Балаганы Белокамня

скачать книгу бесплатно

Балаганы Белокамня
Андрей Смирнов

Двухголовый великан, медведь, гном-иллюзионист, сёстры-акробатки, полурослики-жонглёры и мимы, а также ущербный полуэльф-писатель, аристократ и знаменитый менестрель путешествуют вместе одним цирковым балаганом, давая представления в различных городах и весях, развлекая публику. Но что скрывается за кулисами этого бродячего шапито, где масок и личин больше, чем можно себе представить? Не скрывают ли эти артисты каких-то страшных тайн, и что является причиной их бешеной популярности в народе?

Балаганы Белокамня

Андрей Смирнов

© Андрей Смирнов, 2017

ISBN 978-5-4485-0340-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пёстрый балаган колесит по просторам различных стран, развлекая во всех поселениях обывателей, которые потом вспоминают артистов не только добрыми, но и злыми словами. Почему? Да потому что насколько шикарны и красивы их выступления, настолько же возмутительны их проделки. Первая красавица на деревне вдруг оказалась обесчещена и принесла в подоле? Наверняка в этом повинен тот сладкоголосый менестрель из труппы, больше некому! Что-то пропало из дома или кармана? Вот же ж мерзкие половинчики-артисты! Все они ворюги ещё те! На окраине деревни нашли разодранный труп селянина?! Так это точно дело когтей и клыков циркового медведя, которому злобный жмот, коим является хозяин балагана экономит на еде! Из деревни пропали парни?! Так их увели те распутные девки из труппы, обольстив и заморочив головы своими чарами! Ату их, парни?! Ату!

Смирнов Андрей Викторович

Посвящается моему самому любимому артисту – моему сыну Михаилу. Он, как и все детки, может выступать и устраивать представления хоть целые сутки, как и герои моего романа. Вырастешь – прочитаешь, и, возможно, исправишь конец или напишешь более хорошую и достойную книгу.

Глава 1

На облучке сидел убелённый сединами, старый, как сама земля, гном. Лицо его походило на болезненную высохшую курагу, поскольку его прорезала обильная сеть глубоких морщин, а цвет кожи был желтовато-землистых тонов, напоминавших о бренности всего сущего и неизбежной кончине всего живого. Не добавляла задора и его густая длинная борода, которую вознице приходилось обматывать вокруг своей шеи наподобие шарфа, дабы та не путалась и не задевала земли при ходьбе. Глядя на него, можно было подумать, что сей персонаж застал те времена, когда земля ещё только зарождалась, боги были ещё совсем юными, и ходили под стол пешком, распугивая первую живность, только вылезшую из мирового океана. Впрочем, пусть гном и прожил долгую и насыщенную жизнь, но до старости ему ещё было далеко, поскольку для его нынешнего вида легко находилось простое объяснение. Морщины и огрубевшая кожа были не следствием почтенного возраста, сколько проклятием всех морских волков, поскольку солёный дубящий воздух морей был безжалостен к вездесущим двуногим, обветривая их лица за считанные годы и даже месяцы плаваний, а в море гном, судя по многочисленным татуировкам соответствующей тематики на его теле, провёл не мало времени. Болезненный оттенок кожи подгорного жителя объяснялся скорее пристрастием к табаку, коего гном выкуривал за день приличные порции, отчего всегда страдал жутким кашлем, но бросать сей дурной привычки не собирался. Он уже давно не чувствовал вкуса того, что дымилось и тлело в его резной трубке, созданной им вручную из кости крупной рыбы, именуемой в народе твердолобиком. Седые же волосы также можно было легко объяснить тем, что пришлось перенести, испытать, увидеть и выдюжить этому маленькому рудознатцу за свою насыщенную жизнь. Многие люди бы и вовсе слегли от подобных испытаний с инфарктом, но гном отделался лишь шрамами и рано побелевшими волосами. Вкупе всё это, вместе с надтреснутым кашлем, старило Арнолиуса на несколько веков, отчего его собеседники ошибочно не воспринимали коротышку всерьёз. И делали это абсолютно зря, поскольку за неполные пять прожитых столетий дядя Арни, как его звали друзья и знакомые, приключений и битв повидал столько, что их полное изложение заняло бы не один десяток, а то и сотню томов.

А кем только не побывал за свою жизнь этот убелённый сединами псевдостарец! Сменив два десятка профессий, среди которых были весьма мирные и спокойные, вроде шахтёра, ювелира, матроса или торговца, так и весьма экзотические и опасные, навроде солдата, наёмника, пирата, контрабандиста, монстролога, мага и прочая-прочая-прочая. За время своих странствий и осёдлой жизни Арнолиус обучился большому числу навыков, но лучше всего ему удавалось делать три вещи: торговаться и оценивать различные ценные вещи, бить всем морды налево и направо, как при помощи своих крепких кулаков и верного оружия, так и при помощи чар, а также профессионально поглощать алкоголь и табак в любых мыслимых и немыслимых количествах. Но всё же главные профессиональные успехи гном сделал на поприще магии, став искусным иллюзионистом, поскольку именно это направление чародейства давалось ему проще всего. Именно благодаря этому, а также накопившейся от приключений бесконечной усталости, Арнолиус решил испробовать себя в более мирном ремесле, став основателем и директором бродячей труппы артистов, желая немного отдохнуть от бесконечных побоищ. Благодаря своему таланту фокусника и иллюзиониста, а также солидному стартовому капиталу, обретённому во многих походах, его любовь к приключениям и странствиям плюс тяга к спокойной жизни, наконец, смогла осуществиться, когда он придумал стать основателем балагана. Дом, который всегда с тобой, а также странствия, которые постоянно манили неусидчивого гнома вперёд – теперь эта мечта осуществилась.

Выбив остатки табака из трубки, гном полез в кисет за новой порцией, оглядываясь назад на крытые телеги своего балагана, коих было всего четыре штуки. Как и полагается лидеру, он ехал в первой повозке-фургоне, которая служила ему спальней и маленькой квартиркой, возглавляя свой отряд. Его дом на колёсах тащил вперёд Малыш, глядя на чудовищные габариты которого любой здравомыслящий человек старался поскорее убежать, пытаясь при этом не кричать от страха, дабы не привлекать внимания чудища. Вообще, всем нравится называть огромных и сильных товарищей уменьшительно-ласкательными прозвищами, и нередко самый отъявленный драчун в любом коллективе зовётся не иначе как Малыш, Кроха, Пупс, Пятачок или как-то похоже. Ирония судьбы, не иначе. Тянувшее повозку дяди Арни существо было эттином – огромным двухголовым великаном, который с грохотом печатал дорожную пыль, гордо возвышаясь над небольшим караваном этакой мачтой. Росту в нём было на два с половиной человека, а весу хватило бы и на добрую дюжину. Гигант тащил фургон за небольшие краевые ручки, озираясь по сторонам обеими головами, с удивлением хлопая глазищами, поскольку это чудо гор впервые видело вокруг себя столько песка. Балаган дяди Арни пересекал Восточную пустыню, среди могучих барханов которой вилась дорога торгового тракта, время от времени заносимая влекомым жаркими ветрами песком. Когда Малыша впервые обнаружили пару лет назад, то он был всего лишь напуганным диким подростком, промышлявшим людоедством, за что его и хотели убить и обезглавить (интересно, если срубить одну голову, вторая долго проживёт?) местные стражи правопорядка, но тут вмешался гном, который за большую сумму выкупил дикаря, поручившись за него своим честным именем. Дядюшку Арнолиуса знали по всему континенту, поскольку за время своей бурной молодости он успел побывать во всех его уголках, отметившись в разных его точках как с очень хорошей, так и с крайне поганой стороны. Среди своих соплеменников-гномов Арни был кем-то навроде живой легенды, настоящего героя, по которому сходили с ума все бородатые красавицы и на которого равнялась вся подгорная подрастающая молодёжь, чему их родители были весьма недовольны, так как своё подражание драгоценные чада начинали с табака и возлияний, а уже потом с тренировок магии и владению оружием. Только благодаря авторитету иллюзиониста, местные власти неохотно пошли ему навстречу, продав страшное чудовище, которое считали не воспитуемым и крайне опасным. Малыш и правда оказался настоящим дикарём, поскольку не знал никаких распространённых языков, общаясь между собой на неизвестном гортанном наречии. Все попытки эттина сбежать или напасть на гнома пресекались самым суровым образом, и, зачастую, при помощи магии. Раз за разом Арнолиус подступался к подростку, и вскоре ему удалось добиться успеха – эттин начал учиться речи, и стал намного более сдержанным в своих порывах, когда понял, что убивать его пока не собираются. Через несколько месяцев обучения, подростка худо-бедно удалось обучить самым простым словам и командам, а за год – простой речи.

