скачать книгу бесплатно
– А то что? Запищишь до смерти? В ботинок нассышь?
– Огастеус, хватит.
К. вскочил на плечо девушки и выхватил нож. Кажется, при этом он перекосил шляпку и немного испортил девичью причёску.
Маленький путешественник примеривался, как половчее перепрыгнуть на хама. Программа-минимум – выколоть глаз. Программа-максимум – добавить к глазу ещё и отрезанный грязный язык. Судя по лицу Огастеуса, он прикидывал, как сдёрнуть К. с девушки. Толстые пальцы сжимались и разжимались, будто уже ломали тонкие хрупкие косточки. Ничего удивительного – по габаритам К. был для него как двухлетний ребёнок для взрослого.
Негодяй всё время переступал с ноги на ногу, будто яйца к ноге прилипли. Смазные сапоги при этом отвратительно скрипели.
Полицейский на самоходной трибуне подъехал вовремя – противники уже были вне себя. К. естественным образом, а детина – под воздействием вещества.
– Что тут происходит? Огастеус, успокойся и медленно отойди. Хи, он тебя не обидел?
– Всё хорошо.
– А куда ты несёшь этого невырослика?
– К дяде Мульченштайну. На регистрацию.
– Уверена, что он не блохастый? Ладно, твоё дело. Давай провожу. А ты, Огастеус, иди-ка своей дорогой. Добром прошу, оставь Хи в покое. И чтобы рядом с ней тебя больше никто не видел.
К. вернулся на место, на шею Хи, и троица двинулась. Огастеус, сжимая кулаки, проводил их взглядом.
– Бросила его, значит?
– Да, позавчера.
– Странно, что вообще когда-то подобрала.
– Перестань, смешно.
5
– Дядюшка Мульченштайн.
– О, малышка Хи. Привет. Как настроение?
– Полная колба радости.
Они обнялись. К. пришлось перебраться на левое плечо, чтобы в него не ткнулись седые курчавые баки или физиономия, перепаханная глубокими морщинами. Ни тени сходства в их лицах не просматривалось. Может быть, дядя не потому, что родственник, а потому что друг?
– А это ещё кто? Вечно ты носишься с братьями нашими меньшими.
– Эй, я вообще-то человек.
– Это К. Он только со вчера в городе.
– Отметка, значит, нужна. Ох, посади-ка его, дочка, на стол. Только не раскидай мне ручки с бумагами, щегол.
Злой как чёрт К. уселся на край, свесив ноги. Стол был здоровильским, а значит огромным. Бюро над столешницей пересекала надпись фигурным шрифтом: «Если ты это читаешь, значит не работаешь».
Меж тем, стол, на котором скучал К., обступили скучающие полицейские.
– Сразу видно, породистый. Не то, что наши.
– И одет необычно. Малыш, у тебя был хозяин-адвокат?
– Спорю на обед, он знает иностранные языки.
К. открыл рот, чтобы разразиться возмущённой тирадой, но не успел.
И только тощий констебль – с залысинами и тоненькими усиками, с до синевы выбритым лицом донкихота сидел за своей конторкой и злобно ворчал:
– Будто нам своих бед мало. Ещё какой-то чёрт занёс сюда пришлого недоноска.
– Да ладно тебе, Кардио, – смеялись коллеги-констебли, – Ты только посмотри, какой забавный. Языки знает и у адвоката служил.
Когда старший инспектор цыкнул на подчинённых, К. сидел уже чёрный от злости – хорошо, если дым из ушей не валил. Те с виноватым видом, но явно довольные передышкой в монотонном труде, рассыпались по рабочим местам.
Мульченштайн гремел ящичками картотечного шкафа, стиснутого меж пыльных окон. Наконец, вытащил разграфлённую, но не заполненную карточку. Послюнявил самописное перо.
– Имя?
– Меня зовут К., – сказал К., – Именно так – без отчества и фамилии.
Инспектор посмотрел на него с неодобрением:
– Фамилия для учёта обязательна.
– Ладно. Пишите «три». К-3.
– Тебя не только зовут буквой. У тебя ещё и фамилия – цифра! – расхохоталась Хи, которую пока что не отпустила радость.
– Цель визита в Радостьвилль?
– Прибыл обосноваться.
– Что?
– Хочу у вас жить.
– Допустим. Проблемы с законом были?
– Нет.
– Проверим… Так… Рабочие навыки? Образование?
К. достал из жилетного кармана подорожную и диплом. Хи взяла бумаги у него из рук и передала дядюшке. Тот пробежал документы глазами и удивлённо посмотрел на К.
– Даже так? Это может быть полезно для города. Я поговорю с нужными людьми.
К. хмыкнул.
– Что ж, формальности улажены. Добро пожаловать, так сказать, официально в Радостьвилль. Надеюсь, ты поладишь с городом, щегол, а он с тобой. Иначе прожуёт и выплюнет, уж поверь.
– Это если сильно постарается.
Хи протянулась к своему новому другу, чтобы взять его на руки, но дядюшка остановил её жестом:
– Погоди. У меня есть для него предложение.
– О чём ты говорил с дядюшкой? – спросила Хи уже на улице, когда К. снова занял место у неё на плечах. – Если не секрет, конечно.
Радость уже выветрилась. Так почему она проявила любопытство? Это было тем более странно, если учитывать, как выглядели проходившие мимо здоровилы. Лишь немногие проявляли какие-то чувства: смеялись, смущались, нарочито негодовали. Большинство же смотрели перед собой пустыми тусклыми глазами. Точно из музея восковых фигур сбежали все куклы и затерялись в толпе. Смотрите, мы обычные горожане – такие же как все вокруг. Мы живые и настоящие. Вот только в глаза нам не смотрите. Незачем.
