадьбу Ирэна и Игорь, гуляя по ночному летнему городу, оказались в этом месте, Игорь со смехом поведал жене, что есть одна занимательная примета, и предложил как-нибудь её проверить.

– Какая примета? Говори скорее, говори же, – веселилась Ирэна, не верившая ни в какие приметы.

– А вот узнаешь, когда мы будем ждать ребёнка, – продолжал интриговать молодой супруг, не замечая, как при этих словах вдруг покраснела Ирэна.

– Игорёк! Я должна тебе кое-что сказать.

– Что-то важное? – поинтересовался Игорь, проявляя тупость киношных героев, которые категорически не способны правильно реагировать на женские настроения и судьбоносные фразы, всё откладывают на потом, ввергают окружающих в водоворот ложных представлений, взаимного непонимания и, как результат, нервных срывов. – Может, сначала ты меня поцелуешь? Что может быть важнее поцелуев в белые ночи?

– Очень важное, Игорь! – не дала сбить себя с мысли решившаяся на признание Ирэна. – Мне кажется, ты уже сейчас можешь рассказать, что это за примета для беременных.

– Что ты… Ты что… хочешь сказать…

– Хочу! Мы уже ждём ребёнка, – объявила Ирэна и тут же смутилась.

– Ура?! – немного неуверенно воскликнул Игорь и вопросительно посмотрел на жену.

– Ура! – подтвердила Ирэна. – А теперь давай свою примету!

– Тогда слушай, – Игорь нежно прижал к себе Ирэну и зашептал ей на ухо: – Беременная женщина может, стоя на мосту, узнать пол своего ребёнка. Знаешь как? Ей достаточно посмотреть, кто первым войдёт на мост – женщина или мужчина. Говорят, львы ещё ни разу не ошиблись. Ещё говорят, что если погладить льва, то он исполнит желание.

– Давай постоим и посмотрим, кто войдёт на мост, – тоже прошептала Ирэна.

– Давай. Хотя кто же в такое время…

Игорь не успел договорить. Со стороны Львиного переулка к мосту приблизился с явным намерением перейти на другую сторону канала седовласый импозантный мужчина в дорогом костюме и лакированных ботинках. Кого только не встретишь в городе в период волшебных белых ночей.

– Как вас зовут? – крикнул Игорь.

– Аркадий, – ответил опешивший от неожиданно заданного вопроса мужчина.

– Спасибо! Мы назовём нашего сына Аркадием!

Молодые люди переглянулись и, взявшись за руки, побежали к Малой Подьяческой. Нужно ли говорить, что в положенный срок Ирэна родила мальчика, которого назвали, как и обещали незнакомцу, Аркадием.

– Мистика, – прошептала Ирэна Дмитриевна. – Какими же мы были глупыми. Но всё равно спасибо вам, многоуважаемые львы.

Гладить львов она не стала, но подошла к фонарям и положила руки на перила моста. Вода в канале казалась угольно-чёрной и какой-то густой. Ирэна Дмитриевна обвела глазами набережные.

– Господи, здесь что ни дом, то история, – сказала она самой себе. – Здесь бывал даже юный Саша Пушкин. Да, точно, вот в этом доме. Какой там номер? – Она пригляделась, но ничего не увидела. – Кажется, девяносто седьмой. Жил в Коломне, ходил в гости к артисткам.

Она улыбнулась, покинула мостик и пошла в сторону Сенной площади, продолжая размышлять о людях и судьбах. На противоположном берегу, на углу со Средней Подьяческой показался ещё один наполненный призраками прошлого дом. Глядя на него, Ирэна Дмитриевна подумала: «Чего только не случается на полях истории. И Анна Павлова здесь выступала, и Тамара Карсавина. Театры здесь были. Даже Белорусская киностудия. И что её сюда занесло? Окна светятся. Не труппа ли Дягилева там репетирует? Чудесный у нас город».

Она шла вдоль канала, и её беззвучно сопровождали тени былых времён. На Казначейской, где она решила немного сократить путь, пройдя через один из незакрытых проходных дворов, из-за угла вдруг появился странно одетый господинчик небольшого роста. Замшевые панталоны, мундир и допотопная шляпа отсылали куда-то сквозь века к «Петербургским повестям» Гоголя. Но не успела Ирэна Дмитриевна удивиться, как господинчик шмыгнул несуразно огромным носом и скрылся в ближайшем подъезде. Ирэна Дмитриевна заспешила покинуть место действия – мало ли кто ещё может обитать в столь литературно-исторических местах. Здесь, кстати, Достоевский придумал своего Раскольникова. А вдруг какой-нибудь его последователь – не Достоевского, а Раскольникова – притаился за водосточной трубой с топором, примет её за старуху-процентщицу и тюкнет по макушке обушком?

