Сущность

Александр по-прежнему крепко спал, уронив голову на руль автомобиля. Он не видел, как маленькая фигурка прошмыгнула обратно, вошла в подъезд и скрылась за дверью.

Амвросий приехал в монастырь ближе к полуночи и сразу же отправился в монастырскую библиотеку, осторожно ступая по тёмному пустому коридору, стараясь не шуметь. Хотя у него были ключи, выданные самим отцом игуменом, монах опасался, что тот рассердится, если увидит его здесь в столь поздний час. Быстро включив компьютер и набрав код доступа, Амвросий начал писать, иногда надолго останавливаясь, чтобы подобрать нужные слова. Человек, на совет и помощь которого он надеялся, был католиком. Амвросий узнал о нём случайно, когда в монастыре появился доступ в интернет. Тогда он получил возможность изредка смотреть в реальный мир с его помощью. С любопытством и затаённой тоской разглядывал он фотографии разных мест, городов и людей, вспоминая свои юношеские мечты о путешествиях. Как-то наткнулся на статью о католическом священнике-экзорцисте и с интересом прочёл о нем. С фотографии на него смотрел седой человек с внимательным умным взглядом. Амвросий узнал о том, что тот совершил несколько тысяч обрядов над одержимыми, не отказываясь приехать в самые дальние уголки света, чтобы помочь простым людям. Монах решился и написал ему письмо, с выражением восхищения, не особо надеясь получить ответ. Но, к его удивлению, отец Иоанн ответил, между ними завязалась дружеская переписка. Несмотря на разницу культур и церковных догматов, они почувствовали между собой нечто общее, какое-то незримое родство душ. Отец Иоанн проникся симпатией к молодому православному монаху, интересовался его делами и писал о своих.

Сейчас Амвросий спрашивал у священника, сталкивался ли он с чем -то подобным. Может ли душа убийцы завладеть душой ребёнка? «Если бы я мог сказать ему – что видел своим странным внутренним зрением. Но он не знает об этой моей особенности. Даже если признаюсь сейчас, боюсь, что он не поверит. Решит, что я сошёл с ума. Или подумает, что в мою душу тоже вселился бес… Хотя, возможно, это на самом деле так», – отец Амвросий судорожно вздохнул и поморщился, снова услышав в голове мерзкий голос: – «Ты наш – наш – наш…». Он прикрыл веки, и начал молиться: – «Эта девочка будет последней, кому я попытаюсь помочь. Обещаю, о Господь мой, дай мне сил…». Он дописал письмо, перевёл курсор на кнопку «отправить». Вздохнул, надавив пальцем на клавишу мыши. Теперь оставалось только ждать. Он знал, что отец Иоанн сильно сдал за последние пару лет. Он уже не ездил далеко, но старался каждый день просматривать почту и не задерживаться с ответными письмами.

Амвросий вышел из здания библиотеки, направился через освещённый неровным светом фонарей монастырский двор к братскому корпусу. В своей небольшой келье встал на колени и принялся горячо молиться, умоляя Господа помочь ему в борьбе с тем злом, что он увидел сегодня, дать ему сил, укрепить веру. Видение странной сущности снова и снова всплывало перед глазами. Амвросий задыхался от образа отвратительного тёмного сгустка, опутавшего своими щупальцами маленькое тельце ребёнка, словно спрут. Тошнотворный запах стоял в носу. Амвросий каждой клеточкой своего тела чувствовал ненависть, что излучала сущность. От этого слабели ноги, испарина выступала на лбу, слова молитвы застревали в горле. Монах настойчиво отгонял от себя эти видения, стараясь полностью погрузиться в размеренный напевный текст молитвы. Наконец ему это удалось – тёмное пятно перед глазами исчезло, он почувствовал себя лучше. Но где-то глубоко внутри себя ощущал сомнения. И страх. Амвросий первый раз в жизни боялся того, что видел своим необычным зрением. До судорог боялся. Но упрямо не хотел признаваться в этом самому себе…

