Пасынок Вселенной. История гаденыша

Братья были абсолютно целы и невредимы. Ну, если не считать пару мелких порезов и того факта, что за прошедшее время они, наверное, постигли всю глубину переживаний первого клиента Токвемады52. Так что шрамы на психике остались более глубокие. При этом оба были абсолютно голые. И мало того, что голые – каждый был прикручен туго намотанной колючей пеньковой веревкой (мне это почему-то показалось принципиальным) к большому деревянному кресту. Но и на этом мой воспаленный мозг не пожелал остановиться. Я расписал все тела главарей – особенно лоб и грудь – всеми религиозными символами, какие смог припомнить. Был тут и обычный крест, и чаша Грааля, и Тау – ключ от Нила, и рыба (как первый символ христианства), и полумесяц, и даже Иню с Янем нашлось место. Короче, из меня поперла толерантность. А в довершение каждому из братьев я нарисовал по смайлику на голых ягодицах. Одному на правой, другому – на левой. И в таком виде я доставил привинченные к крестам тела обратно в зону обитания.

Скажу я вам… Иисус был сознательный гражданин (хотя, его и заставили) – свой крест он пер сам. Кто-нибудь пробовал тащить на себе распятие с уже распятым на нем здоровенным мужиком? Вот и не говорите. Кресты были сделаны таким образом, чтобы можно было воткнуть их во дворе кондоминиума вверх тормашками – то есть буквально по-сатанински. Не знаю уж хорошо это или плохо, но я решил, что мизансцена так получится интереснее. Однако ж вверх ногами или нет – легче от этого не было. Мне понадобился почти час, хотя я настолько обнаглел, что подогнал минивэн почти вплотную к территории.

Но в итоге вышло очень наглядно. Два абсолютно голых мужика посреди огромного двора, вверх ногами прикрученные к крестам… Тут пахло не просто предупреждением – самой его недвусмысленной формой. От Ку Клус Клана до… не знаю чего еще. Для пущего эффекта я откупорил бутыль со специально добытой со скотобойни коровьей кровью и тщательно извазюкал ею тела братьев. Вот теперь достаточно страшно.

Внимательно осмотрев получившуюся инсталляцию, я остался вполне доволен (хотя, все тело ломило страшно от перетаскивания непомерных тяжестей) и поглядел на часы. Нет, я не рассчитывал, что друзья-бандиты сами встанут ни свет ни заря и обнаружат своих несчастных главарей в непотребном виде. Такая надежда вполне могла стоить братьям жизни – они бы околели задолго до того момента как проснулся бы первый бандит.

Поэтому я отогнал машину, снова напялил свою толстовку, лыжную шапочку и вошел в кондоминиум. Там я отыскал первую же подвернувшуюся ночевку неандертальцев. То есть, нет, не первую. Мне нужна была женщина. Во-первых, у женщин – даже у таких женщин, которые зависают в бандах – чувство социальной ответственности намного выше. Ну, а во-вторых, вопят они много громче, так что своими визгами вполне способны разбудить всю остальную так необходимую как мне, так и братьям публику.

И я нашел ее – полупьяную и полуголую крашеную блондинку совершенно неопределенного возраста (в силу образа жизни, перенесенных лишений и употребленного внутрь, очевидно). Я поднял ее на руки, одел во что под руку подвернулось, вынес в ближайший сортир и сунул под струю ледяной воды. Блондинка заверещала. Я зажал ей рот ладонью и показал страшный, но совершенно неудобный ни для чего нож с длинным изогнутым полированным лезвием. Она посмотрела на нож, потом перевела взгляд на мою экипировку… Не знаю, видимо, она решила, что я сейчас ее буду насиловать. Почему – это ей видней, судя по тому, что она, немного сориентировавшись, тут же предприняла попытку скоростного раздевания. Я закатил глаза и остановил ее. Она не понимала, но я не намеревался говорить ни слова. Вместо этого я ухватил ее за локоть и вытолкал в коридор. Она послушно вышла, но смотрела непонимающе. В коридоре я махнул рукой, чтобы она шла вниз.

– Что? – спросила она.

Я снова махнул рукой в сторону парадного выхода. Она пожала плечами и пошла к лестнице. Я из темноты следил за тем, чтобы ей не вздумалось болтаться по первому этажу, или попросту снова лечь спать где-нибудь. Но она послушно выползла на улицу.