За это время подросток из двухметрового нескладного дикаря вырос в трёхметрового молодого человека, обзаведясь приличными мускулами и довольно обширными для эттинов знаниями, однако кличка Малыш так и прилипла за ним до сих пор, когда великан вымахал уже за четыре метра. За это время стало ясно, что личности эттина были весьма противоречивыми, и чтобы не путаться в них, правую голову окрестили Рупертом, а левую Робертом. Руперт, или сокращённо Руп, оказался довольно живым и сообразительным, жадным до чтения и обучения, в то время как его брат Роб был туп, как пробка, и кроме низменных потребностей не интересовался больше ничем в жизни. И если любознательный Руп любил путешествовать, узнавать новое, читать и слушать новые истории, то его братец всему этому предпочитал крепкое пойло, обильную жратву и баб. С последним пунктом загвоздка была самой большой. Понятное дело, что жрал и пил этакий проглот от горла, и бочка вина у него уходила в один присест, но это было лишь делом денег, в то время как найти подходящую женщину для этого великана было проблематичным. Чистюля и книгочей Руперт всегда с презрением относился к желаниям своего брата, стараясь начитаться на привале как можно скорее, пока Роберт не нажрался вина в хлам, потому как желудок у них был общий, а посему пьянели и насыщались сразу оба. А держать в трясущихся от возлияний крупных руках мелкую человеческую книгу было проблематично, не говоря уже о том, чтобы сфокусироваться на малюсеньких буквах, которые гиганту казались микроскопическими. И если обильную еду Руп переживал без проблем, то вот алкоголь уже шёл хуже. Сущей же мукой стал интимный вопрос, поскольку добивался своего Роберт с упрямостью самого настоящего осла. Арнолиус понял, что либо он даст эттину требуемое, либо тот рано или поздно взбунтуется, и тогда результат может оказаться непредсказуемым и весьма плачевным. В лучшем случае верзила сбежит из балагана, в худшем же устроит погром.

Решение всплыло, как всегда, весьма неожиданно. В одном орочьем поселении, где труппа дядюшки Арни остановилась на ночь, желая скоротать тёмное время суток в относительно безопасном и обжитом месте, их представление имело оглушительный успех. И безусловной его причиной послужил именно Малыш, а никак не музыка, театральная постановка или танцы. Не успели ещё артисты раскланяться, как к Арнолиусу на поклон пошли орочьи вожди и шаманы, твёрдо вознамерившиеся выкупить у гнома его великана, дабы сделать лучшим воином племени. Естественно, что спор поднялся жуткий, как и вопли. В дело шли не только увещевания, но и угрозы с отборной руганью, поскольку согласия достичь никак не могли. Гном не хотел отдавать своего колоритного силача на растерзание зеленокожим, те же не могли ничем заинтересовать Арнолиуса, поскольку от денег тот упрямо отказывался. До драки доводить опасались, поскольку путешествующая группа была не из безобидных, особенно учитывая тот факт, что на её стороне был эттин и опытный маг-иллюзионист. Когда спросили самого Малыша, чего же хочет он сам, то туповатый и агрессивный Роберт высказался за переход в племя, в то время как Руперт голосовал за продолжение странствий в составе труппы, ведь в противном случае он лишился бы возможности к дальнейшему обучению и путешествиям. Когда даже сам великан не смог определиться со своей дальнейшей участью, нашлась одна светлая голова, которая предложила выход из патовой ситуации, дабы не прибегать к насилию. Малышу было предложено покрыть как можно больше орчих за ночь, чтобы те смогли понести от него и выносить детей-богатырей, на что согласились обе стороны и, особенно, сам Роб, который уже давно просил себе бабу. Для эттина нашли самых крупных женщин в племени, которые смогли бы пережить сношение с гигантом, и те радостно восприняли это известие, потому как каждая орчиха мечтает о подобном сыне. Почему-то все в ту ночь были уверены, что получившийся ребёнок, коли таковой случится, будет непременно мальчиком. Тогда труппе удалось уйти из поселения зеленокожих невредимыми благодаря неустанным бдениям своего самого большого товарища, но в память всем надолго врезалась эта странная ночь. Артисты ещё долго не могли позабыть, как жутко пыхтят и ревут огромные любовники, сам Малыш потом любовно вспоминал всю дюжину женщин, с которой он кувыркался до рассвета. Точнее, восхищался и смаковал все подробности довольный Роберт, в то время как бедняга Руперт страдал от недосыпа, проклиная всё на свете. После этого случая Арнолиус всегда старался находить в крупных городах могучих орчих, которые сами с радостью разделяли ложе с эттином, в той же самой надежде родить могучего ребёнка. Неизвестно, отцом какого количества детей мог быть Малыш, но теперь Роберт перестал ворчать, с большей охотой начиная путешествовать из города в город.

Вспомнив об этой истории, Арнолиус усмехается, глядя на могучую спину великана, тащившего его фургон вперёд. Облачён Малыш был в лоскутное одеяние, сшитое из шкур множества животных в некое подобие туники, а также штопанное-перештопанное, отчего он был похож на леопарда, поскольку цвета у шкур были самые разные – от угольно-чёрных, до желтоватых и почти белых (простите нас, северные медведи и волки). Пятнистый эттин был бы довольно забавным зрелищем, если бы не две тяжёлые алебарды у него за спиной, и пара двуручников на большом поясе, которые в лапищах великана казались игрушечными. Сам громила настаивал на привычной ему дубине, коей могло послужить любое дерево, вырванное с корнем из почвы, но гном упорно стоял на своём, раз за разом заявляя, что такие грубые вещи присущи дикарям, но никак не образованным людям, что лишний раз польстило образованному Руперту.

– А ещё, для владения моим оружием требуется обучение! – продолжал настаивать на своём Арнолиус. – Ты же любишь учиться, а, Руп? И, кроме того, Роб, после обучения ты станешь ещё сильнее и опаснее чем раньше. Подумайте над этим, парни!

То оружие, которым опытные воины владели двумя руками, Малыш легко держал и управлялся одной, отчего алебарды для него были обыкновенными небольшими топорами, а двуручные мечи превращались если не в ножи, то в кинжалы, коими великан мог после небольших тренировок с одинаковым успехом как колоть и резать, так и метать в цель. А летевшая без промаха в цель алебарда или двуручный меч могли напугать кого угодно, уж поверьте! Многие разбойники и грабители благоразумно предпочитали не связываться с балаганом, когда видели, кто шёл в его главе, чем несказанно огорчали боевого Роберта, любившего подраться.

Арнолиус улыбнулся, откидываясь назад, предоставив могучему эттину, выполнявшему в труппе роль циркового силача и главного воина, тащить его кибитку вперёд самостоятельно без указаний со стороны хозяина. Следом за ними шла вторая повозка, впряжённая в большого чёрного пещерного медведя, который оказался дрессированным, и имел кличку Конан. Это живое существо также отпугивало любых потенциальных грабителей, а на ярмарках пользовалось неизменным успехом со стороны всей детворы, которые с удовольствием смотрели на трюки косолапого, а также катались на нём верхом. А ещё ребятня любила и эттина, который охотно соглашался поднять их за пару медяков вверх или усадить себе на могучие плечи, отчего спиногрызы с восторгом обозревали окрестности и казавшихся такими вдруг далёкими и маленькими маму и папу, оставшихся на земле. Родители к подобным развлечениям чад относились крайне разносторонне – папы, как правило, улыбались, глядя на довольных детей, в то время как матери кричали, падали в обмороки или усиленно потели.