Фёдор в эту ночь тоже долго не мог уснуть. Воспоминания, которые он так старательно прятал в самом дальнем уголке своей души, нахлынули на послушника. Он пытался представить лицо отца, но не мог. Его черты дрожали и расплывались перед глазами. «Я забыл. Совсем забыл его глаза, улыбку…» – с грустью понял Фёдор и зажмурился от внезапно всплывшего, как на телеэкране, образа мачехи. Холодный взгляд светлых глаз, тонкая ниточка бровей над высокими выпуклыми веками, ярко напомаженные неулыбчивые губы – такой он увидел её впервые. «Сынок, это тётя Оля. Она давно хотела познакомиться с тобой. Надеюсь, вы подружитесь», – мягкий голос отца. Фёдор услышал шелест платья, задохнулся от приторно-сладкого запаха духов. «Здравствуй, Федя. Ну, дай руку. Вот так. Молодец…» – горячая ладонь больно стиснула его руку, – «Мы подружимся, вот увидишь». Фёдор не помнил, что случилось дальше. Кажется, после они куда-то пошли вместе – мачеха, отец и он. В кино или парк. Ещё он почему-то чётко запомнил рисунок на светлом платье тёти Оли – синие колокольчики с зелёными стебельками. Мачеха любила наряжаться, у неё всегда было много красивых платьев. «Удивительная штука – память. Почему я не могу увидеть лицо того, кого любил больше всех на свете, но мой мозг зачем-то хранит эти бессмысленные колокольчики и чужое лицо мачехи, словно я видел их вчера», – Фёдор горестно вздохнул, покачал головой. «Что было бы, если я устроил скандал в тот день, не захотел знакомиться с мачехой? Ведь она совсем не понравилась мне тогда. Может быть, отец послушал меня и не женился на ней? И Анжела не поехала бы со мной в деревню тем летом. Эх, если можно было вернуться обратно…» Перед глазами стояли тёмные тоннели заброшенной шахты. Свёрток, мелькнувший в свете его фонарика:

–Ого! Смотри, Анжелка! Там, в стене – это точно клад! – восхищённо прошептал он, беззаботный четырнадцатилетний мальчишка.

– Пиратские сокровища? – радостно воскликнул рядом тонкий голосок сестры.

– Откуда здесь пираты, глупышка! – усмехнулся Фёдор. – Разве что сухопутные…

– Доставай быстрей, посмотрим, что там, – нетерпеливо подпрыгивала Анжела, пытаясь дотянуться до свёртка.

– Подожди, сейчас достану….

Фёдор снова горько вздохнул, лицо болезненно скривилось. Хотелось закричать самому себе через толщу времени: – «Не смей! Не доставай свёрток!» Если бы он просто не заметил его тогда и прошёл мимо этой проклятой книги, она не наделала бы столько бед. Года через два шахту затопили, и уже никто никогда не смог бы найти её. Если бы не он, Фёдор. «Я виноват, виноват во всём. Только я один. Господь мой, дай мне сил…» -со слезами на глазах он шептал слова молитвы, когда другое воспоминание яркой вспышкой промелькнуло перед ним. В тот день Анжела прибежала из школы непривычно оживлённая, запыхавшаяся, что-то громко уронила в коридоре. Обычно она входила домой тихо, как мышка, чтобы не услышала Ольга. Фёдор удивлённо выглянул из комнаты:

– Чего шумишь, мелкая?

– У меня сегодня день рождения. Мне уже восемь, – исподлобья застенчиво глядя на Фёдора, сообщила девочка и несмело улыбнулась. – Меня поздравили в школе. Смотри, что подарили, – она протянула ему детскую книжку со сказками в тонком бумажном переплёте, с яркими разноцветными картинками.

– Здорово. Поздравляю, – протянул Фёдор. – Будем пить лимонад и торт есть? Слушай, а я и не знал, когда у тебя день рождения. Почему раньше не отмечали?

