скачать книгу бесплатно
Миссионер возликовал – ещё один дикующий обретёт Истинную Веру. «Ведаю! Инородцы этого края уверуют в Иисуса Христа. Так будет, ныне и присно и во веки веков!»
Монах не ошибся – Убивший Рысь склонялся принять православную веру. Только с виду туземец был суров. В душе ламут чувствовал себя ущербным – искалеченная, в битве с коряками, правая рука очень затрудняла ему жизнь. И даже умение метко метать дротики, которое он развил после ранения, не давало полного удовлетворения собой. Убивший Рысь искал успокоения души… Когда причт избежал смерти от дротика, абориген поверил, что Бог нючи действительно силён. Искренние же, горячие речи инока и неофита всё больше и больше убеждали калеку туземца, что ему следует принять Бледнолицего Бога загадочных бородачей пришедших с заката. Бусину, подаренную монахом при первой «личной встрече», Убивший Рысь стал носить как талисман, прикрепив к тыльной стороне искалеченной кисти.
Из всех речей об Иисусе Христе ламут больше всего постиг объяснение о защищающем жесте христиан. Туземец не мог перекреститься тремя перстами, из-за отсутствия таковых и клал крестное знамение культей с оттопыренным большим пальцем. Ламуту казалось, что творя ритуальный православный жест он получает надёжную защиту, словно облачившись в крепкие латы. Ещё Убивший Рысь упрашивал инока дать позволение выстрелить из пищали – тем самым приобщиться к силе Бледнолицего Бога.
Миссионер дал туземцу пищаль, разобравшись в чувствах дикующего, считавшего огнестрельное оружие божьим даром православным. «Пущай хоть паки постигнет Иисуса!»
Убивший Рысь сразил выстрелом из ружья одного из своих оленей. Душа наивного аборигена ликовала: «Верую в сильного Бледнолицего Бога! Он защитит меня от многих бед! Верую!» Однако, сложная штука жизнь; человек только предполагает…
– *-
Поздним вечером, когда Убивший Рысь устроил всеобщий пир, зажарив добытого «волшебным способом» оленя, неожиданно зарядил дождь. Гостям пришлось спешно перебраться в шатёр хозяина. Здесь было сухо и чисто (по туземным меркам), пахло приятным смолистым запахом от свеженарубленных веток лиственницы, разостланных по земляному полу. Поверх ветвей жена Убившего Рысь быстро расстелила множество звериных шкур, на которые и сели, согласно иерархии, почётные гости: тойонка, одноглазый шаман, миссионер, неофит Фёдор, три старика и двое особо достойных мужчин клана. Супруга покалеченного ламута не имела права принимать участие в трапезе, она укрылась за занавеской в спальный отсек. Остальным членам общины места в кожаной палатке не хватало, те толпились, прикрыв головы капюшонами или шапками малахаями, у входа, ожидая своей доли угощения.
Монотонно стучал дождь по покрышке туземного жилища. Гости не спеша брали мясо из деревянных посудин похожих на корытца, не громко перебрасывались короткими фразами. Было тесно. Размеренное чавканье.
По окончании трапезы в шатре Убившего Рысь остались только старейшины и пришельцы христиане. Монах плотно наелся, его тянуло в сон. Вот тут и заговорил Видящий Духов Днём:
– Шаман нючей, ты славишь своего Бледнолицего Бога, пренебрежительно отзываясь о наших сверхъестественных Покровителях… Мы верим, что ваш Бог силён, однако не правильно называть наших Духов-Помощников ложью, совершенно не зная их. Если шаман нючей НЕ БОИТСЯ, я познакомлю его с Духами-Богами этой земли.
Инок напряжённо сглотнул вдруг загустевшую слюну, заскользил испытывающе-настороженным взглядом по лицам инородцев, оставшихся в чуме – колдун туземцев бросал вызов. Некрасивое лицо тойонки очень спокойно, лица двух стариков не скрывают любопытства; на лицах Убившего Рысь и чукчи озабоченность. Печальный лик знахаря полон сосредоточенности. «Господи, помилуй!..Устроил мне колдун дикующих западню… Следует принимать вызов. Помоги, Создатель, рабу твому грешному!» Вязкая тишина; даже дождь на улице смолк. По стенам ламутской яранги были опрятно подвязаны кожаные полога с тонкой замшевой занавеской, за которой туземцы обычно проводят ночь. Один полог был спущен. За ним в колыбели, словно игрушечный, лежал грудной младенец, возле которого застыла жена хозяина жилища. Все ламуты облачены в праздничные одежды, покрытые затейливыми узорами. Убивший Рысь даже украсил свои иссиня чёрные волосы, заплетённые в толстую косицу, пером баклана. «Э-хе-хе… Нужно принимать вызов дикующего. Убереги, Всевышний, душу мою..,» -инок передёрнул плечами, как бы сбрасывая недолгое оцепенение.