Засим я пробежал по коридору, выпрыгнул из окна второго этажа, мягко приземлился и побежал к минивэну. А вслед мне уже несся хорошо поставленный женский визг.

Красота.

8

«Для некоторых творческих людей шизофрения может являться источником вдохновения.

Но она все равно болезнь»

Наставления для начинающих психиатров-любителей.

Я забрался в минивэн, и, ну очень довольный собой, покатил домой.

– Ну, и что все это значит? – раздалось с заднего сидения, и я чуть не вдарил по тормозам от неожиданности.

Нет, ребята, с этими шизофреническими проявлениями надо что-то делать. А то скоро он начнет возникать в сортире, выплывая облаком из под ободка унитаза, или еще откуда-нибудь. Надо разработать регламент… приходов. Хе.

– Ты бы предупреждал что ли, – огрызнулся я, косясь в зеркало заднего вида. Разумеется, он выглядел неясным силуэтом во тьме. – А то так недолго и в дерево впечататься.

– Это сейчас не самая большая опасность, – объявил призрак.

– А какая самая большая?

Впрочем, я и сам знал что именно он скажет.

– Ты сам знаешь, – сказал он.

Мне захотелось наподобие книжного богатыря пощупать голову на тему появления там лишней дырки из которой наружу просачиваются мысли53.

Черт, все-таки надо что-то придумать, чтобы как-то разобраться с этим фантомом. С каждым годом, по мере моего продвижения по «Скоростному шоссе в ад54» эта потребность ощущалась все острее.

– Почему ты вдруг решил противиться своей сущности? – спросил призрак.

Я усмехнулся:

– В последний раз мне задавали такой вопрос, когда я сидел в стеклянной клетке в подвале у безумного коллекционера.

– Да, – согласился призрак. – И чем все кончилось?

– Я освободился, – напомнил я.

– И это все? – я даже в темноте то ли увидел, то ли вообразил, как он хитро прищурившись меня рассматривает.

– А что еще? – сделал вид, что не понимаю я.

Он молчал.

– Ну ладно, ладно, – вздохнул я. – А еще я влюбился. Ну, так мне тогда показалось, по крайней мере.

Я вспомнил Марию. Да, теперь я все чаще думал, что мне именно показалось. Или я выдаю желаемое за действительное? Ну вот, стоило прибиться к приличным людям – поперла склонность к самообману. Да, я двуличная сволочь, и совершенно не вижу в этом проблемы.

– Нет, я и правда влюбился, – честно признал я.

– А потом убил ее.

– А потом убил, – согласился я. Мне стало тошно. – Ну и что?

Призрак молчал. Теперь он откинулся на спинку сидения, развалился, и смотрел в окно. В свете появляющихся фонарей его профиль мелькал то проявляясь, то снова исчезая.

– Погоди, – я встрепенулся. – Ты намекаешь, что я?.. Что Мария?.. Да нет, это бред.

– Ты оставил в живых двух омерзительных отморозков, – сказал призрак, не поворачиваясь в мою сторону. – Вот это бред. И почему ты так поступил, скажи на милость? Под влиянием этого священника? Ты – хищник, воин, одиночка – выполняешь просьбу какого-то торговца враньем? Служителя культа?

– А почему бы и нет? – разозлился я. – Я делаю что хочу. И на этот раз мне захотелось сделать ему приятное. Он мне просто нравится.

– Нет, – отрезал призрак. – Ты поступил так, потому что так захотелось не тебе, а ему. Это не твое желание – это его влияние. А это уже намного серьезнее. Ты не можешь позволить себе роскошь поддаваться чьему бы то ни было влиянию. Не можешь позволить себе роскошь быть добрым и славным, хорошим парнем. Тебя же всегда тошнило от всех этих героев комиксов – так чем ты сейчас от них отличаешься? Что ты сделал? Ты восстановил справедливость! Ой-ой, плохие ребята обижают хороших! Кто заступится? Вот он, новый герой – серийный убийца на страже христианских ценностей. Тоже мне, Декстер.

– Я не серийный убийца, – возразил я.

– Нет, конечно, – согласился призрак. – Но что с тобой – с тобой таким какой ты есть и всегда был – будет дальше? Ты что, примешь христианство, женишься на этой женщине, усыновишь пацана, нарожаешь своих?

– Что за бред? – возмутился я.

– Вот именно – бред. Но тогда разберись – что дальше?