Характер у огромного медведя был довольно простодушный, и он любил подурачиться, поспать и вкусно поесть. Лопал обжора всё, что попадалось ему под челюсти, не брезгуя также сырым или тухлым мясом, хотя больше всего любил рыбу и фрукты. За угощение Конан охотно выполнял различные трюки, которым его научил как Арнолиус, так и его прошлый хозяин, который проиграл своего питомца на ярмарке гному в кости. Труппе повезло приобрести в своё распоряжение довольно сильное, умное и уже обученное животное, которое не только вызывало интерес со стороны публики, но и озадаченность для всевозможного рода грабителей, желавших напасть на балаганщиков. А таковые находились регулярно, поскольку выглядели фургоны довольно презентабельно, как и их хозяева. Специально для Конана была изготовлена индивидуальная упряжь, благодаря которой он мог перевозить за собой подобно лошади крытую тележку, что часто использовалось как во время представлений, так и в путешествиях труппы между городами. Особенностью этой упряжи было то, что возница мог одним нажатием высвободить своего перевозчика от груза, чтобы Конан сразу же мог броситься на врагов, буде таковые нападут на караван во время путешествий.

Как правило, пещерный мишка тянул за собой небольшой фургон пёстрой расцветки всевозможных цветов, в котором путешествовала семейная пара артистов – Офелия и Зингар. Муж и жена, оба половинчики, или полурослики (в простонародье – низушки). По именам в труппе к данной чете практически никогда не обращались, поскольку у обоих были прилипчивые прозвища, которыми и пользовались все, кому не лень. Даму постоянно звали Стряпухой, и не без оснований, ведь именно Офелия всегда готовила еду на всю труппу, оказавшись толковым поваром и знатоком не только множества блюд, но и экстремальных рецептов, навроде, «что можно приготовить, если в буфете осталась одна только соль да перец». Даже в те редкие тяжёлые времена, когда балагану, что называется, «приходилось сосать лапу», делали они это разнообразно, смакуя её под различными нехитрыми приправами и соусами. Стряпуха порой умудрялась приготовить даже такое, из чего никто из товарищей и в жизнь бы не догадался, что можно извлечь хоть какие-то питательные вещества.

Её муж Зингар был прозван всеми Ковригой, за его постоянную одинаковую меру для любых хлебных и сдобных изделий. Крошки, кусочки, ломти, краюхи, буханки и даже целые булочки, калачи и караваи у него неизменно назывались ковригами, которые он норовил умять как можно скорее. Аппетит у обоих полуросликов, а также огромного эттина и медведя были такими зверскими, что они вчетвером (впятером, если считать две головы Малыша) ели едва ли не как целая рота голодных солдат. Однако надо отдать этим четверым должное, ведь и зарабатывали для труппы они также отменно. Офелия с Зингаром были отличными актёрами, и в театральных постановках практически всегда исполняли роли всех детей, карликов, гномов и иже с ними. Кроме того, Коврига был первоклассным мимом, который одними своими ужимками мог заставить рассмеяться даже каменного голема, а его жена, крутившаяся как белка в колесе на походной кухне, ухитряясь делать десять дел одновременно, в совершенстве овладела искусством жонглёра. Зрители с воодушевлением аплодировали летавшим в её руках мячам, ножам или факелам во время представлений, в то время как коллегам больше нравилось наблюдать за полётами её отменнейших горячих блинов с многочисленных раскалённых сковородок по их тарелкам. Кроме того, Стряпуха и Коврига сами выглядели на редкость аппетитно – румяные, пухлощёкие, все такие сдобные и слюновыделительные, что в голодные времена (а случались у труппы и такие) эттин и пещерный медведь с нехорошим блеском в глазах облизывались на бедных полуросликов. Из недостатков семейной пары можно было выделить их смертоубийственную привычку закармливать товарищей до полусмерти (тут, в основном, виновата Стряпуха) или передразнивать коллег, доводя их до белого каления. Это мим Коврига старался оттачивать свои актёрские навыки всегда и везде, пародируя товарищей по труппе, что тех не могло не бесить по понятным причинам. Хотя раздражало это лишь поначалу, потом же все попривыкли к половинчикам, и перестали так остро реагировать на их реплики и жесты, пропуская большую часть их словесных потоков и ужимок мимо глаз и ушей.

Офелия (удивительное для дам дело!) держала при себе ручную крысу, которая всегда ползала по своей хозяйке, тычась любопытным носом во все дела. Звали серую зверушку Дега, что было сокращением от слова дегустатор. Завели животинку чисто из практических соображений – иногда в долгих переходах приходилась иметь дело с пищей и водой сомнительного качества, и тут-то на помощь и приходила умная крыска, которая безошибочно определяла, что можно отправлять в рот и в котёл, а чего следует избегать.

В фургоне низушков также хранились большие запасы пищи балагана, поскольку Офелия готовила зачастую прямо на ходу, пока её муж правил телегой, меланхолично погоняя Конана, хотя медведь, как правило, в этом не нуждался. Умный зверь уже привык, что в долгих переходах ему следует топать за повозкой хозяина, который жил в своём фургоне в гордом одиночестве, не допуская туда никого постороннего.

Следом за Стряпухой и Ковригой медленно ехало нечто неопределённое, которое никак не могло определиться, к какому классу транспорта ему принадлежать. До кареты этому экипажу было далеко, но и обычным фургоном его назвать было сложно, поскольку эта плотная коробка имела самую настоящую дверь и небольшую лесенку, по которой следовало выбираться наружу, а также пару окошек. По объёмам эта телега была самой большой и единственная претендовала на некую роскошь, возвышаясь над прочими товарками как в физическом, так и в моральном плане. Разнообразия ради стоит отметить, что этот небольшой дом на колёсах был запряжён не очередным диковинным зверем или существом, а парой коней-тяжеловесов, которые с усилием продвигали свою ношу вперёд. Не будь под копытами умных и выносливых животных полотна дороги, тогда бы передвижение этого фургона повесили на силача эттина, который всегда занимался тем, что вытягивал из грязи и бездорожья застрявшие телеги, и тащил их едва ли не на себе.

На облучке обнаружилась мускулистая девушка, ещё две сидели внутри, беседуя между собой. Три сестры, три яркие звезды балагана дяди Арни, три причины, почему все мужчины так любили представления этой труппы. Все девицы обладали иссиня-чёрными волосами, смуглой кожей и миндалевидным разрезом глаз, но на этом их родственные сходства заканчивались. Старшую звали Вира, и она была самой высокой и атлетичной из всех сестёр, обладая не в пример лучше развитой мускулатурой. Нира была младше её на год, ниже на голову, но при этом была самой большегрудой и наделена природой тем, что мужчины называют приятной полнотой. Ни капли лишнего жира, всё настолько идеально, что удовлетворяет запросы как любителей пышек, так и тех, кто предпочитает стройняшек. Зато младшая из трёх сестёр – Лира, была самой маленькой и щуплой, но также не лишена определённого шарма и красоты.

Вообще-то, в семье Скавенов, откуда сёстры были родом, детей было в два раза больше. У их отца и матери – видной четы торговцев шёлком, была навязчивая мания и полное отсутствие фантазии. Семейная пара (а вернее её глава семейства) страстно возжелала во чтобы-то ни стало обзавестись наследником, коим, по традиции, должен быть старший сын. Однако из шести детей ни одного мальчика не уродилось. Все красавицы дочери носили схожие имена из четырёх букв, двух слогов, и различались лишь первой буквой, что стало следствием, как мы уже отмечали, небогатой фантазии родителей. Когда торговцы, наконец, сообразили, что небеса не торопятся одаривать их наследником, решено было учить семейному делу и передавать в дальнейшем бразды правления Вире, которая была второй по старшинству из детей, поскольку самую старшую дочь к тому моменту уже выдали замуж. Однако в этот момент три девушки увильнули хвостами, сбежав из отчего дома с путешествующим балаганом дяди Арни, заставив родителей кусать от безысходности локти, ведь две оставшиеся девочки – Дира и Мира были слишком малы для обучения и наследования, а пускать с трудом запущенный бизнес с молотка вовсе не хотелось. Поэтому торговцы снова вздохнули, принимаясь за производство наследника, держа подрастающих девчушек в поистине тюремных условиях, чтобы те не смогли сбежать подобно их более старшим и неблагодарным сёстрам. Кто знает, вполне возможно, что сейчас у Виры с Нирой и Лирой и появился братик или новые сёстры, однако выяснять этого девушки не собирались, поскольку возвращаться домой не желали. Им пришлась по душе жизнь бродячих артистов, а также все те путешествия, приключения и новые страны, которые они повидали в составе труппы.