– Показывай, человече, духов-покровителей своих. —монах мысленно перекрестился.– Показывай!
Безмолвно, мягко прижимая ребёнка к груди, вышла из первобытного жилища хозяйка. За пологом тихо заскулила собака…
– *-
В руках одноглазого шамана, как бы сам собой, появился бубен. Он был небольшим, круглым, с тонким деревянным ободком. Две колотушки (одна из китового уса, вторая из дерева) привязаны к короткой, тоже деревянной, выкрашенной в фиолетовый цвет, ручке.
Потух примитивный светильник. Собравшиеся в шатре погрузились в непроницаемую темноту.
– Э-гэй-гэй-эй! —начал бродяга-шаман тяжёлым истерическим вздохом, который вырвался из его глотки болезненной нотой, сразу заполнив всё пространство шатра.
– Гэ-гэ-гэ-гэй! А-яка-йяка-йяка-якай!
Оглушительная дробь коротких, частых ударов раскатилась над головами собравшихся и загремела, отскакивая от тесных стенок кожаной хижины, стараясь найти выход, чтобы вырвавшись наружу, заполонить собой весь мир.
– Гэю, гэю, гэю, гЭю! —пел Видящий Духов Днём, сверкая единственным глазом, выводя замогильным голосом необыкновенно сложный мотив (весьма похожий на вой метели).– Бэббо, бэббо, бэббо, бэббо!.. Гэю, гэю, гэю, го!
Колдун пользовался бубном как резонатором, то держа его перед ртом (в котором иноку чудились оскаленные клыки), то отводя вверх или вниз, отклоняя под самыми различными углами. Постепенно все инородцы, включая неофита Фёдора и приобщающегося к православию Убившего Рысь, стали поощрять-поддерживать шамана сочувственными, призывными возгласами:
– Гэю-го! Правда, приди!..
Кожаные стенки яранги почти не выпускали магические звуки наружу.
Вскоре все собравшиеся, в том числе и миссионер, совершенно потеряли то место откуда они исходили. Казалось магические звуки сами собой рождаются под потолком туземного шатра, а затем начинают кружить и биться об его покрышку. Голос Видящего Духов Днём становился всё громче и громче. Стук колотушки превратился из частой дроби в непрерывный грохот (создавалось впечатление, что в бубен стучат в две колотушки; чего не могло быть, так как кудесник одной рукой держал бубен за ручку).
– Приди, Приди, Приди!.. взывал колдун.– Э-гэй-гэй-эй!
Инок всем своим существом противился магии колдуна дикующих. Он был знаком с деяниями шаманов, с их неистовой ворожбой, а потому старался отвлечься, от окружающего его действия, молитвой. Однако камлания одноглазого знахаря были очень сильны. От Видящего Духов Днём исходила мощная всеподавляющая энергия (монах чувствовал её, осязал/ в крайнем случае ему так казалось) – сейчас бы это назвали гипнозом; монах называл сие «сатанинским духом». Грохот бубна, песня-вой, обалделые возгласы зрителей-инородцев. «Отче наш, иже еси на небесех…»*
Призывы одноглазого кудесника длились долго. Под грохот колотушки (или колотушек) один за другим раздавались самые причудливые напевы.
– Приди, приди, приди!.. —молил подвывая колдун.– Кэю, гэю, кэю, го! Убо-бэббо, бэо, бэо, бэо!
Духота полога после долгого дня на свежем воздухе так и охватывала головы (прямо таки сдавливала). Веки миссионера словно наливались свинцом. «Верую во единого Бога отца, Вседержителя, творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого господа Иисуса Христа, единого, иже от отца рождённаго прежде всех век. Свет от света, Бога истинна от Бога истинна, рождена, несотворенна, единосущна Отцу, имже вся быша…» крепился изо всех сил и всё же совершенно неожиданно для самого себя впал в полудрёму, некое лёгкое забытьё.
Монаха разбудил высокий странный звук, который, казалось, раздался на необычайной высоте далеко от крыши шатра (даже в ушах зазвенело).
– Гэй!.. —воскликнул было Убивший Рысь, но голос его резко пресёкся (даже поломался); ламуту сделалось не по себе.
Ни на что не похожий звук повторился вновь.
