Скотленд-Ярд: Самые громкие убийства, которые расследовала полиция Лондона

Возле мешка Пеглер заметил кусок материи (как ему показалось, от детского платья) и обрывок полотенца – оба были пропитаны кровью и, возможно, использовались, чтобы унять кровотечение. Мужчины положили мрачный груз на телегу и отвезли в находившийся неподалеку Паддингтонский работный дом (такие заведения обеспечивали бедняков жильем и пищей в обмен на выполнение определенных работ). Там они перетащили останки в «мертвецкую». Поспешили вызвать доктора Гёрдвуда, приходского хирурга. «Тело было обвязано веревкой так, чтобы скрещенные руки прилегали к животу, глубоко в него погружаясь, – отметил врач, – и в таком положении втиснуто в мешок»[126].

Останки явно принадлежали женщине средних лет. Голову отсекли на расстоянии трех дюймов от грудины, а ноги отделили непосредственно под тазобедренным суставом. «По обеим сторонам берцовая кость наполовину пропилена в наружном направлении и затем отломана», – заключил Гёрдвуд. Врач заметил неглубокие разрезы на левом бедре и на правой стороне шеи. В ходе вскрытия он обнаружил, что из тела вытекла вся кровь, однако все внутренние органы кажутся здоровыми. «Бескровное состояние тела заставляет предположить, что отсечения были произведены вскоре после смерти», – отметил врач. Он не увидел никаких признаков болезни или шрамов от хирургических операций (такие шрамы могли бы указывать на какой-то скрытый недуг или проблемы со здоровьем), а значит, женщина, по всей вероятности, умерла скоропостижно и внезапно[127].

По оценкам Гёрдвуда, покойной было от 30 до 40 лет. Судя по длине рук и туловища, ее рост составлял около 5 футов 8 дюймов[128]. На безымянном пальце левой руки имелся вдавленный след от кольца, сами же руки, с мозолями и грязью под ногтями, позволяли сделать вывод, что покойная «занималась домашнею работою». Недавно шел снег, и морозная погода затрудняла определение причины смерти. Тело не показывало никаких признаков разложения. «Возможно, тело провело три или четыре дня на том же месте и в том же положении, в каком его впоследствии обнаружили, – заметил Гёрдвуд. – Свежий вид трупа объясняется сильным морозом и выпавшим снегом: то и другое способствовало сохранению такового вида»[129].

Пока Гёрдвуд осматривал тело, констебль Пеглер, не боясь холода, вернулся на стройку. По другую сторону стены из каменных плит, у которой нашли труп, строители возводили ряд из девяти отдельно стоящих домов[130] (этот квартал назвали «Кентерберийские виллы») – четыре из них пока представляли собой просто деревянные каркасы. Полицейский обыскал недостроенные здания, однако не нашел ничего подозрительного. Впрочем, обнаружение трупа заставило его по-новому отнестись к тому, что он увидел четыре дня назад, в канун Рождества, и чему поначалу не придал значения[131].

В тот вечер, в восемь часов, Пеглер, совершая обычный обход своего участка, проходил мимо этой же стройки и заметил «стоявшую рядом старую коляску, залепленную грязью, притом лошадь обращена была головою в сторону [центра] города». Коляска стояла рядом с дорожкой, которая шла параллельно той самой стене из каменных плит. Полисмен издали наблюдал за повозкой минут двадцать. Наконец она тронулась с места и скрылась в темноте. Тогда он не усмотрел в этом ничего подозрительного, однако теперь задумался. Может быть, он, сам того не сознавая, видел, как убийца избавляется от трупа? Когда мешок нашли, он был с обоих концов занесен снегом, проникавшим под камень, который заслонял его от взглядов прохожих. Снег лежал на верхней части мешка, но не под ним, а ведь снегопад начался лишь на Рождество, в десять утра[132].

Но если даже полицейский и видел убийцу – теперь-то что он мог поделать?

К десяти вечера 28 декабря Пеглер и инспектор Джордж Фелтем из соседнего управления T (Кенсингтон) были поставлены руководить расследованием. В те времена единственными следственными инструментами полицейского служили его смекалка и наблюдательность, так что Фелтему и Пеглеру предстояло справиться с непростой задачей. Им попросту не на чем было строить расследование. «Не удалось обнаружить других частей тела, – отмечалось по истечении двух дней после страшной находки, – а кроме того, не выявлено никаких улик, кои помогли бы установить исполнителей сего ужасного деяния»[133].

