Ненадежный свидетель

– Хорошо, – вздыхает Елизавета Максимовна. – Но только ненадолго, к тебе сегодня должен еще доктор зайти, и после этого мы сможем поехать домой.

– Мы на минуточку, честно-честно, – соглашается на любые условия, за руку мать из палаты вытаскивает. Маленькое чудо!

Глава 28

Учительница

Гараж. Мельник найдет, записки ей в отеле не оставил. Сама с утра пораньше смылась. Градусы на обогревателе добавил, знобит. Голос осип. Стоило зайти в аптеку, жаропонижающего взять, как бы к ночи с ног не свалиться. Девчушка помогла. Она слышала звук водопада. Падающая вода. Очистное сооружение – на одном из участков отмечено! Загвоздка в другом. Ветка метро действительно проходит рядом, только соединения нет. Объяснить звук поезда еще можно, и на поверхности их слышно, но Вика сказала, что они шли по рельсам… В голове не укладывается. Проходов на карте нет. Как они туда попали? Сомнения остаются, но выбор небольшой. Другие ветки под описание не подходят. Разумеется, если я изначально указал на карте верное направление…

Стучат. Нашла, значит. Не сомневался.

– Хреново выглядишь, – открывает двери, подходит, дотрагивается до лба. – Ого, тридцать девять, не меньше. Тебе бы в больничку показаться.

– Там я уже был, – усмехаюсь. – Разговаривал с Викой. У нас есть направление.

– Да тебя можно поздравить! Эксплуатация детей запрещена законом Российской Федерации.

– А похищение и убийство – уголовным кодексом, – нервно отвечаю. Мне по состоянию здоровья теплая постель и горячий чай с малиновым вареньем полагаются, а вместо этого в канализацию опять тащиться. Хорошо, что сапоги резиновые отыскал. Кроссовки все еще с ночи не просохли. – Ника жива? У нас есть шанс спасти ребенка?

– Я не знаю, Макаров, – отвечает. И почему-то сейчас я ей верю. Глаза опустила, неужели ей жаль девочку?

– Что с тобой произошло? Как ты попала к ним? – Молчит. В который раз в закрытую дверь ломлюсь. Без результатов. Вопрос в другом: она не может ответить или не хочет? – Ты уже дважды пошла против своих. Что будет, когда они узнают?

– Сам как думаешь? – пристально смотрит. – За предательство не прощают. Ты у нас гений, догадаешься.

– Они тебя убьют, – отвечаю. Усмехается, но на этот раз как-то неестественно. Хочет казаться железной, эмоции прячет. Эта девушка знает, на что идет. Смирилась со своей судьбой. – Если все получится… ты сможешь уйти. – Что я несу. Люську готов убить, а эту тварь – нет? Почему я чувствую свою вину перед ней? – Я не сдам тебя и не трону. У тебя неплохо выходит играть роль человека, найдешь себе место в жизни.

– Благородно. Не слишком для той, кто отнял у тебя дочь? – В лоб спрашивает. Не знаю, что ответить. Сам объяснения найти не могу. – Расслабься, Макаров, тебе не придется делать этот выбор. Все уже давно решено. Нам пора.

– Дай мне время до вечера, – отвечаю. Если я выбрал верное направление и мы найдем логово, не уверен, что вернусь. Нет, я не цепляюсь за жизнь. Она давно утратила какой-либо смысл. У меня нет незаконченных дел, да и прощаться не с кем. Но мне нужно это время, только не знаю зачем.

– Ровно в девять, возле гаража, – быстро соглашается. Думал, упираться будет, но не стала. В ней гораздо больше человеческого, чем я предполагал. Интересно, сумела ли Люська сохранить крупицы той самой озорной девчушки, кем была раньше? – Иди уже, куда собирался. Последний день, как-никак!

И зачем только выклянчил у судьбы это время? Стараюсь оттянуть неизбежное. Как идиот, бездумно по городу слоняюсь. Не знаю, куда пойти. У нас с семьей было столько памятных мест, но сейчас они не представляют никакой ценности. Забавно, находясь в психушке, я столько раз представлял, что буду гулять по знакомым улицам, паркам. Посещу все былые кафешки, бары. Съем столько пицц, что воротить будет! Сейчас… Даже напиться не хочется.

