скачать книгу бесплатно
– Давно.
«Хоть бы ты разлил свою отраву», – с досадой пожелал Швейцер.
Кох перекатился на другой бок:
– Берестецкий! Берестецкий!
Но удивительный Берестецкий по-настоящему спал. Кох, наслушавшись его храпа, тихо фыркнул.
– Во дает, – пробормотал он. – Оштрах! Вы тоже спите? Толкните Пендронова.
Послышалась возня. Богатырь Оштрах всегда был рад кого-нибудь толкнуть.
– Обалдели? – прошипело одеяло. – Я не сплю.
– Врете, – удовлетворенно возразил Оштрах и снова пихнул.
– Да я сейчас!.. – Всклокоченный Пендронов вскочил на четвереньки и взялся за подушку. Это был сигнал к бою. Подушка в руках заставляла моментально забыть Устроение, Врага, ректора, битый кирпич и самого Господа.
Однако сегодня потасовка грозила крушением более важных планов.
– Прекратите, господа! – возвысил голос Кох. – После разберетесь.
– Нам пора идти, – вторил ему Остудин. – Кто первый? То есть первый после Коха.
Минутная стрелка глухо щелкнула, словно подтверждая его слова. Остудин спустил ноги с постели и сел.
– Господа, что вы затеяли? – насторожился Листопадов, предчувствуя какое-то несчастье.
– Ровным счетом ничего, – Кох сказал это весьма убедительно. – У нас небольшой приватный разговор. Дело чести, – добавил он веско и тут же пожалел. Решение вопросов чести в столь поздний час означало дуэль. – Мы не будем драться, нет! Это совершенно особое дело.
– Но разве нельзя его отложить? – жалобно спросил дежурный.
– Нет, Листопадов, – ответил за Коха беспощадный Оштрах, не раз тузивший Листопадова за мелкие мнимые прегрешения. – Будете спорить?
– Я ничего не буду, – буркнул тот. – Меня нет. Я дал отбой, лег, и больше ничего не слышал. Я умер.
– Славно-то как, – не без презрения заметил Оштрах. – Ну, вечная вам память.
– Я иду, – громким шепотом объявил Кох.
Он бесшумно вынырнул из-под одеяла и двинулся на цыпочках к вешалке. Не без труда отыскав в темноте свой сюртук, Кох залез во внутренний карман и вынул какой-то предмет.
– Из плошки все выветрится, – объяснил он Швейцеру, который был к нему ближе всех. – Я стащил маленькую колбу с пробкой. Будет стоять за унитазом в третьей кабинке справа. Не вздумайте подпихивать под стенку – прольете! Я проверил, там ничего не видно. Если через десять минут не вернусь, выручайте, только тихо.
«А что, если разбить колбу? – осенило Швейцера. – А после сказать, что нечаянно. Но что, если запах расползется по всему Лицею? Вряд ли. Эта дрянь не может так сильно пахнуть, иначе бы Коха давно застукали в лаборатории».
– Так кто пойдет за Кохом? – повторил свой вопрос Остудин. – Неужто жребий бросать?
– Давайте я, – сказал Швейцер.
– Идет, – кивнул Остудин. Он чувствовал некоторую вину за то, что влез незваным, и рад был задобрить Швейцера, уступив ему первенство. Кох тоже не возражал. Швейцер был парень с головой, с ним не пропадешь. Если Коху станет нехорошо и он свалится прямо возле толчка, Швейцер его вытащит.
Кох подтянул кальсоны и критическим взглядом оценил собственный сжатый кулак: колба поместилась вся, не высовывалась.
– Как считаете – в полтора часа уложимся?
– Попробуем. – Остудин, стараясь ничего не пропустить, уже перебрался на койку Швейцера и сидел теперь рядом.
– Раньше успеем, – глухо произнес Швейцер. – Нас меньше стало.
– Ах, да, – спохватился Остудин, вспомнив о Нагле, который тоже участвовал в заговоре. Легкость его восклицания задела даже Коха, который явно трусил и думал только о колбе.
– Сядьте на свое место, – процедил сквозь зубы Швейцер. – А лучше – лягте. Не ровен час, войдет кто-нибудь. Что за посиделки, спросит.