Его вопрос повис в воздухе. Анжела растерянно заморгала. Послышался стук шагов, на пороге своей комнаты появилась мачеха. Фёдор быстро спрятался за дверью, продолжая подсматривать в щель.

– Чему это ты так радуешься, а? Что за праздник у нас? – резко спросила мачеха у застывшей с книжкой в руках дочери.

Уголки губ Анжелы поползли вниз, на лице не осталось и следа улыбки и того радостно оживления, что видел минуту назад Фёдор. Девочка опустила глаза вниз, еле слышно проговорила:

– У меня сегодня день рождения, мама. Мне уже восемь лет. Учительница подарила мне эту книжку, и…

– Что ты там бурчишь? День рождения? У тебя? – грубо оборвала мачеха, презрительно кривя губы. Анжела молча стояла, не поднимая взгляд.

Фёдор догадался, что его сводной сестре сейчас опять влетит, по задрожавшему от гнева голосу мачехи, её потемневшим от ярости глазам. Он только не понимал – за что, изумлённо приоткрыв рот и вцепившись в дверную ручку обеими руками. «Может, Анжелка наврала, что у неё день рождения? Из-за этого тетя Оля так злится?» – соображал он.

– Предлагаешь мне радоваться? – выкрикнула мачеха. Шагнула к дочери, резко дёрнула её за подбородок вверх, наотмашь хлестнула ладонью по лицу.

– Что башку повесила? В глаза мне смотри! И слушай внимательно… – процедила она, наклоняясь над дочерью, в бешенстве снова и снова дёргая её за подбородок, словно пытаясь оторвать ей голову. По щекам Анжелы текли слёзы, она вздрагивала всем телом и тоненько поскуливала. – Не смей ныть! – мачеха снова хлестнула по лицу дочери. – Ты мне всю жизнь испортила своим днём рождения, тварь. Да лучше бы я сделала аборт, чем столько мучиться. В детдом надо было сдать тебя. Кстати, ещё не поздно. Поняла? Не желаю в своём доме слышать ничего про твой день рожденья. Праздник, тоже мне. Хватит тебе того, что я кормлю тебя, одеваю, терплю твоё присутствие, крыса мелкая. Только за это ты должна быть мне благодарна! Другая на моём месте убила бы тебя ещё в утробе, ясно? – мачеха выдернула из рук дочери книжку, подаренную учительницей, разорвала надвое, швырнула обрывки в мокрое от слёз лицо девочки. – А теперь иди к себе, учи уроки. Чтобы я тебя не видела сегодня. День рождения у неё, посмотрите!

Мачеха повернулась и ушла к себе, громко хлопнув дверью. Анжела присела на корточки, дрожащими руками собрала обрывки книги. Тихо пошла в свою комнату, опустив голову и втянув её в плечи, как маленькая старушка. Она прошла мимо двери, за которой прятался Фёдор, он на секунду увидел прямо перед собой её заплаканное, красное от пощёчин лицо. В нём было столько недетского горя и отчаянья… Фёдора охватила острая жалость, сердце больно сдавило. «Как же так? Но это же несправедливо! Анжелка ничего плохого не сделала… За что её побила Ольга? Мерзкая тётка…» – он сжимал кулаки в бессильном гневе. Фёдор решил пойти к Анжеле, как-то утешить. В этот момент он ненавидел свою мачеху. Но тут дворовые друзья – мальчишки позвали его на улицу погулять и вскоре он совсем забыл об Анжеле. О том, что хотел зайти к ней – сказать, что она ни в чём не виновата. Что он сочувствует. Глупый бессердечный мальчишка. Запоздалое раскаяние рвало сердце.