В пятницу, 30 декабря, The Times сообщала:

Начиная с середины дня среды величайшее возбуждение владеет жителями паддингтонского прихода и его окрестностей вследствие обнаружения женского трупа близ заставы Пайн-Эппл на Эджуэр-роуд, в ужасающе обезображенном состоянии, при обстоятельствах, не оставляющих никаких сомнений в том, что жертву бесчеловечно умертвили, после чего изувечили тело, дабы помешать опознанию[134].

Со времен «мальчика-итальянца» убийство не производило такого шума в обществе. Огромная толпа несла вахту вокруг Паддингтонского работного дома, так что «господа медики неоднократно просили позволить им осмотреть останки». Сотни зевак наведывались на место преступления, чтобы отколупнуть от пресловутой стены кусочек камня в качестве сувенира. Однако при всем неуемном любопытстве и газетной шумихе следователи пока не выявили ни одной сколько-нибудь значимой линии, по которой можно было бы развивать расследование. В дни после обнаружения трупа Фелтем и Пеглер прилежно проверяли бесчисленные сообщения, поступавшие от доброхотов, но никак не могли «уловить малейшие следы, кои указали бы, кто же эта злосчастная женщина». Расследование шло ни шатко ни валко более недели, «Ярд» и пресса толкли воду в ступе. Но в субботу, 7 января 1837 года, все переменилось[135].

* * *

Риджентс-канал проложен чуть севернее Центрального Лондона. Он соединяет Темзу (на востоке) с Гранд-Юнион-каналом (на западе) и служит одним из водных путей между столицей и промышленным севером Англии. Утром 7 января около половины девятого, после того как очередная баржа с углем проследовала через шлюз канала возле Степни (Восточный Лондон), смотритель шлюза Матиас Рольфе заметил, что шлюзовые ворота не закрываются до конца. Он решил посмотреть, в чем дело, и увидел, что створкам мешает закрыться плавающая в воде человеческая голова[136].

Достав лестницу, служитель спустился по ней в канал. Он сунул руку под воду, рассчитывая нащупать и тело, но «обнаружил, что голова ни с чем не соединяется и что она, очевидно, принадлежит женщине, так как на ней много очень длинных волос». Ухватившись за промокшие темные пряди, он вытащил находку на берег. Полиция доставила голову в усыпальницу при церкви Степни. Хирург городка Майл-Энд-Таун, действуя по распоряжению местного коронера, осмотрел голову и написал следующий отчет[137]:

Лицо чрезвычайно обезображено из-за синяков. Нижняя челюсть с левой стороны треснула; левая щека и верхняя часть головы сильно иссечены. По всему вероятию, эти ранения получены уже после смерти: либо вследствие зажатия в шлюзе, либо при столкновении с судами, проходившими по каналу. Правый глаз выбит, но и это, по-видимому, произошло после смерти. Голову с немалою ловкостью отделили от тела неким заостренным орудием… Волосы темные, с небольшою проседью; можно предположить, что возраст жертвы – от сорока пяти до пятидесяти лет[138].

По оценке врача, голова пробыла в воде четыре-пять дней. Ее поместили в корзинку и вечером того же дня, в 10 часов, доставили инспектору Фелтему в один из паддингтонских участков (на Хермитедж-роуд). На другой день рано утром инспектор принес голову в Паддингтонский работный дом[139].

Пришлось эксгумировать туловище, которое успели зарыть в безымянной могиле на паддингтонском кладбище при церкви, «ибо оно источало ужасающий смрад». Доктор Гёрдвуд постарался хорошенько осмотреть голову. «Брови хорошо очерченные, – писал он, – и имеют темно-каштановую окраску, как и ресницы, которые не слишком длинны. Оставшийся глаз серый, с карим оттенком. Нос в верхней своей части приплюснутый, чуть выше кончика вдавлен… Все мы сочли, что лицо, скорее всего, принадлежит ирландке самого низкого звания». Голову отрезали в районе пятого позвонка; когда ее приставили к туловищу в области шеи, совпадение получилось идеальное. Однако и голова не дала никаких ответов насчет того, кому же она, собственно, принадлежит[140]. Поэтому Фелтем (как сообщила The Evening Standard) сделал такое предложение:

Голова… сохраняемая в спиртовом растворе приходским хирургом, находится во владении властей Паддингтона, и всем, у кого в последнее время пропали родные или друзья, будут предоставлены самые широкие возможности для ее осмотра с целью опознания[141].

