Свет сквозь мрак

Однажды старенькая медсестра, которая уже давно была на пенсии по возрасту, но все еще продолжала работать, подошла к ее кровати.

– Варенька, – тихо спросила она, – чего ты боишься так сильно?

– Ничего, – пробормотала девочка, сжавшись в комочек и уползая в дальний угол кровати.

– Ты так сильно боишься, что даже рассказать не можешь? – терпеливо и мягко продолжила расспросы старушка.

Девочка затрясла отрицательно головой.

– Ты боишься, что кто-то может услышать наш разговор? – поинтересовалась медсестра.

На этот раз Варя затрясла головой, но уже утвердительно.

– Но в палате никого нет, все на ужин пошли, – сообщила старушка.

– И он тоже? – осторожно спросила Варя.

– Кто – он? – не поняла женщина.

– Тот, страшный, лохматый, который съел мои глаза, – уточнила Варя.

Мудрая старушка поняла, что достучалась до самых тайных страхов ребенка и каждую следующую фразу говорила очень осторожно, продумывая не только слова, но и тон, которым они будут сказаны.

– Тот лохматый, которого ты боишься, сбежал давно. Врач прогнал его,… – начала медсестра, следя внимательно за мимикой ребенка. Ей предстояло разбить страх в душе девочки, убивающий ее душу.

– Правда? – усомнилась Варя, – а почему он недавно приходил ко мне и опять пугал меня?!

– На этот раз приходил не тот зверь, это приходил твой страх перед этим зверем. Сильный и умный врач прогнал ту болезнь, которая съела твои глазки, но твой страх ты должна победить сама. Если хочешь, я помогу тебе. Только ты должна все-все про него рассказать мне. Этот страшный и лохматый страх очень боится, чтобы про него рассказали. Он всегда становится слабее, когда ты рассказываешь о том, что этот пакостник натворил. Страх как мальчишка-хулиган убегает, если кто-нибудь увидит, как он пакостит, – попыталась объяснить медсестра.

– Да, это правда. Я сейчас рассказала и мне стало немножко не так страшно… только вы не уходите… пожалуйста! – Варя осторожно придвинулась в пожилой женщине, ища у нее защиты от своих страхов.

– Я немного побуду с тобой, потом провожу тебя в столовую, чтобы ты покушала. Ты такой худенькой стала! – мед сестра погладила осторожно Варю по спине, и та вдруг порывисто прижалась к женщине, и расплакалась.

– Ну что ты! Ладно уж… – немного растерялась старушка, но прижала Варю к себе и нежно погладила по голове, – по маме соскучилась? – догадалась она.

– Она меня бросила!!! – разрыдалась девочка, – потому, что я слепая! Я теперь никому не нужна!!! Почему я стала слепой? Неужели я хуже всех?

– Нет, малышка, твоя мама не бросила тебя… – попробовала успокоить старушка Варю, но вдруг поняла, что пустые заверения не помогут, нужны веские доказательства. Поэтому она продолжила – когда от детей отказываются, пишут специальную бумагу. Твои родители не писали такую бумагу. Наоборот они передали нам, что они постараются найти деньги, оплатить санаторий, чтобы ты поправилась. Для таких как ты санаторий у нас бесплатно, но мы еще не успели им об этом рассказать твоим родителям, – старушка грустно помолчала, затем добавила, – я не знаю, почему именно ты потеряла зрение… но уж точно не потому, что ты хуже всех. Беды разные случаются у разных людей, и у плохих и у хороших людей. Поэтому самое главное запомни – ты не должна думать, что ты в чем-то виновата. Ты слишком мала для этого! Просто тебе нужно научиться жить с тем, что ты имеешь, и самое главное – постарайся не ожесточить свое прекрасное сердечко!

– Правда, они не бросили меня? – приподняла недоверчиво бровь девочка.

– Я знаю это совершенно точно. Врач спрашивал, готовы ли они подписать бумагу, чтобы ты осталась в интернате для незрячих. Они отказались. Передали, что будут заботиться о тебе сами, и приедут к тебе, как только их с работы отпустят. Когда мы пролечим твои глазки до конца – они заберут тебя домой, – заверила мед сестра, – а теперь пойдем в столовую – иначе тебе не хватит ужина.