Фёдору вспомнилось другое выражение лица сестры, уже после того, как они нашли книгу. Прищуренные глаза, глядевшие на всех с выражением тайного превосходства, презрительно искривлённый рот. «Что же скрывалось в этой дьявольской книге? – в который раз пытался понять Фёдор. – И что происходит с дочерью Леры – Алисой? Ужасные рисунки… Как на тех картинках… А взгляд? Что-то страшное, чёрное, как сама ночь, смотрит оттуда…» Фёдор вдруг почувствовал себя так, словно его вытолкнули из тёплого надёжного убежища под ледяной дождь и пронизывающий насквозь ветер, срывающий с послушника одежду. И вот он стоит – обнажённый, беззащитный, перед чем-то неумолимым и безжалостным, как смерть. Фёдору стало страшно и горько оттого, что он впервые за долгое время не чувствует Благодати Божией. Он встал на колени, принялся молиться ещё усерднее, теребя дрожащими пальцами чётки.

В памяти возникло ещё одно лицо – маленькой двухлетней девочки, первой жертвы Анжелы. Её искали дольше всех остальных пропавших детей, ещё надеясь найти живой. Фотографиями светловолосой малышки был оклеен весь город. Её доверчивые глаза смотрели прямо в душу, как будто спрашивая Фёдора: – «Почему это случилось со мной, за что мне была уготована столь страшная участь?»

– Я не знаю. Не знаю ответа. Прости меня, милая… – одними губами шептал Фёдор.

Слёзы текли по щекам, но он не чувствовал их, стоя на коленях в предрассветной тьме, повторяя слова молитв пересохшими губами. Только под утро послушник забылся беспокойным сном, ворочаясь и вздрагивая на узкой жёсткой кровати.

Лера проснулась от настойчивого звонка мобильного. Ужасно болела голова, глаза никак не желали открываться. Наконец она сделала над собой усилие, разлепив непослушные веки, нащупала рукой и поднесла к глазам замолчавший телефон. Часы на нём показывали десять утра. В журнале звонков оказалось четыре пропущенных от Фёдора. Лера толкнула сопевшую рядом Катерину:

– Кать, ты на работу проспала.

Сестра заворочалась, сонно пробурчала.

– А сколько времени? Голова болит…

Узнав о том, что уже десять, Катя, охая и вздыхая, сползла с кровати. Начала собираться на работу, причитая со слезами в голосе:

– Как же так? Я забыла завести будильник, вот растяпа. Меня уволят, Лера…

– Кать, не паникуй, не уволят. Ты же на хорошем счету, напишешь объяснительную, – страдальчески искривив лицо, простонала Лера, держась за голову.

Звонок телефона вонзился в мозг, как раскалённая игла.

– Алло? – прошептала Лера в трубку.

Звонил Фёдор, его бодрый голос казался оглушительным, Лера отодвинула руку с телефоном подальше от уха.

– Алло, Лера, я договорился с человеком. Он отвезёт вас к Амвросию, в три часа дня. Будьте готовы к этому времени. Постарайтесь как-то уговорить дочь. Алло, вы меня слышите?

– Да, слышу. Фёдор, я не знаю… Алисе вчера стало лучше, может быть пока не надо? – с сомнением прошептала она в трубку, вспоминая вчерашний вечер.

– Вы не понимаете… Отец Амвросий сказал, что её нужно привезти в монастырь на отчитку срочно. Если вы хотите помочь своей дочери, это необходимо. Одержимые бывают очень хитры и могут притворяться, помните об этом.

– Хорошо, я сейчас решу и перезвоню вам, Фёдор.

Лера встала с кровати. Голова кружилась и гудела, как будто с похмелья. Она не понимала, что с ней. У Кати тоже всё валилось из рук, она с трудом собралась и стояла у двери, держась за голову.

– Боже мой, мне так плохо. У тебя есть таблетка от головы?

Лера кивнула, вышла в коридор, покопалась в сумке, достала пластиковый блистер. Пошатываясь, отправилась на кухню за водой.

– Давай две, – хриплым голосом попросила Катя. Лера тоже последовала её примеру, проглотив две белые продолговатые пилюли.