Странно. Иногда он был похож на Виктора, иногда не очень. Но сейчас он был просто копией. Ну, копией того, что я помнил из моей сильно нестандартной юности.

– Как ты себе представляешь дальнейшее развитие событий? – не унимался призрак. – Сегодня ты уже пошел на поводу у священника. Что дальше? А ведь оно обязательно будет – это дальше. И дальше – ты сам подумай – там, где для обычного слабого человека с придушенным иллюзиями восприятием реальности, бесхребетного, слабохарактерного – там где для такого человека может найтись пусть иллюзорный, но мир, спокойствие, даже счастье… Что там найдется для такого как ты?

– Заткнись, – сказал я. – Очень тебя прошу.

Призрак вздохнул и, кажется, посмотрел в мою сторону.

– Ты хочешь, чтобы я заткнулся? – равнодушно удивился он. – Не желаешь выслушивать неприятную истину? Забавно. Как быстро ты докатился до психологического состояния простого обывателя. Осталось только заткнуть уши, зажмурить глаза и жить в дурацкой уверенности, что ты находишься в прекрасном и счастливом мире. Недолго, правда. Только до тех пор пока башку не снесет.

– Слушай…

– Нет, я могу заткнуться, – усмехнулся призрак. – Только что это изменит? Я всего лишь озвучиваю твои же мысли, которые ты упорно не хочешь извлекать на поверхность. Как ты это называешь? То есть, не ты, а эти шумные веселые австралийцы под высоким напряжением55. «Хайвэй в преисподнюю»? А каким образом осуществляется процесс перехода в преисподнюю ты еще помнишь? Скольких людей ты сам отправил по этому хайвэю? А теперь устремляешься сам.

Я ударил по тормозам. Машину понесло, она проехала юзом и ткнулась шинами в край бордюра. Чуть не перевернулась. Призрак на это никак не отреагировал – кажется, он даже не покачнулся там, на сидении.

Я выскочил из машины, с силой захлопнул дверцу. В этот момент я просто не мог находиться в одном объеме с этим… Видением? Проекцией моей скотской ментальности? Галлюцинацией? И как, интересно, я собирался от него избавиться?

Стекло задней двери с тихим жужжанием опустилось. Даже выйти не соизволил, паскуда. Хорошо хоть ничего не говорил – просто сидел там, в темноте, и рассматривал меня.

– Но почему? – первым заговорил я. – Почему у меня не может быть всего этого?

Он молчал.

– Почему у меня не может быть друзей, любимой женщины, даже дома?

Он молчал.

– Чего молчишь? – спросил я.

– Ты же сам хотел, чтобы я заткнулся, – объяснил он. – И потом, я, в сущности, ведь не могу сказать ничего такого, чего ты не знал бы сам. Так мне отвечать, или нет необходимости?

Я посмотрел на него. Черт, если бы я мог, сейчас его бы я убил в первую очередь. Но я не мог. Как не мог не отвечать – это означало бы врать самому себе.

– Потому что я… Потому что я такой, какой я есть. Потому что я не могу принести ничего, кроме смерти. Потому… потому что больше у меня ничего нет.

– Слишком драматично, – усмехнулся призрак. – Общение со священником тебя испортило. Ты разучился внятно излагать.

Я посмотрел на него.

– Что? – ласково спросил он.

– Думаю, с каким наслаждением я бы убил тебя, – так же ласково объяснил я.

Дверца открылась и он, наконец, вышел из машины. Было достаточно темно, чтобы не побеспокоить его светобоязнь. И мне вдруг подумалось – а он мог бы просто пройти сквозь дверь, или вылететь облачком через окно? Или просто раствориться и материализоваться в другом месте?

– Нет, не убил бы, – сказал он.

– Почему? – удивился я. – Потому что ты – это я?

– Нет, в таком случае тебе было бы проще.

И тут он сделал такое, чего не делал никогда. Он приблизился почти вплотную.

– Потому что я – это еще и он.

Я посмотрел на него в упор. Странное дело – даже в таком ракурсе, вблизи, он воспринимался как-то… нечетко, что ли? Даже и не знаю как объяснить.

– Нет, – сказал я. – Ты – не он. Но что же ты такое?

– Галлюцинация? – подсказал он.

– Чушь.

– Бред?

– Херня.

– Болезненное воспоминание?

– Нет. – И тут меня осенило. – Ты – нечто, что приняло вид болезненного воспоминания. Но ты – что-то совсем другое. И я придумаю как выяснить что ты такое.