Все девушки были до одури хороши собой, хоть и не похожи друг на друга. В группе им выпала редкая честь стать танцовщицами, актрисами и акробатками, поскольку гибкости и пластике сестёр могли позавидовать не только люди, но и любые змеи, пантеры и прочие хищные, но грациозные существа и животные. Все они всегда выступали в довольно открытых и свободных одеждах, что позволяло им не только легко танцевать, но и выполнять различные чудеса при помощи своих тел. Шпагаты, сальто, живые пирамиды, складывания своих тел в нечто невообразимое, а также излюбленные номера толпы – метание ножей в исполнении Виры, танец живота Ниры, и номер с саблями миниатюрной Лиры. Всё это приковывало внимание зрителей похлеще, чем любой спектакль или номера с Конаном и Малышом, ну а уж их совместные выступления и вовсе заслуживали самых настоящих оваций и бурю щенячьего восторга.

Стоит отметить, что характеры у девушек, как и их телосложение, отличались разительно. Вира была довольно нахальной и заносчивой особой, готовой при помощи силы доказывать всем и каждому своё превосходство, и на дух не переносила тех мужчин, которые были по её мнению слабее её. Хохотушка Нира болтала без умолку, при этом норовясь соблазнить всё, что было мужского пола и затащить к себе в постель, в то время как Лира была угрюмой молчуньей, разговорить которую было очень проблематично и имела небольшие проблемы с контролем ярости, отчего страдала вся труппа. Арнолиусу и сёстрам постоянно приходилось одёргивать Ниру, чтобы та вела себя тише и скромнее, но девушка попросту не умела молчать и находиться не в центре внимания, флиртуя со всем, что могло говорить.

У девушек был самый большой фургон по той простой причине, что у них был самый большой из всех гардероб, что было вполне объяснимо. Кроме множества повседневных одежд (как и у всех обычных дам) у сестёр было много парадных, а также танцевальных и сценических костюмов, отчего общий размер гардероба мог сравниться с каким-нибудь гаремом падишаха по размерам. Чтобы фургон мог двигаться, а не рухнуть под тяжестью всех нарядов, девушки в складчину приобрели безразмерный сундук, который вмещал в себя множество всякой всячины, при этом не становясь тяжелее или объёмнее. При желании туда можно было запихнуть и самого настоящего слона, если таковой смог бы влезть в неширокий проём целиком. Хотя по частям туда эта зверюга вошла бы точно. Помимо этого большая часть арсенала труппы также хранилась в безразмерном хранилище, поскольку Вира не только метала ножи, но и коллекционировала любое короткое клинковое оружие, коим владела в совершенстве, поскольку драки были её главной страстью после выступлений. Кроме того, сабли и кинжалы были необходимы и её сёстрам, поскольку те с ними не только танцевали, но и проделывали различные трюки. Помимо оружейной и гардеробной функции фургон и сундук девушек являлся самой настоящей сокровищницей, поскольку подарков от различных кавалеров красавицы накопили столько, что впору было открывать ювелирную лавку. Также, против воли Виры и Лиры в их волшебном вместилище хранился частично и провиант труппы, поскольку еды такие проглоты как Малыш, Конан и Коврига со Стряпухой поглощали очень много. Поскольку еда могла запачкать одежды или оружие, сёстры были против подобного соседства, и лишь одна Нира не возражала против подобного, поскольку это позволяло ей подкрепляться в любой момент или кормить своего ненаглядного боа-констриктора или попросту удава.

Зверюга эта была более двух метров длины и весила соответственно много своим размерам. Песчаного цвета змей звался нежно «Обнимашкой», поскольку любил обвиваться вокруг туловища любого теплокровного существа, и, особенно, на плечах и талии своей хозяйки. Нира использовала удава в своих танцах, что лишь ещё сильнее интриговало публику, а также любила охлаждаться о своего питомца, когда жара становилась совсем изнуряющей. Накинет, бывало, себе на плечи свою змею, когда станет совсем невмоготу, и начнёт улыбаться, когда Обнимашка станет забирать с неё тепло на себя. Боа был жутким флегматиком, поскольку Нира всегда кормила своего питомца вусмерть, чтобы тот не вздумал нападать на неё или сестёр.

Другие девушки с опаской относились к хладнокровной тварюге, хотя сами держали не менее экзотических питомцев. Верная себе Вира приручила пару королевских скорпионов, назвав их Инь и Янь, держа их во вместительном аквариуме. А у Лиры обнаружился мохноногий паук размерами с добрую кошку, которого ей подарили во время гастролей по тёмным пещерам Подземья. Знатному тёмному эльфу так понравилось выступление девушки, что он долго умолял её принять от него в дар самого своего лучшего арахнида, которых разводил, будучи опытным монстрологом. Сама гимнастка ужаснулась подобному подарку и начала усиленно от него отказываться, но опытный дядя Арнолиус убедил девушку передумать.

– Негоже злить тёмных эльфов у них в доме! – одёрнул он свою подопечную. – Кроме того, паука можно будет продать позже, когда мы покинем Подземье!

Однако когда балаган выбрался из дремучих пещер под жаркое южное солнце, Лира уже успела привыкнуть к своему мохноногому питомцу, который оказался весьма милым созданием, получившим кличку Мягкоступ. Сами питомцы сестёр долгое время относились друг к другу не иначе как к еде, поскольку паук постоянно примерялся к скорпионам, а боа голодным удавом пялился на кругленького восьмилапого паршивца, который взял за правило развешивать довольно крупную паутину в самых неожиданных местах. Помимо охотничьих сетей Мягкоступ легко бросался в бой, самостоятельно уничтожая различных ящериц, грызунов и крупных насекомых. Кроме самих девушек их странных ручных животных никто особо не любил, поскольку справедливо опасались однажды ядовитого укуса либо смертельных холодных объятий, однако скорпионы, паук и удав быстро уяснили, что товарищей по коллективу и друг друга есть категорически запрещено. Если бы питомцы не выступали вместе со своими хозяйками, то остальные бы уже давно проголосовали за их умерщвление и продажу, однако публике они нравились, поэтому приходилось мириться с подобным соседством. Хотя, надо отдать девушкам должное, они старались не выпускать своих зверушек из фургона без присмотра, чтобы не нервировать товарищей и не провоцировать их на расправу.

Последний фургон в балагане был чем-то вроде мужского общежития, и также передвигался благодаря паре лошадей, которых погонял вечно флегматичный Атос. Откуда этот хмурый тридцатилетний мужчина был родом, никто не знал, но все понимали, что он из благородных. Это чувствовалось по его осанке, манерам, точёному профилю и высокому лбу, благородным бородке клинышком и франтоватым усам, а также по излишне спокойному голосу, который артист никогда не повышал вне сцены. Даже если бы над их караваном сейчас начали кружиться драконы, Атос продолжал бы упрямо молчать, всё так же хмуро погоняя лошадей и доставая из-под сиденья свой верный арбалет. Стрелком и фехтовальщиком он был отменным, в чём все уже успели убедиться не один раз, когда на балаган нападали грабители во время долгих утомительных переходов. Усиливали подозрения труппы в благородном происхождении спутника также и его изящный меч с кольчугой, которые были слишком дорогие для обычного солдата или простолюдина. Хитрый Коврига не раз и не два пытался рассмотреть их поближе, чтобы обнаружить клеймо мастера или родовой герб на оружии с доспехом, но его всегда ловили с поличным, отчего потом уши у половинчика всегда становились приятно пунцовой расцветки. Кроме того, дворянин был единственным в труппе, кто обладал собственным выносливым скакуном буланой масти, прозванного им ласково «Золотце». Конь и вправду был этого цвета, всегда блестя на солнце безукоризненно отмытой шкурой, когда с него снимали попону и седло.

И если с товарищами и незнакомцами Атос был крайне сдержан и молчалив, то на сцене он блистал. Лучшего артиста придумать было крайне сложно, поскольку тут дворянин был как рыба в воде. Его мастерские импровизации, отличный бархатистый голос, а также великолепная жестикуляция буквально заставляли публику влюбляться в Атоса, которому одинаково хорошо давались любые роли. Злодеи и добряки, распутники и монахи, воины и трусы, монархи и бедняки – он мог изобразить кого угодно с одинаковым успехом.

