скачать книгу бесплатно
Солнце таяло, как масло. Саллюстий кашлянул и воздел руки:
– Склонимся, чада, перед знамением Господа нашего, Заступника и Устроителя. Отбросим страхи, оставим трепет. Мы знаем, что в самом затмении Солнца нет никакого волшебства, однако время, в которое мы можем наблюдать это редкое событие, позволяет нашему немощному разуму прикоснуться к замыслам Создателя. Нам явлен величайший символ, соединяющий в себе прошлое, настоящее и будущее человечества. На несколько минут мир погрузится во тьму: о чем это говорит? О том, что великая Тьма с большой буквы, где мы томимся и стенаем, для Господа – миг. Мгновение – вот срок, который Господь, отмеряя Божественной мерой, дарует Врагу. Высочайшее попустительство недолговечно, светило очистится и вновь воссияет нетронутым и благостным. Вы – первые лучики возрождающегося Солнца. Примите мертвящую тень как испытание веры, и да не угаснут светильники ваших душ. Пусть Враг веселится в гибельном заблуждении, пусть прячутся испуганные безбожники. Солнце спокойно и чисто, и наши молитвы, летящие к нему на крыльях умиления… наши Устроительные подвиги, родственные жертвам… возрадуется священный огонь…
Саллюстия в очередной раз занесло, и видно было, что он вот-вот собьется то ли на почитания бога Ра, то ли вообще превратится в огнепоклонника. В его обращении Солнце занимало все большее места.
– Лучи и свет… жизнетворящий пламень… упование и опора всякого зверя и гада…
Ректор едва заметно поморщился и громко кашлянул. Историк осекся, поправил очки и широко перекрестил лицеистов.
– Не нужно слов, – заявил он бодро. – Будем зрить и наматывать на ус.
В небесах пламенел месяц: Солнце – а с ним и Создатель – унизились до презренной Луны.
Швейцер стоял в последнем ряду, позади всех. Выходя из здания Лицея, он придержал Вустина.
– Когда я нырну в дверь, бегите за мной. Когда побежите – разбейте очки.
– Зачем? – не понял Вустин.
– Вам придется как-то объяснить свой уход. Скажете, что нечаянно разбили и ушли, побоялись ослепнуть.
И Швейцер отодвинулся, не желая, чтобы кто-нибудь видел, с кем он общается.
Но Вустин снова придвинулся к нему:
– А что, если Враг все-таки есть? Не страшно?
Недотепа попал в точку: без пяти минут мятежник гадал, хватит ли у него духу пойти до конца.
– Да нет там Врага, – огрызнулся он на Вустина и вновь отступил.
Над головами лицеистов раздалось шипение: включились динамики. Администрация Лицея сочла своим долгом обеспечить зрелищу музыкальное сопровождение. Музыка, которую выбирал сам ректор, не имела ничего общего с церковными песнопениями. Скорее, это было старомодное «диско» – но стиль разъяснился позднее, когда солнечный диск был почти полностью закрыт; пока же звучала бесконечная увертюра. Повизгивали гитары, рассыпался тарелочный бисер, вздыхал орган. Наконец включился сосредоточенный рокот. Многие лицеисты начали машинально притоптывать. Отец Саллюстий повернулся к ним спиной и воздел руки, обращаясь к дьявольской тени. Однако на колени он не встал, это не предусматривалось. В конце концов, затмение – штука нешуточная, редкая, и мало ли что могло за ним последовать. Нельзя, чтобы кого-то застигли врасплох, в смиренной позиции. Об этом лицеистов много раз предупреждал Коллодий, твердя свою скверную присказку про Бога и про надежду на Него. На все Его воля, но пусть ее испытывает на себе пустоголовый, который не спрятался.
Вустин, нервничая, загодя снял очки и вертел их в руках. Швейцер толкнул его в бок:
– Наденьте, вы что! И вправду ослепнете!
Тот спохватился и вернул очки на место.