Сам не заметил, как ноги к Люськиной школе принесли. У второй смены уроки как раз должны закончиться. Детишек навалит. В соседнем ларьке мороженое взял, напротив присаживаюсь. Она совсем недолго здесь проучилась, но у нас была одна традиция. Каждую субботу я ждал ее после занятий с шоколадным рожком. Мы сидели на этой самой лавочке, и она рассказывала, как прошла неделя, с кем подружилась из ребят, с кем что-то не поделила…

– Простите, вы кого-то ждете? Чей-то папа? – спрашивает женщина в сером пальто. Стрижка коротенькая, очки. Должно быть, в школе работает, а меня за маньяка приняла. Неудивительно. Странный мужик напротив детского учебного заведения. Пялится безумным взглядом, непонятно, чего ожидать. Похвально. Если бы все были такими бдительными и сознательными гражданами, преступлений в нашей стране случалось бы в разы меньше. – Григорий Константинович? Это вы?

– Да, я, – удивляюсь. Откуда она знает мое имя. Неужели коп? Не похожа. Не мог я так глупо вляпаться! – А вы, простите…

– Не узнаете? – снимает очки женщина. – Я была классным руководителем у вашей дочери, Люси. Столько времени прошло. Мне очень жаль. Как вы справляетесь? Как Алена Игоревна?

– Маргарита Николаевна, – вспоминаю. Да, точно она. Прежде очков не было, и волосы подлиннее. Первая учительница дочки. Как же она ее обожала. – Простите, действительно не признал.

– Позволите? – Рядом присаживается. – Столько времени прошло. Давно мы вас здесь не видели. Алена Игоревна пару лет назад заходила, приносила детям конфеты. После, к сожалению, мы больше не встречались.

– С Аленой все хорошо, думаю, через пару лет часто будет заглядывать. У нее сынишка подрастает, сам скоро в школу пойдет, – киваю я. Да, так и должно случиться. Хотел, чтобы все было именно так. – Егорка – отличный парнишка. Весь в маму. Кто знает, может быть, вы и у него первой учительницей будете.

– Что ж, буду очень рада, – улыбается она, причем искренне. Не ожидал, что хоть кто-то будет рад случайной встрече со мной. – Григорий Константинович, а вы как справляетесь?

– Я… В местах не столь отдаленных, – отвечаю. Нервничать начинает, неправильно поняла. Да и сам хорош. Совсем общению с людьми разучился. – В клинике для душевнобольных лечение прохожу. Да вы не переживайте, я не буйный псих. Гулять отпускают. Вот, решил столкнуться с призраками прошлого. Простите, что напугал, я не опасен.

– Я ничего подобного и не подумала. После такой потери… – А вот сейчас лукавит. После моих слов не по себе стало, ерзает. Не знает, как со мной разговаривать. Тюрьма и психушка – два клейма на всю жизнь. Обществу сложно принять таких людей.

– Я пойду, рад был повидаться.

– Постойте, Григорий Константинович, – останавливает она, кивает в сторону ребят, выходящих из школы. – Узнаете? Таня, лучшая подруга вашей дочери. Она у нас актриса, поет, танцует на всех школьных мероприятиях. Очень способная, гордость школы. – На рыжеволосую девчушку указывает. – А этот парнишка, в зеленой шапке, Игорь Патрушев, – первый Люсин сосед по парте. Как он ее за косички дергал – тот еще обалдуй в первом классе был. Сейчас спортсмен, баскетболист, вымахал под метр семьдесят уже. А там, возле двери, близняшки Маша и Даша, они на гимнастику вместе ходили. Раньше были такими худенькими, несуразными, теперь всех мальчишек с ума сводят. Выпендрюли стали, в интернете у них свой канал, подписчиков каждый день считают.

– Взрослые уже, – только и могу выдавить. На глазах слезы. Не думал, что будет так больно. Или… Мельник, может, и чудовище, но в ней есть сострадание, понимание, своеобразная забота и честность. Что, если я все еще смогу воспитать свою дочь, пусть и другой? Она не причинит никому зла, я не допущу… Я заберу ее из рук этих чудовищ, мы уедем в деревню, на север. Подальше от людей. Пусть с той же самой Мельник. Я не подвергну риску Алену с Егором. К тому же Мила уже прошла все эти стадии, сможет помочь и моей девочке. А я… Я смогу помочь им обеим. – Мне нужно идти. Простите…

– Григорий Константинович, – снова останавливает меня учительница. – Я не представляю, что вы пережили. Потерять ребенка – самый страшный кошмар для любого родителя. Такого никому не пожелаешь. Люся была очень доброй, светлой девочкой, с большим открытым сердцем. У нее было очень много друзей, и они до сих пор ее помнят и скучают. Вы заходите как-нибудь к нам в школу, попьем с детишками чаю. Они будут рады. С директором я договорюсь.