Именно поэтому ему постоянно завидовал следующий член их труппы, самый настоящий менестрель, который отрекомендовался всем как «Эванс-с-с-с де Грей», старательно растягивая букву «с» в конце своего имени, а также всегда добавляя приставку «де» к фамилии, безуспешно стараясь доказать всем, что он, как раз таки, из числа благородных кровей Севера. Само собой, что барду никто не верил, хотя и относились к нему с уважением. Частично из-за его таланта, поскольку тот здорово намонстрячился не только играть на всех музыкальных инструментах, но и сочинял хорошие стихи и миниатюры, которыми смешил и печалил всех зрителей и товарищей по группе. Кроме того, Эванса уважали также и за его верного спутника, который всегда был при менестреле, коим оказалась боевая псина приличных размеров, отзывавшаяся на Сорбонну.

Излишне утончённый от кончика своих щегольских усиков до носков своих безупречных туфель, франт и повеса Де Грей не обладал особыми боевыми навыками, отдав все защитные функции своему питомцу, который красовался в клёпанной коже и ошейнике с шипами, сделанными под заказ. Глядя на многочисленные шрамы на морде поджарой Сорбонны, можно было с уверенностью сказать, что та знакома с когтями и клыками хищных тварей, а также с ножами грабителей не понаслышке. Упитанная молосс (так называлась эта порода) обладала обрубком хвоста и ушей, которые были либо сотворены искусственно, либо потеряны в боях. Когда намечалась заварушка, Сорбонна также получала специальный шипастый шлем, который защищал голову псины от ударов.

Эванс всем хвалился, что этого замечательного телохранителя ему подарили в псарнях самого Вигора, короля Эоса, поскольку он выступал аж перед самим монархом, который остался так доволен, что настоял на подобном подарке. Вообще, де Грей любил прихвастнуть по поводу и без, приписывая себе такие головокружительные знакомства и романы, что многие слушатели лишь хмыкали и недоверчиво качали головами. Сам же менестрель всегда пытался соревноваться с Атосом в актёрском мастерстве, хотя дворянину было глубоко наплевать на потуги «певуна», как Эванса иногда кликали за глаза. Как правило, во всех спектаклях этим двоим доставались роли врагов, отчего де Грей был всегда в восторге, в то время как его напарнику по сцене было глубоко безразлично.

Ещё у Эванса была одна глубокая страсть, которая постоянно влекла за собой разнообразные беды. Менестрель слыл жутким бабником и подкатывал ко всему, что могло носить юбки. Он раз за разом штурмовал фургон сестричек, и даже умел пару раз совратить Ниру, которая не возражала против подобного поворота событий, однако Лира и Вира постоянно держали оборону, не подпуская к себе барда ближе, чем на расстояние удара кулака. Один раз менестрель покинул их фургон с подбитым глазом, поскольку ухаживания Эванса наскучили девушкам, а Вира и вовсе всегда открыто заявляла, что:

– Разделить ложе с тряпкой, не способной постоять за себя – верх позора! Я возлягу только с тем, кто сумеет победить меня в честном поединке, и никак иначе! Запомни это хлыщ, когда снова вздумаешь ко мне подкатывать со своими стихами!

– Подумаешь! – ответил ей на это глубоко уязвлённый и оскорблённый де Грей, старавшийся не выказывать этого на глазах у посмеивающихся товарищей. – И не такие красотки ломались под моим напором, и ты с сестричкой также рано или поздно окажешься подо мной!

Арнолиус рассмеялся, заслышав подобное обещание, и заключил пари с несколькими артистами, случится подобное когда-нибудь или нет. Сам гном считал, что скорее небо упадёт на землю, нежели Де Грей переспит с кем-то ещё в труппе, однако через неделю случилась самая настоящая гроза с мордобоем. Эвансу удалось совратить неизвестным макаром Офелию, что стало известно её разъярённому мужу Ковриге, а также всем прочим. Если бы не вмешательство Сорбонны и прочих артистов, то всё перешло бы на поножовщину, и труппа наверняка бы распрощалась навеки с одним из артистов. Естественно, что Стряпуха тотчас в извечной женской манере поспешила сообщить, что она не виновата, её совратили, на что она довольно активно сопротивлялась. Поверить в это было сложно, поскольку когда любвеобильную парочку застукали с поличным, Офелия смеясь игралась с кудрями на голове голого менестреля, который с жаром читал ей стих собственного сочинения. Отсутствие одежд на охальниках говорило само за себя, как и заплывающий глаз де Грея и Стряпухи, поскольку Коврига всё же успел наказать обоих до того, как в дело вмешалась агрессивная псина паскудника-барда, а также выскочившие на шум товарищи. Мирились тогда между собой половинчики долго и громко, и их крик далеко разносился над песками Восточной пустыни, где на ночёвку встал их небольшой караван. К счастью, путь в обе стороны оказался таким долгим, что уходить из труппы прямо сейчас было смерти подобно, а к концу путешествия Коврига смягчился, решив не уходить из балагана и не прогонять неверной жены. Чем коротконогая малявка смогла приглянуться повесе-менестрелю не знал никто, хотя злые языки шептались, что переспал он со Стряпухой из-за спора или чтобы отомстить её муженьку, который (слыханное дело!) любил подкалывать де Грея и тренировался на нём в ремесле мима.

Теперь же Эванс, которого прозвали змеем-соблазнителем из-за его непреодолимой тяги к совращению женщин и постоянному сипению при выговаривании своего имени, занёс Ковригу в разряд своих врагов, и занимался тем, что составлял оскорбительный памфлет в честь воинственного рогоносца.

Третьим обитателем мужской телеги-общежития и последним в труппе оказался тихий и безобидный полуэльф, выглядевший идеальной жертвой. Он всегда собирал все смешки и угрозы в труппе, поскольку закрепившееся за ним лёгкое косоглазие и небольшое заикание стало предметом многочисленных насмешек со стороны товарищей по труппе. Звали полукровку Назин, но многие намеренно добавляли к его имени побольше букв «з», поскольку именно с этим звуком у мужчины были связаны самые большие проблемы.

– Над тобой родители специально издевались? – постоянно приставал к полукровке бард, довольный тем, что в группе есть ещё более слабый и беззащитный объект. – Они специально дали тебе такое имя, которое ты не можешь выговорить без заикания?!

– Иди в з-з-задницу! – обычно ответствовал полукровка, чем лишь ещё сильнее раззадоривал болтливого менестреля.

В целом, Назин был довольно тихим и незаметным малым, стараясь не показываться без нужды лишний раз на людях. На сцене он выступал чаще в роли статиста, либо ограничивался короткими репликами, желательно не содержавших проклятущей буквы в словах. Был полуэльф мягкотел, слаб и выглядел довольно смешно, поскольку косоглазых остроухих в миру было всего ничего. Драться Назин не любил и не умел, постоянно норовя спрятаться под телегу или убежать, когда начиналась любая заварушка. Однако у него имелся один очень жирный плюс, который перечёркивал все его недостатки – полуэльф был чертовски талантливым писателем, сочинявшим часть номеров и практически все пьесы для труппы. Вдохновения для новых историй Назин обычно почёрпывал в рассказах старины Арнолиуса, главы труппы, который любил по вечерам в переходах порассуждать у лагерного костра и повспоминать о былом. Учитывая богатый послужной список пожилого гнома, материалов для баллад и пьес у него было на много томов вперёд – надо было только слушать и задавать уточняющие вопросы. Естественно, что по просьбе дяди Арни и по своим соображениям автор немного искажал эти истории, дабы ни у кого не возникло вопросов в их реальности, ведь прошлое хозяина балагана было не только героическим, но и порой откровенно криминальным.

Если у Атоса Коврига всегда мечтал найти клеймо на оружии или доспехе, то у Назина его интересовало другое – огромный талмуд, который полукровка постоянно таскал с собой. Книжища была такой тяжёлой и внушительной, что ей можно было легко ломать черепа или заслоняться от стрел и мечей, благо переплёт был укреплён прочной кожей и полосками металла. Сам полуэльф писал внутри книги только в те моменты, когда рядом никого не было, и при малейшем подозрении, что за ним могут подсматривать или хотят отобрать талмуд силой, он быстро захлопывал свой гримуар, щёлкали автоматические скобы и замки, наглухо запиравшие его опус ото всех. Как книга открывалась, также никто не знал, кроме самого хозяина.