– Ну и что, блаженно улыбнулась девочка, все еще прижимаясь к теплому боку старушки, в белом халате – меня мама потом накормит…

– Обязательно накормит, я в этом не сомневаюсь. А что ты любишь кушать?

Ответив на самый затаенный вопрос девочки, мудрая женщина не стала смаковать тему, чтобы дать ответу укрепиться в душе ребенка, переведя разговор на близкую ей тему, о родном доме, но с намерением плавно перевести Варю к будням больничной жизни, чтобы помочь ей дождаться выписки из больницы.

– Я люблю суп из курочки… – мечтательно протянула Варя.

– Сегодня на ужин простые макароны, но они помогут тебе дождаться дома и твоего любимого супчика… – сообщила женщина.

– Ладно, я покушаю макароны, и тогда дождусь маминого супа!

Уже бодро и радостно сообщила Варя. Природное жизнелюбие ребенка и прежнее стремление ко всему красивому и радостному, проснулось в душе Вари. Она на время даже про монстра забыла. Через минуту она уже довольно уверено шагала рядом с медсестрой по направлению к столовой. Здесь, в больнице, Варя уже неплохо знала дорогу в столовую и обратно, поэтому отсутствие зрения не слишком сковывало движения. Она шла рядом с доброй женщиной и загадочно улыбалась. Скоро придут ее мама и папа, и больше она не будет одинока и всеми покинута.

В столовой Варя впервые за все время пребывания в больнице хорошо поела, хотя пресную больничную еду нельзя было назвать очень вкусной. Теперь даже в больнице Варя не чувствовала себя одинокой, так как у нее появился «подруга», которая не ругала ее за страхи, а готова была помочь.

Глава 3

Когда Владимир Михайлович привез добрые вести из города, в семье Серовых начались сборы. Домик, в котором они жили, принадлежал колхозу, и поэтому семья собирала только те вещи, что принадлежали им. Афанасий сходил к парню, который давно просился на трактор, взял с него заявление с просьбой перевести его с фермы на трактор, затем написал свое заявление об увольнении и с этим пошел к председателю.

– Иван Иванович, я решил уехать в город жить, – спокойно произнес Афанасий, едва сдерживая улыбку торжества, так как знал, что теперь председателю будет очень трудно удержать его в колхозе, чтобы довести до конца свое черное дело. – У меня тут просьба от парторга автобазы, чтобы я взял новый ЗИЛ, у меня ведь есть права на машину.

– Когда ты успел?! – не понял Иван Иванович, – ты же должен был быть на работе каждый день? Ты что, сбегал с работы?!

– Нет, друзья в городе помогли, а потом бумагу передали, – сдержано ответил Афанасий.

Проверив документы и прочтя просьбу «молодого специалиста» о предоставлении ему транспорта, Иван Иванович был в ярости. Он не ожидал такого поворота событий, он даже не смог скрыть огорчения, но спохватившись, быстро «объяснил» его.

– Что ж, ты хорошо подготовился… Не подозревал о твоих талантах в составлении нужных бумаг. Может, кто-то из колхоза помог?

– Нет, я сам все сделал, – солгал Афанасий, понимая, что не может выдать доброго фельдшера, не погубив его.

– Жалко будет потерять такого тракториста… и специалиста по составлению нужных бумаг, – съязвил Иван Иванович напоследок.

Заявление председатель подписал, даже без отработки. Так что уже через несколько дней семья Серовых покинула родной колхоз. Дети были еще слабы после перенесенной болезни, поэтому Афанасий попросил с базы крытую машину для переезда. На удивление, директор согласился, так как один из водителей повез груз в колхоз, расположенный на два десятка километров дальше от города и обратным рейсом шел пустой. Поэтому путь до города не показался для семьи слишком сложным.

Тамара пришла на посещение к дочери с вестью, поразившей ребенка – теперь вся их семья стала городской. Варя не знала, радоваться этому или огорчаться. Для нее важным было одно – теперь мама будет приходить каждый день. Все время после страшного сообщения, ей так необходимо было сильное плечо отца, нежная забота матери, но их не было рядом, и девочка переживала это едва ли не тяжелее потери зрения. Даже в те дни, когда ее не мучили кошмары, ночами она плакала в подушку, а наутро врач ругал, напоминая, что от слез ее глаза будут болеть еще сильнее. Но теперь ее посещали два-три раза в день, и Варя радовалась от всей души. Огорчало девочку лишь то, что она не могла видеть родных лиц.