– Спасибо, но не думаю…

– Григорий Константинович, я разделяю ваше горе. Люся навсегда останется в моей памяти и сердце. Это был мой первый класс, и я помню то время, как сейчас. Это не забыть и не вычеркнуть из памяти. Простите, если лезу не в свое дело, но вам нужно двигаться дальше, смириться с утратой. Кто знает, может, и вы еще приведете в нашу школу своих детишек. Жизнь, она не стоит на месте, за темной непроглядной полосой обязательно наступит светлая. Все наладится, главное, верить…

– Да, разумеется. До свидания, Маргарита Николаевна, – сухо отвечаю. Не хочу продолжать разговор. Все всегда знают, как будет лучше, в душу без скальпеля лезут. Пытаются давать советы, на своей шкуре не испытав и половины той боли… Неужели действительно считают, что смогут помочь? Открою страшную тайну: нет. Это не помогает. Напротив, злит, выводит из равновесия. Глупо, эгоистично. Но на то мы и люди, хотим казаться лучше, правильнее, забывая при этом, что чувствует тот, кому адресованы слова.

Хватит. Нагулялся. Мой гнев не оправдан, сам осознаю, но сделать с собой ничего не могу. Люська обожала свою первую учительницу, да и к непонятному психу Маргарита Николаевна с пониманием, сочувствием отнеслась. Не прогнала, про детишек рассказала. Ее вины нет. Нашел виноватого в невиновном, все смертные грехи повесить готов. Эмоции. Вот и бешусь, как дикий зверь, с цепи сорваться готов.

Но почему я должен что-то забывать? Верить в лучшее, пытаться выстроить свою жизнь заново? Принять, отпустить, смириться… Пять долгих лет мне твердили одно и то же. Но для чего? Я могу все вернуть. Вернуть своего ребенка! Кому в нашем мире выпадает такой шанс? Да и кто бы не воспользовался им?..

Все это время я думал, что хочу найти Нику, отомстить, восстановить справедливость… Выходит, самообман? С самого начала я был уверен, что Люська – теперь одна из них. Я хотел еще раз увидеть дочь, посмотреть, какой она стала… Да, быть может, я и не надеялся ее вернуть. Но после общения с Милой такой вариант кажется все более реальным. Мы можем быть вместе, вновь стать семьей. Пять лет меня вели к закономерному финалу. Я был не в состоянии что-то сделать, тем более изменить. Зачастую слюни подтереть не мог. Но сейчас все изменилось. Последнее решение будет за мной, и плевать, чем придется для этого пожертвовать.

И все же стоит подстраховаться. Возвращаюсь в гараж. Нужно собрать необходимые материалы, с курьером отправлю. Если со мной что-то случится, у Афанасьева останутся наработки. Разберется, хороший следак. Это повысит шанс найти девочку. Стоило еще в прошлый раз так сделать, не додумался. Учту ошибки. На листочке номер украденной сим-карты указываю. Включу телефон, как только до логова доберемся, сможет отследить. А дальше – как пойдет, будем действовать по ситуации. Мельник обо всем этом знать необязательно.

Глава 29

Цветок

Афанасьев еще раз посмотрел на запись с камеры уличного видеонаблюдения, остановив запись возле скамейки. Макаров был здесь вчера вечером. Программа распознала, только сейчас доложили. Что он тут делал? Рюкзак, спортивная одежда, обувь. Ждет кого-то, оглядывается, на часы раз семь посмотрел. Сообщника поджидает, но кого – санитара или Одинцову? Для человека, на протяжении пятнадцати лет не проколовшегося ни разу, – глупая ошибка. Нелогично. Для Григория все это в новинку, не знает, как себя вести, на камеру попал, лицо не прячет. Не привык скрываться. Точно подстава, вот только доказать это с каждым днем становится сложнее. Сначала улики в комнате, побег, сейчас на месте преступления околачивается. Ни один суд присяжных не поможет.

– Роман Михайлович, – кутаясь в куртку, шмыгнул носом лейтенант. – Наши люди все обошли, ничего нет. Почему мы вообще Макарова вместо Ники ищем? Я думал, вы уверены, что он ни при чем. Только время тратим.