– Ну, что ж, удачи, – сказал он совершенно серьезно и ушел за минивэн.

И я совершенно точно знал, что если сейчас загляну за машину, там никого не будет.

9

«Бог не имеет религии».

Махатма Ганди

– Скажите, служитель культа, вы ведь врачуете души?

– Опять вы так меня называете? – усмехнулся отец Кристиан.

– А название имеет значение? – удивился я.

– Само по себе – нет. Но за ним скрывается определенное отношение. Вот ваше отношение – это вызов и этакая напряженная несерьезность. Вы как будто громогласно объявляете все на свете чушью, враньем и ерундой, в то же время яростно ожидая, что сейчас вас станут разубеждать. Вопрос только в том хотите ли вы на самом деле, чтобы вас разубедили, или нет.

Я подумал над его словами. Святой отец уже неделю как вышел из больницы. Как и предполагалось, ничего серьезного с ним не произошло. Сломанные ребра пока еще болели, но в остальном все сложилось неплохо. Так что пока он не мог совершать резких движений и поднимать тяжести. Ну, насчет резких движений, их он совершать вообще никогда не умел, по-моему, а для тяжестей под рукой в тот момент был я, либо кто-то из немногих прихожан.

Кстати, Ферзи и впрямь оставили церковь и святого отца в покое – во всяком случае, ни их, ни знака мы больше не видели.

– Ни то, ни другое, – возразил я. – Я просто пытаюсь разобраться.

– Разобраться в чем?

– В устройстве мироздания по отцу Кристиану.

– А-а… И вы думаете, что я способен дать вам понятные однозначные ответы? Да еще такие, которые вы примете?

– А почему нет?

Он посмотрел на меня с хитрым прищуром.

– Потому что вы не производите впечатление человека, который в своих мыслях и поступках согласуется с чьим-то мнением или суждением, кроме своего собственного.

– Да, это верно, – согласился я. – Пока еще очень немногие люди смогли меня убедить, что с их мнением стоит считаться.

– И что это за люди? – улыбнулся он.

– Тише, тише, – сказал я. – Вы вторгаетесь в интимную сферу. То есть, я понимаю, это ваша работа. Но делать это надо намного деликатнее. И уж точно не так откровенно.

– Когда как, – возразил он. – К кому-то нужно находить подход.

– А ко мне, значит, не нужно? – обиделся я.

– А к вам не нужно, – подтвердил он. – Вы всегда на шаг впереди. С вами единственный способ – в лоб. Откровенно. – Он задумался. – Хотя, сперва это тоже нужно понять.

Я задумался, пытаясь осознать – хвалит он меня, или наоборот. И не придумал ничего, кроме того, что все намного сложнее и не так однозначно.

– Так к чему вы это? – спросил он. – Ну, про врачевание душ и прочее.

– А, да. Хочу предложить вам одно мистически-психологическое уравнение. Интересно как вы его решите. И имеет ли оно вообще какое-то решение в вашем восприятии.

– Ну-ка, давайте, – заулыбался он.

Интересно, будет ли он также улыбаться и дальше?

Я сделал соответствующую паузу, и спросил:

– Как вы относитесь к убийству?

– Убийство есть смертный грех! – выпалил он. – По-моему, это очевидно. Никто не вправе лишить человека жизни…

– Разве? – удивился я. – Ну, в смысле так ли уж это очевидно? А как же войны? Как же казни?

– Это обычный       вопрос, – сказал отец Кристиан. – И вечная тема. Да, люди убивают друг друга, всегда убивали. Это реальность. Но разве это правильно?

– Мать наша, Первоапостольская Католическая церковь приказывала распинать людей на дыбе и жечь на кострах под самыми идиотскими предлогами.

– Да, и это тоже, – печально согласился отец Кристиан. – Но опять же, могу возразить вам только, что церковь – любая церковь – это еще не Бог. Церковь – это люди. И для кого-то из людей церковь – путь к Богу. Для кого-то – к власти.

– Я думал, путь к Богу называется по другому, – усмехнулся я.

– И как же?

– Смерть.

– Смерть – конец пути, – возразил отец Кристиан. – Но не сам путь.

– Красиво прозвучало, – сказал я. – Но вы же умный человек. Вы же понимаете, что с убийством не все однозначно.

– Да, конечно, убивали и убивают от имени Бога, под предлогом защиты родины… всегда находилась причина. Но вы знаете… Как мне представляется, все эти причины очень похожи на оправдания. А у убийства нет оправдания. То есть, на мой взгляд.