Голову с искаженными и полуразложившимися чертами поместили в банке для солений на полку в Паддингтонском работном доме, и ею могли полюбоваться те, у кого имелись законные основания осмотреть мрачную находку. Впрочем, сюда рвались и просто одержимые нездоровым любопытством (таких нашлось немало). Однако никто не сумел опознать женщину, которой принадлежала голова.

Расследование вновь застопорилось, но 2 февраля, в четверг, получило новый импульс. Двое рабочих, расчищавших болотистый участок вдоль улицы Колдхарбор-лейн (Камберуэлл, Южный Лондон), наткнулись на обвязанный веревкой мешок из грубой материи, который «прятался в зарослях сорняков и камыша». Когда они разрезали веревку, из мешка вывалилась пара человеческих ног. Испуганные рабочие поспешно вылезли из кустов и побежали в брикстонский полицейский участок, до которого было всего ярдов триста. Несколько констеблей отправились за останками, а еще один уведомил местного хирурга об этой находке[142].

Как выяснилось, одну ногу отрезали по тазобедренному суставу, близко к туловищу, другую же – пониже, «так что некоторая доля верхней части бедра должна была оставаться при туловище в виде культи». Ноги, с аккуратно подстриженными ногтями, «имели хорошую форму». «По-видимому, верхняя часть одного из бедер, близ тазобедренного сустава, пострадала от зубов крыс, – отметил хирург, – но обе конечности не слишком разложились». Ноги доставили в Паддингтонский работный дом, где их осмотрел Гёрдвуд, заранее отделивший верхние части берцовых костей от туловища и сохранивший их на тот случай, если вдруг объявятся подходящие конечности. Теперь, когда эти ноги оказались перед ним на рабочем столе, врач не стал скрывать, что они произвели на него сильное впечатление. «В целом можно заключить, что перед нами замечательно пропорциональная женская конечность», – отметил он. Врач аккуратно приложил левую и правую берцовую кости к соответствующим ногам и обнаружил, что те отлично совпадают «по всем неровностям наполовину разрезанных и наполовину сломанных поверхностей»[143].

Итак, в распоряжении «Ярда» теперь имелось целое тело, которое, однако, по-прежнему оставалось безымянным. Неутомимые Фелтем и Пеглер исследовали одну линию за другой, но все они заводили в тупик. Поток людей, требовавших, чтобы им разрешили осмотреть голову, не прекращался. Они полагали, что голова принадлежит кому-то из их близких, однако после осмотра все признавались, что не могут опознать это безжизненное лицо. Пытаясь найти хотя бы одну важную улику, которая помогла бы сдвинуть дело с мертвой точки, следователи опрашивали извозчиков и кабатчиков, проституток и лавочников. «Полиция, – писала The Northampton Mercury 18 марта, – предпринимает неимоверные усилия, дабы по возможности отыскать исполнителей этого кровавого и бесчеловечного деяния»[144].

Прорыв, в котором так отчаянно нуждались расследователи, наступил в пятницу, 24 марта, когда некий Уильям Гэй встретился с Фелтемом в полицейском участке на Хермитедж-роуд. Он сообщил инспектору, что в последний раз видел свою сестру, 47-летнюю Ханну Браун, в четверг, перед Рождеством и после этого от нее не было никаких вестей. «Мы с ней не очень-то ладили, – признался Гэй. – Характер у нее был не сахар». За два года до этого брат и сестра переехали в столицу из Норвича. Уильям устроился на работу в ломбард, а Ханна стала шляпницей. Она намеревалась выйти замуж за столяра по имени Джеймс Гринакр, о котором Гэй мало что знал. По его словам, тот разорвал помолвку незадолго до Рождества, поскольку обнаружил, что Ханна «надула его в денежных делах»[145].

Хотя Гэй и Ханна «не слишком хорошо уживались друг с другом», брат и сестра часто виделись. И вот, ничего не слыша о ней уже три месяца, Гэй задумался: может, она и есть та женщина, про которую пишут в газетах? Нельзя ли ему осмотреть найденную голову? Фелтем отправился вместе с ним в работный дом и показал банку. Гэй смотрел на нее совсем недолго.