– Во-первых, Шурик, подполковник у нас с тобой один, он говорит, мы делаем. Кириллов считает, что наш псих и есть похититель. К тому же теория с утопленницей не подтвердилась, тело кремировали. У нас даже косвенных улик нет, чтобы предполагать, что неизвестная каким-то образом связана с пропавшими детьми. А значит, Макаров остается нашим главным подозреваемым, – вздохнул Афанасьев, пристально изучая деревья, за которыми на видео скрылся Григорий. – Его кто-то позвал. Жаль, камера не охватывает больший диаметр. Макаров был здесь не один, у него есть помощник. Если не брать в расчет санитара и Одинцову, то кто это может быть?

– Кто бы это ни был, он не глупый. На запись не попал, – пожал плечами замерзший парнишка, глядя на капитана. – Роман Михайлович, а во-вторых?

– Что?

– Ну вы сказали, во-первых, значит, должно быть во-вторых.

– А во-вторых, мы опять в тупике. А вот Макаров, по всей видимости, нет. Преступник он или нет, в одном я уверен, к дочери подполковника он нас приведет. Главное, чтобы живая была, в противном случае худо всем будет.

– Товарищ капитан, – обратился рядовой. – За общественным туалетом возле набережной открыт один из технологических люков. Рядом нашли ломик, на нем отпечатки. Сейчас проверяем.

– Молодцы, – кивнул Афанасьев. – Даже не сомневаюсь, кому они принадлежат. Значит, спустились в канализацию. Вот только зачем? Мы просмотрели все туннели, ничего. Что мы пропустили? Так, ладно. Снаряжайте группу, нужно исследовать все заново.

– Товарищ капитан, что искать-то? – нехотя переспросил рядовой, потирая затылок. – Воды по колено, след взять не удастся.

– Искать то, что вы, остолопы, в первый раз упустили, – прорычал Афанасьев, отвечая на звонок. – Слушаю, Алина. Скажи, что у тебя для меня что-то есть.

– Есть, – ответил озорной женский голос. – Вот только не то, что ты хочешь. Я проверила образцы по делу утопленницы. Документов на их уничтожение нет, они исчезли сразу после того, как было закрыто дело. Списали все на ошибку рабочих.

– Вот как, значит, – задумчиво произнес Роман Михайлович. – Как все интересно выходит. Труп кремировали, образцы пропали…

– Тут следователем не нужно быть, чтобы понять, что кто-то сверху заметает следы. Не нравится мне все это. В морге служебная проверка началась, интересуются всеми моими последними делами. Думаю, что это предупреждение. Зря ты в это дело лезешь, Афанасьев, чую, одной бумажной волокитой не отделаемся.

– Работа у меня такая. Прости, что подставил.

– Прорвемся, не в первый раз, – ответила судмедэксперт. – Будь осторожнее, кто меня еще конфетами с коньяком кормить будет?

Афанасьев только хмыкнул и сбросил звонок, а потом задумчиво посмотрел на Шурика, достал ключи от машины.

– Проблемы, товарищ капитан? – спросил лейтенант. – Это по делу об утопленнице?

– Мне нужно отъехать, остаешься за старшего, – хмуро произнес Роман, не отвечая на вопрос. – Докладывай, если что-то найдете.

Он остановился возле старенькой девятиэтажки в самом центре города, листая блокнот. Нутром чуял, что с утопленницей все будет непросто, но чтобы так… Не предполагал. За все время не удалось выяснить ничего. Значит, кто-то заинтересован, чтобы эта девушка так и осталась неизвестной. Единственный человек, кто точно был с ней знаком, – Макаров. А если кто и знает Григория лучше, чем он знает самого себя, так это его психиатр. Следователь наконец отыскал квартиру, поднявшись на восьмой этаж.

– Роман Михайлович? – Дверь открыл удивленный доктор. – Что привело вас ко мне домой?

– Добрый день, Павел Степанович, можно? – настойчиво произнес Афанасьев, не оставляя шанса на отказ.

– Разумеется, – кивнул психиатр, приглашая пройти в гостиную. – Чай, кофе?

– Кофе. – Афанасьев снял ботинки, прошел в просторную комнату, больше напоминающую кабинет. Два строгих кресла, деревянный журнальный столик и застекленные шкафы в потолок, до краев забитые медицинской литературой. Чисто, прибрано, ни одной ненужной бумаги, все на своих местах. – Извиняюсь за визит, в больнице мне сказали, что вы взяли выходной…

– Стеноз позвоночного канала. Хроническое заболевание, разогнуться не мог. Сейчас уже легче, – ответил Павел Степанович, поставив на столик две чашки крепко заваренного кофе. – Ваша работа не требует отлагательств. Насколько я понимаю, вы пришли поговорить о Григории. Чем я могу вам помочь?