– Только пока вы готовы отворачиваться и не замечать очевидного.

– О чем вы? – нахмурился он. – Если про этот инцидент…

– Инцидент? – усмехнулся я. – Вы так это называете? Впрочем… Хорошо, давайте про инцидент. Вот представьте себе, что все зашло бы дальше. Рано или поздно вас бы убили.

– Я так не думаю, – улыбнулся он.

Странно, что после всего, он не делал ни малейших попыток выяснить что именно произошло и почему Ферзи оставили его в покое. То ли догадывался, то ли просто радовался тому, что все закончилось. А может быть, догадывался и радовался тому факту, что я, в кретинском порыве отстаивания справедливости, никого не замочил.

– Зря, – сказал я. – Меня поражает это смирение. Никак не могу понять насколько это глубокая яма.

– Забавно. Так смирение еще никто не называл, по-моему.

– Не важно, – отмахнулся я. – Неужели вы не стали бы защищать свою жизнь?

– Стал бы. Но своими способами.

– А если бы ваши способы не сработали? Если бы встал вопрос – или вы, или они?

– Я не способен на убийство, – как-то прямо даже с гордостью ответил он.

– Мн-да, – вздохнул я. – Глубокая яма. Можно вусмерть провалиться. Но попробуем нащупать дно. А если бы в это оказались втянуты ваши близкие?

– Простите?

– Вы лжец, святой отец, – объявил я. – И самое обидное в том, что вы лжете не кому-то, а самому себе. Если бы эти ребята вернулись. Если бы тут оказалась ваша сестра и ее сын. Как по-вашему, что бы с ними сделали?

– К чему вы это? – нахмурился отец Кристиан.

– Если бы бандиты стали избивать вашего племянника. Если бы они захотели изнасиловать вашу сестру. Тогда вы были бы готовы их убить?

– Зачем вы все это говорите?! – возмутился отец Кристиан.

Кажется, он действительно был возмущен. Славный рыцарь, который носит только переднюю часть доспехов, и даже не догадывается о своей голой заднице. И тут его по этому открытому и нежному – розгой. Неприятно, наверное. Хотя, все идет к тому, что мне в панцире со всех сторон тоже не так уж весело. Иначе зачем бы я затеял этот разговор?

– Затем, что так выглядит наш мир, – спокойно сказал я. – Затем, что в нем есть все то, что вы так упорно отказываетесь принять. И я хочу понять насколько вы…

– Искренен? – без тени улыбки предположил он.

– Компетентны, – возразил я. – Пока что, выходит, – не очень.

Какое-то время мы молчали.

– Но вернемся к нашему уравнению, – как ни в чем не бывало продолжил я. – Итак, у нас есть некий убийца. Этот человек убивал всегда, всю жизнь. Убивал легко, потому что не считал это ни чем-то запретным, ни чем-то исключительным.

– Это его профессия? – осторожно предположил отец Кристиан.

– Нет, скорее просто талант.

– Жутковатый талант.

– Ну, хорошо, не талант, умение. Не важно. Суть в том, что он никак не приходил к подобному взгляду на жизнь, не было никаких там борений-становлений. Он попросту таким родился.

– Это больной человек?

Я задумался над его вопросом.

– Может быть. Но тогда добрая часть наших соплеменников и большинство всех политиков с генералами такие же больные люди. Даже еще хуже. Потому что они ищут оправдания своим действиям – по вашей же формуле – городят кучу вранья. Только чтобы заставить дураков убивать друг друга. Как сказал один мой знакомый, в борьбе подлецов с идиотами победила дружба. Но наш подопытный образец был рожден с неким… ну, хорошо, талантом, или изъяном – понятия относительные. Ван Гог тоже был скорее с изъяном, чем с талантом.

– Не может быть такого таланта, – возразил отец Кристиан. – И не может человек быть таким от рождения.

– Может, – мягко возразил я. – Поверьте мне, может. И вот тогда… Как быть с ним? По определению – вашему определению – он убийца. Следовательно, ему заказан путь в ад. Верно?

Отец Кристиан кивнул. Но как-то неуверенно.

– Но вот тут вступает одна неприятная логическая петля… завитушка. А если он… нет, не пытается что-то исправить – для этого он слишком….

– Циничен? Мизантропен?