– Ох, пропаду я с ним, – пробормотал Швейцер так, чтобы Вустин не услышал. Поздно, уже не переиграешь. На что он рассчитывал? На благодарность и преданность, конечно. Вустин, отвергнутый всеми, кроме Швейцера, готов для него на все. Это читалось во взгляде, в поспешности движений, угодливости осанки. Но эта любовь может быстро закончиться – как только Вустин попадет в ректорские лапы. А значит, Швейцер выгадывал совсем немного – минуту здесь, минуту там. Если ему не удастся за этот срок найти выход на поверхность, то он пропал. Туннель закупорят с обоих концов, прочешут, заполнят дымом – Швейцер почему-то был уверен, что уж до туннеля-то он доберется, хотя последний был всего лишь смутным сном. Добрался же Раевский! Тот шел как-то иначе, но как – не узнать уже никому.
Он поискал взглядом вчерашнего повара: точно – вон он, стоит на отшибе с запрокинутой головой.
«В худшем случае – изображу панический страх, – догадался Швейцер. – Или религиозный ужас? Экстаз?» Он ужаснулся по-настоящему: хула, великий грех, крамола!
Как быстро он разделался с Врагом. Вы слишком торопитесь, сударь.
Динамики рявкнули, собравшиеся вздрогнули, и кто-то ахнул. Несколько человек захлопали в ладоши, чей-то слабый голос выкрикнул «Вау!»
Барабан ритмично отщелкивал остановившееся время, подхрюкивал бас.
На землю упала ночь.
Черный диск, как новый Бог, победно висел в вышине, обрамленный огненной короной. Зубцы содрогались, стараясь попасть в такт; прочая жизнь прекратилась. Солнечный Бог напялил страшную маску – или он ее сбросил?
– Взирайте! – взвизгнул Саллюстий и взмахнул распростертыми руками на манер дирижера.
Небесный оркестр отвечал ему на каких-то секретных частотах. Инфразвук возбуждает ужас – стало быть, это вполне мог оказаться инфразвук.
Ну, все.
Швейцер перекрестился и попятился в дверь.
– Вустин! – прошипел он сквозь зубы.
Безмозглый Вустин неуклюже сорвал очки и бросил их на асфальт. Звон стекла заглушили адские аккорды.
«Болван!» – у Швейцера не было времени браниться. Он уже несся по пустому коридору; сохранись в нем способность замечать и оценивать, он бы понял, каким жутким и жалким сделался Лицей в одночасье. Все ушли в ночь, а стены сочатся кровью в ожидании новых хозяев. Но Швейцеру было не до того. Он вбежал в столовую, жидко освещенную несколькими светильниками. Далеко позади топотал Вустин.
Еще дальше бухала музыка, приветствуя черное солнце. Праздничный мрак наполнялся негритянским ритмом; несотворенный кумир взирал с небес, сверкая свежевымытой гривой и корчась.
Когда Швейцер увидел, что железная дверь не то что не заперта – вчерашнего замка нет вообще, и лишь засов задвинут, смешная предосторожность, – когда он все это увидел, то осознал, что в душе надеялся совсем на другое. Но теперь, когда он уже рассказал Вустину, отступать было некуда. Швейцер присел на корточки и спрятался за плитой.
В столовую влетел Вустин с зажатыми в кулак очками. Он остановился и начал тревожно осматриваться, ища Швейцера.
– Сюда!
Голова на миг вынырнула из-за плиты. Вустин бросился в кухню.
– Видите – вон она, дверь. – Швейцер, не вставая, указал пальцем. «Пальцем показывать неприлично», – вспомнил он некстати.
Вустин кивнул, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Он жалел, что ввязался, и хотел, чтобы все поскорее закончилось.
– Я отодвину засов, вы его задвинете, и все.
– Ну так давайте же!
– Что?
Швейцер распрямился и слепо посмотрел на Вустина. Ступор продолжался недолго, взгляд ожил, Швейцер протянул сообщнику руку:
– Прощайте, Вустин. Мы в любом случае больше не увидимся. Это-то вы понимаете?
Тот снова кивнул и вдруг затрясся, едва дотронувшись до его пальцев.
– Успокойтесь! Не вам же бежать.