– Вам что-нибудь известно о любовнице Макарова? – напрямую спросил следователь.

– Любовница? – удивился Павел Степанович. – Могу вас заверить, за пять лет, что пациент провел в стенах психиатрического госпиталя, он ни разу при мне не упомянул о даме, с которой мог бы состоять в интимной связи. Впрочем, как и о любой другой девушке. Григорий действительно любит свою жену. Алена Игоревна – для него эталон идеальной женщины, взятый с романтизированного образа матери, которой он лишился в раннем возрасте. Простите мое любопытство, но с чего вы решили, что Григорий изменял жене?

– Есть причины, – вздохнул следователь, громко отхлебнув из чашки. – Считаете, что Макаров не мог изменить жене?

– Григорий человек невероятного склада ума, он умен, обаятелен, харизматичен. Разумеется, он привлекателен для женского пола. Если мы говорим о случайной связи, не имеющей эмоциональной привязанности, такой вариант возможен. Но если речь идет о долгосрочных отношениях, психотип пациента, заложенный в каждом из нас с самого рождения, противоречит допущению подобной ситуации, – со свойственным ему спокойствием ответил док, поставив кружку на белоснежную салфетку. – Впрочем, человеческая природа многограннее терминов с их четко прописанным определением. Я могу ошибаться. За годы наблюдения я так и не смог до конца узнать Григория. Увы, как не сумел и помочь.

– И все же, вы знаете его гораздо лучше, чем я. Павел Степанович, вы говорили, что у Макарова не было посетителей, но, может быть, кто-то интересовался его здоровьем, запрашивал документы о лечении? Коллеги с работы, прежнее начальство… Разве может быть такое, что у человека не осталось ни одного друга или, на худой конец, любопытного знакомого?

– К сожалению, так и есть. Роман Михайлович, вы не до конца понимаете, что такое психиатрическая клиника. Будь у вас аппендицит или ангина, все ваши знакомые пришли бы вас навестить. Принесли апельсины, цветы, открытки. С заболеваниями моей специализации все намного сложнее, зачастую от больного отказываются все – родственники, друзья, знакомые. Макаров не исключение, у меня половина отделения таких бедолаг. Иметь душевнобольного друга или родственника стыдно, осуждаемо. Отсюда все вытекающие последствия. Почему вы спрашиваете?

– Я думаю, что Макарова пытаются подставить и делают это очень грамотно, – ответил следователь, взглянув на психиатра. – Вы хорошо его знаете, он та еще заноза в заднице, но не преступник.

– Роман Михайлович, Макаров – пациент психиатрической клиники, этот человек действительно не преступник, он болен. Я уже не раз говорил, что Григорий живет в своем выдуманном мире, где все зло творят чудовища и монстры, а мертвая дочь находится рядом с ним. Как его лечащий врач, осмелюсь предположить, что больной не отдает себе отчета в своих действиях и искренне убежден, что сражается с потусторонними существами. Но с учетом поставленного диагноза монстром, которого он ищет, может оказаться он сам. – Доктор поднялся, давая понять, что пора удалиться. – Боюсь, вы упускаете из виду то, что лежит на поверхности. Единственный враг Григория – это он сам. Простите, я не очень хорошо себя чувствую, если у вас все, я бы хотел прилечь.

– Что ж, спасибо и на этом, – ответил Афанасьев, прекрасно понимая, что его выставляют вон.

– Я вас провожу, – любезно ответил док.

Следователь остановился, заметив на подоконнике необычный цветок.

– Разрешите? – спросил он и, не дожидаясь ответа, подошел к окну. – Любопытное растение. Это, кажется, дионея, я прав?

– Да, вы абсолютно правы. Венерина мухоловка, также известная как дионея, – спокойно ответил Павел Степанович. – Мы пробовали применить ее в терапии с Макаровым. Хищное и достаточно сложное в уходе растение, пришлось забрать домой.

Следователь перевел взгляд на стоящий рядом портрет молодой женщины с девчушкой пяти-шести лет с длинными темными волосами и бесцеремонно взял рамку в руки.

– Не знал, что у вас есть дочь. Хорошенькая, зеленоглазая. Как ее зовут?

– Ее звали Лада, здесь она вместе со своей матерью, – ответил Павел Степанович. – Это было очень давно. Их обеих уже нет в живых.

– Мои соболезнования, – кашлянул Афанасьев, возвращая фотографию на место. – Это было грубо с моей стороны.