Варе трудно было привыкнуть к своему новому положению, но родным это оказалось едва ли не труднее привыкнуть к тому, что теперь Варя совсем другая. Особенно в первые дни. После первого посещения Валентин признался матери:

– Мам, я не могу смотреть ей в лицо! Это так ужасно! Мне было стыдно, но я подумал, лучше бы она не старалась открывать глаза – эти белесые зрачки меня в ужас привели! Хорошо, что Варя не видела моего лица, я думаю, ей было бы, еще больнее…

– Мне тоже тяжело видеть ее глаза – со слезами на глазах ответила мать, – а представляешь, каково ей? Если бы Варюшка никогда не видела – наверное, ей было бы, легче без сравнения с прошлым. А сейчас она снова учится делать все…. Врач сказал, что скоро глаза вообще не будут открываться, потому что зрачки все еще усыхают…

– Нечего смаковать чужие боли! – резко «взорвался» отец. – Лучше думайте, как все в доме сделаем, чтобы Варя не поранилась случайно где-нибудь!

– Как будто бы мы сможем сделать что-то? – проворчала Нина, – здесь еще теснее, чем дома.

В общежитии действительно было очень тесно, сложно было что-либо расставить иначе – вся семья разместилась на полу, на привезенных матрацах.

Варю выписали ненадолго, через месяц ей нужно было ехать в санаторий, расположенный недалеко от города, куда ее направил лечащий врач. Но в течении этого времени, родные должны были возить Варю в центр реабилитации для продолжения лечения и адаптации.

Для семьи эти дни показались долгими. Требовалось время, чтобы спокойно смотреть на закрытые, немного ввалившиеся веки и понимать, что эти глаза никогда не смогут видеть. Немало долгих бессонных ночей провела Тамара, думая о судьбе дочери, пытаясь понять, что же теперь делать им, ее семье? В то утро, отправляя дочь в больницу, она не предполагала, что жизнь всей семьи полностью изменилась. Теперь проблемы вырастали и множились как грибы после дождя. Нужно было приспосабливаться к новым условиям жизни в городе и привыкать к больному ребенку. Но в тесноте нового жилища, пока никто не устроился на работу кроме Афанасия и Валентина, которого взяли учеником и в первый месяц не обещали платить, новые проблемы казались неподъемными. Скоро ей самой нужно будет выходить на работу, но как оставлять незрячего ребенка одного?!

На занятиях в реабилитационном центре, где большинство детей были намного старше Вари, добродушная женщина-инструктор объясняла детям, как ориентироваться в помещении, как пользоваться тростью, определяя по звукам опасные предметы: люки, бордюры и другие препятствия. Тамара наблюдала за врачами и обслуживающим персоналом, они были всегда доброжелательны и терпеливы к пациентам. Женщина-инструктор держалась всегда ровно и внимательно.

– Обратите внимание, как нужно держать трость! – объясняла она. – Правильно держать трость также важно, как скрипачу правильно держать смычок. Вам нужно научиться определять предметы на звук, который они издают, когда вы касаетесь их тростью…

Занятия проходили каждый день, девочка вступила в новый мир со своими законами и правилами. Эти законы ей приходилось познавать, чтобы не потеряться в круговерти жизни и не уйти из жизни раньше намеченного срока. Утром Варю отвозили в центр по очереди, кто был свободен, вечером также забирал тот, кто освободился раньше других. И с каждым членом семьи, кто приезжал в центр, врач пыталась провести разъяснительную беседу.

Несмотря на весь трагизм ситуации, стало понятно, что жизнь для Вари совсем не закончилась, а также как и прежде – лишь начинается. Инструктор не только обучала потерявших зрение, жить с новыми ограничениями, но и помогала родственникам относиться к ним правильно, не вздыхать над ними, а помогать им стать более самостоятельными и приспособленными к жизни.

– Если один из семьи потерял зрение, отношения в семье не могут оставаться прежними – иначе все в семье будут страдать в большей или меньшей степени. Если ваши отношения изменятся – вы не будете терпеть лишних страданий и стрессов, – наставляла женщина каждого, кто приходил с потерявшим зрение пациентом.