– Приди, приди, приди!.. —заходился кудесник.
…Из дальнего угла полога вдруг послышались странные, неожиданные, почти пугающие звуки; полузадыхавшиеся, проникнутые неизъяснимым хрипением, которые, разумеется, могли принадлежать только одному из местных Духов-Покровителей.
– Он пришёл! —с ужасом просипел в висок миссионеру неофит.– Правда…
На мгновение, а возможно и более, монаху стало страшно. На глазах его выступили слёзы. Тяжесть навалилась на грудь. «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Он в открытую несколько раз перекрестился: «Спаси-сохрани, Боже, грешного раба Твого!»
Пугающие звуки стали складываться в непонятные слова. И тут инок заметил, что голос пришедшего на зов духа, несмотря на сверъестественость, довольно схож с голосом одноглазого ворожея: «Ха, шельмует ведьмак дикующих…» (Ему могут возразить – дескать, шаман просто воспроизводил слова Духа, которые возникали у него в мозгах…)
– Здравствуй, слуга Могучего! —взвыл шаман.
В ответ раздался хриплый ряд пугающих, с трудом выдавливаемых непонятных слов; на этот раз уже из другого угла чума.
– Вот, дыхни на бубен! —предложил шаман.
Раздалось резкое дуновение огромных невидимых губ. Звонкая перепонка бубна жутко щёлкнула. Колдовской инструмент поднялся и ударился в низкий потолок.
Все зрители вздрогнули. Монах вновь перекрестился: «О, Иисусе, грехи наши тяжкие!..»
И тут раздался оглушительный грохот множества колотушек. Инок невольно зажал уши.
– Совсем другой бубен, -в страхе плаксиво прогнусавила старуха-вождь. Бубен действительно сделался звонче прежнего. Треск колотушек раздавался с такой силой – казалось, ещё мгновение и кожаный шатёр рухнет. Все поняли, что пришедший на зов Дух барабанит вместе с одноглазым (возможно и ещё кто-то им помогает). «Святые Угодники, не выдайте!» Сколько длилось это звукопредставление: несколько секунд, несколько минут или несколько лет. Наконец слуга Могучего удалился в направлении противоположным тому откуда пришёл. Последний звук его голоса опять раздался на неизмеримой высоте, где-то за пределами яранги.
– Ждите! —прощально прогудел сверхъестественный гость.
И явилась целая толпа духов, призраков, чертей или бесов: Хриплое карканье ворона начиналось чуть слышно вдали, постепенно приближаясь. Мгновение и ворон великан ворвался в чум аки буря, налетел на бубен с громким хлопаньем крыльев, поднял неистовый стук запасной колотушкой, а ещё через несколько секунд унёсся в ночную даль… Страшный плач волка раздался из глубин земли. Волшебный Дух Волка, резко вошедший в шатёр, побарабанив на бубне, так же резко удалился в вышину… Невидимый пёс с такой силой отряхивался над бубном, что стены яранги вздрагивали и шатались… Самые неестественные голоса прилетали с разных сторон, гремели, хрипели, выли и рыдали в разных углах чума, блуждали взад и вперёд, произносили отрывистые фразы на непонятных и понятных языках, но удаляясь упреждали: «ЖДИТЕ!!!»
В голове кружилось. Глаза болезненно закрывались. Миссионера то кидало в жар, то обдавало холодом. Он верил и не верил ворожбе одноглазого шамана-бродяги. Впрочем, монах отметил, что два сверхъестественных голоса никогда не заговаривают одновременно и что песня колдуна раздавалась только в промежутке между «монологами» Духов-Покровителей… «Господи! Господи! Господи!..»
Монах ужасно устал от этого первобытного колдовского представления. У него сильно болела голова: ломило в затылке, давило в висках, резало глаза, звенело в ушах. В правом боку кололо, затекли ноги. Он был словно пьян: «Заступись, Матерь Божья! Ты главная заступница на Руси. Не выдай!» Чугунная голова инока покачивалась из стороны в сторону, рот приоткрыт, глаза слезятся. «Уф-ф! Замаял окояный ирод. Изыди, сатана!..»
Вдруг невидимая рука подняла полог над головами собравшихся и все на мгновение увидели тусклый свет звёздной ночи, вливавшийся в шатёр сквозь дымовое отверстие. Всё это время не переставал ритмично греметь волшебный бубен, свидетельствуя о том, что одноглазый шаман не мог сам открыть полог… «О, Господи!.. Дай силы!»
