скачать книгу бесплатно
– Поскольку свинтить у меня не получится, сосредоточусь на расширении горизонтов.
– Русские… Даже неплохо говоря по-английски, вы умудряетесь поставить собеседника в тупик. Проясни свою мысль, Майкл.
– Мой английский хорош. Некоторые даже рискнули назвать его отличным! – заявил Новиков. И откуда только дерзость взялась?
– Это так, – не стал спорить Чар, – Он на уровне. Но смысл слов, которые ты употребил, вызвал у меня вопросы.
– Все же яснее ясного! – оспорил Новиков по-русски. И услышал:
– Свинтить можно гайку, но контекст не тот. Не подходит. «Сосредоточиться на расширении горизонтов» можно, но не в твоем случае.
– Я имею в виду, что не устану выдвигать дополнительных условий… по ходу пьесы, так сказать. И буду требовать их выполнения. Имею право.
– О каких правах ты говоришь?
– За рулеткой… вчера…
– Это было три дня назад.
– Ни фига себе, – пробормотал Новиков по-русски. И даже присвистнуть удалось. Или это был непроизвольный свист из-за сломанных, как он догадывался, ребер?
– Твоё возвращение на родину откладывается, – вдруг заявил Чар.
– Э! Так не пойдет! Нарушаете договоренности! Как вам верить после этого?
– Тебе следует прийти в норму.
– Я в норме.
– Нет. Исполнители перестарались и будут наказаны.
– До глубины души тронут заботой, ваше темнейшейство, – с горькой усмешкой добавил Майкл по-русски. Приложил ладонь к ноющей груди и как смог продемонстрировал шутовской поклон. Затем показательно сунул два пальца в рот и так же демонстративно сплюнув на пол.
– О каких своих правах ты пытался сказать? – задал вопрос его собеседник, также показательно проигнорировав выходку Майкла.
– Моих правах? Ах да… Три дня назад ваши люди первыми нарушили правила игры… Они предоставили мне шанс отыграться, но забыли предупредить о том, что в случае проигрыша мой долг удвоится. Так я получил фору! – закончил он по-русски, чтобы проверить, насколько хорошо им владеет Чар. Поймет ли?
– Фору? Что это?
– Фо—ра, – по слогам произнес Новиков. И объяснил: – Это мой счастливый шанс на выдвижение… дополнительных условий… Требую увеличить их количество также вдвое. Не три, а шесть. Это будет справедливо.
– Для чего тебе столько? Ты рискуешь не дожить до исполнения и половины.
– У нас говорят: риск дело благородное… Так что пусть будут… На всякий случай. Ну что, по рукам?
– Ты мне нравишься.
– А это мимо правил! Ты… это… не балуй…
Чар расхохотался.
– Русские! Дерзость, находчивость, безрассудство, – заявил он, отсмеявшись, – Ценю эти качества. Вижу их в тебе. Не «сломайся», как некоторые из ваших. Не разочаруй меня.
– Таких повсюду достаточно. Национальность не причём. К слову, с таким вам было бы легче справиться.
– Я не ищу лёгких путей.
– Заметил… Почему выбор пал на меня?
– Мне нужно лицо из солидной семьи, имеющей вес в обществе.
– Имеющей вес… Не страшно, что этот самый вес поможет мне сорваться с крючка? – дерзко спросил Майкл.
– Оставь иллюзии. У тебя нет шансов.
– Почему? Или вес моей семьи в обществе не столь велик?
– Достаточен. Сорваться с крючка тебе помешает твой внутренний пес.
– Какой ещё пес?
– Пес, поселившийся в твоей голове, Майкл.
– Как это понимать?
– Понимай, как мою гарантию удержать тебя на крючке. Выздоравливай… Раб.
– Раб? Э нет, так не пойдет…
– Ты мой раб, Майкл. Я выкупил все твои долги. Теперь ты моя собственность. Таковой и останешься, пока не выплатишь все до последнего пенни. Смирись, – заявил Чар негромко, но медленно и четко проговорив каждое слово. И вышел из комнаты.
– Все хуже, чем я думал, – проговорил Михаил по-русски, когда за его хозяином закрылась дверь.
Настроение его снова устремилось к нулю. В груди слова заломило. Похоже, действие лекарства ослабло. После того разговора он впервые почувствовал себя загнанным в угол зверем.
Новиков выплыл из воспоминаний и провалился в сон. Его разбудило непонятное, но надоедливое тренькание. Разлепив веки, Михаил огляделся по сторонам. На прикроватной тумбочке надрывно «блеял» внутренний телефон «Империала».
– Господин Новиков, в холле вас ожидает сестра.
– Спасибо, – пренебрежительно кинул он, – Передайте ей: сейчас буду.
Кажется, ему удалось поспать. Он наконец почувствовал себя отдохнувшим и полным сил.
