Свет сквозь мрак

Больше Варя не была в тесном общежитии, где ютилась ее семья еще около года, не видела также и новую квартиру, которую они получили от предприятия. Когда родители Вари написали заявление, они обещали забрать ребенка, когда получат жилье, но опытный врач не стал травмировать девочку иллюзорной надеждой. По опыту он знал, что не много семей выполняют свои обещания. Его предположения оказались правдивыми. Родители не забрали свою малышку, когда получили жилье. Они уже привыкли жить без нее и не желали обременять себя дополнительной заботой.

Варя осталась жить в интернате навсегда. Одно было лучше в этот раз – девочки, с которыми Варя познакомилась в санатории, попросили администрацию поселить ее с ними в комнату, и Варе было не так одиноко. Света и Юля – две подружки, одна из которых была слепорожденной, а вторая слабовидящей, всегда были вместе. Они приняли Варю в свою «команду» и теперь девочки везде были вместе. В интернате их прозвали «святой троицей» за неразлучность.

Иногда глядя на их игры и смех, врачи удивлялись жизнелюбию детей – даже в их положении, дети находили причины для радости и смеха. Жизнелюбие Вари через время тоже взяло верх. Она стала чаще смеяться, шутить и с удовольствием рассказывала все, что узнавала об окружающем ее мире. Она помнила цвет деревьев и травы, даже помнила большого жука, который привел ее в восторг, взлетев с крупного цветка в саду. Картины мира, украшенные фантазией детства, изображали природу удивительной и прекрасной и девочки не раз забывали о сне, рассказывая друг другу свои мечты и фантазии.

Через месяц в интернат поступила новенькая, девочку звали Яной. Яну определили в комнату, в которой уже прижилась Варя. Варя приняла новенькую настороженно. Кто знает, что принесет эта новая девочка в их комнату? Но вскоре девочки сдружились. Яна обладала мягким, уступчивым характером, очень любила цветы и траву. Во время прогулок во дворе она садилась на траву, осторожно ощупывала каждую травинку и цветок, наклонялась и с наслаждением вдыхала их запах.

В один из первых дней Варя, играя с куклой, спросила на прогулке свою новую знакомую:

– А что ты делаешь, тебе не скучно? У тебя же нет куклы.

– Ну и что, зато у меня есть цветы! – восторженно ответила Яна. – Они даже лучше куклы, потому, что живые!

Яна часто спрашивала у преподавателей и врачей о том, что происходит вокруг, интересовалась какого цвета вода в озере или облака в небе. Девочки любили слушать Янины рассказы и впечатления о том, что ее окружало. Даже Юля, которая видела окружающий мир в виде светлых и темных пятен и нередко помогала подружкам ориентироваться в пространстве, не могла так интересно передать своих впечатлений. Но самой увлекательной оказалась придуманная Яной история про маленьких зеленых человечков, которые живут в траве и запоминают всех, кто прикоснулся к ней. Эту история Яна долго не рассказывала, храня ее как сокровенную тайну. Девочка боялась, что ее засмеют за фантазии. Лишь однажды она рискнула рассказать часть истории, и подруги увлеклись настолько, что Яне пришлось рассказывать все новые и новые продолжения этой сказки из вечера в вечер на протяжении целой недели.

Варя скоро очень привязалась к своей новой знакомой. Даже Юля и Света иногда ревновали ее к новенькой. Но прошло время, отношения детей вошли в свое русло. Троица так и осталась неразлучной, а Яна, несмотря на хорошее отношение девочек к ней, все-таки осталась немного отстраненной. Иногда она уходила гулять по территории интерната, сидела на траве, тихо перебирая листочки и цветы. Часто пела те песни, которые слышала дома или здесь, в интернате. Но остальную часть дня Яна с удовольствием проводила в общении. Девочки вместе участвовали в местном хоре и в группе художественной самодеятельности.

Яна жадно ловила любую информацию о всем, что ее окружает и через время создавала свою причудливую картину окружающей природы, удивительно реалистичную и сказочную одновременно. Ночная няня, задерживаясь иногда в комнате девочек до позднего вечера, не прерывала рассказов Яны, заслушавшись и забыв о времени. Мало кто в интернате говорил о своем прошлом, так как многих детей бросили родственники, Яна также не распространялась о том, что в ее жизни было до интерната. Лишь изредка она бросала короткие фразы о матери, об отце или о дедушке с бабушкой, по которым можно было понять, что родственники все же у девочки есть. Но никто из них никогда не появлялся в интернате, и Яну не забирали на каникулы как некоторых детей. Она была «интернатской».