Одна из сотрудниц научила девочку вязать узлы «макраме». Домочадцы радовались, что у Вари появилось хоть какое-то занятие, что ей не придется сидеть целыми днями и ждать, чтобы кто-то ее развлекал, хотя никто не предполагал, что приобретенные навыки могут принести хоть какую-то пользу. Теперь каждый член семьи старался принести домой каждую веревочку, собирали любые упаковочные веревки всех размеров и цветов, так как покупать их для плетения они не могли.

В один из дней преподаватель центра предложила Валентину, который в тот день забирал Варю с занятий:

– А почему бы вам, не сделать полочку для книг или еще чего-нибудь, а Варя сплетет узорные крепления для подвесной полки. – Женщина набросала рисунок предполагаемой полки, – я Варю учила вязать крепления для полок.

– А это идея! Удивился Валентин. – И Варе занятие и нам полка. А то я давно мечтал себе полку купить, да денег не хватает. А этот вариант намного дешевле….

– Я смогу сделать ее из веревочки, – деловито сообщила Варя, – Я смогу ее очень быстро связать, как Василиса Никифоровна научила!

– Не торопись, – усмехнулась преподаватель, – я же говорила тебе, что торопливые руки все портят.

– Нет, я торопиться не буду… – смутилась девочка, – но я постараюсь больше плести, и это не будет долго.

– Вот это правильно, – похвалила женщина, шутливо подмигнув Валентину, – вы тоже напоминайте сестренке, чтобы она не торопилась. А то она так увлекается скоростью, что начинает делать ошибки в узлах.

Валентин немного нахмурился. Ему было неприятно, что его сестру критикуют. Сам он, жалея, нередко захваливал Варю, и та начинала «задирать нос», получая после этого много проблем. По дороге домой Варя болтала без умолку, рассказывая, как она будет плести крепления, какая красивая получится полка. Валентин не мог сказать малышке правду, что ей нужно еще много работать, чтобы все получалось так, как она говорит, и он только изредка поддакивал. К концу пути у парня разболелась голова от «трескотни» сестры, но он считал себя должным молчать и поддакивать, и Варя решила, что старший брат понимает ее лучше всех и ценит ее талант.

Прошла неделя, в субботу у Валентина был выходной, и Тамара после завтрака спросила у сына:

– Ты отведешь Варю в центр?

Валентин оглянулся – Вари не было рядом.

– Мам, отведи ты… – он помялся, – у меня голова раскалывается от ее трескотни. С тех пор как она занялась «макраме», она всю дорогу болтает без передышки!

– Так скажи ей, чтобы она помолчала, – удивленно напомнила мать.

– Я не могу… мне жалко ее. Она и так незрячая, пусть хотя бы считает, что талантлива не по годам… – пробурчал смущенно Валентин.

– Сын, ты не прав, – возразила Тамара, – мы должны говорить ей правду и воспитывать ее так, чтобы она могла нормально и полноценно общаться с людьми. Нам же постоянно напоминают об этом в центре.

– Не знаю, может они и правы, но я так не могу, – вздохнул Валентин, – но и возить ее я тоже не могу. Для меня лучше смену отработать!

Тамара тяжело вздохнула.

– Посмотри, сын. Ты – Варин брат, и ты уже не хочешь общаться с ней даже один час,… а что брать с посторонних? Если она будет вести себя так, у Вари не будет друзей. Неужели ты желаешь ей такого?

– Нет, мам, я хочу, чтобы у нее были друзья… – растерявшись еще больше, начал оправдывался Валентин, – но… – и вдруг он осекся на полуслове. В дверях кухни стояла Варя с заплаканным лицом.

– Ты – обманщик!!!! – крикнула она, – ты сказал, что я талантлива! А ты просто обманщик!!!

Варя круто развернулась и попыталась убежать в комнату, но от расстройства не могла посчитать шаги и с разбега ударилась в стену на повороте в комнату. Упав на пол, девочка разрыдалась еще больше от беспомощности и отчаяния. Тамара и Валентин кинулись поднимать ребенка, но Варя с рыданиями отбрасывала их руки, крича:

– Отстаньте от меня! Я сама! Вы все просто жалеете меня и врете! Я никому не нужна! Сдайте меня в интернат и живите спокойно!

Сердце Валентина сжималось от боли за сестру и от стыда. Он миллион раз пожалел о своей лжи. Теперь он понимал, что необходимо исправить то, что он сделал. Немного оттеснив мать, он дал ей знак глазами, затем шепнул:

– Мам, это я должен сделать.