– Я бы сказал, объективен. Но это не более чем терминология. Однако, он уже убийца. Он таким рожден, давайте примем это за аксиому. И что бы он теперь ни делал, как бы ни помогал хорошим людям – не специально, просто оно само собой иногда так получается – для него проторена колея в ад. Прощения нет. А раз прощения нет, то что мешает ему пуститься во все тяжкие? Что мешает стать еще… страшнее?

Отец Кристиан смотрел на меня во все глаза.

– Надеюсь, это все только теоретические допущения? – осторожно спросил он.

– Что? А, да, конечно. Постойте, а вы подумали?.. – я рассмеялся.

Нет, сперва я позволил взгляду проясниться, позволил отцу Кристиану увидеть в нем понимание, что до меня дошло, а потом рассмеялся. Этому меня тоже научил Виктор. Обмануть можно не только словами и действиями – очень важна мимика и эмоциональная наполненность. При достаточно разработанном арсенале, можно пудрить мозги кому угодно.

– Вы подумали, что это про меня? – смеялся я. – Нет, серьезно?

Он как-то неуверенно хохотнул.

– Да, признаться в какой-то момент… Вы ведь ничего о себе не рассказываете.

Я перестал смеяться. Как ножом отрезало. Продолжал упражняться в психодинамике и актерском мастерстве.

– Не рассказываю, – согласился я. – Но для этого существует масса куда как более прозаических причин.

Он кивнул. Ни черта не понял, но согласился. Вот она, сила убеждения по Виктору.

– Так как быть с нашим подопытным? – гнул я свою линию. – Нет для него прощения? Нет исхода?

– Неисповедимы пути Господни, – сказал отец Кристиан.

– Слабое утешение, – хмыкнул я.

Он посмотрел на меня и добавил:

– Можно еще сказать, что никто ничего не знает наверняка.

– Еще лучше.

– Быть может, у Господа есть некий план для такого человека.

А вот это уже плохо. Сам того еще не понимая, святой отец принял реальность предложенного мной персонажа. Но ведь я сам затеял этот разговор. И зачем? Что я рассчитывал услышать, кроме того, что и так уже знал и понимал? Жаждал получить подтверждения со стороны? Или, не дай Бог, прощения?

– Следуя вашей логике, – проговорил я. – А логика – это то, чего не может изменить даже Бог. Так вот, следуя такой логике, у нашего подопытного нет ни малейшего шанса перестать быть монстром. Как бы он того не желал сам. А раз так, то скажите мне, оправдано ли убийство такого монстра?

Ну вот, кажется я и вывернулся. Пусть святой отец думает, что я говорю не о себе, а о ком-то, кого я грохнул в своей недавней жизни. Пусть думает, что я убил некоего маньяка, и теперь вот очень мучаюсь по этому поводу.

– Нет, – отрезал он.

– Но почему? – удивился я.

– Вы не понимаете, – вздохнул он. – Вы никак не поймете, почему убийство неприемлемо. А неприемлемо оно только по одной причине. Никто из нас не способен дать жизнь. И мы не способны знать для чего она дана. И раз не мы ее дали, не нам и решать когда и кто умрет.

– Но мы же решаем, – возразил я.

– И это ошибка.

– Вы когда-нибудь были в палате для умирающих онкологической клинике? – поинтересовался я.

– Извечный вопрос об эвтаназии? – вздохнул отец Кристиан.

– Да, и очередной логический выверт, – согласился я. – Говорите, мы не вправе решать кому и когда умирать? Но с какой стати тогда кто-то решает кому и сколько жить?

– Развлекаетесь парадоксами Рассела? – усмехнулся священник.

– Я так долго могу, – заверил его я. – Поверьте, вопрос про камень – не самый хитрый.

– Ну-ка, ну-ка.

– Что, вас заинтересовало как профессионала?

– Именно.

– Пожалуйста. Если Бог всемогущ, может ли он раздвоится? И если сможет и эти двое подерутся, то кто победит? То есть, понятно, что Бог – но правый или левый?

– Неплохо, – усмехнулся отец Кристиан. – Только как-то…

– Неуважительно? – подсказал я.

– Для меня – да, – согласился он.

– Хорошо. Тогда вот вам еще хлеще. Если Бог всемогущ, может ли он быть сволочью?

– А это уже оскорбительно, – перестав улыбаться проговорил отец Кристиан.

– Ладно, не расстраивайтесь. Но вы так и не ответили на мой вопрос. Не решили уравнение.