Ангел с черным крылом

– А что стряслось-то? – поинтересовалась Клэр. – Тебя что, муженек выгнал?

– Я не замужем.

– А-а, значит, бежишь от ревнивого поклонника?

У Уны вырвался вздох. Какой же ерунды начиталась эта Клэр! Присев на полированную скамейку, она стала расшнуровывать ботинок. Натертая нога жутко болела.

– Нет!

– Вообще-то я не говорила, что ты можешь остаться! – проскрипела Клэр. Она так и стояла перед Уной, сцепив руки. – Тебя ищет полиция?

– Нет, конечно!

– Нет? Ну так Рэндольф сам притащит тебя к ним, если только увидит.

Сказав это, Клэр, наконец, расцепила руки и принялась расхаживать взад-вперед по их небольшой прихожей.

– Тебе что, деньги нужны? Ты на самом деле за этим пришла? Мама предупреждала меня, что однажды так и будет. Она всегда говорила, что у тебя гнилые корни.

– У нас с тобой одни и те же корни! – отрезала Уна, стягивая с себя оба ботинка и с шумом роняя их на пол.

– Я имею в виду по отцовской линии, Уна. Кстати, о твоем отце: почему бы тебе не попросить помощи у него?

– Он давно умер, – солгала Уна. На самом деле это могло быть и правдой… Она не видела его уже примерно так же долго, как и саму Клэр. От алкоголизма он перешел к курению опиума, так что кто знает… Но сейчас она не может позволить себе искать его по всем злачным местам Чайна-тауна. Нет, не сейчас, когда ее саму разыскивают.

Клэр натянуто сочувственно вздохнула и продолжила расхаживать по прихожей.

– Ты не можешь остаться у нас. Рэндольф вот-вот пойдет на повышение на фабрике, и ему не нужно сейчас никаких лишних проблем. А соседи? Что они станут говорить, увидев тебя? Или они уже видели?

Клэр отдернула занавеску и оглядела улицу.

– Этой весной Рэндольф выдвигается в помощники олдермена и…

– Да никто меня не видел, клянусь тебе! И не увидит. Буду сидеть как мышь.

Чулки Уны промокли и прилипли к ногам в тех местах, где лопнули пузыри. У нее пересохло во рту, а в животе урчало от голода. Вполне может быть, что у нее уже язва. Уна вскочила и схватила руки Клэр в свои, заставив ту резко остановиться.

– Ну пожалуйста, по старой дружбе! Мне некуда больше идти.

Клэр ничего не ответила.

Тогда Уна часто заморгала, будто еле сдерживает слезы, и продолжила делано дрожащим голосом:

– Я всегда завидовала тебе, ты же знаешь… Твоим таким красивым волосам… Тому, что ты жила в большом доме. И с мамой, которая очень любила тебя и постоянно заботилась о тебе. А уж после того пожара я…

Уна всхлипнула и отвела глаза, надеясь, что смогла разжалобить Клэр.

– Ну, ладно, ладно… – оттаяла Клэр, наконец, вырвав свои ладони из ладоней Уны и тяжело вздохнув. – Можешь остаться на пару дней. Но не больше! И спать тебе придется в подвале. Рэндольф ни за что не должен знать, что ты у нас!

Глава 12

Уна чувствовала себя крысой, поселившейся в подвале Клэр среди мешков с картошкой и сеток с луком. Наверх она поднималась только тогда, когда Рэндольфа не было дома. И все же это гораздо лучше, чем тюрьма.

Клэр смотрела на Уну с нескрываемой досадой. Как только Уна поднималась наверх, Клэр сразу начинала ходить за ней хвостом, как надоедливый продавец в дорогом магазине. Только Клэр проявляла при этом не назойливую заботливость, а крайнюю подозрительность. Она подавала тарелку с холодными объедками с таким благочестивым отвращением на лице, с которым Уна в последний раз сталкивалась еще совсем девочкой в благотворительной Миссии у Пяти Углов. Никакой суп не стоил того, чтобы терпеть такое отношение, и Уна сбежала оттуда на следующий же день. Она сбежит и отсюда, как только придумает куда.