– О Боже! – вскричал он. – Милая моя сестрица! Ее убили.

Фелтем спросил, уверен ли Гэй, что эти именно она.

– Левое ухо надорвано, как у моей сестры, – ответил Гэй, – и волосы каштановые, немного с сединой, как у нее. Это моей сестры голова, точно[146].

* * *

Ордер на арест Джеймса Гринакра Фелтем получил уже на следующий день – в субботу, 25 марта. Вместе с Пеглером он выследил столяра и проследовал за ним до его дома по адресу Сент-Олбан-плейс, 1 (в Ламбете). Инспектор проник в дом и застал Гринакра в постели с любовницей, Сарой Гейл. Был час ночи.

– Я инспектор полиции, – объявил Фелтем, – и у меня имеется ордер на ваш арест по обвинению в убийстве Ханны Браун[147].

Гринакр, поднявшись с кровати в одной рубашке и держа в руке свечу, выразил удивление:

– Не знаю я такой.

Обыскав дом, Пеглер обнаружил платье, принадлежащее юной дочери Гейл (девочка ночевала в одной из спален). Цвет и материал соответствовали обрывку, найденному возле мешка на стройке. Полицейские взяли парочку и дочь Сары Гейл – и разместили их в камерах паддингтонского управления[148].

«В ранние часы утра, – сообщал затем Фелтем, – из камеры, где содержался взрослый арестант, послышался странный шум. Отправившись туда, констебль обнаружил, что узник повесился на собственном платке. Платок обрезали, повешенного сняли и привели в чувство, хотя с немалыми трудностями»[149].

Попытка самоубийства не помогла остановить неизбежное. В понедельник в полдень инспектор Фелтем препроводил Гринакра и Гейл в Марилебонское присутствие на Парадайз-стрит, где они предстали перед судьями. Улицу запрудила толпа из примерно 5000 человек: зеваки жаждали хоть одним глазком взглянуть на обвиняемых. «Гринакр – человек лет пятидесяти, среднего роста, довольно плотного сложения, – сообщала The Evening Standard. – Он закутан в коричневое пальто и озирается по сторонам; лицо его не выдает особых чувств». После попытки повеситься он «явно пребывает в весьма ослабленном состоянии». Гейл неотлучно находилась рядом с Гринакром, держа на руках свою четырехлетнюю девочку. «Казалось, ее не слишком заботит то положение, в которое она попала, – отмечала газета. – Публика отнеслась к ней с таким же – а то и более острым – вниманием и интересом, что и к другому арестанту»[150].

Предварительное судебное следствие прошло для Гринакра не очень-то благоприятно.

– Когда я ухаживал за миссис Браун, она мне сказала, что у нее капитал в 300–400 фунтов, – показал Гринакр. – А я ей сказал, что у меня собственность на такую же сумму, хоть на самом деле это и не так. Получается, мы оба друг друга обманывали.

Он заявил, что Ханна явилась в его съемное жилище в канун Рождества, напилась рома и призналась, что наврала насчет своего богатства. В припадке ярости Гринакр пнул стул, на котором Ханна сидела, и опрокинул ее вместе со стулом назад.

– Она очень сильно стукнулась головой о деревяшку, лежавшую сзади, я эту штуку использовал для работы, – продолжал Гринакр. – Это меня очень встревожило. Я ее взял за руку и поднял. И поразился, когда увидел, что она испустила дух.

Опасаясь, как бы его не обвинили в убийстве, он решил не звать на помощь, а вместо этого «избавиться от тела в каком-нибудь самом что ни на есть публичном месте, сочтя, что это будет самый надежный и разумный план»[151].

Рассказ Гринакра вызвал в зале суда большое возбуждение. «При этих словах, – вспоминал один из зрителей, – трепет ужаса пробежал по залу, и тишины удалось добиться не сразу»[152].

Гринакр заявил, что Сара Гейл ничего не знала о его преступлении. Судья постановил, что обоих надлежит вывести на полноценный судебный процесс, который и начался 8 апреля. Друзья Ханны и ее брат показали, что она была женщина трезвая, не склонная к пьянству. Как заверили суд эксперты-медики, травмы на ее голове вовсе не указывают на то, что она просто упала вместе со стулом. Вероятнее всего, Ханна скончалась «от удара в переднюю часть головы, посредством коего был выбит глаз»[153].