Глава 4

Семья матери Яны была большой и очень бедной. Все семь детей были розданы в батрачество. Родители не могли прокормить своих отпрысков, отдавая их внаем уже с шести-семи лет. Мать Яны, несмотря на маленький рост, была крепкой и выносливой девочкой. Она была отдана в батраки в богатую семью, когда ей едва исполнилось восемь лет. Несколько лет девочка жила в богатой семье, обучаясь работе по дому. Работать приходилось с утра до позднего вечера, и все же жизнь девочки была лучше жизни ее братьев и сестер, нанявшихся в батраки в деревне. Богатый дом, красивые вещи и разнообразие на столе хозяев, рождали в душе девочки стремление к красивой жизни, к богатству. Она не задумывалась о том, что все, что она видит накапливалось годами кропотливого труда. Девочка видела лишь результат и мечтала получить этот результат. Прошло несколько лет, и хозяева отправили Машу домой. Они не объясняли причины, просто рассчитались с родителями и отпустили девочку.

Пришлось родителям искать для дочери новое место. Девочке было уже одиннадцать, она многое умела, и конечно, могла претендовать на большую оплату своего труда, после обучения в большом и приличном доме. Наконец нашлась в деревне семья, кому нужна была помощь в доме. В семье был ребенок, за которым нужен был уход. Машу отправили в эту семью. Хозяева – муж и жена, работали портными. Они разъезжали по деревням, обшивая жителей. Приехав в деревню, они снимали комнату и жили в ней до тех пор, пока не заканчивались заказы на пошив одежды. Пока ребенок был совсем мал, жена оставалась дома с ним, и заработанных мужем денег хватало только едва свести концы с концами. Но как только маленький Коля подрос – Василиса Николаевна тоже собралась в дорогу, чтобы иметь возможность заработать больше. Своего семилетнего сына они не могли возить с собой и поэтому наняли девочку, которая ухаживала за ним. Маша поселилась в теплой пристройке дома Дориных, прекрасно справляясь со своими обязанностями. Она следила за хозяйством, готовила пищу и ухаживала за мальчиком. В свободное время дети играли вместе и прекрасно ладили между собой.

Но когда Коле исполнилось четырнадцать лет, игры приобрели совсем иной оттенок, и мать Коли встревожилась. Перед очередной поездкой в соседнюю деревню, хозяйка позвала батрачку к себе.

– Маша, – строго начала она, – я вижу, что ты нравишься Коле, и он тянется к тебе. Ты – девушка уже достаточно взрослая и должна понимать – ты ему не ровня! Кроме того, он еще слишком мал, и если ты не дашь повода – Коля будет играть с мальчишками в мяч и не задумается о девчонках! Если что-то случится – ты не войдешь в нашу семью, запомни это и даже не надейся на какие-то изменения!

– Что вы! – опустила глаза Маша, густо покраснев, – я даже не думаю ни о чем таком!

– И я очень надеюсь, что это так и останется, иначе ты вылетишь из нашего дома! – жестко добавила Василиса Николаевна, мечтая, чтобы внешняя жесткость вразумила девушку, и чтобы не пришлось пожинать проблемы.

Подобная строгая отповедь подействовала, но только на один сезон. В следующую весну, когда родители Коли вновь уехали на заработки, молодость и весна вскружили юным существам голову.

Приехав домой через два месяца, мать ничего не подозревая, занялась домашними делами и подготовкой к следующей поездке. Но по возвращении со следующей деревни, в которой они задержались дольше обычного, родители обнаружили батрачку на шестом месяце беременности. Для порядочной семьи это показалось трагедией! В доме разразился большой скандал! Маша и Коля вели себя как малыши – они спрятались, Коля в свою комнату, Маша в свою каморку, и с замиранием ждали, что скажут родители. Отец хотел выгнать батрачку в тот же день, но жена остановила его. В уединенной родительской комнате, за закрытыми дверями решался вопрос детей, которые не задумываясь о последствиях, сами завели ребенка.

– Постой, что люди скажут? Как-никак – это все же наш ребенок…

– Эта пройдоха специально соблазнила Колю, чтобы остаться в нашем доме! – закричал рассерженный Дмитрий Егорович.

