скачать книгу бесплатно
Не выпуская из рук фотографии, Швейцер разделся и спрятался под одеяло.
Дурак, он опять забыл поговорить с Вустиным. Важна любая мелочь, а Вустин мог умолчать о какой-то детали, которая изменит все. Что мелочь – он даже не спросил про злополучный лаз.
В спальне шептались.
– Я, когда клал ей на талию руку, нарочно провел повыше и дотронулся…
– Стыдитесь! И что она?
– Причем тут стыд? Я же не про вашу даму рассказываю. Она – ничего, словно и не заметила. Начала говорить про погоду, про уроки…
– И не покраснела?
– Да я не посмотрел, волновался очень.
– Вустин! Эй, Вустин!.. Как это вас угораздило повалить даму?
– Отвяжись.
– О-о, господа, ну и хам! Мы с вами брудершафт не пили, Вустин. Откуда такая фамильярность?
– Оставьте его, не видите – он сейчас вспыхнет, как спичка.
– Потушим. Вустин! Вам надо было танцевать с матерью Саломеей.
– Вот! Тогда бы он так просто не встал.
– Господа, живот у всех в порядке? У меня что-то крутит.
– Вы бы больше эклеров ели. Сожрали штук пять! Это из-за вас подвозить пришлось.
– Вам-то что? Вы зато по части напитков… Смотрите, не напрудите в постель.
– Оштрах, киньте подушку, я его…
– Тише вы! Сейчас в карцер пойдете!
– И отлично – Листопадова помучаем.
– Раевский не даст.
– А там нет никакого Раевского. Вустин! Признайтесь – вы все сочинили?
– Ему пригрезилось. Он сохнет по Раевскому.
– Тьфу!
– Да, да! Вустин! Вы оглохли? Вам надо было танцевать с Раевским.
– Лучше сразу с ректором.
– О-о-о! Вот был бы номер!..
– Ага. Руку на талию, голову на грудь…
– Господа, перестаньте! Меня сейчас стошнит.
– Нет, лучше с Саллюстием. Вустин! Здорово-то как: борода в рот лезет, козлом попахивает!
– Полный рот шерсти!
– Ме-е-е!..
– И сразу в альбом – любовную лирику. Потом показать, и сразу пятерка будет. В отличниках будете ходить!
– Заглохните, сволочи, надоели!..
– Что за выражения. Вы что, Вустин – с лакеями говорите?
– Известно, он груб. Он сыграл бы активную партию.
– А ректор – мазо.
– Где вы такого нахватались?
– Не ваше дело. Идеи витают в воздухе, господа. Александр Блок.
– Ваши идеи витают в каком-то своеобразном воздухе.
– Верно. И знаете, где такой воздух?
– Молчите лучше.
– Нет, знаете?
– Молчите, убью!..
– Такими идеями, сударь мой, пахнет в…
Удар подушкой. Еще один. Пыхтенье, писк. Луна, прожектор, черное небо.
Часть вторая. Имею честь
1
Наивный Швейцер недалеко ушел в своих колебаниях, он не знал, что в юности чувства склонны господствовать над разумом. Швейцера утвердило в решении событие, которым именно чувства и хотели возбудить – правда, совсем не те.
До солнечного затмения оставалось три часа, и он все еще не знал окончательно, пойдет ли в кухню, заглянет ли за дверь – дальше его фантазия не простиралась. За доводы разума Швейцер принимал обычный страх. Немного отвлекала муштра, которой заведовал отец Коллодий: шел урок строевой подготовки.
Коллодий был человеком небольшого ума: ать-два – вот все, что он знал, не считая скверной игры на скрипке. Имя очень шло ему: нечто аморфное, разбухшее, из коллоидной химии. Такими в старину рисовали прожорливых монахов-католиков: брюхо, гладкие щеки, круглые глазки, тонзура.
– Между шапкой и бровями должен оставаться зазор в два сантиметра, – учил Коллодий. – Пятки вместе, носки врозь! Между носками должна помещаться ступня – не больше и не меньше.
Коллодия не любили. Не удовлетворяясь существующими нормами, он сочинял свои собственные: например, наказал воспитанникам носить при себе ровно по сорок сантиметров туалетной бумаги. И лично проверял, ходил с рулеткой – не дай Бог, где-то выйдет сорок один! Разгильдяй – он и есть разгильдяй, подмога Врагу. Все начинается с малого. Столь же скрупулезно подходил отец Коллодий к вопросам военной терминологии.