Грозное шипение «долгожданного» Могучего Духа наводило ужас. Загремела посуда, выплеснулась вода из деревянной бадейки, полетели в разные стороны, аккуратно сложенные перед очагом, поленья.
– Он должен уйти!
Бубен гремел адски.
– Бледнолицему бородачу больше нельзя находиться на Дзялбы!
Казалось шатёр взорвётся изнутри.
– Прочь!!! Или умрёшь!
Громовой инструмент колдуна издал долгую серию трескучих залпов.
– Ых-х! —вдруг замычал Убивший Рысь.
Всё разом стихло. Искалеченная кисть лучшего метателя дротиков пронзала стрела. Перед иноком тоже торчала стрела. Она была перемазана кровью, а на оперенье поблёскивала бусина-талисман, неведомо как снятая с культяпки приобщающегося к христианству ламута.
Светало. Но вновь зажгли первобытную лампу. Видящий Духов Днём словно окаменел. Однако по его виду нельзя было сказать, что тот устал… Печальное выражение его лица смягчилось гордым сознанием шаманской мощи и самодовольством успеха… Одноглазый кудесник спокойно выдержал тяжёлый взгляд миссионера, слегка усмехнувшись в седые усы:
– Рассветает… Иди поспи-отдохни, нючи, перед дальней дорогой.
________________________________
* в кавычках цитируются строки молитв на старославянском.
– *-
Солнце взошло очень скоро, весенние ночи на Крайнем Северо-Востоке весьма коротки. В шалаше миссионера не спали. Инок застыл в позе роденовского мыслителя. Убивший Рысь сидел у порога жилища прикрыв рот левой рукой. Неофит Фёдор-Кэргак нудно гундел:
– …Здесь больше оставаться нельзя. Если Видящий Духов Днём сказал «Не уйдёте – смерть!», так оно и будет.
Ламут подтверждающее закивал головой.
– Нужно уходить, -продолжал чукча.– Заклинание кудесника-бродяги не изменить. Пусть даже мы его убъём (если сможем), всё равно, ежели сегодня не покинем Дзялбу – сами умрём…
Инок тяжело вздохнул:
– Фёдор, я те открыл Истинную Веру, а ты боишься шельму-шамана… Нельзя отступать перед одноглазым. Нельзя!
– Это нельзя здесь оставаться, -почти взвизгнул богатырь-чукча.– Давай сходим в корякскую крепостицу Олу. Тама в плену томится русский казак. Ты, давеча, сам говорил, что нужно вызволить из неволи православную душу… Глядишь в Оле, кого-то к Истинной Вере ты обратишь… А опосля, когда тут успокоится, вернёмся. Сейчас кудесник-бродяга настроил против нас всё племя; не уйдем – убьют. Сам о том знаешь!.. А даже если и отобьёмся.., мы ж не воевать сюда пришли.
Инок зябко поёжился. Неофит говорил правду. Своим хитрым камланием Видящий Духов Днём крепко настроил ламутов против миссионера. Если бы монах своевременно отвёл две предупредительные стрелы возникшие в чуме Убившего Рысь, то клан дикующих поверил БЫ в могущество Бледнолицего Бога… А так получалось, что сверхъестественные Духи-Покровители оказались сильнее и не желают видеть на Дзялбу шамана нючи. И если тот не уйдёт, следует его убить, иначе самим инородцам несдобровать. Шутки с разгневанными сверхъестественными Духами плохи… Опять же крещённый чукча верно речёт – следует поспешить в корякское селение Ола. Тамошние инородцы, более двух лет назад, разгромили небольшой казачий отряд пятидесятника Дмитриева, пришедший из Охотска в енти края для сбора царского ясака. Ламуты рассказывали, дескать, один из служилых угодил в полон к корякам. А доля раба у туземцев ох как не сладка… Выручать нужно страдальца. Выручать!..
– Ты сам сказывал, отче: «Жить следует терпеливо!» -вновь загундел неофит. Сходим в Олу, поведаим корякам об Иисусе Христе. Бог даст – вызволим казачину.., а потома, когда уйдёт отселя одноглазый, вернёмся. Зачем понапрасну рисковать?..
Тяжело было на душе миссионера, но он признавал, что Фёдор прав. Ловко обошёл их бродяга-шаман. Разумнее всего временно отступить. На Всевышнего надейся… Вот те и дикующие, а как при случае могут умно дело обстряпать – комар носа не подточит. Как ни крути, придётся отступить перед сатанинским прохиндеем ведьмаком. Не судьба приобщить инородцев Дзялбу, с наскоку, с первуго разу к Истиной Вере. А поперёк Судьбы не пойдешь… Да, в писании сказано: «Кая бо польза человеку, аще мир весь приобрещет, душу же свою отщетит…» Но кому поможет его смерть? Выждать следует. Жить нужно терпеливо! Опять же, рановато ещё на суд к Творцу. Аз слаб и ничтожен. Не гневайся на мя, и дай сил, Иисусе!