Поспорить в массе и габаритах талмуд Назина мог только с огромным гроссбухом Арнолиуса по смете доходов-расходов его труппы, а также его личным дневником, который был практически у каждого гнома. Именовались такие гномские толмуды как «Книги Обид», куда бородачи скрупулёзно вписывали имена всех своих обидчиков, а также описывали все случившиеся с ними подставы. Напротив каждой отмщённой обиды они ставили руну, которая указывала на необходимость свершения мести, либо уже указывала на совершение правосудия. Мстили гномы обычно больно, не «око за око», а ещё хлеще, что часто заканчивалось смертельными исходами или иными катастрофическими последствиями. У кого-то из подгорных обывателей такая книга была тонкой, не больше пары десятков листов, но Арнолиус же собрал такой огромный талмуд, что им, как и гроссбухом с талмудом Назина, легко можно было пользоваться как щитом или оружием. Однако, справедливости ради, стоит отметить, что большая часть обид неусидчивого гнома, ищущего приключений на свою пятую точку, была отмщена, и лишь одиноким мерзавцам удавалось избежать возмездия. Большая часть таких счастливчиков, правда, умерла от сторонних причин, что Арнолиус также всегда отмечал в своём талмуде, сожалея о том, что очередной мерзавец пал не от его руки.

Вот таков был состав этой труппы актёров, чей балаган упрямо пересекал большую пустыню с восхода на закат, неспешно следуя за садившимся солнцем.

Пустоши и пески Арнолиус не любил. Как можно любить бескрайние степи или пустыни, где нет ничего примечательного на многие дни пути? Гном любил путешествовать, узнавать новое, но монотонные путешествия по ледяным или песчаным пустыням кого хочешь вгонят в тоску или ужас. Однажды, помнится, Арнолиус заблудился в тундре, когда началась снежная метель (снег, он, кстати, тоже с тех пор возненавидел), и все пути занесло. Пургу он тогда переждал в так кстати подвернувшейся небольшой пещерке, в которой было холодно и пусто. Когда-то это было лежбищем какого-то хищника, поскольку на полу валялись многочисленные заплесневелые кости, покрытые толстым слоем пыли. Тогда Арнолиусу пришлось узнать, что такое настоящий голод, когда он по многу часов вываривал эти останки, в надежде сварить хоть какой-то бульон. Благо, что недостатка в жидкости тогда не было – снега снаружи было столько, что гном всерьёз опасался, что его может замести намертво. Тогда он истратил все немногочисленные скудные припасы и порубил весь чахлый кустарник у входа, чтобы раздобыть хоть немного топлива для костра.

Песчаные пустыни также не оставили у него приятных воспоминаний, поскольку один раз подельники по банде решили избавиться от своего командира, чтобы забрать все трофеи от разграбленного каравана себе. Они оставили Арнолиуса без воды, что, по идее, должно было убить гнома, но тот всё же смог доползти до караванного пути, где ему попались добрые погонщики, спасшие от жажды. Своим подельникам мстительный гном отомстил очень быстро, поскольку представился своим спасителям пострадавшим разбойником, заявив, что знает, где находится логово злодеев, сдав своих бывших подельников с потрохами. После этого в книге обид Арнолиуса добавились довольные красного цвета руны, которые он всегда рассматривал с любовью и удовлетворением.

Балаган медленно продвигался по Великому Торговому Тракту – большой каменной дороге, которую проложили на континенте уже очень и очень давно, соединяя все крупные государства между собой. Своеобразным центром этого торгового маршрута был Белокамень – столица южного государства Эос, и именно в этот город сейчас и направлялись лицедии, дабы заработать там побольше золота. Кроме Арнолиуса и Эванса-Змея там никто раньше не бывал, поэтому все с нетерпением желали лицезреть жемчужину Юга во всей его красе. По праву Белокамень слыл самым большим и самым крупным городом из ныне известных, а посему и самым богатым и красивым.

Закашлявшись, Арнолиус сплюнул табачную слюну прямо на потрескавшиеся камни Тракта, которые частично занесло песком. Гном проследил за парочкой перекати-поле из непонятной соломы и колючек, скакавших по ветру в сторону ближайшего бархана, и от намётанного взора хозяина балагана не укрылось то, что ему не понравилось. На мгновение из-за гряды показалась небольшая зеленоватая ряха, и принадлежала она точно не глупой ящерице. Уж кого-кого, а орков маг мог узнать даже издали.

– Так-с! – подумал Арни, неторопливо откладывая в сторону трубку. – Кажись, мы только что въехали в поле засады очередной пустынной шайки.

Гном быстро оглянулся назад, но никто из его труппы не выказывал беспокойства. Коврига что-то меланхолично жевал, запивая еду водой из бурдюка, его жена возилась с посудой внутри фургона. Вира правила лошадьми, глядя вперёд, и лишь один Атос знаками показал начальнику, что увидел опасность. Таким же макаром гном безмолвно показал артисту делать вид, что ничего не было, и тот понятливо кивнул, продолжив понукать лошадей. Арнолиус надеялся на то, что вид великана-эттина и медведя Конана легко отпугнёт потенциальных грабителей, и боя не состоится. Нет, поймите правильно – гном не боялся хорошей драки, тем более, что он был отличным магом-иллюзионистом, но вот за остальных он переживал. Как-никак, удел артистов это сцена, но никак не потасовки на каждом углу. Шрамы и переломы уродуют театралов, отчего те зачастую вынуждены покинуть сцену раньше срока, а его труппа приносила хорошие барыши, терять которых пожилому гному вовсе не хотелось.

Кроме того, неизвестно ещё, сколько там прячется за барханами этих разбойников, которых могут спровоцировать на атаку паника среди артистов, узнавших о засаде. А так, глядишь, и пронесёт. Вид мерно шагавшего с гулким топотом Малыша мог отпугнуть кого угодно, поэтому стоило надеяться на то, что орки беспрепятственно пропустят небольшой караван, не решаясь атаковать исполина. Теперь только стоило надеяться на то, что Роберт не увидит прятавшихся грабителей, ведь тогда эттина остановить будет уже попросту невозможно. Охочий до любых разрушений и драк, Малыш тут же ринется в бой, наплевав на все условности, на коллег и на общее количество врагов. Правая голова Руперта могла и умела сдерживать свой гнев, часто останавливая брата, поэтому переживать следовало только за Роба.

Передав поводья тренькавшему на лютне от безделья Эвансу, Атос легко и быстро вскочил в седло Золотца, быстро нагоняя головной фургон. Не успел он поравняться с Арнолиусом, как тот кивнул головой, показывая, что знает о засаде.

– Я видел орка впереди! – прошептал артист гному. – Кажется, что засада будет между теми двумя барханами, где Тракт делает поворот – место просто идеальное. Можно обстрелять караван с барханов, пока остальные заходят с тыла и с фронта.

– Я тоже так считаю! – так же тихо ответил маг своему подопечному. – О, смотри, зашевелились!

И правда, из-за гребня впереди расположенного бархана снова показалась голова дозорного, которая быстро скрылась, совершив беглый подсчёт сил приближающихся артистов.

– Медленно отправляйся назад и предупреди всех, – сказал Арнолиус, набивая табаку в трубку. – А я пока перекурю, ещё есть время. Только пусть труппа не гоношится раньше срока! Я прикрою нас всех магией, если эти твари решатся атаковать, так что всем сохранять спокойствие, и делать вид, словно мы ни о чём не подозреваем. Возможно, что нам удастся пройти вперёд без боя, поскольку не каждый рискнёт связываться с нашим Малышом.

Словно услышав, что про него завели речь, эттин поворачивает обе свои головы назад, чтобы посмотреть на гнома. Великан не сбавляет шага, уверенно продолжая идти вперёд и тащить телегу начальника вперёд.

– Да? – как ни в чём не бывало выпускает струю дыма в воздух Арнолиус. – Что такое, парни?

– Долго ещё топать до обещанного оазиса? – осведомился вежливый Руперт.