– Уже лежу, – Остудин, сверкнув босыми пятками, перепрыгнул через его постель и вернулся к себе.
Возникла пауза.
– Что вы там копаетесь? – послышался недовольный басок Оштраха. – Сдрейфили?
– Ну, я пошел, – вздохнул Кох и крадучись направился к выходу. Все притихли, и даже храп Берестецкого стал каким-то осторожным.
Швейцер посмотрел на часы, засекая время. Без одной минуты полночь. Дверь слабо скрипнула, и он услышал, как удаляются по коридору мягкие шаги Коха.
– Святые угодники, – Остудин перекрестился.
– Замолчите же!
Швейцер метнул в соседа гневный взгляд. Остудин ему отчаянно надоел. Тот натянул на голову одеяло, оставив лишь маленькую щелочку для чуткого носа.
Швейцер прислушался. Клозет находился в сорока шагах от спальни. При закрытых дверях оттуда не было слышно ни шороха, и даже вода не журчала. Но слышно было, как ее сливают, поэтому сегодня этот незатейливый звук превратился в сигнал, означающий, что все в порядке. Если он не раздастся через десять минут, Коха придется спасать. Он торопился, ловчил – мало ли что у него получилось. Сейчас надышится, рухнет, ударится головой…
Пять минут первого.
«Вылью, – твердо решил Швейцер. – Пусть убивают».
Далеко, за сотню верст от спальни, зашумела вода.
– С почином! – пискнул Остудин, довольный, что может ввернуть словцо.
Швейцер перевел дыхание. Может, не так все страшно.
Шаги возобновились. Кох шел быстро, почти бежал. Сейчас он ввалится – синий, с рукою у горла. Пройдет из последних сил к койке, повалится, захрипит, забьется в судорогах. Швейцер никогда не видел судорог, но из рассказов доктора Мамонтова помнил, что припадочному нужно разжать зубы металлическим предметом. Чтобы не задохнулся, не откусил язык. Язык вообще в таких случаях протыкают булавкой и прикалывают к воротнику, иначе он может запасть. Швейцер подумал, что не приготовил никакого металлического предмета. Ни одной железной ложки или ножа! Деревянная едва ли подойдет – перекусит. Будь она неладна, эта стилизация под древность! «Русская посуда, верность традиции, национальные корни» – оно хорошо, но надо ж с умом.
Кох вошел в спальню и расплылся в улыбке. На его лицо падал отблеск недремлющего прожектора, горевшего за окном круглые сутки.
– Что-то в этом есть, господа! – Кох щелкнул пальцами. – Если взять во внимание примеси, а их там до дури, то даже впечатляет!
– Расскажите! – одеяло Остудина слетело на пол. Оштрах и Пендронов, тоже изрядно взволнованные, снялись со своих мест и поспешили к герою. Встал и Вустин: он не откинул, а отшвырнул одеяло, как будто был страшно зол на все и вся, желая лишь одного – поскорее покончить с дурацкой затеей.
– Ну… – Кох замялся, подбирая слова. – Нечто космическое. Нюхать надо два раза, вдыхать глубоко. Трех, по-моему, будет много.
– Скоро вы там угомонитесь? – в голосе Листопадова слышался страх. Оштрах погрозил ему кулаком.
– Давайте, Куколка, – пригласил Кох. – Ваша очередь.
Швейцер нехотя встал и пошел к двери.
– Два раза! – напомнили ему в спину. Он поймал подозрительный взгляд Оштраха (вот он, ректор с его лаской, спасибо ему, начинается), ничего не ответил, медленно приоткрыл дверь, выглянул в коридор. Убедившись, что там никого нет, Швейцер напустил на себя заспанный вид, как будто проснулся, застигнутый позывом, и вся его радость – в скорейшем возвращении в постель. Он вбежал в клозет и отсчитал третью кабинку справа. Кафельный пол неприятно холодил босые ноги, сердце бешено колотилось. Интересно, волновался ли прародитель Адам, когда взял яблоко? Наверно, нет – ведь он не знал греха. А может быть, и да, ведь грех есть грех, и ему должно было стать неуютно.