– И старушку по макушке он ударил обушком. И осталась от старушки пара грязных башмачков, – пропела себе под нос Ирэна Дмитриевна, проходя через нужную подворотню.

Она обогнула выступ дома с брандмауэром, расписанным местными граффитистами, и уже видела в проёме следующих ворот ажурный парапет набережной, когда нечто неподвластное разуму заставило её оглянуться. Лучше бы она этого не делала. Увиденное ей совсем не понравилось. Очень тихо, крадущейся походкой за ней по пятам следовал высокий худощавый молодой человек, болезненного, как показалось Ирэне Дмитриевне, вида, одетый в серую хламиду неопределённого размера, под которой воображение Ирэны Дмитриевны быстро нарисовало тяжёлый г-образный предмет. Преследователь левой рукой прижимал предмет к животу, тогда как его правая рука безвольно свисала вдоль длинного тела. Напуганная Ирэна Дмитриевна охнула и почти бегом устремилась к спасительному свету за воротами. Но как она ни торопилась, страшная фигура неумолимо приближалась. «Вот и всё. Мне не уйти. Сейчас закончится так и не успевшая начаться счастливая пенсионная жизнь», – обречённо подумала Ирэна Дмитриевна, чувствуя чужое враждебное дыхание за спиной. И тут позади неё что-то со звоном грохнулось об асфальт, потом раздался глухой стук, и двор огласился неподражаемой серией звуков, слов и выражений из богатейшего языкового арсенала русских извозчиков. Ирэна Дмитриевна обернулась. Открывшаяся апокалипсическая картина вызвала у неё острый позыв расхохотаться во всё горло. Прямо в световом пятне под тусклым дворовым фонарём, стоя на коленях и воздевая руки к небесам, заходилось отборной бранью небритое существо мужского пола лет пятидесяти. Перед ним в луже, распространяющей недвусмысленное амбре, радостно поблёскивали разнокалиберные осколки зелёного стекла.

Чтобы, не дай бог, не прогневить пьяницу неуместным смехом, Ирэна Дмитриевна быстро миновала подворотню и, только перейдя через Сенной мостик, позволила себе минуту веселья, не обращая внимания на удивлённые взгляды прохожих. Отсмеявшись, она обозвала себя идиоткой и направилась к метро, решив, что уже достаточно насладилась прогулкой. Вот только отделаться сразу от мыслей о великих русских писателях не удалось, поскольку путь её лежал в не менее литературные места, чем окружение Сенной площади. Выйдя из метро на станции «Достоевская» и поворачивая в сторону своего дома на Загородном проспекте, Ирэна Дмитриевна приложила немало усилий, чтобы не оглянуться на Владимирский проспект и станцию «Владимирская», где за Кузнечным рынком просматривался угол дома с самой известной квартирой, а ныне музеем Фёдора Михайловича. «Хорошо ещё, что гоголевская шинель не привиделась. Отличное было бы дополнение к забытому пальто», – мельком подумала Ирэна Дмитриевна, после чего переключилась на прозаические мысли об ужине, голодном муже, телевизоре, здоровом сне и о закрытом до завтра музее, в котором за ночь ничего не должно случиться. Зайдя в ближайший продовольственный магазин и купив всё, что нужно, она выбросила из головы все странности и недоразумения прошедшего дня.

Вечер понедельника прошёл как-то незаметно. Ирэна Дмитриевна мирно поужинала в компании мужа, Игоря Всеволодовича. Они немного почитали каждый в своём уголке мягкого дивана, над которым ненавязчиво испускали приглушённый свет бра-близнецы. Потом Игорь Всеволодович сделал попытку включить телевизор, но ничего интересного для себя не нашёл ни на одном канале. Он поднялся, слегка потянулся, расправляя плечи, и пошёл в кухню ставить на плиту чайник, чтобы по обретённой ещё в юности привычке выпить чашечку свежего чая перед сном. Бодрящий напиток почему-то действовал на него если не как снотворное, то по меньшей мере как успокоительное. Ирэна Дмитриевна, оторвав взгляд от книги, залюбовалась мужем. Он и на исходе шестого десятка сохранял стройность, ходил с прямой спиной, обладал ещё достаточно густыми волосами с едва заметными залысинками надо лбом, холил аккуратную бородку и в глазах жены внешним видом напоминал Ивана Сергеевича Тургенева, разве что выражение лица у него было повеселее. Проводив Игоря Всеволодовича любящим взглядом, Ирэна Дмитриевна вернулась к чтению. Она не разделяла его пристрастие к ночным чаепитиям.