– Я гадить хочу! – тут же перебил его бесцеремонный Роберт. – И жрать! И спать! Когда уже будет привал?!

Сделав знак Атосу отъезжать обратно, дабы предупредить остальных, гном прищурился, глядя в глаза по очереди каждой голове эттина.

– За теми барханами уже недалеко, – ткнул вперёд мундштуком трубки хозяин балагана. – Если поднажмём, то за час или два обернёмся, и уже будем нежиться под пальмами у озера, если оно ещё не обмелело за те два десятка лет, что меня тут не было.

– Ладно! – отвернулся обратно Роб, шмыгнув носом. – Час я потерплю! Но потом брошу всё к чёртовой матери и…

– Ты не сможешь! – мягко остановил очередной зарождавшийся демарш Арнолиус. – Ты связан с моей труппой контрактом, помнишь?

В ответ донеслось зловещее рычание, которое можно было трактовать по-разному, в том числе и как согласие.

– А может, – так же мягко напомнил великану гном. – Ты уже подзабыл о том, кто тебя спас от верной смерти?! Разве я мало дал вам взамен, Роберт и Руперт? Не займись я вашим воспитанием, вас вскоре бы окружила толпа крестьян или стражи, а потом рано или поздно одолели бы вас. А уж если среди врагов оказались бы маги – тогда тебе вообще бы пришлось туго, Малыш!

– Не называй меня так! – прорычал Роб. – Сколько раз можно просить об одном и том же?!

– Так ведь и я тебя постоянно прошу сдерживаться, но толку? – Арнолиус закашлялся, поскольку его скрутил очередной спазм.

Он постоянно твердил всем, что ничего страшного его кашель не представляет, и к доктору он идти не собирается.

– Это всё треклятые рудники! – упрямо утверждал гном. – В пору моей бытности рабом. Ну или долбанная тундра с её метелями и пургой во время войн. Хотя, пески Восточной пустыни или солёный воздух Южных морей в мою бытность грабителем, пиратом и торговцем тоже могли сделать своё чёрное дело!

– Может, всё дело в табаке? – постоянно пытались усомниться в словах начальника артисты. – Знамо дело – от него голос ломается, меняется цвет кожи, появляются морщины и постоянно тянет кашлять.

Этим лицедеи намекали на общий внешний вид главы труппы, который, как уже упоминалось ранее, своим лицом был похож на болезненную высохшую курагу, изрезанную сетью безжалостных морщин. Голос Арнолиуса также оставлял желать лучшего, поскольку звучал надтреснуто, и часто прерывался мощными приступами кашля.

– Дядя Арни! – тут же обычно вступала в дело младшая из сестёр, которая почитала гнома практически за отца. – Может, ты хотя бы на время перестанешь курить, чтобы убедиться в правоте наших слов? Вот увидишь – через пару недель тебе сразу же станет лучше!

– Я перестану курить только тогда, когда моё тело сожгут или предадут морю с землёй! – бурчал в ответ Арнолиус. – И вообще! Тебе-то откуда знать, каково это бросать курить? Тебе сколько хоть годков, а?

– Восемнадцать! – тут же гордо вскидывала голову девушка. – А знаю я, поскольку мой отец постоянно бросал свой кальян, когда ему становилось худо. От него все хвори и шли. Однако стоило ему только выздороветь, как он опять принимался за своё, и так раз за разом!

– В твоём возрасте многие девушки уже давно замужем и усердно рожают, а не лезут со своими нравоучениями к почтенным гномам! – тут же начинал бурчать Арнолиус.

Отговорить гнома от табака или пива было практически бесполезно, а порой и так же опасно, как насмехаться над их бородами, которые все подгорные обыватели холили и лелеяли пуще собственных детей.

Арнолиус снова покосился на гребни приближавшихся барханов, с удовлетворением отметив, что паники его артисты не поднимают. Никаких тебе шумов и причитаний сзади, всё тихо, чинно и мирно. Взопревшему под своей тяжёлой шкурой медведю было жарко, и бедный Конан плёлся вперёд, не обращая внимания на происходящее, хотя он запросто мог учуять орков издалека. Один раз Коврига прямо на ходу позволил животному вдосталь напиться, отчего караван на время приостановился, но выглядело это так обыденно и спокойно, что у наблюдавших потихоньку за этой картиной орков не возникло никаких опасений. Зато этот небольшой перерыв был использован остальными с толком, поскольку все артисты, не сидевшие на облучках, начали облачаться в доспехи и готовить оружие к бою.

Через пять минут балаган подъехал к барханам, и Арнолиус поспешил убрать трубку за пазуху, освежая в памяти нужные заклинания. Если на караван захотят напасть, то произойдёт это явно с минуты на минуту. Нужно быть готовым наложить защитные чары, а также спрятаться внутри повозки от стрел, которыми орки их будут осыпать, чтобы пережить первый залп. Лучше бы, конечно, обойтись без боя, но уж коли дойдёт до битвы, грабители очень сильно пожалеют о том, что связались с труппой Арнолиуса!

Испортила всё Сорбонна, которая доселе мирно дремала в телеге, но теперь стрелой вылетела наружу, начиная залихватски лаять на застывших за барханами грабителей. Эванс, облачавшийся в броню, не успел перехватить собаку, и теперь обе стороны поняли – секрета больше нет. Дремавший от скуки доселе Малыш тотчас встрепенулся, с радостным рёвом бросив повозку патрона прямо посреди тракта, вооружаясь гигантскими алебардами, которые в его лапищах казались маленькими топориками, после чего бросился в сторону бархана, на который брехала псина де Грея.

Разбойникам не повезло дважды. Во-первых, балаган немного не добрался до точки перекрёстного обстрела, а во-вторых, чёртовы караванщики благодаря чуткости молосса оказались предупреждены, и теперь задача усложняется. Однако самым противным было не это, и даже не оравший в два горла великан, стремительной тяжёлой поступью летевшей прямо вперёд, а тот факт, что среди защитников был чёртов маг! Вот только что к бархану, за которым засели лучники, бежал всего лишь один великан, но тут вдруг хрясь! И их уже десяток! Естественно, что настоящим был всего лишь один, а все прочие – это искусные иллюзии, сотворённые дядей Арни, но грабителям-то от этого не легче!

Естественно, что орки растерялись. В небо взвилась туча стрел, но многие из них обрушились не туда, куда нужно. Большая часть иллюзий не пропала, как это было у неопытных магов, а продолжила свой бег, что заставило орков паниковать ещё сильнее. Они-то наивно полагали, что стрелы развеют фантомы, как это происходило всегда ранее, но не тут то было! Все они воткнулись в тела великанов, что было для иллюзионистов верхом их мастерства, и все двадцать эттинских глоток разом утробно заревели. Мало того, Арнолиус создал иллюзию не только попадания, но также и вздымающихся султанов пыли под ногами всех своих видений, отчего орки и впрямь поверили в реальность происходящего. Все девять копий натуралистично истекали кровью, рычали, топали и неумолимо приближались к засадному отряду, врезаясь в грабителей разъярённым тараном. Пару орков Малыш располовинил своим оружием, ещё троих отправил в продолжительный полёт, наградив такими мощными пинками, от которых внутри тел бедных орков вместо внутренностей тотчас образовывался самый настоящий фарш.

Однако радоваться победе было преждевременно, поскольку эттин смог занять врагов только с одного фланга, в то время как орки с другого бархана перенесли свой огонь на застывшие поодаль фургоны. Юркнувшие вовнутрь крытых телег возницы теперь спешно вооружались, в то время как их товарищи начали отстреливаться в ответ. Кроме того, Арнолиус перестал поддерживать иллюзию Эттина, поскольку тот уже практически разгромил весь фланг, теперь сотворив новые чары. Он напустил волшебного тумана вокруг повозок, который мешал нападавшим целиться, но в то же время не особо мешал его товарищам, поскольку, как мы уже говорили, иллюзии гнома были чересчур сложными.

– Ой, мамочки! Ой, мамочки! – с такими визгами забился под лавку перепуганный до смерти Назин, продолжавший сжимать свой драгоценный талмуд, словно тот был способен защитить его от любых невзгод этого мира.