Рассеянно думая об Адаме, Швейцер присел на корточки, запустил руку за унитаз и вытащил маленькую колбу с прозрачной жидкостью. Сосуд был закупорен шершавой стеклянной пробкой. Секунду-другую Швейцер колебался, решая, вылить ли зелье сразу, или все-таки отпробовать. Отзывы Коха наводили на мысли о мухах и слонах. Швейцер сделал выбор: он сел на стульчак, вынул пробку и с опаской поднес горлышко к носу. В ноздри ударил резкий лекарственный запах; Швейцер зажмурился и глубоко вдохнул. Голова закружилась, дверь кабинки скакнула в сторону. Слабея, он снова втянул в себя химию и откинулся, словно разом лишился костей. Пальцы разжались, колба выскользнула и громко хлопнула. Полубессознательный Швейцер хватал воздух ртом, не в силах отделаться от фантастической картины, которая была гораздо живее той, навеянной кухонным звуком. Тетка Леония переборщила с заваркой. Он видел просторный туннель, микроавтобус, руки, прикладывающие маску к лицу. Доктор Мамонтов захлопывает дверцу. Автобус мчится, туннель освещен цепочками огней, пахнет гадостью, которую выдумал Кох, но нет, эта крепче, Кох ни при чем. Кожаные ремни, захлестнувшие запястья и лодыжки, серебряный шприц. В автобусе много диковинных предметов, проводов, он несется, как бешеный, в туннеле светло и пустынно… и это не туннель, это…
…Швейцера подхватили под мышки.
– Швейцер, ради Бога! Что с вами?
Кто-то ударил его сперва по одной щеке, потом по другой.
– Я видел лаз, – пробормотал Швейцер.
– О чем вы? Давайте, поднимайтесь, надо уходить! Идемте, я вам говорю, Листопадов заметет осколки.
Швейцер открыл глаза и непонимающе воззрился на Коха, который держал его за плечи и чуть не плакал от ужаса.
– Вы целы? Голову не разбили?
– Все в порядке, – Швейцер встал со стульчака, и его тут же швырнуло влево.
– А, проклятье! – выругался Кох, ногой отворил дверь кабинки и потащил Швейцера наружу.
В коридоре тот отвел руки Коха, прислонился к стене и чуть-чуть постоял, приходя в себя. Химик неохотно отступил, лицо его было белым, как зубная паста; прыщи потемнели, сделались синими и походили на свежие пороховые следы.
– Все хорошо, – повторил Швейцер. – Не волнуйтесь, я сам дойду.
Из спальни уже выглядывала нетерпеливая физиономия Остудина. При виде возвращающихся она тут же скрылась, и до обоих долетел сдавленный вопль: «Идут!»
Их встретили настороженно, еще не зная, как отнестись к Швейцеру – герой он или раззява, если не хуже.
– Что там было? – спросил Пендронов, приглаживая вихор: похоже, ему снова досталось от Оштраха, вечного мучителя.
– Господа, я кокнул колбу, – Швейцер лег и уставился в потолок. – Мне стало плохо.
При этих словах Листопадов сорвался с места, схватил веник и совок и выскочил в коридор.
– Так вы небось три раза нюхали, – мрачно заметил Кох, который теперь злился на Швейцера. – Если не четыре.
– Два, – возразил Швейцер, не чувствуя в себе сил оправдываться и спорить. Кому он мог довериться? Разве Берестецкому, но тот так и не проснулся.
Оштрах, уперев руки в бока, приблизился к его койке. После Швейцера шла его очередь.
– Не думаю, – хмыкнул верзила. – По-моему, дело в другом.
«Ну, вот и оно, – подумал Швейцер. – Сказать им? Гори оно все огнем. Все равно про Раевского знают…»
Но он не успел. Оштрах сказал нечто, после чего никакие разъяснения стали невозможны. В лучшем случае они откладывались на потом.
– Вы трус, Швейцер, – заявил Оштрах. – Вы специально разбили колбу. Я подозреваю, что вы и дышать-то не стали, а просто прикинулись субтильной барышней. Обморок, ха!