К. вздрогнул. По позвоночнику прошла холодная волна.
– О чём говорил? Да ни о чём. Предложил работу.
– Как интересно! И какую?
– Обходчиком. Смотреть в оба и докладывать о происшествиях в городе.
– Здорово. Первый день, и уже работа. Тем более для малыша. Ты, конечно, согласился?
К. неопределённо хмыкнул. На самом деле, он ответил старшему констеблю, что подумает; ответил исключительно ради вежливости, потому что принимать предложение не хотелось. Он и так не сказать чтобы вписывался в местное общество – хотя бы даже по характеру – и чтобы так сразу, с порога идти в шпики… Не нравилась ему эта мысль. Разве что если других вариантов не будет.
Он не сообщил Хи и о фразе, что изрёк дядюшка, наклонившись к К.:
– Не обольщайся сверх меры. Ты чужак. Но я дам тебе шанс, щегол. Скажи спасибо Хи. Она разбирается в… людях. Не смотри, что такая добрячка.
Пауза перед «людьми» резанула ухо. Снова эта проклятая дискриминация.
6
Спутница предложила ему сразу отправиться на колесо обозрения, чтобы, так сказать, познакомиться с Радостьвиллем с высоты птичьего полёта, отказа не приняла, и К. в очередной раз был вынужден задавить внутри себя раздражение.
Девушка злила его, но было в ней что-то… Опять же это единственный здесь человек (кроме Ззз), который к нему хорошо отнёсся. К тому же, её здесь любят. Такой девицы стоит держаться. Как он говорил себе ещё на дилижатоме? «Тебе нужна адаптация и работа. Работа и адаптация. И всё будет хорошо. Вот совсем хорошо». И отлично. Воспользуйся Хи, раз она, похоже, не против.
В целительных очках на минус десять ухо Хи не казалось уродливым. Даже наоборот – узкое, изящно вылепленное. Женственное. Короче, К. не выдержал и подул в него.
Девушка вздрогнула и широко улыбнулась.
– Да что с тобой! Чего ты ходишь и лыбишься как корова!
– У меня…
– Знаю, у тебя есть только радость. Слушай, давай я тебе что-нибудь другое куплю. Вот сколько стоит смущение? Или удивление? Или тихая грусть о несовершенстве мира?
– Если брать колбу…
– Хорошо, пусть будет колба. На сколько её хватит?
– Недели на две. Если экономить.
– Вот и чудно? Сколько стоит?
– Если на ваши чешуйки, то семь монет.
– Хм… А тебе никто не говорил, что у тебя красивая улыбка? Добрая такая. Широкая. Как у крокодила.
Как хорошо, что она не знает, что это такое. Любитель исторических альманахов «Былое и думы», К., впрочем, тоже представлял себе это животное весьма смутно.
Вблизи колесо обозрения оказалось и вовсе громадным. Махина подавляла.
Закололо в ушах, и К. в ужасе подумал, что накатывает очередной приступ. Да что за чёрт! Представилось вдруг, что эта немыслимая медленно вращающаяся громада вдруг начинает заваливаться на него – тоже медленно. Он мог бы скрыться, отскочить, прыснуть в сторону. Но несчастный путешественник не может. Его парализовал страх. Он зажмуривается и ждёт долгие томительные секунды, которые уже вовсе и не секунды – века, тысячелетия, эры.
Открыв глаза, путешественник, которому так хотелось осесть на месте и стать хоть кому-нибудь полезным, понял, что ничего не изменилось. Всё так же над ним нависала немыслимая громада. А приступ отступил – без всяких очков и таблеток.
– … тысячу лет здесь не была. Хм… А я вообще когда-нибудь на нём каталась?.. Правильно говорят – хуже всего достопримечательности знают местные.
Сейчас колесо – издали белоснежное, а вблизи с потёками ржавчины на некоторых конструкциях и не сказать, чтобы идеально чистое – замерло в неподвижности. Желающих прокатиться не наблюдалось. В билетной будке скучал тощий старик. К. почему-то понял, что это тот самый Хмурый Кё – смотритель колеса. Физиономия его действительно была кислой. Хотя, казалось бы, народа нет, механизм обслуживают подмастерья – сиди, закинув ноги на стол, да наслаждайся жизнью.
Но Хохотушке Хи он всё-таки улыбнулся.
Ей здесь все улыбаются.
7
Наверху было заметно холоднее. Может, конечно, так проявлялся страх: даже будучи надёжно зафиксированным в специальном кресле для невыросликов, К. дрожал. Он жутко боялся высоты.
Но вид, открывшийся на город, был действительно потрясающим. Медленно как во сне проплывало блюдо Радостьвилля, окружённое с одной стороны чахлым лесом, а с другой – увитое блестящей речкой.
Город-торт был нарезан на сектора, отделённые друг от друга проспектами и улицами. То и дело дольки перемежались зелёными пятнами посадок и серыми – площадей. Блюдо окружала символическая стена.
По ниткам трамвайных путей сновали бусины киосков. Человеческие горошины то перекатывались, то собирались в кучки.
В ушах К. свистел ветер и струился рассказ Хи. Её мелодичный голос словно поглаживал путешественника по макушке.
– В центре, вот смотри. Это Принципальная площадь. Подковой идёт ратуша, красиво, правда?
– А что это за статуя в центре?
– Памятник градоначальнику.
– Ничего себе. Скромно.
– Он символический, – засмеялась Хи. – Статуя всегда одинаковая, а вот лицо переделывают всякий раз, как сменяется бургомистр. Да, а над ней главные часы. Всё вместе символизирует, что жизнь мимолётна, а власть вечна. Иначе всё рухнет в тартарары.