– Я тоже так думаю, ответила Василиса Николаевна, – но я предупредила ее, что этот вариант не пройдет. Она уйдет из нашего дома. Но мы не можем бросить нашего внука или внучку…

– Это ее ребенок! – кипя гневом, возразил Дмитрий Егорович.

– …Но и наш тоже, – напомнила жена.

– Это не важно! – вспылил муж, – это ее ребенок и я не намерен принимать эту девку и ее ребенка в дом!

Маша плакала и просила прощения, но родители ее избранника были непреклонны – их единственному сыну и наследнику крепкого хозяйства нужна достойная жена из такой же достаточно состоятельной семьи. С первыми птицами Маша покинула дом, в котором прожила восемь лет своей жизни. Молодая женщина с болью оставляла в нем свои воспоминания о сытой жизни, свою первую любовь и мечту попасть в более состоятельную семью. Уезжая в родильный дом, она была почти уверена, что не сможет вернуться обратно. Так и произошло, сразу после родов Маше сообщили, что она не может вернуться к Николаю. К ужасу женщины, из ее родных также никто не пришел, чтобы забрать ее из больницы. Она была в отчаянии и решила броситься в реку вместе с ребенком!

«Если мы с ребенком никому не нужны, значит, нам нечего делать на этой земле!» – решила молодая женщина. Она тихо подошла к грубым перилам моста и посмотрела вниз. Река тихо несла свои воды вдаль, отсвечивая последние отблески заката, маня и обещая покой. Но вдруг, словно тихий голос прозвучал в сознании: «Ты не должна этого делать! Не убивай дитя, позаботься о нем!». Маша вздрогнула и подняла глаза к востоку, на котором загорались первые звезды. Слезы отчаяния и боли текли по заплаканному лицу, но ноги казались теперь ватными. Теперь ей не хватало решимости сделать решающий шаг вниз, в воду, но и жить казалось тоже невыносимо! Постояв на мосту довольно много времени, Маша сделала шаг в сторону. Ребенок уже горько плакал, прося пищи. Дальше стоять на месте было невозможно, нужно было что-то делать, прыгать в воду или идти домой, и кормить ребенка.

«Ладно, спрыгнуть я могу и потом… она же не виновата в том, что все так случилось… – вздохнула Маша, глядя на дочь, – она просто хочет есть».

Маша медленно побрела в родной дом, где ее тоже не очень-то ждали, для нее там в лучшем случае найдется корка хлеба. Нужно было пытаться жить и думать, что же делать дальше? Придя домой, молодая женщина распеленала малышку, поменяла мокрую тряпицу, заменившую девочке пеленку и, завернув опять, приложила ее к груди. Девочка жадно припала к соску и, наконец, замолчала. Маша глядела на дочь, и крупные капли слез катились по ее щекам, она не представляла, что же делать дальше. В дом вошла всегда уставшая и раздраженная мать.

– Чего ревешь?! – жестко бросила она, – нагуляла, теперь живи как хочешь!

– Мама, прекрати! – в отчаянии закричала Маша, – Я хотела броситься в реку, да сил не хватило! Хорошо, я это сделаю, если ты так хочешь!

– Что ты мелешь? – испуганно перекрестилась мать, – не гневи Бога! Грех даже мне слушать такое, не то что тебе говорить!

– Так не доводи,… я и так уже на мост ходила! – еще горче заплакала молодая женщина, уронив голову на грудь.

– Не смей даже говорить об этом! Я пойду к родственникам Дмитрия и Василисы, я заставлю их помочь внучке, ведь это их плоть и кровь! – запричитала испуганно пожилая женщина.

– Да, так они тебя и послушали! – горько усмехнулась сквозь слезы Маша.

По просьбе матери Маши собрали деревенский сход. Долго мусолили и решали, наконец присудили Василисе и Дмитрию отдать девушке корову и рубль денег, если они не хотят брать ее в дом, чтобы она сама могла вырастить ребенка.

– Нет уж! – воскликнул Дмитрий, – корову я не отдам! Мы сами вырастим этого ребенка! Пусть идет на все четыре стороны!

– Хорошо, – решил сход, – заберите ребенка, чтобы молодая мамаша могла найти себе работу и прокормиться.