Швейцер подкрался к двери, потянул засов. Железяка скользнула, как в масле. Дверь бесшумно отошла, склад дохнул на Швейцера мясным морозом. С потолка свисали говяжьи туши, еле слышно гудели холодильники.
Он оглянулся в последний раз. Вустин стоял в проеме и ждал команды.
– Закрывайте! – Швейцер приметил еще одну дверь, совершенно гладкую – без замков, засовов и замочных скважин. Итак, он либо пройдет, либо – нет.
– Вы поберегитесь, – прошептал Вустин, налег на дверь, и беглец очутился в полумраке. Изо рта вырвалось облачко пара.
– Хороший совет. – Огибая туши, Швейцер поспешил к своей цели.
Дверь не подалась.
«Проклятье!» Он отчаянно оглянулся, ища ломик или что-то, чем можно было ее поддеть. Нет, ломик тут не пойдет. Тут какая-то автоматика, электричество. Сколько прошло времени? Затмение, должно быть, уже на исходе, если не закончилось вообще. Сейчас в кухню явится куча народа. Ну, так он и знал. Смешные надежды, безумные планы.
Не отдавая отчета в своих поступках, Швейцер ухватился за рычаг рубильника и дернул вниз. Наитие, не иначе. Свет погас, и не только на складе: мрак окутал столовую и прилегавший коридор. Но дверь тихо хрюкнула и приоткрылась. Перед тем как проскользнуть внутрь, Швейцер вернул рычаг в прежнее положение. Затем он прыгнул в темноту, одновременно потянув дверь обратно. Шалости света – мало ли что случилось. Решат, что виновато затмение, атмосферные выверты, электрические перепады… Бог с ним со всем, теперь – вперед!..
Швейцер чуть не упал, он стоял на второй верхней ступеньке каменной лестницы, которая вела неизвестно куда.
Он спустился, держась за стену, и скоро оказался на ровной площадке. Внезапно вспыхнул свет: перед Швейцером была странная комнатка-конурка, почти что ящик. На левой стенке ящика были стальные кнопки, с потолка светила круглая лампа.
Швейцер никогда не видел лифта, только слышал о нем.
Он шагнул внутрь, и створки сомкнулись.
3
Отец Савватий вошел в кабинет без стука. Доктор Мамонтов озабоченно хлопал по руке Вустина, оголенной по локоть. Плечо Вустина было перетянуто жгутом.
– Он не мог далеко уйти, – заявил ректор, словно они с доктором были одни.
– Юноша уже все осознал, – мрачно усмехнулся Мамонтов, выбирая шприц. – Клянется, будто ничего не знает. Боится, что мозги разрежу.
Савватий выпятил бороду и шагнул к полумертвому от ужаса Вустину.
– Может быть, он что-то забыл, – сказал он с фальшивым сочувствием, по-прежнему обращаясь к одному доктору. – Может быть, Враг научил его ложному понятию о чести.
– Поможем, – пробормотал Мамонтов, наполняя шприц. – Сейчас он все вспомнит и все расскажет. И мы останемся друзьями. Верно я говорю?
Он обмакнул ватку в спирт, протер кожу.
– Худо ему не станет? – Ректор нахмурился, а Вустин ухватился за его вопрос, как за соломинку: еще не все потеряно, о нем беспокоятся, а значит – оставят в живых. С чего он вообще взял, что здесь убивают?
Но последняя гипотеза, к вящему удивлению Вустина, показалась ему правильной сразу, как только пришла в его голову. Более того – такое предположение каким-то волшебным образом ставило все на места, вот только Вустин не мог понять, что именно и куда.
– Не особенно, – успокоил ректора доктор. – Просто начнет болтать всякую чушь. А заодно и не чушь.
Савватий беспомощно рыкнул, рванул крест и заходил по кабинету.
– Прошло два часа, – он разговаривал сам с собой. – Их видели вместе во время затмения. Даже если допустить, что этот мерзавец все два часа бежал без остановки, то… Десять километров? Пятнадцать?.. Или он где-то притаился и ждет? Что он тебе рассказывал, сученыш? – Ректор не выдержал и вцепился Вустину в волосы. – Куда он пошел?