Через три дня после своего прихода Уна лежала на стопке старых тряпок и мешков, служивших ей постелью, и никак не могла уснуть. Наверху все было тихо. Значит, еще не начало светать. Обычно она просыпалась от гулких шагов Рэндольфа, одевающегося на работу. Но сейчас ее разбудил громкий шум, с которым по желобу в подвал ссыпался уголь. Угольная пыль заполнила весь подвал. Уна не видела ее, но ощущала запах и чувствовала, как она оседает на кожу. Поняв, что заснуть уже не удастся, она зажгла свечу и поплотнее укуталась в пальто, укрываясь от сырости и пыли. Уна вертелась с боку на бок, пытаясь устроиться покомфортнее, и содержимое карманов то и дело впивалось ей в бедра. Она вытащила все из карманов и разложила на полу перед собой. Булавка Барни сильно погнулась и исцарапалась в ходе борьбы с замком наручников. Даже если бы Уна отважилась отнести ее скупщику краденого – хоть это и исключено, – то не выручила бы теперь за нее больше доллара.

Ей нужно много больше, чтобы сбежать из Нью-Йорка. Не меньше десятки на билет на поезд и прочие дорожные расходы. И даже этого не хватит, чтобы копы никогда больше не достали ее. У нее свело все внутри, когда она только подумала о том, что уедет из города. Грязные, переполненные людьми улицы. Душная жара летом, пронизывающий холод и сырость зимой. Прохожие скорее наступят на упавшего, чем помогут подняться. А уж от запаха улицы не тошнит только того, кто бродяжничает уже не один год… И все же Уна любила этот город. Каждый темный и грязный задний двор, каждый обветшалый дом в трущобных районах. Она родилась здесь, в Нью-Йорке. Выросла здесь. И всегда считала, что здесь, в Нью-Йорке, и умрет. Но если она не уедет отсюда в ближайшее время, то по ней плачет только один-единственный район Нью-Йорка: остров Блэквелла.

Она развернула газету. На первой странице буквы уже стерлись, но те страницы, что внутри, были еще вполне сохранны. Ее глаз остановился на пару секунд на заголовке «Новая профессия для женщин». Уна хмыкнула и подумала о тех женщинах, которые, словно рабыни, трудятся не покладая рук на швейных и ткацких фабриках. И о тех, кто обметывает кружевом рубашечки на дому при свече, получая за это пару жалких монет. О горничных и прочей прислуге, которая день и ночь обеспечивает беззаботный быт хозяев домов на Улице Миллионеров. Если это называется теперь новой профессией для женщины… Нет уж, лучше продолжать воровать.

И все же любопытство взяло верх, и Уна продолжила читать.

* * *

Вот уже много лет больница Бельвью является самой большой государственной больницей Нью-Йорка, оказывающей безвозмездную помощь всем обратившимся в нее. Больница славится высочайшим качеством оказываемых в ней услуг. Здесь работают лучшие врачи города. И еще долгие годы эта больница будет славиться еще одним достижением – ведь именно в ее стенах в 1873 году была открыта Школа медицинских сестер Бельвью, где любая жительница города может освоить эту новую и очень перспективную для женщин профессию.

Медицинские сестры? Уне эти женщины представлялись довольно бездушными, ведь они кричат на пациентов, обижают их и крадут изготовленные на спирту лекарства, чтобы затем напиться ими и впасть в забытье. В детстве Уна частенько видала таких сестер, когда приходила в больницу навещать отца, попадавшего туда либо в состоянии жуткого запоя, либо по причине того, что снова болели его раны, полученные в войну. Но в этой статье медицинских сестер описывали совсем по-другому. Уна заинтересовалась еще больше и дочитала до конца.

Видимо, группа состоятельных дам решила пожертвовать на реформирование больниц. И самым правильным было, конечно, начать с обучения медицинских сестер, прививания им сострадания и внимательности к пациентам. Они решили, что необходимо открыть школу сестер, и обратились к одной очень известной английской сестре милосердия за советом, как именно это организовать. Под ее руководством и на средства жены одного железнодорожного магната и была открыта Школа медицинских сестер Бельвью. Обучение в этой школе длилось два года, в течение которых учащимся обеспечивались бесплатное жилье и питание, а также выплачивалась довольно приличная стипендия. Окончив школу, девушки отправлялись сразу на работу в больницы и частные дома по всей стране.

Уна села и вытащила кусок лакричного корня из мешочка на полке. Клэр категорически запретила ей трогать съестные припасы, но жевание помогало Уне думать. Может, ей и не придется покидать любимый Нью-Йорк? Старое доброе правило номер одиннадцать: лучше прятаться на самом видном месте.