Тамара не была настроена уступать. Матери казалось, что она обязана защищать свое чадо грудью даже от собственного сына. Она оттолкнула Валентина и сказала:

– Уйди, я сама разберусь! Ты уже сделал свое дело!

Валентин проглотил ком, подкативший к горлу и вдруг, не сдержавшись, выпалил:

– С тебя пример взял. Ты тоже пытаешься ее от жизни защитить! – и выскочил из дома.

В этот день Варя была очень молчалива, все попытки матери заговорить, разбивались о ее упорное молчание, и, наконец, мать замолчала сама. Тамара сама повезла дочь на занятия и дождалась ее там, так как в субботу занятия были только до обеда. Обед Тамара не смогла приготовить, оставив распоряжение Лене – средней дочери, чтобы та пожарила картофель на всю семью. Валентин пришел домой только после обеда, когда Тамара с Варей уже вернулись с занятий. Он молча прошел в комнату, также молча лег на свою постель, уставившись в потолок.

Для Вари это утро было самым тяжелым, если не считать времени в больнице. Она поняла, что родные лгут ей, жалея ее. И теперь девочке нужно было жить с этим. Малышка совсем растерялась. Если нельзя верить родным и всему, что они говорят, то чему и кому можно верить?! Где же правда? Может ли она быть полезной для людей или ее всегда будут только жалеть, терпеть и считать обузой? Все эти вопросы были слишком сложны для пяти летней девочки, и она чувствовала себя подавленной и растерянной. Она не полностью осознавала их, но слишком ярко ощущала сердцем.

А Валентин, бродя по городу в это утро, ненавидел болезнь, сделавшую его жизнерадостное солнышко, любимую сестренку этим беспомощным, затравленным ребенком, склонным к истерикам и тоске. Он вспоминал время, когда играл с малышкой во дворе, показывал ей цветы, как смеялся над ее восторженным писком при виде красивого цветка или прилетевшей на цветок пчелы… Он не знал, как исправить все, как вернуть сестре ее жизнерадостность и улыбку. Сейчас она так редко улыбается. В это утро Валентин понял, почему не может слышать критики в ее адрес, почему лгал, преувеличивая ее талант. Все это он делал для того, чтобы вернуть прежнюю хохотушку-Варюшку, маленькую любимицу. И ему пришлось признаться:

– Это навсегда! Она не будет прежней… – вздохнул парень, бродя по улицам города, – но неужели ничего нельзя сделать?!

Вдруг Валентин вспомнил то, что говорила ему воспитатель центра:

– Этим детям нужно научиться жить заново, найти себя в этом мире. Они смогут быть счастливы, если примут себя такими, какими они стали. И всей семье нужно помочь им в этом. Примите их, помогите им найти свое место в жизни, не решайте за них все проблемы, а помогайте им решать проблемы, и учиться, как делать это. Поэтому всей семье очень важно научиться также говорить им правду, но очень мягко. Дети, потерявшие зрение очень ранимы, но они также очень сильно чувствуют ложь. Будьте чутки к ним.

И теперь, придя домой, Валентин решил поговорить с сестрой «по душам». Но нужно было дождаться, чтобы матери не было дома. Чтобы она снова не кинулась ограждать Варю от всего. Когда он вернулся домой, мать возилась на кухне, лишь бросив хмурый взгляд в прихожую. Валентин полежал на постели несколько минут, прислушиваясь к звукам, доносящимся с кухни. Затем он встал и подошел к постели Вари, которая тихо лежала на своем месте, и непонятно было, спит она или просто лежит?

– Сестренка, ты спишь?

Варя приподняла голову, повернув лицо к говорящему.

– Нет, не сплю, – ответила она.

– Я не хотел тебя обидеть… – Валентин помялся, – но, понимаешь…

– Я знаю, что я мешаю тебе… – вдруг не по-детски серьезно ответила малышка.

– Нет, ты не мешаешь! – растерянно залепетал Валентин, – просто я был не прав…

– Ты обманул меня, ты говорил – у меня талант, – перебила Варя, – и сейчас обманываешь!

– Нет, сестренка, послушай, подожди, – старший брат сделал внушительную паузу, затем заговорил вновь, – я был не прав в том, что слишком сильно хвалил тебя, а потом не сказал тебе о том, что я устал от разговоров про макраме. Но у тебя действительно получается достаточно хорошо. Даже зрячие девочки твоего возраста не все смогут связать такие ровные узлы, какие получаются у тебя, но ты не должна зазнаваться и много говорить об этом… – закончил он.