Присяжные два дня заслушивали показания, после чего удалились совещаться. Вернувшись, они вынесли вердикт о виновности, неизбежный в таких обстоятельствах. Сару Гейл за соучастие в преступлении (она предоставляла Гринакру убежище и домашние удобства) приговорили к существовавшему тогда в британском законодательстве особому наказанию – ссылке «до скончания жизни в заморские края, в такое место, которое его величество… сочтет подходящим». Обрекая Гринакра на повешение, судья не стал смягчать выражений:

Ужасающие подробности вашего чудовищного дела наверняка свежи в памяти всех, кто слышит сейчас мои слова, и будут еще долго жить в сознании человечества, которое, не премину добавить, будет думать о них с неизменным отвращением. Грядущие поколения содрогнутся при мысли о вашей вине. Вы приобрели омерзительную славу, добились скандальной известности, навеки вписав себя в анналы преступной жестокости людского рода[154].

Гринакр встретил свой печальный конец возле здания Ньюгейтской тюрьмы 2 мая 1837 года на глазах у ликующей толпы. В ночь накануне казни он сознался в том, что убил Ханну, бросив ей в голову скалку, однако продолжал настаивать, что не хотел лишать ее жизни и смерть произошла случайно. Но, осознав, что он натворил, и обдумав ужасное положение, в котором оказался, Гринакр якобы решил пойти по столь страшному пути. Он перерезал покойнице глотку, подставив ей под шею ведро, чтобы туда стекала кровь. Когда поток иссяк, расчленил труп, запихнул части тела в мешок, а содержимое ведра выплеснул в уборную. В семь вечера Гринакр вышел из дома вместе с завернутыми в мешковину частями трупа и направился в Степни, где кинул отрезанную голову в Риджентс-канал. Когда Гринакра спросили, как он избавился от других фрагментов тела несчастной, «он внезапно весьма оробел» и больше не стал ничего рассказывать на эту тему[155].

Что ж, еще одно дело распутано.

* * *

Скотленд-Ярд постепенно укреплял свою репутацию, так что в феврале 1837 года (в разгар расследования трагической находки на Эджуэр-роуд) к его сотрудникам обратилась за помощью полиция Аксбриджа[156]. Пропал Джон Брилл, 15-летний мальчик, недавно дававший в местном суде показания против двух браконьеров. Через три дня после исчезновения его нашли мертвым в лесу – беднягу, по-видимому, избили до смерти. Нашедший тело оказался отцом одного из браконьеров. «Ярд» отрядил сержанта Чарльза Оттуэя в помощь местным констеблям. В историческом исследовании, посвященном лондонской полиции, отмечается: «То был первый документально зафиксированный случай, когда сотрудника Столичной полиции попросили оказать содействие в расследовании, проходившем за пределами Столичного полицейского округа»[157].

Несмотря на задержание трех подозреваемых, дело развалилось за недостатком улик. Тем не менее сам факт такого обращения за помощью подчеркивал растущую славу «Ярда»: новая служба получала все более широкую известность и становилась все более заметной. Казалось, все идет хорошо. Но вскоре ряд не связанных между собой нераскрытых убийств заставил общество подвергнуть сомнению компетентность Скотленд-Ярда.

3

Нераскрытое

Череда неудач

9 мая 1837 года, во вторник, через четыре дня после того, как Джеймс Гринакр распрощался с жизнью на эшафоте, внимание публики захватило очередное кровавое злодеяние. Мальчик, прислуживавший в трактире «Королевский герб» на Фредерик-стрит, обнаружил 21-летнюю барменшу Элизу Дэвис лежащей на площадке второго этажа паба, притом «горло у нее было перерезано самым ужасным образом». Паренек в панике бросился в спальню хозяина заведения. Было 6:20 – паб только-только открылся[158].

– Элиза – мертвая! – завопил трактирный слуга, когда Джордж Уодли открыл дверь своей спальни. Уодли посмотрел через плечо мальчика и увидел внизу, на лестничной площадке, печальное зрелище – окровавленный труп. Всего за 20 минут до этого Элиза стучалась к нему, чтобы взять ключи и отпереть заведение. Он отправил мальчика за врачом и полицией. Кровавые следы вели от тела к бару, находившемуся внизу. Уодли пошел по следам и обнаружил, что этим утром Элиза успела обслужить по меньшей мере одного посетителя[159].