* * *

К вечеру того же дня Уна выработала новый план. Она не станет покидать город, не поедет ни в Бостон, ни в Филадельфию, ни куда еще. Она поступит в эту школу медицинских сестер. Отучится там два года, получит эту самую новую профессию для женщин. Копам точно не придет в голову искать ее там. Ее дело отправят в архив, о ней постепенно забудут. Если не попадаться на глаза Марм Блэй и ее подопечным, по окончании учебы можно будет вернуться к своему любимому делу. Только под еще лучшим прикрытием. Больше не нужно шарить по карманам на вокзале. Люди сами будут приглашать ее в свои богатые дома, надеясь, что она излечит их больных родственников. А она уж непременно прихватит у каждого пациента все, что плохо лежит. Конечно, придется быть очень осторожной и осмотрительной, иначе поползут слухи о медицинской сестре, нечистой на руку. Но она очень хорошо научилась выжидать удобный момент, она всегда начеку и умеет пускать пыль в глаза.

Дело за малым: чтобы ее приняли в эту школу. Требования к поступающим в нее девушкам были, если верить этой статье в газете, довольно строгими: возраст от двадцати одного года до тридцати пяти лет, незамужняя, грамотная и набожная. Но Уна вполне им соответствовала. Да, она уже не помнила, сколько месяцев не была в церкви. Но пока мама была жива, они не пропускали ни одной воскресной службы, да еще праздники – включая день святого Патрика. Вполне достаточно, чтобы перекрыть ее прогулы в последнее время. Она крепкого телосложения, работящая, без физических недостатков. Покорностью и готовностью подчиняться правилам Уна не отличалась никогда, но при желании она сможет и это. Вот остальное сложнее – придется подделать документы, подтверждающие, что она получила начальное образование, а также рекомендации, подтверждающие, что она добросовестна и сострадательна.

Уна провела не один час, расхаживая взад-вперед по подвалу, и сжевала почти весь лакричный корень Клэр, пока, наконец, не придумала, как ей заполучить такие документы. Если бы ей не пришлось сейчас отсиживаться здесь, прячась от копов, и если бы Марм Блэй не выкинула ее из своей банды, заручиться ими не составило бы труда. Марм Блэй знала трех-четырех человек, умеющих отлично подделывать любые бумаги. Но эти пути теперь закрыты для Уны. Теперь придется рассчитывать только на собственные связи: Клэр сможет написать ей подобную поддельную рекомендацию, если поймет, что это единственный способ избавиться от присутствия Уны в подвале. И ведь есть еще один человек, который точно ей поможет! Она вспомнила о нем только тогда, когда схватила серебряную булавку, чтобы почистить под ногтями. Барни!

* * *

Пройти через весь город пешком до «Газетной мили» оказалось той еще задачей. Два дня пришлось Уне уговаривать Клэр одолжить ей платье и двадцать центов на транспорт. Но даже в опрятном платье и с вымытыми и тщательно уложенными волосами Уне казалось, что она у всех вызывает подозрение. После недели в темном подвале ей было очень некомфортно на улице. Солнечный свет слепил глаза, а от клаксонов автомобилей едва не закладывало уши. Тысячу раз она сдерживалась, чтобы не начать озираться по сторонам и не сорваться на бег. «Я просто леди, вышедшая на прогулку и за покупками поздним утром», – напоминала она себе. Главное поверить в это самой – тогда и другие тоже поверят.

Уна может, конечно, сколько угодно пытаться раствориться среди леди, но сама-то она знала, что на самом деле в бегах и ее ищут по обвинению в убийстве. Один неудачный поворот или встреча со знакомым – и она снова окажется в наручниках. Так что чем скорее она вернется в подвал Клэр, тем лучше. Уна сто раз мысленно прочертила для себя на карте самый короткий маршрут от дома Клэр до редакции Барни. И вышла она ровно в одиннадцать – как раз в то время, когда патрульные идут перекусить. Если с Барни удастся договориться, после обеда Уна вернется к Клэр с поддельными письмами в руках. Смешаться с толпой – один из лучших способов спрятаться. Еще надо, естественно, умудриться не попасться на глаза Рэндольфу. Но Клэр заверяла, что сегодня – как и всегда по вторникам – он забежит после работы в бар на Сорок девятой, чтобы поприсутствовать на собрании руководства демократической партии. Так что у Уны есть несколько часов, чтобы доехать до Барни и вернуться обратно.