Глава 27 Близнецы
Михаил спускался по лестнице в холл «Империала» и размышлял.
«Похоже, в здесь я большую часть времени был Майклом Нови, – мысленно признал он, – Вошел в образ… Актер из погорелого театра блин… Иначе не объяснить того, что сотворил с собственной невестой. Теперь трудно ждать от нее доверия…»
Гнев и безрассудство, которым он предавался на протяжении всего уикенда, были в «натуре» Вильморта – его визитной карточкой. Сам Михаил всегда считал гнев бесполезной эмоцией и не прибегал к нему, даже когда другие способы добиться своего были исчерпаны. И от безрассудства в своем обычном, теперь уже былом состоянии, он всегда был далек.
«Мдаа… Далёк, если только был не под градусом», – мысленно шпильнул себя Новиков.
Раньше, при оценке любой ситуации, он выключал эмоции и руководствовался голым расчетом. Теперь же большую часть времени находился под каблуком у Вилморта – своего внутреннего зверя, как выразился Чар в вечер их памятного знакомства. А если уж быть совсем точным, то с тех пор Михаил вынужден был находиться под каблуком модных туфель самого Чара.
Издали уже слышался гул голосов. Он нарастал с каждым шагом Новикова.
Холл Базы отдыха с самого приезда вызвал у Михаила стойкое неприятие, потому что ассоциировался с гудящим муравейником, на который тот нечаянно наступил в детстве. Наступил и провалился в него по щиколотку. Провалился и был атакован воинственными мурашами.
«Незабываемое впечатление», – проговорил страдалец, припомнив, скольких трудов ему стоило избавиться от захватчиков.
Внутренний зверь Новикова взбунтовался сразу по приезду, еще на подходе к центральному входу Базы отдыха. Михаил помнил, насколько сильно тогда было его раздражение. Помнил и безрассудное желание схватить свою невесту в охапку и скрыться с ней от всех любопытных глаз. Но технической возможности тогда под рукой не оказалось: его «конь» ждал его дома. Однако Михаил был готов идти до столицы пешком, главное, чтобы с Катей, но она явно была тогда не расположена к подобному подвигу. Даже несмотря на то, что брести пришлось бы через Подмосковные леса, красотами которых всегда восхищалась.
«Пора решать, что делать, – продолжил рассуждать Михаил, – Может, просто сдаться на милость психиатров? Пусть исследуют чёртов феномен в моей башке. Или это не феномен вовсе, а банальная шиза?.. Да нет, не может быть… В роду шизиков нет… Тогда что это? Веществами не балуюсь… Спиртным теперь тоже… Последствия спазма сосудов? Что за следы были тогда у висков?.. Чар толком не объяснил… Стоит ли поговорить с отцом? А что? Он всё организует. В лучшем виде. Включая анонимность. Нет… Не вариант. Чар накажет. Он не будет бездействовать… Ладно. Пока удается скрывать. Понаблюдаем ещё…»
Лестница осталась позади. Новиков ступил в эпицентр «муравейника» и заметил Юлю, пробивающуюся сквозь толпу. Вокруг нее роем сновали отдыхающие. Они назойливо преграждали сестре путь, но ту так легко не возьмешь! Юла вошла в свой привычный режим с легкостью пролезть в любую щель и словно четырёхкрылая бабочка влетала в самую, мало-мальски пригодную, чтобы пробиться к цели. В данном случае – к брату, которого она уже заметила.
«Именно четырёхкрылая, – мысленно «проговорил» Новиков, – потому что двух в этой сутолоке ей было бы явно недостаточно». Нужно приложить минимум двойное усилие, чтобы пробраться сквозь стихийный затор у входа.
Плавно лавируя в этом нескончаемом потоке, систер аккуратно разводила его худенькими ручками—крылышками. «Крылышки» эти были закованы в защитный панцирь рукавов—фонариков оригинальной кожаной куртки в стиле авто—леди.
«Эх… Заразила ты меня, Катерина, своей манерой видеть мир», – отметил Михаил с легкойиронией. И мимолетно улыбнулся, вспомнив, как они с Катей гуляли по Москве, и она все видела совсем не так, как он.
«Смотри, какие снежинки, Миш! Крупные, лучистые. Они ведь живые! Видишь, как продуманно хороводы выписывают!»
«Продуманно? Вряд ли, – оспорил он тогда, – Не живые они, Катерина. Их ветер гонит, вот и выписывают».
«Верно заметил: гонит, – не сдавалась она, – Потому что он тоже живой».
«Какой бред, Катя!» – будто всерьез возмутился он тогда. А на самом деле стало интересно, как она разовьет свою мысль.