Маша согласилась с решением схода и, оставив дочь, уехала из деревни. Женщина знала, что вновь ей придется наниматься в батраки, но ни одна семья их деревни не приняла бы ее в дом. Прошло время и приятная, миниатюрная молодая женщина нашла себе не только работу, но и мужа. Но внебрачный ребенок жены не интересовал нового мужа, и женщина не пришла за дочерью, и маленькая Яна осталась у бабушки с дедушкой.

Родители довольно быстро нашли Николаю жену из хорошей, обеспеченной семьи и сыграли свадьбу. Яной занималась бабушка, пока не пришло время отправляться на заработки. После чего ребенком занималась мачеха. Молодую жену Николая, Зою, не обрадовала необходимость следить за ребенком, и она старалась, как могла увиливать от этой неприятной для нее обязанности. Так прошло полтора года. За это время в молодой семье родился мальчик, и молодая мать теперь заботилась о двух детях. Но в один из дней оба ребенка заболели корью – по деревням и городам шла эпидемия. Дети лежали в своих постельках с огромной температурой, покрытые красными пятнами. Новорожденный малыш через несколько дней умер. На похороны малыша вызвали стариков из дальней деревни. Они приехали всего на три дня, после чего вновь уехали делать свою работу.

Яна также не поднималась с постели. Через пять дней после отъезда стариков, глаза ребенка загноились, к концу недели один глаз лопнул и вытек. Это было угнетающее зрелище. Стариков решили не тревожить – они все равно ничем не смогут помочь Яне, только расстроятся. Да и путь неблизкий домой. Николай с Зоей написали письмо о продлившейся болезни Яны, не вдаваясь в подробности.

Зоя восприняла смерть сына как наказание за то, что не хотела заботиться о дочери своего мужа, пусть даже и внебрачной. И теперь она старалась возместить Яне недостаток внимания. В деревне не было врача, и поэтому к ребенку вызвали местного ветеринара. Тот осмотрел гноящиеся глаза Яны и деловито покачал головой.

– Случай тяжелый. Левый глаз уже никогда не будет видеть.

Николай, стоявший поодаль, язвительно усмехнулся.

– Да уж, как ни странно, я это тоже понял.

– Я дам вам капли, нужно закапывать их три раза в день, – продолжал ветеринар, не слыша насмешливой реплики.

– Хорошо, мы обязательно будем закапывать, – обещала молодая женщина.

– А вы уверены, что эти капли помогут? Все же это глаз… к тому же единственный. Если эти капли повредят ей глаз – Яна ослепнет! – засомневался Николай.

– Как знаете, – обиделся ветеринар, – животным это помогает. А люди – это почти те же животные. Вы что, теорию Дарвина не знаете?

– Теорию Дарвина я знаю, но сомневаюсь, что животных и человека можно лечить одними и теми же лекарствами, – скривил губы Николай.

– Ну,… тогда лечите сами, – встал со стула ветеринар, – зачем вызывали, если не доверяете мне…

Николай замолчал. Он хотел сказать, что вызвали потому, что все равно больше некого вызывать, но решил, что и так уже «перегнул палку», а потому молча отошел в сторону. Зоя закапывала капли Яне в глаза три раза в день, как сказал ветеринар. Гной исчез, но на глазу появилось плотное бельмо, – Яна ослепла. Оправившись от болезни, Яна еще долго чувствовала себя слабой. Ей снова пришлось учиться ходить, так как ножки ребенка подкашивались и заплетались на каждом шагу. Девочка падала не только от слабости, но и от того, что натыкалась на мебель и другие предметы, поэтому Яна не любила ходить, предпочитая тихо сидеть в уголке, играя теми предметами, которые давали взрослые.

На удивление Яна росла улыбчивой и отзывчивой на красоту. Особый восторг у девочки вызывала музыка и цветы. Она часами могла сидеть и «мурлыкать» под нос мелодию, которую выводил деревенский гармонист во время танцев на большой деревенской поляне, где вечерами собиралась молодежь. Днем ее не было слышно и видно, если у девочки в руках оказывался букетик цветов или когда Зоя усаживала ее на травку перед домом. И Зоя с удовольствием пользовалась подобной возможностью, сразу после завтрака расстелив коврик и усаживая Яну на травке перед окном.

Зоя занималась домашним хозяйством, лишь изредка поглядывая на Яну, чтобы та не уползала с коврика и не простудилась. Подходила иногда, чтобы посадить на горшок или покормить. Но бывало, что она совсем забывала о девочке и Яна сидела на траве в мокрых штанишках и голодная. В обед малышка не раз засыпала здесь же на траве, тогда совесть начинала тревожить Зою, что та забыла накормить ребенка и уложить ее спать.