На краю барной стойки остались «стакан, наполовину полный эля, корка хлеба с куском сыра, монетка в один пенни, а также орудие, коим совершили сие ужасное деяние, – столовый нож, выпачканный кровью». Лужа крови почти двух футов в поперечнике блестела на клеенчатом покрытии пола. По-видимому, убийца перерезал горло Элизе прямо у стойки, и рана, конечно, тут же начала обильно кровоточить. Каким-то образом девушка сумела вскарабкаться по лестнице подальше от нападавшего, но рухнула на площадке. «Одна кисть руки покрыта запекшейся кровью, – говорится в описании места преступления, – как если бы она прижала ее к горлу, пытаясь остановить поток крови и тем самым сохранить жизнь. Голова почти полностью отрезана от тела»[160].

Не прошло и часа после обнаружения трупа, как Элизу осмотрел хирург Генри Бартон. Он подробно описал ужасный характер раны:

Покойная лежала так, что левая сторона лица была видна… на горле имелась рана, начинающаяся слева и идущая поперек срединной части горла, длиною около шести дюймов; рана рассекала трахею и все мышцы с этой стороны шеи; сонная артерия и яремная вена также рассечены; мягкие ткани шеи прорезаны до позвонков[161].

По мнению Бартона, убийца причинил все эти травмы двумя ударами лезвия: «Полагаю, – отмечал он, – вероятнее всего, первый разрез был сделан возле стойки, а затем нападавший последовал за ней через кухню и нанес ей второй удар, когда она поднималась по лестнице»[162]. Убийство было совершено на территории районного управления S (Хэмпстед). Распутывать преступление поручили инспектору Уильяму Аггсу и констеблю Сэмюэлу Пеглеру, только что разгадавшему дело Гринакра. Публика ожидала, что после успешного раскрытия убийства Ханны Браун «Ярд» не подведет.

«Похоже, сей предмет столь завладел воображением публики, что все разговоры ведутся лишь о нем, – писала газета The Morning Advertiser. – Впрочем, пока дело окутано туманом глубочайшей тайны, каковой туман через несколько дней, вероятно, удастся развеять». Другая газета, The Bell's New Weekly Messenger, предполагала, что «уже в ближайшие 24 часа [убийца], по всей видимости, будет схвачен». Кое-какие причины для оптимизма, безусловно, присутствовали. В отличие от дела Ханны Браун, у полиции с самого начала имелся целый труп и ей с самого начала была известна личность убитой. Кроме того, полицейские сразу же получили приметы возможного подозреваемого[163].

Майкл Хичкок, трактирный слуга, сообщил Аггсу и Пеглеру, что некий мужчина повадился каждое утро сидеть в пабе и проникся к Элизе жгучим интересом. Он всегда был самым первым посетителем. Элизу это беспокоило.

– Когда он тут торчал, ей это порядком досаждало, – заявил Хичкок, добавив, что мужчина ни разу не заговаривал с Элизой, но очень пристально на нее смотрел.

Таинственный джентльмен по выговору казался обычным англичанином; по его словам, работал он модельером. Приметы: рост – около 5 футов 10 дюймов, атлетическое телосложение, кожа и волосы светлые. Когда по утрам появлялся в баре, на нем обычно были двубортный жилет в темную полоску, фланелевые брюки и шелковый шейный платок черного цвета[164].

На протяжении нескольких дней Аггс и Пеглер обходили «фабрики большинства главных модельеров и декораторов Лондона», однако не нашли никого, кто соответствовал бы описанию. В последующие недели два сыщика покрыли в поисках убийцы пространство радиусом 50 миль, что было не так-то просто в те времена ограниченных транспортных возможностей. Но добыча никак не давалась им в руки. Убийцы, что называется, и след простыл: в течение месяца все линии расследования неизменно приводили в тупик, все робкие надежды оказывались тщетными. 11 июня, в воскресенье, The London Mercury сообщала: «Несмотря на упорнейшие усилия инспектора Аггса и полицейского констебля Пеглера по отысканию прибежища человека, которого столь сильно подозревают в расправе над Элизой Дэвис, чье поистине дьявольское убийство так потрясло общественное сознание, мы вынуждены с сожалением отметить, что их труды, по состоянию на позднюю ночь субботы, пока не увенчались успехом»[165]