Здоровенный Вустин закричал, как подстреленный заяц.
– А, тварь! – Савватий брезгливо оттолкнул его голову. – Давайте быстрее, доктор.
– Я все сказал! – Вустин дернулся, и Мамонтов попал мимо вены. Он легонько шлепнул воспитанника по щеке, и тот судорожно вздохнул.
Вторая попытка оказалась успешной. Доктор распустил жгут и медленно ввел раствор, окрасившийся красным и черным. Вустин откинулся на спинку кресла и стеклянными глазами уставился в потолок.
– Ну, что? – Ректор склонился, ловя каждый его вздох.
– Обождите немного, не все сразу. – Мамонтов стянул перчатки и швырнул их в таз. Потом он раздвинул и без того распахнутые веки Вустина, заглянул в зрачки. – Скоро начнется. – Доктор вытряхнул из пачки сигарету и закурил, чего никогда не позволял себе в смотровом кабинете. И вообще нигде не позволял – во всяком случае, на виду у лицеистов.
Лицо Вустина расползлось в глупой улыбке.
– Гы! – таким же глупым был и смешок. – Моем-моем трубочиста… щетка, знаете, вся стерлась, мастика налипла… Подлецы! Я покажу им… Я видел его, видел!
– Кого? – быстро шагнул к нему Савватий.
Вустин раздвоился, одна его часть отвечала на вопросы из внешнего мира, другая молола чепуху. Это было настоящее веселье, только немного муторное.
– Раевского. Поповское брюхо с крестом, и бумажка упала… Я думаю, что Враг все-таки есть, правда? С чего им врать? Подлецы, подлецы… Этого Листопадова я прижму в умывалке, форшмак приготовлю… Разбей очки – ну, я и разбил. Еще недоволен был чем-то. А я ему не сторож, нашел на подхват… Барышня оскорбилась, но я всего-то поскользнулся. Я с вами не буду танцевать, господин ректор. Честное слово, не бойтесь!
– А это не вредно для него? – снова забеспокоился отец Савватий.
– Ерунда! – Мамонтов махнул рукой и улыбнулся. – Это нестойкое соединение, быстро выводится с мочой.
Савватий склонился над Вустиным, сунув бороду прямо в лицо:
– Куда пошел господин Швейцер? Он говорил тебе что-нибудь?
Вустин начал петь какую-то песню, но тут же сбился на другое:
– Вражья записка, которую… нет, она не вражья, Раевский уронил, Саллюстий наступил… Сыплются бомбы, падает снег…
– О чем ты говоришь? Где эта записка?
Вустин неуклюже потянулся к карману, но руки его были прикручены к креслу. Мамонтов залез ему в карман двумя пальцами и ничего не нашел.
– Вот же сволочь, – проскрежетал зубами Савватий. – Ведь он, крысеныш, чистый брак в работе. А мнение имеет!
– Обучение логическому мышлению, – покачал головой Мамонтов. – А я ведь предупреждал, что весь этот колледж когда-нибудь выйдет боком. То ли дело залить формалином…
– Я тут ничего не решаю, – огрызнулся ректор.
– Ну, так скоро будете возить их на экскурсии, в Москву, – безжалостно сказал доктор Мамонтов. Он даже внешне изменился: черная челка упала на глаз, обнажились зубы, обычная ирония превратилась в смертельный, не разбирающий правых и виноватых яд.
Вустин тяжело дышал и сидел уже молча, с закатившимися белками.
– Вы схалтурили с вашим Раевским, – продолжал доктор. – Слишком уж вы беспечны. Надо было обставить процедуру как-то иначе… а что в итоге? Наведались с причиндалами, пустили слезу, брякнули металлом в беспомощном блеянии… И тут же – событие, почти праздник! Затмения они, видишь ли, не видели! Как же не поглазеть!
– Хватит. – Савватий задрал рясу и расстегнул пуговицу на полосатых брюках: ему передалось и вспучило живот смутное представление о съеденной записке. – Концерт окончен? Или это у вас сеансом называется?