К осени вернулись с заработков дедушка с бабушкой. Зоя работала в огороде и не заметила подкатившую к дому телегу. Николай был на работе, поэтому появление стариков осталось незамеченным.

Войдя в дом и увидев тихо сидящую в углу на подстилке Яну, перебирающую пальчиками небольшие кусочки тряпицы, Василиса Николаевна позвала ребенка:

– Яночка, здравствуй, подойди к бабушке! Мы, наконец, вернулись.

– Бабуска плисла, – отозвалась девочка и, протянув ручонки вперед, встала и шагнула навстречу Василисе.

– Что с тобой? – не поняла Василиса Николаевна.

– Нитего, я плосто иглаю, – ответила Яна, подойдя нетвердыми шагами и прижавшись к коленям бабушки.

Василиса Николаевна стояла, широко раскрыв глаза. Она не могла поверить в то, что глаза не обманывают ее. Она даже не могла заставить себя взять ребенка на руки. Бабушка присела и поставила Яну перед собой. Яна протянула ручки и потрогала прохладные с улицы щеки Василисы Николаевны.

– Ты плиехала! – радостно прошептала малышка, гладя бабушку по щекам.

Затем она взяла руки бабушки в свои и осторожно погладила. Девочка училась воспринимать мир на ощупь, и теперь для нее стало самым важным ко всему прикоснуться руками.

В этот момент в дом вошел Дмитрий Егорович. Увидев лицо Яны, он выругался.

– Этого еще не хватало нам!

– А тево вам не хватало? – переспросила девочка.

Дмитрий Егорович промолчал. В этот момент в дом вошла Зоя. Василиса Николаевна повернулась к снохе всем корпусом.

– Зоя, что здесь произошло?!

– Мы вам писали, что у Яны глаза загноились. И вот что получилось после этого… – вздохнула Зоя.

– Вы лечили ее? – недоверчиво осведомилась бабушка.

– Я делала все, что сказал Роман Сидорович, – ответила Зоя.

– Ее лечил ветеринар?! – удивилась Василиса Николаевна.

– А где мы доктора возьмем? – Зоя готова была обидеться.

– Ладно, – примирительно добавила Василиса Николаевна, – это все равно уже не важно, как я посмотрю.

– Я ухаживаю за ней как могу. У нее все есть, она сыта и одета…

Зоя отчитывалась перед свекровью и свекром, зная, что ее работу будут тщательно проверять, так как новым родственникам не так легко было угодить. Увидев чистоту в доме, кастрюлю супа на плите, Василиса Николаевна успокоилась.

– Надеюсь, что все остальное у вас в порядке?

– Да, все в порядке, – ответила Зоя, пытаясь осторожно прикрыть округлившийся живот.

После смерти первенца Зоя стала очень суеверной и скрывала свою беременность от всех, боясь сглаза. Даже родителям мужа она не торопилась говорить о том, что вновь ждет ребенка. Зима прошла в относительном спокойствии. Яна на удивление росла беспроблемным ребенком, почти целый день она спокойно перебирала тряпицы и палочки в своем углу. Лишь изредка вставая, чтобы сходить на горшок или «осмотреть» комнату. Она была настолько спокойной и тихой, что ее нередко даже бабушка забывала покормить. Яна опережала в умственном развитии многих своих сверстников, к двум годам она уже чисто говорила. Прочитанный стих запоминала со второго-третьего раза, довольно легко пересказывала самой себе в своем любимом уголке, простые сказки, которые иногда, длинными зимними вечерами рассказывала ей бабушка. На следующий сезон Василиса Николаевна не поехала на заработки, оставшись дома помогать снохе с грудным ребенком и слепой внучкой. К трем годам Яна была уже довольно самостоятельной, она кушала сама, сама ходила на горшок и очень редко мочила штанишки, заигравшись. К маленькому брату ее долго не подпускали, но потом заметили, что как только пальчики сводной сестры прикасаются к ручке или личику ребенка, малыш сразу успокаивается. Просыпаясь утром, Саша искал сестру глазами и радостно улыбался, едва завидев ее. Заметив это, родные иногда разрешали Яне успокаивать расплакавшегося малыша, запрещая, конечно, брать его на руки. Но девочка и не пыталась делать это.