Уна без приключений дошла до станции надземки, купила себе билет на поезд и пошла вверх по металлической лестнице на платформы. Подъехал поезд. Уна зашла в вагон и села подле мужчины, читавшего газету. Он даже не обратил внимания на Уну, не убрал вальяжно вытянутые ноги. «Вот и прекрасно! – подумала Уна. – Это дает ей хороший шанс обчистить его карманы». Эта тяга уже у нее в крови. Ее пульс участился, во рту пересохло, она напряглась всем телом. Она скучала по этому ощущению намного больше, чем по алкоголю, сигаретам и азартным играм. Но сдержалась и продолжила сидеть, сложа руки. Слишком рискованно.

Уна неторопливо оглядела весь вагон, посмотрела в окно, а потом снова на своего попутчика. Ей сразу бросился в глаза заголовок статьи, размещенной в нижней части газеты. Желание обчистить карманы этого джентльмена мигом прошло. Ее бросило в пот, а ноги стали ватными. «Подозреваемая в убийстве в шестом округе сбежала из полиции!» Уна придвинулась к мужчине с газетой, насколько позволяли приличия, и начала читать. Но не успела она дочитать до середины, как мужчина перевернул страницу. Но даже того, что Уна успела прочитать, хватило сполна. Ее опять бросило в жар от страха. Изворотливая и очень опасная – вот как ее описали. В статье приводилось четыре «псевдонима», которые она уже использовала. В том числе и тот, которым подписана ее фотография на стене с объявлениями о разыскиваемых полицией преступниках. Интересно, Симмс догадался поискать ее там? Или полицию навел кто-то из людей Марм Блэй? Как бы то ни было, Уне сейчас очень опасно находиться днем на улицах Нью-Йорка.

Поезд надземки шел мучительно медленно. Каждый раз, когда он останавливался и в вагон заходили другие пассажиры, Уна опасалась, что ее схватит коп или кто-то узнает по фото в газете. Впрочем, последнее все же вряд ли, ведь даже если там, в газете, написано целое сочинение о ней, то люди все равно будут ожидать, что она выглядит как грязная опустившаяся попрошайка с полубезумными бегающими глазами.

Уна стала глубоко дышать, чтобы хоть как-то успокоиться. Доехав до нужной станции, она встала и вышла из вагона неторопливо, с гордо поднятой головой. Она успела хорошо изучить стереотипы, которыми мыслят почти все люди, и умело играла на этом. Сейчас игра та же, просто ставка намного выше.

И все же сердце Уны колотилось довольно сильно до тех пор, пока она не оказалась в простом черном кресле напротив стола Барни. У него не было собственного кабинета. Он работал в тесной редакции на втором этаже, где с ним печатали свои репортажи еще больше десятка коллег. Несколько газовых ламп освещало помещение. Пахло бумагой, сигаретным дымом и убежавшим кофе. В углу пикал телеграф, перекрывая стрекотание печатных машинок и гул людских голосов. Никто не обратил внимания на появление Уны. Никто, кроме Барни, который от изумления выронил сэндвич с ветчиной.

– Уна! Я… ты что здесь делаешь? – удивленно спросил он, усадив ее на стул перед своим столом. – Ты выглядишь как-то… по-другому.

Под словами «по-другому», скорее всего, имелось в виду «прилично». И он прав, ведь когда он видел ее в последний раз, она была в одежде шарящей по помойкам нищенки.

Стол Барни располагался в самом углу тесной редакции. Большое окно за его спиной было приоткрыто, и сложенные в стопку около его печатной машинки бумаги слегка подрагивали на сквозняке. На брюках Барни остались следы горчицы и крошки от сэндвича. И он был явно очень смущен, ведь кончики его ушей начали краснеть.

– Мне нужна твоя помощь, – прошептала Уна. Она осторожничала, несмотря на то, что за соседними столами было пусто – видимо, коллеги Барни ушли обедать.

– В чем?

Уна еще раз обвела комнату взглядом. Да, она доверяет Барни, и все же чем меньше рассказывать кому бы то ни было, тем лучше. Правило номер шесть: говорить только то, о чем никак невозможно умолчать.

– Мне нужны кое-какие поддельные документы!

Барни вздрогнул.

– Господи, какие еще документы?

– Ничего противозаконного. Ну, или почти… Школьная ведомость и рекомендательное письмо.

– Для кого?

– Для меня.

Выражение лица Барни оставалось настороженным.

– Что ты задумала? Зачем тебе рекомендательное письмо от такого весьма скромного журналиста, как я?

– Ну, Барни, не надо излишней скромности. Ты себя недооцениваешь. И потом, кто тебе сказал, что это рекомендательное письмо будет от тебя?