– Вам ли не знать, – говаривал он, – что офицеры и солдаты не отдают честь. Честь отдают распущенные девушки. Ну-ка, хором: что отдают офицеры?
И класс отвечал ему хором:
– Воинское приветствие!
В этот день отец Коллодий просто сыпал невнятными намеками и пророчествами, предрекая близкую гибель Врага.
– На Бога надейся, а сам, как говорится… – Здесь учитель хитро подмигивал. – Есть у нас одна штучка…
И, как бы спохватившись, замолкал.
– Атомная бомба? – спросил кто-то с места.
Коллодий нахмурился, пошел к нахалу, но в этом месте урок был прерван. Распахнулась дверь, и в класс торжественно вошли Савватий, Саллюстий и доктор Мамонтов. На священниках были темные одежды скорби, доктор пришел в колпаке. В руках у ректора была шелковая подушка, на которой лежали ученический ремень, дешевые часы, гребешок и пуговица от мундира.
– Встать! – гаркнул отец Коллодий.
Ректор положил подушку на стол и некоторое время стоял в безмолвии. Потом сверкнул глазами и возвестил:
– Чада! Сегодняшнее утро омрачилось несчастьем, и большое знамение предварилось малым. Вещи, которые вы видите перед собой, принадлежали вашему товарищу. Вы понимаете, что я говорю о Раевском, который нынче же будет причислен к мученикам. Вот все, что удалось найти поисковому отряду, который прочесывал окрестные леса в надежде найти и спасти эту заблудшую душу, соблазненную Врагом. Но мы опоздали и даже не знаем, чем кончил несчастный. Пусть случившееся послужит вам уроком. Я прошу почтить павшего лютой смертью минутой молчания.
Чувствительный отец Саллюстий промокнул глаза, а Коллодий вытянулся и отдал вещам Раевского воинское приветствие. Доктор Мамонтов обводил лицеистов мрачным взором, а ректор высился, как несокрушимая глыба в окружении хаоса. Тьма разбивалась об него и разлеталась брызгами, дьявольские тени обтекали стороной; смерть, размахивавшая косой, ломала лезвие за лезвием.
Швейцер мгновенно распознал обман. Спроси его кто – он не сумел бы ответить как. Шестое ли было то чувство или какое-нибудь десятое, но именно оно овладело его рассудком, и лицеист решился. Привычного уклада ему осталось ровно на два с половиной часа, потом – неизвестность. Но кое в ком печальная церемония возбудила совсем другие мысли. Этим человеком неожиданно оказался тихий Листопадов, которого к утру выпустили из каменного мешка, посчитав раскаявшимся и поумневшим. Покуда тянулась траурная минута, он жег глазами растерянного Вустина, стоявшего в соседнем ряду. А после, когда тройка удалилась, захватив с собой все, что осталось от Раевского, продолжал сверлить его взглядом. Этого никто не замечал, Коллодий продолжил урок. Наконец наступила перемена; Листопадов улучил момент, подбежал к Вустину и, не говоря ни слова, влепил ему звонкую пощечину.
– Вы лжец, Вустин! – крикнул он, сверкая глазами.
Тот было рванулся дать сдачи, но успел сообразить, что Листопадов вдвое меньше ростом и драться с ним недостойно.
– Я… я… – Вустин покраснел и полез в карман. Он хотел вытащить доказательство: злополучную записку, позабыв, что съел ее, и, не найдя и вспомнив, начал заикаться, а класс, получивший простой и печальный ответ на мучительные вопросы, изготовился к травле.
– Хватит, Вустин! – закричал Оштрах, пробираясь к несчастному. – Мы уже сыты! Что там у вас еще? Новые каракули, сами написали? Дайте сюда!
– Молчите, дураки, – испуганно пробормотал Вустин, видя, что дело дрянь.
В него полетел огрызок яблока. Недодоев, конечно.
– Тише, тише, – напомнил кто-то из лицеистов. – Пойдемте скорее – ангелы поют.
Оштрах демонстративно толкнул Вустина и вышел из класса. Воспитанники, благословляемые хором, потянулись к выходу. Швейцер задержался, намереваясь выйти последним. Его позвал Берестецкий, но тот сделал вид, будто что-то ищет.
– Иду! – крикнул Швейцер, роясь в тетрадях.
Вустин угрюмо отошел от дверей и стоял, прислонившись к стене. Комната опустела; на подошедшего Швейцера он посмотрел с опаской.
Тот быстро схватил парию за локоть и с силой сдавил.
– Я на вашей стороне, Вустин, – сказал Швейцер быстрым шепотом. – Мне понадобится ваша помощь. Вы справитесь?