И все же больной ребенок все больше тяготил семью. Прошлое быстро стирается в памяти, и Зоя забыла свое убеждение, что первенец ее умер в наказание за отвращение и плохой уход за падчерицей. Она все чаще вообще забывала о Яне, раздражаясь при малейшем проявлении с ее стороны признаков жизни. Ее раздражала необходимость кормить Яну и выносить ее горшок, раздражала ее осторожная походка, когда она проводила «свой ежедневный рейд» по дому, осторожно прикасаясь руками к предметам. Раздражали Зою и частые пересказы сказок. Но больше всего Зою вывело из себя, когда Яна попробовала однажды назвать ее мамой.

– Я не твоя мама! – буквально крикнула она, – твоя непутевая мать бросила тебя здесь! И я должна кормить тебя!

Яна растерянно стояла посреди комнаты и вдруг горько расплакалась. В этот момент в комнату вошла Василиса Николаевна. Она была в гневе!

– Этого ребенка кормишь не ты, а мы с Дмитрием! Тебе трудно лишний раз переодеть ей штаны или помыть руки! Не смей говорить ей, что ее бросила мать! Я забрала ребенка! Яночка, – ласково обратилась она к девочке, – тебя мама никогда не бросала. Просто я забрала тебя, потому, что у твоей мамы не было чем тебя кормить. Тебя никто не бросал! – закончила она, довольно жестко, так как в этот момент взглянула на сноху.

Зоя некоторое время молчала, все чаще не замечая Яну, но все же изредка она бросала девочке обидные реплики. Яна все чаще грустно задумывалась, забыв о палочках, которыми играла в своем углу. Ее утренние «рейды» по дому прекратились, так как Зоя не раз ругала ее за эти «обходы».

Василиса Николаевна видела, что происходит в доме. Она и сама все чаще мечтала избавиться от ребенка, твердя в сознании, что не должна заботиться о ней и «отвоевывать» ей место в доме. Тем более, что сын не проявлял никаких признаков отцовской любви к ребенку. Он вообще старался не замечать Яну, полностью сконцентрировавшись на своем сыне.

Приходя с работы, Николай брал сына на руки, разговаривал с ним и покачивал его. Яна радостно улыбалась, слушая ласковые слова отца, обращенные к ее любимому братцу, но после того, как отец укладывал малыша в колыбель, тень грусти ложилась на лицо девочки – о ней отец не вспомнил, не удостоил ее даже слова и уж тем более прикосновения.

Яна почти не знала отцовских рук, так как он не позволял их «осмотреть» пальцами. Девочка хорошо знала руки деда, который пытался компенсировать невнимательность сына и иногда возился с девочкой, позволяя ей ощупать не только руки, но и лицо, и плечи, поэтому Яна не слишком сильно страдала, восполняя потребность отцовской любви через деда. Но все же, подрастая, она все чаще грустила. Яна не разучилась улыбаться, но ее всегда радостная улыбка сменилась грустной.

Глава 5

Годы бегут незаметно, Яне уже исполнилось пять лет, вся семья из деревни переехала в город, и Николай учился в военном училище. В Тюмени уже не было необходимости разъезжать в поисках заказов, город был немаленьким, и жителям требовалось больше портных, чем двое приехавших новичков. Василиса Николаевна и Дмитрий Егорович жили теперь на одном месте, получая заказы от жителей города. В один из дней у дома вдруг неожиданно появилась мать Яны. Никто не знал, как она нашла адрес. Возможно, кто-то из бывших соседей сообщил. Василиса Николаевна, встретившая Машу у калитки, была удивлена произошедшей перемене. Теперь перед ней стояла не та девчушка, которую она выпроводила из дома, Маша стала стройной, неплохо одетой, и довольно красивой женщиной.

– Я приехала за дочерью, – без лишних предисловий сообщила Маша, – я вышла замуж, у меня есть дом и все что нужно! Теперь я живу, может быть, лучше вас! И я хочу забрать свою дочь!

Маша явно давала понять, что она не нуждается теперь в имуществе того дома, где ее не захотели видеть в качестве снохи. Она добилась обеспеченной жизни и теперь откровенно демонстрировала это. Но Василисе Николаевне было не до демонстраций или зависти, она растерялась. Пожилая женщина не знала, как сообщить матери о том, что теперь ее дочь слепая…