«Нет, не бред, Миш. Ветер, снежинки… то есть вода – это стихия. А стихия всегда живая. Она может быть доброй и тогда подгоняет эти мягкие пушинки легким ветерком, – рассуждала она, щелкая затвором фотокамеры, – А может разгневаться и превратить слабый ветерок в ураган, а снежинки – в колючие ледышки. И тогда нам несдобровать. Тебе странно это слышать, да? Дедушка называет это «ассоциативным мышлением»».
«Не странно. Непривычно. Но я постараюсь привыкнуть», – пообещал он ей тогда.
Выбравшись из «пробки», Юлия Новикова резво подлетела к брату и воскликнула:
– Уффф! Нифига себе, чё творится! Здесь что вся столица собралась? Чего такой недовольный? Вроде улыбнулся же. Думала, рад меня видеть.
– Рад, но ты опять опоздала.
– Даже не думай мораль мне читать, ок!
– И как с такой прыткостью ты вечно опаздывать умудряешься? – проворчал Михаил.
– Понеслось, – вздохнула Новикова—младшая. И тут же пошла в наступление: – Я ж парадокс! Сам же так меня так окрестил, помнишь? Один, и к тому ж сплошнооой! – пропела она, продолжая порхать вокруг него, разглядывая как картину и стряхивая невидимые пылинки с его плеч и груди. Вдруг взгляд ее зацепился за пластырь над его бровью и стал придирчиво—заинтересованным.
– Что с лицом? Почему расцарапано? А это что? – принялась она забрасывать его вопросами. И, встав на цыпочки, провела подушечкой пальца по пластырю.
– Оставь, – недовольно бросил Новиков и приподнял подбородок, чтобы не дотянулась.
– Я только одним глазком взгляну и налеплю снова, – не сдавалась систер, продолжая порхать на цыпочках и настырно тянуться к белой наклейке над бровью. И ведь дотянулась же!
– Нет, – снова бросил он и перехватил кисть ее руки ладонью.
– Да говорю ж, одним глазком только, Миииш! – капризно протянула она и выдернула руку из его захвата.
– Оставь, сказал!
– Так что с бровью и щекой?
– Неважно.
– Важно! Мама очень расстроится. Ну ты даешь, брателло! Два дня без присмотра – и вот! Ну дай же взглянуть! Я аккуратно. Честно—честно!
– Нет. И сколько раз тебе напоминать: не обращайся ко мне этим своим «брателло»! Уголовщиной попахивает?
– С чего это уголовщиной-то? – возмутилась Юля, сразу потеряв интерес к несчастному, на треть отлепленному от брови пластырю.
– С чего, с чего, – проворчал Новиков, с досадой прилепив к месту отлетевший конец пластыря. – С того.
– Ты чего с утра не в духе, Миш?
– С утра? Ты на время смотрела? – Новиков развернул сестру к стойке регистрации. Там красовался циферблат настенных часов, выполненный, как и сам холл, в стиле минимализма. – Половина второго, Юля. Будешь тут в духе…
– Подумаешь, задержалась на часок—полтора. С кем не бывает?
– Со мной не бывает! А ты моя сестра.
– И что?
– Ничего… Пошли к окну. Там безопаснее. Пусть толпа рассосется, тогда и выйдем, – распорядился Новиков и, ухватив сестру за локоть, повел к окну. Путь туда лежал через целое скопище народу. Пробираясь сквозь него, Михаил почувствовал, как нем разрастается раздражение. Входные двери постоянно разъезжались и съезжались, запуская внутрь бесконечные ватаги отдыхающих. Нагуляв аппетит на свежем воздухе, все они, как по команде, заспешили на обед и теперь кучно роились повсюду, особенно у гардеробной стойки и на подходе к ней.
– Безопаааснее? – тем временем снова пропела Юлька и уточнила: – В смысле не затопчут?
– В смысле – да, – недовольно бросил Михаил. Он по привычке шел напролом и прокладывал им с сестрой путь, ни на шаг не отступая от выбранной траектории. Словно поезд на приличной скорости. И вскоре с сожалением заметил, что расступаться перед ним не все. Заметил и пробормотал:
– Фифти-фифти.
– Что фифти-фифти? – не поняла сестра.
– Не важно. Следуй за мной, – раздражённо распорядился он и прибавил шагу.
Наконец брат с сестрой добрались до окна, возле которого Новиков уже стоял в ожидании нее пару часов назад. Тут было почти безлюдно. Гул голосов остался в стороне и можно было говорить, не напрягая связок. Михаил взглянул в окно и заметил на парковке свой «Гелендваген». И недовольство его взыграло с новой силой:
– Ты опять моего «коня» оседлала? Какого чёрта, Юля! У тебя ж своя «малышка» есть.
– Ачётакова?! – ничуть не сконфузилась егоза. – Сам же говоришь: «малышка»! Вечно же злишься, что у тебя в ней ноги во всё упираются! Эх, всего-тохотела любимого братика домой с комфортом доставить, а он… Ценить должен, понял!