Напрасно его оттуда пытался выудить Эванс, который и сам, положа руку на сердце, вовсе не спешил выбираться наружу и принимать боя. Рядом залихватски свистнул Атос, пуская своё Золотце с места в карьер, спеша перехватить парочку орков, которые скрывались в песках позади каравана. Дворянин быстро разрядил свой арбалет, попав одному из грабителей точно в незащищённую шею, отчего тот отчаянно захрипел, рухнув на песок, орошая его своей кровью. После этого арбалет полетел в другого пустынного разбойника, а меч с шелестом покинул свои ножны. Похоже, что Атос был раньше офицером, поскольку он умело рубит орков прямо на ходу, быстро уничтожая тыловое охранение, состоявшее всего лишь из пятерых грабителей.

Коврига в этот момент уже отпустил Конана на волю, расцепив его упряжь, чтобы медведь мог включиться в битву. Сам же половинчик без устали стрелял из нескольких арбалетов, бросая разряженное оружие через плечо назад, где ловкая Стряпуха подхватывала его и начинала спешно перезаряжать. Тем же самым занимались и сёстры, которые сохраняли хладнокровие не в пример лучше Эванса или Назина. Боевая Вира стреляла из арбалетов, в то время как её помощницы перезаряжали оружие.

До орков быстро дошло, что если они не рискнут убираться прочь или не пойти в лобовую атаку, то их быстро расстреляют, словно куропаток, посему грабители вялой лавиной скатились с бархана, устремляясь к таким, казалось, беззащитным повозкам, укутанным магической мглой. С вершины холма за ходом сражения наблюдал зеленокожий шаман, который уже понял, с какого рода магией имеет дело. Он спешно плёл сложное заклинание, которое должно было вселить в сердца защитников смертельный ужас, поскольку развеять чужие иллюзии было свыше его сил. Если ему удастся вовремя напугать врагов, то ещё сохранялся шанс того, что его разбойники одержат верх над караванщиками.

Вскоре у кромки магической мглы вспыхнула кровопролитная сеча, в которой то хохотал, то залихватски кашлял низкорослый Арнолиус, метавшийся под ногами у грабителей, а также легко проскальзывающий под днищами телег. При этом он ловко умудрялся уменьшать своих соперников в росте, топором помогая им становиться короче. Ему вовсю помогал юркий Коврига, который также ловко прыгал под телегами и между ног орков, подрезая им сухожилия своими кинжалами. Рядом ревел взбешённый Конан – шкуру медведя уже украшало несколько стрел и глубоких порезов, что, понятное дело, привело медведя в состояние глубокой ярости, и теперь он расшвыривал нападавших своими могучими лапами в разные стороны.

Сунувшегося было в первую телегу орка с большим топором неприветливо встретила магическая ловушка Арнолиуса, отчего незадавшийся грабитель, решивший поскорее добраться до заветных сундуков, рухнул на землю горсткой дымящегося пепла. Во второй и третьем фургонах разбойников также ждало разочарование. Офелия, затаившаяся на своей миникухне с двумя лёгкими снаряжёнными арбалетами, тут же разрядила их в первого зеленокожего, который попытался пробраться вовнутрь. Противник рухнул на пыльную землю, держась за проткнутую стрелами грудь, и его практически сразу же добил Коврига, перерезав подлецу глотку. Товарищи погибшего попытались было достать Зингара, но мим шустро ускользнул от них, скрывшись под днищем телеги. Именно поэтому грабители плюнули на юркого соперника, вломившись в фургон, справедливо решив, что стрелок за это время вряд ли успел перезарядить своё оружие. Перезарядить-то арбалеты Стряпуха и правда не успела, да и не стала этого делать, ведь у неё под руками было ещё множество ножей, а как она умела ими жонглировать – вы ещё успеете узнать. Поэтому следующий орк, рискнувший посягнуть на полевую кухню, замертво рухнул наземь, даже не успев взвизгнуть, когда ему в глаз воткнулся небольшой кинжал. А потом Офелии пришлось несладко, потому как следующий разбойник ворвался вовнутрь, прикрываясь большим щитом. Очередной орк правильно рассудил, что раз несколько его товарищей полегли от стрел и метательных ножей, то нужно озаботиться защитой от дистанционного оружия. Поэтому следующие два кинжала впились прямо в грубой ковки щит, и Стряпуха выругалась – у неё осталось всего два снаряда, а этот соперник был не просто прикрыт щитом, но ещё и облачён помимо грубых лат в шлем, наручи и тяжёлые сапоги, отчего открытых участков тела у него практически не было. А это значит, что искусство жонглирования и метания тут не поможет, а драться на равных с таким бугаём бедная женщина-полурослик явно долго не сможет. Именно поэтому Офелия перешла на визг, начав метать в орка всё, что у неё оказалось под рукой – в ход пошли (вернее, полетели) тяжёлые сковороды, чайник, тарелки, еда и различная кухонная утварь, и орк только успевал уклоняться или заслоняться от снарядов щитом. Поняв, что повредить малявка ему не в состоянии, он усмехнулся, и с рёвом бросился в атаку, намереваясь одним ударом прикончить бедную женщину, но тут Стряпухе под руки попалась кастрюля с готовящейся горячей кашей, которая сразу же отправилась в полёт. Да, снаряд не особо повредил орку, хоть и попал ему прямо по шлему, однако горячая каша смогла просочиться сквозь забрало, ошпарив бедолаге лицо и закрывая ему весь обзор. Пока ошеломлённый орк метался по фургону, отчего тот заходил ходуном, Стряпуха едва успевала уклоняться от верзилы, чтобы не оказаться зарубленной или затоптанной. Но вот грабитель, наконец, бросил свой щит, желая очистить забрало шлема от каши, чтобы вернуть себе возможность видеть. Едва он завершил прочистку, как подоспевший Арнолиус выдернул орка наружу, потянув его за ногу, а Офелия оглушила мерзавца точным ударом сковороды по темечку.

В третьей повозке грабителям также ничего не обломилось, поскольку там буйствовали три фурии, вооружённые ножами, саблями и мечами. Девушки не зря звались гимнастками, поскольку отсутствие доспехов им компенсировала их природная ловкость, гибкость и скорость. Вот маленькая Лира уворачивается от топора, падая на шпагат, после чего сразу же протыкает своему сопернику незащищённый пах кинжалом. Вира успешно сражается сразу с двумя громилами, поскольку она амбидекстр и одинаково хорошо владеет обеими руками, которыми может работать как раздельно, так и совместно. Нира в это время продолжает перезаряжать арбалеты, постреливая в тех врагов, которые больше прочих угрожают её сёстрам или прочим артистам. Одному орку удаётся прорваться сквозь гимнасток, подбежав к их фургону, и, как назло, в этот момент на руках у Ниры арбалет разряжен. Она швыряет бесполезное оружие прямо в орка, но тот ловко отбивает его в сторону и пытается схватить девушку. Выхватить саблю Нира уже не успевает, а отскочить назад не удаётся, поскольку пятерня орка уже схватила её за лодыжку. Отчаянный визг, треск рвущейся ткани, звук падения и рёв грабителя… Сёстры со страхом оборачиваются к повозке, ожидая самого худшего, но переживать не зачем – грабитель уже катится по земле, когда у Ниры появляется неожиданный заступник – паук Лиры плюёт орку в лицо своим ядом, отчего тот начинает голосить дурниной, когда густая тёмно-зелёная жидкость начинает разъедать ему глаза.

– Спасибо, Мягкоступ! – быстро гладит питомца сестры по брюшку спасённая девушка, после чего выхватывает свою саблю.

В конце обоза успех был обеспечен лишь благодаря бесстрашному невозмутимому Атосу, молнией метавшемуся на своём Золотце между орками, и разъярённой Сорбонне, чья морда и клыки уже несколько раз обагрились чужой кровью. Внутри фургона Эванс продолжал увещевать трусливого автора Назина покинуть своё убежище и помочь остальным в бою, однако делал это явно без воодушевления, желая скорее не выудить полуэльфа из укрытия, а самому побыть с ним внутри, пока снаружи льются реки крови. Пускай там сражаются эти мужланы, а им – двум творческим личностям, не место на поле брани! И ничего, что помимо мужских и вражеских криков снаружи слышны вопли сестёр или визг Офелии – жизнь всего одна, а девушек вокруг много.