Сестра ушла, захлопнув дверь, а Лера снова открыла сумку, начала искать то, что не увидела там в первый раз. Она точно знала, что вчера в боковом кармашке лежали две коробочки – с обезболивающими таблетками и снотворным. У неё частенько болела голова, она тяжело засыпала, поэтому всегда держала при себе нужные лекарства. Лера в недоумении перерыла сумку, затем раздражённо перевернула вверх дном. Всё содержимое с лёгким стуком и бренчанием рассыпалось по полу. Помада, пудреница, ручки, салфетки, чеки, ещё множество мелочей и разного хлама. Таблеток снотворного не было. Лера сгребла всё обратно в сумку. Попыталась подтолкнуть неповоротливые мысли в сонной голове, еле ползущие, словно многотонный каток. Внезапно она вспомнила чай, налитый дочерью вечером, после которого сразу уснула. Смутные подозрения зашевелились в душе. Лера зашла в кухню, заглянула в полупустое мусорное ведро. Сверху валялись какие-то слипшиеся мокрые бумажки, пакетики от чая, больше ничего нельзя было разглядеть. Она взяла ведро и высыпала мусор на пол. На самом дне лежала пустая упаковка от таблеток снотворного… Ноги внезапно ослабли, она обессиленно опустилась на табуретку. «Так вот почему нам с Катей так плохо сегодня» – наконец поняла она. «Но зачем, зачем Алиса это сделала? – со страхом подумала Лера. По спине пробежал холодок. – И почему так долго спит? Она никогда не вставала так поздно. С ней что-то случилось? Господи, только не это…» – Лера в панике вскочила, опрокинув табуретку, устремилась к двери комнаты. Взялась за ручку и вдруг услышала оттуда знакомое гортанное пение, от которого острыми ледяными иглами прошило низ живота. Резко распахнула дверь. Увидела дочь, стоящую к ней спиной возле дивана, с раскинутыми, приподнятыми вверх, как у дирижёра руками. Алиса пела, точнее, выла на незнакомом языке грубым утробным басом. Лера шагнула ближе. На диване перед Алисой были рассажены, как в зрительном зале, игрушки. Старые, ещё Лерины и Катины, которые она бережно хранила. Пара кукол, большой коричневый мишка без уха, разноцветные мягкие собачки, кошечки, свинки. Похоже, Алиса собрала их по всей квартире. Лера присмотрелась и отшатнулась, крик застрял в горле. На месте игрушечных глаз зияли дыры. Рты перечёркнуты чем-то чёрным так, как будто зашиты. Лера наступила на что-то твёрдое и бросила взгляд на пол – там валялся чёрный маркер без колпачка. Дочь внезапно повернулась, уставилась на неё чернильными лужами глазниц.

– Так ведь лучше, правда, мамочка? – с издёвкой прогудел незнакомый гортанный голос изо рта дочери.

– Боже мой… Кто ты, и что тебе нужно? – сдавленным голосом спросила Лера.

От чёрного взгляда перехватило дыхание, сердце сжалось, словно она заглянула в тёмный глубокий тоннель, таящий в себе нечто ужасное. То, что снится порой в самых глубоких предутренних снах, о чём не хочется вспоминать днём.

– Скоро ты всё узна-а-аешь. – протяжно пропело существо в теле Алисы.

– Анжела… Так тебя зовут? Зачем ты это делаешь? Для чего тебе моя дочь? – дрожащим голосом продолжала Лера, чувствуя, как на голове шевелятся волосы от устремлённого ей в лицо взгляда.

– Ты о-о-че-е-ень любопытная, я же сказа-а-ала, ты всё узнаешь. Скоро-о-о, – не меняя тональности протянуло то, что было в теле дочери.

– Я хочу поговорить с Алисой. – настойчиво произнесла Лера. – Дай мне увидеть её.