И лицеист презрительно плюнул: редкий, исключительный знак презрения к собеседнику.
– А вы, Оштрах, просто подлец, – ответил Швейцер. – Вдобавок – безмозглый и злобный.
Храп Берестецкого смолк. Сгустившиеся тучи, чреватые ужасной грозой, вторглись в его безмятежные сновидения.
– Желаете драться? – Оштрах улыбнулся сострадательной улыбкой. – Извольте. Какое предпочтете оружие?
– Рапиры, – коротко бросил Швейцер.
– Господа, примиритесь! – жалобно крикнул Остудин, не любивший поединков и ссор, но Оштрах отмахнулся.
– Превосходно, – он изобразил на лице ледяное спокойствие. – Время и место?
– Только не сейчас, – быстро вмешался Кох. – Вы не дойдете до рапир, сразу попадетесь.
Швейцер помолчал. Кох сказал правду: ночное безделье усиливало бдительность дежурных преподавателей. Никто, будучи в здравом рассудке, не стал бы устраивать дуэль ночью.
– После ужина, в девять, в гимнастическом зале.
К чему усложнять? Красть рапиры, нести их во двор, искать укромный уголок… Разумнее будет рискнуть и драться там же, где хранится оружие.
– Годится. – Оштрах развернулся и молча пошел к своей койке. Швейцер прикрыл глаза. Он неплохо фехтовал, но его противник недавно выиграл первенство Лицея по всем видам физической подготовки. Будь что будет, сейчас не это главное. В ушах Швейцера стоял мерный рокот мотора. В Лицее не было ни одного микроавтобуса, у них вообще не было машин. Ничего подобного Швейцер никогда не видел, но сразу узнал в видении, а значит – видел, но забыл, и очень прочно забыл. Запах вещества, которое приготовил Кох, был сродни какому-то другому аромату, и он вдыхал его там, в автобусе, если не раньше. И был еще тот самый легендарный лаз, который оказался благоустроенным сооружением, а вовсе не тесным подземельем, что начинается какой-нибудь лисьей норой и ею же заканчивается, но уже там, в тайге, за Оградой.
В следующий миг Швейцер попытался открыть глаза, но не смог.
«Завтра открою», – подумал он равнодушно.
– … Спит! – удивленно прошептал Остудин. – Ему завтра кишки выпустят, а он спит. Похоже, что и вправду отравился.
7
– Попрошу встать, – голос отца Савватия был полон необычного подобострастия. – Позвольте представить вам господина Феликса Браго, члена тайного попечительского совета. Господин попечитель, рискуя жизнью и бессмертной душой, прибыл к нам с плановой инспекцией.
Что-то глухо обрушилось, но это класс, наоборот, встал. Таврикий, уступая власть, смиренно отошел в угол.
– Господь милостив, – почти пропел Савватий и вышел на середину. – Наша жертва пришлась Ему по душе. Господин Браго принес нам добрые вести: Враг терпит поражение за поражением. Кроме того, он привез нам сто пятьдесят пар солнцезащитных очков, и мы теперь сможем безбоязненно взирать на солнечное затмение.
Попечитель Браго слегка кивнул. Вид его заставлял вспомнить о Духе, Который веет, где хочет. Великой тайной казались мотивы, побудившие Духа веять именно в Браго. Господин попечитель отличался редкостным безобразием. Грузный, огромного – выше Савватия – роста, похожий на жабу не только обрюзгшими чертами лица, но самим его цветом – землистым, с зеленым оттенком, почти навозным. Не было в лице и здоровья: глаза попечителя, темно-карие и выпуклые, были обведены насыщенными черными кругами. Гладко выбритые щеки лишь прибавляли мерзости, все у него дрожало и колыхалось, а безупречный, тщательно отутюженный костюм казался неуместным и неестественным, словно Браго был страшной куклой, которую разрядила на свой вкус малолетняя шалунья-великанша. В ушах господина Браго рос можжевельник, а брови, напротив, почти напрочь отсутствовали. Попечителя не спасал даже внимательный, умный взгляд: мороз пробирал при одной лишь мысли о возможном предмете его внимания и действиях, которые он совершит с этим предметом.