– *-
В тот день ярко светило солнце. Вновь зазеленели окончательно пробудившиеся, после долгой спячки, лиственницы, редкие берёзки, сосёнки и кусты. Молодая трава живыми изумрудами пробивалась сквозь жухлую желтизну прошлогодних трав. Радостно пели птицы. Мир был прекрасен.
Инок с хрОмым заединщиком, взвалив на плечи котомки, полные съестных припасов (ламуты, по закону предков, снабдили непрошенных гостей пищей на дорогу; больше всех постарался, конечно же, Убивший Рысь), уходили в сторону Олы. Под ногами путников покорно извивалась зовущая в даль тропа. Что ожидало русского крестоносца на родовых угодьях воинственных коряков?..
Свой шалаш причт не разобрал, тем самым говоря, что ещё вернётся. Стойбище пустынно; никто не провожал миссионера. «Оставляется дом ваш пуст!» -вертелось в голове строка из писания. На толстом стволе буйно зазеленевшей берёзы причт вырезал восьмиконечный православный крест. «…Временно отступил пред дикующим шельмой-шаманом. Оно, конечно, грех немалый… Паки ведь не согрешихом – не покаешься, не покаешься – не спасёшься…»
В тот солнечный день – тридцатого мая 1672 года – родился российский император Пётр Великий.
Июнь-Август 1998г. Магадан
Август-Сентябрь 2020г. Стерлитамак (последняя редакция)
Глава четвёртая
В О И Н
Год 1730 :
– Административный центр Якутско-Охотско-Камчатского края – город Якутск, основанный в 1632 г.-
– Произошло множество больших и малых сражений между тунгусами и юкагирами, коряками и чукчами, ламутами и ительменами.-
– Закончилась Первая Камчатская экспедиция Витуса Беринга.-
– Воинственные чукчи разгромили отряд казачьего головы Афанасия Федотовича Шестакова, состоявшего из 130 человек (правда, русских в команде было всего лишь около двух десятков).-
– Возле берегов Камчатки потерпели кораблекрушение японские мореходы.-
– Казаки Анадырского острога периодически устраивают карательные экспедиции против немирных пенжинских коряков.-
– В Охотоморье появляются первые поселения русских крестьян: в основном, результат правительственной политики освоения Крайнего северо-востока Сибири.-
– В 1730 году, неожиданно для всех (и для самой себя) Анна Иоанновна, племянница Петра I, становится Российской императрицей. 28 апреля она коронована; императорские регалии, корону и скипетр возложил на неё архиепископ Феофан.-
– 1-
Торговый караван, насчитывающий сорок семь вьючных лошадей, медленно поднимался на сопку к деревянному купеческому острожку, гордо возвышавшемуся над дикой местностью. Фактория располагалась очень удобно. Сюда приходили торговать как туземцы кочевники, так и охотники из осёдлых племён. Владелец сего предприятия, купец Лукьян богател буквально с каждым часам.
– Добрались! Слава те, Господи! —Иван, старшОй поезда, истово перекрестился.
Как всегда мрачный, Охдир сделал внушительный глоток из фляги и, дыхнув перегаром на старшОго погонщиков, изрёк:
– Подозрительно тихо в крепости.
Русский, вздрогнув, выхватил из-за пояса кремневый пистоль:
– Твоя правда! Даже собаки не тявкают… Что за напасть?!
Оставив караван в укрытии, пошли на разведку. Впереди, словно рысь, крался ламутский воин Охдир. За ним два его соплеменника-ученика. Городской мещанин и младший брат купца сзади. Полтора десятка погонщиков, изготовив ружья и луки, притаились в кустарнике. Мирно (обыденно) светило солнце, щебетали птицы, нудели комары. Июль месяц – дальневосточное лето.
Ворота фактории были открыт. Несколько собак валялись мёртвыми в пыли; тучи мух роились над ними. «Аккуратные разбойнички,» -отметил Охдир.– «Все свои стрелы повынимали из побитых псин…» Вокруг погром. Настежь открыты двери складов, на земле валяются брошенные вещи. Над сторожевой вышкой, стоявшей посреди крепостного двора, кружит вороньё. «Там тоже покойник!»