По лицу девочки пробежала судорога. Видно было, что в ней происходит какая-то внутренняя борьба. Чернота в глазах побледнела, они постепенно снова обрели прежний цвет и умоляюще посмотрели на Леру. Бледные губы еле слышно прошептали:

– Мама, не зли Анжелу, пожалуйста. Ей это не нравится. Или я не смогу защитить тебя. Прости. Мне тяжело удерживать её, я сейчас уйду, – голова дочери тряслась от внутреннего усилия, словно она в самом деле держит что-то тяжёлое изо всех сил.

– Доченька, мы сегодня должны поехать в одно место. Прошу тебя, так нужно. Постарайся уговорить… – Лера запнулась. – Её…

– Хорошо, я постараюсь, мам, – сквозь зубы проговорила Алиса, подёргивая головой и плечами, как от нервного тика.

Глаза дочери вновь стали стремительно чернеть, она затряслась, словно в эпилептическом припадке. Лера ощутила, что пол под ногами дрожит, как палуба судна. Вибрация волнами разливалась по комнате, а её источником была маленькая хрупкая фигурка дочери возле дивана. Дрожали и звенели стёкла в оконных рамах, с потолка осыпалась штукатурка. Ледяной вихрь пронёсся по комнате, закружился вокруг Алисы, разметав светлые волосы вокруг страшного чужого лица. Дочь вскинула руки резким жестом, завыла грубым голосом:

У-уйди-и-и.

Поток холодного воздуха ударил в грудь с такой силой, что на секунду перекрыл дыхание. Леру вытолкнуло за порог. Дверь с грохотом захлопнулась перед глазами. Она попятилась на кухню, в панике схватила телефон, дрожащими пальцами стала давить на кнопки. Номер Фёдора ответил длинными бесстрастными гудками. «Возьми трубку, прошу!» – мысленно взмолилась она. Наконец, после минутного ожидания, показавшегося невероятно долгим, монах ответил. Лера горячо зашептала в трубку:

– Фёдор, простите, вы были правы. Всё стало только хуже. Я даже не знаю, удастся ли нам увезти её.

– Хорошо, мы подъедем в три. Всё остальное решим на месте. Водитель знает о том, что девочка одержима и сможет помочь. Но всё же попробуйте уговорить…

Лере оставалось только ждать. Она в смятении ходила по комнате из угла в угол, с нетерпением поглядывая на часы, со страхом прислушиваясь к тому, что происходит в соседней комнате. Оттуда по-прежнему раздавался звук грубого гортанного голоса, тянувшего то ли песнь, то ли молитву на незнакомом языке, от которого зудело в ушах, а по спине ползли колючие мурашки.

Глава 11 Экзорцист

Отец Иоанн получил сегодня это странное письмо от православного священника из далёкой России и раз за разом перечитывал его. Густые седые брови хмуро нависли над небольшими цепкими глазами цвета тёмного янтаря. Он устало склонил голову на руку, задумчиво потёр указательным пальцем высокий лоб, изрытый глубокими траншеями морщин. Иоанн всегда искренне радовался этим письмам. Ему казалось, что молодой православный монах, отправляющий их, очень близок ему по духу, несмотря на принадлежность к другой ветви христианства. Они оба проводили обряды экзорцизма, каждый по-своему, но занимались, в общем-то, одним и тем же богоугодным делом. Отцу Иоанну было уже за семьдесят, он многое повидал на своём веку. Но то, о чём писал отец Амвросий, казалось странным, неправдоподобным. «Возможно, волновался и немного преувеличил, неправильно подобрал, или не совсем удачно перевёл некоторые слова». Хотя в предыдущих письмах монах показал себя человеком образованным, свободно объясняющемся на чужом языке. «Просит совета… Но что могу подсказать ему я, находясь в тысячах километров? Возможно, увидев ребёнка, смог бы…»