– Прошло уже двадцать лет, – с тем же спокойствием произнес психиатр. – Я, как никто иной, понимаю Григория. Терять ребенка, семью невыносимо сложно. Мне жаль, что я так и не смог ему помочь.

– Возможно, у вас еще будет время, – кивнул Роман, еще раз взглянув на портрет девочки. – Наша с вами работа в чем-то похожа. По долгу службы мы вынуждены разбираться в людях, полагаться как на знания и опыт, так и на профессиональное чутье. И сейчас именно оно подсказывает, что Макарова пытаются подставить. И тот, кто это делает, хорошо осведомлен в этом деле…

– Уверен, Роман Михайлович, что, несмотря на столь весомые улики против моего пациента, у вас есть причины довериться своему чутью, – снисходительно улыбнулся Павел Степанович. – За годы лечения я привязался к Макарову и искренне переживаю за его судьбу. Надеюсь, бюрократическая система не позволит, как говорится в простонародье, спустить всех собак на душевнобольного человека, разумеется, если он действительно невиновен.

– Я приложу все усилия, чтобы это доказать. Ко всему прочему картина не сходится: Ника с Викой и Люся не единственные похищенные дети, были и другие. Десять, пятнадцать лет назад. Возможно, двадцать… На тот момент Макарову должно было быть не больше пятнадцати. Думаю, здесь вы со мной согласитесь, слишком юный возраст для столь серьезного преступления, – пожал плечами Афанасьев, взглянув на часы. – Спасибо за кофе. Мне действительно пора. До свидания.

Глава 30

Водопад

Звезды. В Москве редко можно увидеть звезды. Не самая плохая ночь, чтобы ринуться в стан врага. Если не выберемся, хотя бы умру красиво, поэтично – устремив последний взгляд на чистое небо. Отличный настрой, ничего не скажешь! С таким могилу выкапывать проще, устроиться поудобнее и замерзнуть насмерть. На этот раз я учел свои ошибки. Прорезиненные сапоги, теплая куртка со штанами и походный рюкзак. Пришлось взять немного больше самого необходимого. Из защитных средств нож и сигнальный пистолет, другого, к сожалению, не предвидится. Одно время хотел огнестрел оформить, документы подал. Аленка отговорила, боялась, что в доме с ребенком оружие будет храниться. Люська слишком любопытная росла, в любую дыру пролезть пыталась. На тот момент это было верное решение, но сейчас бы оружие как никогда пригодилось. Впрочем, Мельник лейтенант, ей по долгу службы полагается иметь при себе табельное оружие. Придется понадеяться.

– Готов, красавчик, или тебе еще время дать? Девочка подождет. Кто знает, может, ей там понравилось, уходить не захочет. Эта неустойчивая детская психика – одни проблемы, – показывается из-за угла язва. Только вспомнишь! Ну и кто она после этого? Те же кожаные брюки, курточка, ботфорты. И когда она успела все это отстирать? – Парк оцепили, там нам не спуститься.

– И не нужно. – Открываю карту. – Ветка проходит прямо под нами. Канализация за соседним гаражом, люк я вскрыл.

– Макаров, ты меня удивляешь! Люблю мужчин, которые все берут в свои руки, – ехидничает. Нет смысла отвечать. Спускаемся.

Здесь запах менее едкий, отсутствие общественного туалета спасает. Или я успел освоиться, не знаю, сколько мы уже так идем. За последние дни тело свыклось с тем, что приходится выкладываться на максимум. Люди – удивительные существа, способны привыкнуть к чему угодно. Гедонистическая адаптация. Залог выживания, как бы погано ни звучало. Человеческая психика уникальна, мы способны приспособиться к самым неблагоприятным условиям, лишениям. Учимся терпеть с самого детства. Вопрос в другом. Стоит ли? Должно быть, да. Разве бывает у кого-то иначе? Но если не пытаться хоть что-то изменить, так и застрянешь в трясине безнадежности.

Молчание напрягает, вопросов слишком много. Не уверен, что в этот раз получу ответы. Впрочем, если я действительно хочу попытаться не только спасти малышку, но и взять опеку над чудовищем, стоит попытаться.

– Чем вы питаетесь? – задаю вопрос. Никакой реакции. – Фотосинтез, к примеру? – предполагаю самый безобидный вариант. Даже не повернулась. Нужно ее растормошить. – Вы плотоядные или травоядные? Может, сено или трава. Ну же, говори, не воды в рот набрала! Ваш вид должен что-то есть. Кровь, мясо, сердца!