– Что-то я ничего не понимаю.

– Рекомендательное письмо будет от отца Коннелли из прихода церкви Святой Марии в Огасте, штат Мэн. И ведомость с отличными оценками из школы Святой Агнессы. Это лучшая школа для девочек в том городе.

– Не знал, что ты из Мэна.

– Я не оттуда.

– Я что-то все равно ничего не понимаю. Зачем тебе все это?

Уна вздохнула. Один из коллег Барни прошел мимо них к стоящему рядом шкафу и стал что-то искать там. Она дождалась, пока тот вернется к своему столу, зажав в руке новую ленту для пишущей машинки, и продолжила:

– Ты слышал о новых курсах медицинских сестер при больнице Бельвью?

Барни кивнул.

– Вот я и подаю документы туда.

– Ты решила стать медицинской сестрой? – спросил Барни, удивленно вскинув бровь.

Уна ответила слегка раздраженно:

– А что в этом плохого?

– Ничего. Просто… э-э… Понимаешь, там учатся женщины, которые… э-э… такого склада…

– Какого?

– Э-э… если честно, совсем не такого, как ты.

– Я могу быть такого склада, какого нужно.

– Уна, зачем все это? Ты же не думаешь, что я действительно поверю в то, что ты переродилась и решила из трущобной воровки превратиться в благочестивую сестру милосердия? – Барни расхохотался. – Нет, правда, ты видела этих женщин? Они ходят по больнице с каменными лицами в своих накрахмаленных чепцах и только и повторяют «да, доктор», «сию минуту, доктор!» Вот уж никогда бы не подумал, что ты хочешь стать именно такой. Это место точно не для тебя.

– Вот именно поэтому я и хочу попасть туда. Мне нужно, – она снова снизила голос до шепота, – нужно где-то залечь на дно. Где-то, где меня не найдут.

– Послушай, если у тебя проблемы, я могу тебе помочь. У меня есть очень хороший знакомый адвокат. Мы учились вместе.

Уна покачала головой.

– Нет, не надо.

– Тогда, может, я сам смогу тебе помочь? Поживи у меня и…

Уна взяла его руки в свои. Его ладони, все в пятнах от чернил, были испачканы горчицей.

– Поверь мне, Барни, тебе не нужна такая, как я.

Барни посмотрел на их сцепленные руки и шумно сглотнул.

– Документы, Барни! Ну пожалуйста!

Барни кивнул.

Уна крепко сжала его руки в знак благодарности, прежде чем отпустить их.

– Может, я еще стану героиней твоего сенсационного репортажа, Барни!

Глава 13

Здание больницы Бельвью выглядело таким же унылым, как здание тюрьмы на противоположном берегу Ист-Ривер, особенно на фоне мрачного зимнего неба. А рядом – с другой стороны Двадцать третьей улицы – располагалось куда более приятное на вид здание – со светлым фасадом и множеством окон. Дом номер 426. Основной корпус Школы медицинских сестер Бельвью. Уна поднялась по небольшой лестнице, слегка закатала рукава и постучала в дверь. Платье – еще одно одолженное у Клэр – было таким тесным, что Уна едва дышала. Оно едва закрывало колени, а рукава, чуть не трещащие по швам, едва доходили до запястий. Но это платье было самым красивым из тех, что Клэр решилась одолжить, и намного лучше того, в котором Уна пришла к ней.

Дверь открылась. На пороге показалась молодая женщина, на вид лишь немного старше самой Уны. На ней было простенькое голубое платье из добротной шерсти и чепчик в тон. Каштановые волосы были забраны в тугой пучок. Если бы не колючий взгляд и сжатые в прямую линию губы, ее вполне можно было бы назвать красивой.

– Мисс Келли, я полагаю… – равнодушно произнесла она.

В своей вымышленной истории Уна решила держаться как можно ближе к правде и указала свою настоящую фамилию. К тому же в Нью-Йорке плюнь – и попадешь в Келли. Только учти, Келли может и ответить плевком. И она никогда не называла свою настоящую или похожую на нее фамилию полиции.

– Да, я пришла на собеседование.

Женщина смерила ее таким взглядом, каким Марм Блэй обычно осматривает ювелирное изделие, подозревая, что оно может быть подделкой. И все же она впустила Уну.

– Еще пару минут, и вы бы уже опоздали!

Она произнесла это так, словно была очень расстроена тем, что Уна все-таки не опоздала. Ведь тогда ей не пришлось бы вставать и открывать дверь.