Иоанн смотрел на светящийся экран монитора, но мысли его были далеко… Отец Амвросий очень удивился бы, узнав о том, что католик-экзорцист тоже наделён от рождения странными способностями, только немного иными. Амвросий обладал необычным зрением, а Иоанн мог чувствовать и слышать бесов в людях. Ладони сразу начинало покалывать иголочками, а в голове раздавался гул, похожий на отдалённое жужжание тысяч насекомых. Отец Иоанн прошёл долгий путь, пока наконец догадался, каким даром наделил его господь, понял своё предназначение. Он не терзался сомнениями, как Амвросий, а со всей страстью, присущей его натуре, отдался важному и нужному, на его взгляд, делу. Он занимался экзорцизмом уже более сорока лет. Также, как и Амвросий, Иоанн всегда точно знал, что сущность покинула человека, по стихшему гулу в голове. Может быть, оттого у него было столько последователей и учеников. Даже сам Папа благословил его. Только однажды за свою долгую жизнь он столкнулся с чем-то странным, чему не находил объяснения. Это не было похоже на все остальные случаи. Тогда он не смог справиться.... Давно. Лет пятнадцать назад. Родители совсем юной девушки, набожные католики, обратились к нему в отчаянии и страхе за дочь, которая менялась на глазах, умоляя приехать в маленький городок на севере Италии.

Иоанн ещё только приближался к небольшому двухэтажному дому на узкой тенистой улочке, когда почувствовал странный звук в голове, совершенно не похожий на то, что доводилось ему слышать прежде. Точно скрежет сотен напильников. А ладони охватил нестерпимый болезненный зуд, словно под кожей зашевелились прожорливые червяки, грызущие плоть. Хрупкая девушка с большим выпирающим животом неподвижно лежала, привязанная к кровати за руки и ноги. Спутанные тёмные волосы закрывали лицо. Казалось, что она спит.

– Зачем вы привязали её? – спросил отец Иоанн, морщась от жестяного звука в голове, распиливающего мозг на мелкие кусочки, с трудом удерживаясь от жгучего желания впиться ногтями и зубами в зудящие ладони.

– Она раздирает себе кожу до крови, святой отец, – тихо ответила мать девушки. – Нам приходится это делать для её же блага. И ничего не ест уже несколько дней.

– А живот? Она беременна? – резко спросил отец Иоанн.

– Нет. Её осматривал доктор, он сказал, что беременность ложная. Но она… Наша несчастная дочь думает, что у неё там, внутри, кто-то… Или что– то есть. Нечто ужасное. Дьявольское… Мать всхлипнула и перекрестилась.

Девушка вдруг резко повернула голову и впилась взглядом в лицо священника. Её выпуклые тёмные глаза с покрасневшим белками и припухшими веками умоляли спасти, избавить от страданий. Она застонала и стала извиваться всем телом, пытаясь освободиться от пут.

– Я его чувствую, он скребёт меня там, внутри, своими когтями. Помогите, – хрипела она в изнеможении.

– Когда это началось? – спросил отец Иоанн, усаживаясь на низкую скамеечку возле кровати больной, сочувственно глядя на её измученное лицо.

Отец и мать переглянулись, и мужчина неуверенно произнёс:

– Мы думаем, виновата эта поездка… У Софии есть жених. Вернее, был. Они были помолвлены, но поссорились во время путешествия. Они оба увлекались древностями, всякими таинственными мистическим достопримечательностями. Были в Румынии – в Трансильвании, в Английском Стоунхендже, в Ньюгрейндже – это в Ирландии. И вот там что-то произошло, и они поссорились. Дочь ничего не рассказывала – только плакала. Мы сначала думали, что она так тяжело переживает разрыв с женихом и пытались как-то утешить, но не хотели сильно досаждать ей. Только молились за её душу. Но вскоре стало понятно, что с Софией что-то не так. Она начала меняться. И её живот стал расти…

– Мы водили её по врачам, – заговорила женщина, с мольбой глядя ему в лицо большими слезящимися глазами. – Но все только разводят руками. Её матка пуста, это подтвердил ультразвук, но живот растёт, и моя несчастная девочка сходит с ума… Говорит, что в ней поселился дьявол. Святой отец, умоляю вас, сделайте что-нибудь. Спасите нашу дочь… – её голос прервался, она всхлипнула и отвернулась.