Уже засыпая, Ирэна Дмитриевна вдруг вспомнила о своей прогулке.

– Игорь, а ты помнишь Аркадия на Львином мостике? Игорь?

Но Игорь Всеволодович не ответил. Ирэна Дмитриевна прислушалась к его дыханию, полежала немного, думая об ушедшей юности, и тоже погрузилась в сон.

Виделось ей чёрное пальто, под воротником обмотанное шарфом, которое прогуливалось под руку с шинелью туда-сюда по Львиному мостику. Как это получалось, что гардероб передвигался сам по себе, не имея даже ног, ничуть не удивляло Ирэну Дмитриевну. Она наблюдала за происходящим словно бы немного сверху. Белые львы кивали в такт движениям гуляющих, отчего мостик начинал покачиваться. Вдруг откуда-то возникла Алла Леонардов-на, погрозила львам пальцем, пискнула: «Не сметь ходить по выставке!» – а потом сардонически захохотала голосом Николая. Ирэна Дмитриевна решила, что в данном вопросе она солидарна с Аллой Леонардовной. А потом всё заволокло бледно-голубым туманом, и наступило утро. Сон Ирэне Дмитриевне не запомнился, но оставил непонятное щемящее чувство потери чего-то, может быть и незначительного, но милого сердцу.

Глава третья

Илларион и красный нос

Вторник. Этот день недели, как правило, ничем не выделяется, никаких путных примет с ним не связано, кроме, пожалуй, той, что утверждает, будто во вторник хорошо с кем-то знакомиться. Единственное, чем он ещё может быть примечателен, так это более энергичным по отношению к понедельнику вхождением в трудовую колею.

Для Ирэны Дмитриевны примета, какой бы незначительной она ни была, всё-таки проявила себя уже утром. Правда, Ирэна Дмитриевна думать не думала, что заурядное событие, приключившееся с ней по дороге на работу, будет иметь какие-либо последствия. А случилась сущая ерунда. В вагоне метро ей наступили на ногу. От души. Оставив на свежеотполированном полусапожке грязный след. Ирэне Дмитриевне было не столько больно, хотя досталось, как говорится, именно больной мозоли, сколько обидно за пострадавшую обувь. Она ойкнула и буркнула что-то вроде: «Осторожнее, юноша!» Осквернившего чистоту обуви молодого мужчину юношей можно было назвать с натяжкой, но в данный момент Ирэне Дмитриевне подвернулось на язык именно это слово. Может, её бурчание осталось бы без ответа, но мужчина среагировал на обращение, которое уже давно с собой не соотносил. Образ и возраст стоявшей рядом тётки напомнили ему о матери, которую он никогда, ни при каких обстоятельствах не смог бы обидеть, разве что невольно, поэтому он не только извинился, но и, поддавшись неведомому порыву, протянул тётке свою визитную карточку со словами: «Обращайтесь, если возникнут технические трудности». В это время поезд остановился, мужчина вышел, а Ирэна Дмитриевна поехала дальше, недоумевая, какие технические трудности могут заставить её позвонить совершенно постороннему человеку. Визитную карточку она, даже не поинтересовавшись, что там написано, просто сунула в карман пальто и сразу о ней забыла. Будущее вскоре показало, что примета работает, даже если участникам событий об этом факте не известно.