Вустин, похожий на заблудившегося слона, кивнул, еще сильнее заливаясь краской.
– Я собираюсь бежать. Это удобнее сделать во время затмения, когда все выйдут во двор. Думаю, что охрана не устоит, ей тоже интересно. Мы спустимся в кухню, и вы запрете за мною дверь, ведущую на склад. Сделаете? Это очень важно. Нельзя, чтобы кто-нибудь догадался, как я ушел.
В душе Вустина происходила борьба. Он еле заметно пожал плечами.
– Ну, решайте быстрее! – яростно прикрикнул Швейцер. – Нас не должны видеть вместе.
– Хорошо, я сделаю, – сказал Вустин.
– Тогда говорите, где лаз. Может быть, мне лучше бежать оттуда.
Маловероятно, после Раевского наверняка законопатили.
– Он – за дверцей у мамонтовского кабинета, под лестницей! – выпалил Вустин. – Где ректор постоянно бывает.
– Тьфу, – с досады Швейцер топнул ногой. – Скажите, какая догадливость! На что мне это… Про ректорскую нору все и так знают. Вы что – только теперь сообразили, что там есть ход за Ограду?
Вустин не посмел обидеться. Швейцер подумал, что он зря оскорбляет сообщника. Но какая тупость!
– Ладно, не берите в расчет, я нервничаю. Ждите, вам будет знак.
Швейцер вторично пожал локоть Вустина и нарочито неспешным шагом вышел из класса. Вовремя: Берестецкий, оставшийся без пары, уже шел его поторопить.
– Вустину никто не подаст руки, – вздохнул Берестецкий. – Придется ему симулировать, бежать в клозет. Скатертью дорога, верно? Там ему самое место.
– Истинно так, – согласился Швейцер. – Как по-вашему, откуда мы будем следить за солнцем?
– Хорошо бы подняться на крышу, – мечтательно заметил тот. – Интересно, как там?
– Да, интересно, – поддакнул Швейцер, думая о подвалах.
2
За полчаса до затмения лицеистам раздали солнцезащитные очки. Началась свалка; многие, надев их, изображали слепцов и горестно выли, когда наталкивались на соседей.
Воспитанников вывели во двор; урок литературы отменили. День выдался на удивление погожий, жаркий. На залитом светом асфальте была видна каждая песчинка. Небо неистовствовало цветом, готовое втянуть в себя землю, и, если бы не зной, многие ощутили бы восторженную тягу к высотам, где все растворяется и успокаивается.
Двор был разбит перед главным входом. Бетонный брусок здания в несколько этажей, с пуленепробиваемыми оконными стеклами, быстро нагревался и строго молчал, готовый с достоинством встретить любой катаклизм. Двери, на случай чего, оставили распахнутыми. На волю, как и думал Швейцер, высыпали все – преподаватели, повара, чернорабочие, мастеровые. Охранники тоже успели надеть очки и сразу приобрели необычно бравый, лихой вид, став похожими на коммандос из довоенной жизни.
От тайги Лицей отделяла высокая бетонная стена с колючей проволокой, пущенной поверх. Над крышей подрагивал поникший триколор. На территории Лицея не пели птицы; самых крупных, случайных, отстреливала охрана. За стеной, как рассказывали воспитанникам, шел ров с заостренными кольями, а дальше – кольцевидный участок пашни, разровненной граблями. Тайгу было видно только из окон, она казалась шкурой огромного зверя, в которой Лицей становился болезненной проплешиной. Но болен был сам зверь, в его зеленой, а к горизонту – синей шерсти водились смертоносные паразиты. Здоровье оставалось только в плеши – на специально выбритом пятачке, где прививался иммунитет от заразы. А лицеисты были иммунными клетками, готовыми в свой срок метнуться в сосуды зверя и выступить против Врага, который зря торжествовал, хотя и подмял под себя землю и рвался к Небу. Его грязная тень уже наползала на солнечный диск.
Отец Саллюстий вышел вперед. Никто не сомневался, что говорить поручат именно ему. Лицеисты испытывали возбуждение, их тревога усиливалась с каждой секундой. Затмения поминались в многочисленных пророчествах, легендах и просто суеверных байках, однако наступили времена, когда возможно все. Даже в лицах преподавателей проступило некоторое беспокойство. Вскорости очки надели все, так как поминутно бросали на солнце опасливые взгляды. Могло показаться, что Лицей и впрямь собрался проследить за ядерным взрывом, который устраивает неизвестно чья сторона.