– Пунктуальность – обязательное требование ко всем нашим ученицам.

Эх, пнуть бы тебя сейчас под твой пунктуальный зад, подумала Уна.

Но вместо этого сказала:

– О, спасибо, я непременно запомню это!

Уна прошла следом за женщиной от входной двери по широкому коридору. Начищенный до блеска пол покрывал ковер, на стенах висели деревенские пейзажи.

– Я мисс Хэтфилд, одна из старших медсестер в этой школе, – представилась женщина Уне, открывая ей дверь в огромную комнату, уставленную стеллажами с книгами. – Мы проведем собеседование здесь, в библиотеке. Директор школы – мисс Перкинс – и миссис Хобсон из правления присоединятся к нам чуть позже.

Мисс Хэтфилд указала рукой в сторону небольшого круглого столика, вокруг которого стояло четыре кресла. На столике уже был сервирован чай. Уна выбрала ближайшее к двери кресло. Вдруг придется спасаться бегством? Это может произойти когда угодно и где угодно. Откинувшись, Уна ощутила приятную мягкость спинки. Она провела рукой по нежной бархатной обивке и улыбнулась, представив себе, как будет изо дня в день наслаждаться здесь теплом и уютом, пока копы ищут ее по всем трущобам. Пожалуй, здесь даже комфортнее, чем Уна ожидала.

Мисс Хэтфилд села напротив Уны. Точнее, присела на краешек стула, как монахиня на мессе. Спина ровная, словно палку проглотила, руки строго по швам. И выражение лица у нее было тоже как у монахини – суровое и заранее осуждающее. Уна инстинктивно тоже выпрямила спину. Она скрестила под собой ноги и аккуратно сложила руки на коленях, как учила мама в далеком детстве. Похоже, собеседование уже началось, и пока ее оценивают не очень высоко.

– Какая у вас замечательная библиотека! – промурлыкала Уна, нарушив тягостное молчание.

На соседнем столе стояли в вазе свежие цветы – дорогое удовольствие зимой. От них по всей комнате разносился тонкий сладковатый аромат. В библиотеке были большие окна, задрапированные гардинами со множеством воланов. С верха книжных полок на Уну смотрели мраморные бюсты.

– Девушкам вроде вас – то есть получившим только начальное образование – придется учиться здесь значительно дольше, при условии что вас примут, конечно.

Начальное образование! А Уна так гордилась той ведомостью, которую они состряпали вместе с Барни!

– Уверяю вас, в школе Святой Агнессы учителя были очень строги с нами!

Мисс Хэтфилд поджала губы и посмотрела в окно.

– Не сомневаюсь, что вам так казалось.

Уна улыбнулась, пряча стиснутые зубы. Если бы она повстречала эту заносчивую женщину в трущобах, она бы с удовольствием обчистила ее и убежала бы, забрызгав ей грязью юбки. Но они сейчас не в трущобах. И Уне нужно во что бы то ни стало попасть в эту школу. Потому она заставила себя еще раз приветливо улыбнуться и как можно аккуратнее спросила:

– Позвольте узнать, а где вы учились?

– В Кинбриджской школе, а затем два года в Вассарском колледже[26].

Уна не слышала ни одного из этих названий, но мисс Хэтфилд произнесла их с такой гордостью, словно там учился сам Господь Бог. Он, кстати, почти сразу пришел Уне на помощь: ей пришлось лишь пару секунд изображать на лице благоговение. Дверь открылась, и в библиотеку вошли еще две женщины. Одна из них была одета в лиловое платье со множеством рюшей и оборок, сшитое из того самого французского шелка, который Марм Блэй продавала по двенадцать долларов за ярд[27]. У нее было довольно пухлое лицо, с уже наметившимися морщинками, но все еще красивое, и непринужденные аристократические манеры. Вторая женщина выглядела более сдержанной, возможно, в силу своего возраста – Уна решила, что ей не меньше пятидесяти. Ее платье было такого же простого покроя, как у мисс Хэтфилд, и так же безупречно отутюжено. Серые глаза поблескивали металлом, но Уна неожиданно для себя разглядела в них теплоту.

Дамы представились и подсели к столу. Даму в шелках звали миссис Хобсон, и была она одним из основателей и членом правления школы Бельвью. Вторую, сдержанную, звали мисс Перкинс. Она была директором школы. Именно она – как поняла Уна из газетной статьи – и будет принимать решение, подходит ли Уна для обучения в школе.