– Ты не обманываешь опять? – подозрительно переспросила девочка.

– Нет, теперь я говорю правду. Утром я не хотел тебя вести потому, что ты по дороге слишком много говорила, а я не мог сказать тебе, что у меня болит голова. – Попытался объяснить Валентин.

– Ты не мог говорить?! У тебя рот был закрыт на замочек? – удивилась Варя.

– Ну… что-то в этом роде,… – усмехнулся брат.

Валентин заметил, что сестре стало легче после их разговора, и он тоже успокоился. Чувство вины, вызванное утренней сценой, исчезло, но парень ясно понимал, что не только он, но и вся семья все больше устает от забот связанных с больным ребенком, и поэтому это чувство все же тревожило его. Тяжелые условия быта, новое место, больная сестра, которая также еще не свыклась со своим положением – все это накладывало свой отпечаток на отношения и самочувствие каждого члена семьи. Каждый пытался устроить свою жизнь на новом месте и тяготился необходимостью заниматься больным ребенком. Даже у матери все больше накапливались досада и раздражение. Все чаще она возмущалась, что ей чаще других приходится возить Варю на занятия и забирать домой. Споры по поводу того, кто будет отвозить ребенка, и забирать его, возникали в семье все чаще. После последней субботней сцены, члены семьи перешли на жесты во время споров. Варя не слышала пререканий, но ясно ощущала, что вокруг нее что-то происходит, и напряжение в доме растет. Ни один из членов семьи не принял проблему ребенка до глубины души, чтобы разделить ее трудности и помочь ей жить.

Месяц перерыва между больницей и санаторием закончился, и Варю отвезли к месту сбора для отправки в санаторий. Все члены семьи, скрываясь друг от друга, облегченно вздохнули. Теперь каждый занимался собой, одни школой, другие работой. Варю определили на месяц, затем уговорили врача продлить еще на один месяц. За время пребывания девочки в санатории родные посещали ее не часто, отец приехал один раз в первую неделю, затем они приехали вместе с матерью,… и больше Варя не слышала их голосов, не ощущала прикосновения рук и запаха родного тела. К концу пребывания в санатории малышка узнала, что будет отправлена в интернат для слепых и слабовидящих в город Омск. Врач, явно скрывая что-то от нее, сказал:

– Понимаешь, Варя, так будет лучше. В интернате тебя научат читать по специальному букварю, ты сможешь получить даже высшее образование, если пожелаешь.

– Но я же из дома могу приезжать, чтобы учиться… – попыталась возразить Варя.

– Дело в том, что интернат находится очень далеко от вашего дома, он находится в другом городе.

Девочка почувствовала что-то неладное. Она вся сжалась и осторожно спросила:

– А на каникулы я смогу домой ездить?

Врач тяжело вздохнул, именно этого вопроса он боялся больше всего. Но теперь приходилось отвечать и на него.

– Понимаешь, малышка,… – доктор набрал побольше воздуха в легкие, затем выдохнул, – к сожалению тебе придется жить в интернате… Твои родители подписали бумаги… они не могут о тебе заботиться… Может быть они и будут брать тебя на летние каникулы, но лучше тебе на это не настраиваться.

Варе вдруг показалось, что ее облили ушатом горячей воды, ей стало жарко, затем ноги и руки похолодели. Ужас, о котором она уже почти забыла, преследовавший ее в больнице, вдруг вернулся умноженным в несколько раз! Хотелось бежать куда-нибудь, крича от страха, но ноги словно примерзли к полу, да и бежать было некуда. Теперь она никому не нужна, даже мать с отцом, братья и сестры отказались от нее. Маленькая, худенькая девочка сидела на стуле в кабинете врача, напряженная как натянутая струна. Прошло несколько тягостных минут, прежде чем врач, заметивший неестественную бледность девочки и ее заторможенные реакции, догадался дать ей успокоительное лекарство. Когда девочке стало легче, он проводил ее в комнату, которую она делила с пятерыми девочками ее возраста. Двое из них были из интерната, трое «домашними». Раньше Варя относилась к числу «домашних», но теперь она перешла в число «интернатских».