Вхождение в трудовой режим началось бодрой встречей со страдающей Ниной Михайловной, которая явилась в директорский кабинет с докладом, как она выразилась, об исправлении недочётов в работе по приёму произведений на временное хранение. Оное исправление состояло в намерении немедленно вернуть владельцу «Осеннее пальто» и предпринятых прошлым вечером шагах в данном направлении. Казённая речь, исполненная дрожащим голосом, не породила у Ирэны Дмитриевны ничего, кроме досады. Она прекрасно знала о деловых качествах заведующей отделом учёта, была уверена, что, фигурально выражаясь, все конюшни будут вычищены идеально, не нуждалась в лишних отчётах, поэтому постаралась выпроводить Нину Михайловну на рабочее место. Но не так-то легко это было сделать. Нина Михайловна, невзирая сначала на намёки, а потом и на прямые указания, стояла и нудила о создавшемся положении в её департаменте и не зависящих от неё обстоятельствах, пока не иссякла вся мало-мальски важная информация. Отключившись от докуки в лице Нины Михайловны, Ирэна Дмитриевна думала о том, что слово «пальто» начинает занимать неоправданно важное место в её жизни. Наконец выговорившаяся заведующая, не забыв получить одобрение своим действиям, покинула кабинет. Как только за ней закрылась дверь, раздался телефонный звонок, и рабочий вторник во весь опор понёсся вперёд, обрастая всевозможными занятиями и разговорами. К обеду поток дел несколько утих, позволив Ирэне Дмитриевне передохнуть перед новым рывком.

После обеденного перерыва в кабинет директора заглянула Ольга Борисовна. Сухощавая блондинка двадцати восьми лет, она обладала богемной внешностью, несколько нервическим складом характера и в то же время гипертрофированной деловой ответственностью. Одевалась она по настроению: могла иной раз прийти на работу в строгом, мужского кроя брючном костюме с галстуком, а в другой раз – в легкомысленном платье из марлёвки по моде конца семидесятых годов прошлого века или в толстовке и рваных джинсах. Некоторые коллеги женского пола завистливо перешёптывались за её спиной, недоумевая, где она берёт свои наряды, да ещё в таком количестве. Сегодня она была одета в скромное серое шерстяное платье, стянутое на талии широким чёрным поясом с огромной серебристой пряжкой.

– Ирэна Дмитриевна, простите, что отвлекаю, но мне кажется, что это важно, – начала свою речь Ольга Борисовна.

– Слушаю вас, – откликнулась директриса. – Говорите скорее, у меня сейчас каждая минута на счету.

Ольга Борисовна немного замялась, но всё же продолжила:

– Я сейчас обходила экспозицию… На третьем этаже кое-что не в порядке. Смотрители клянутся, что ещё утром такого не было.

– Что не в порядке? В каком смысле?

– Простите, Ирэна Дмитриевна, но может быть, мы сходим вместе на третий этаж? Я лучше покажу.

С учётом вчерашнего предложение несколько насторожило Ирэну Дмитриевну, но она, загруженная работой, не стала доискиваться причин этой настороженности, вздохнула и последовала за хранительницей.

Зал третьего этажа представлял собой большое двухъярусное помещение с красивой лестницей в центре. Из высоких стрельчатых окон с витражными вставками в верхней части и металлическими ставнями открывался вид на излучину канала Грибоедова. Ирэна Дмитриевна задержалась около одного из них, любуясь городской перспективой. Ольга Борисовна, ушедшая вперёд, обернулась и состроила недовольную мину – в такой момент отвлекаться на какой-то пейзаж. Ирэна Дмитриевна почувствовала раздражение подчинённой и, делать нечего, прервала приятный процесс созерцания красоты. Там, куда проследовали дамы, находился раздел экспозиции, посвящённый философской теме зеркал в живописи двадцатого века.

– Посмотрите сюда, – сказала Ольга Борисовна и указала на одну из картин.

– Я ничего особенного не вижу, – констатировала Ирэна Дмитриевна. – Объясните, пожалуйста.

– Как же так, – Ольга Борисовна явно досадовала на непонятливую директрису. – Вот здесь, посмотрите на его нос.

Ирэна Дмитриевна честно присмотрелась. Картина представляла собой фантазию в духе психоделики. Некий человек сидел перед зеркалом у открытого окна, стёкла которого, находясь друг против друга, образовывали своеобразный коридор отражений. В этом «коридоре» многократно повторялось воспроизведение постепенно изменявшегося от чистого юного до обезображенного дряхлостью лица неизвестного мужчины. Называлось творение «Нарциссизм». «Жутковатое, конечно, зрелище. И фамилия автора соответствующая. Аидов», – подумала Ирэна Дмитриевна, пытаясь разглядеть, что же было не так с носом этого неприятного персонажа.

– Который из носов вы имеете в виду? – в конце концов поинтересовалась она у хранительницы.

– Главный. Молодой. Тот, который в зеркале, а не в стёклах. Посмотрите, он стал красным. Посмотрите, как будто насморк у него, что ли.