Несправедливость

На «Адмиралтейку» надо, где там Кунсткамера? Вот ты, на Ваське… красотка. На Ваське может сойти? Или пойти по мосту? По мосту. Так быстрее. До «Сенной», дальше пересадка на «Садовую», потом одна станция и уже «Адмиралтейка». Легко. Быстро. Минут тридцать на поездку, еще двадцать дойти до музея.

Прекрасная синяя линяя, особенно на первых станциях: «Купчино», «Звездная», «Московская». Народа всегда мало, можно сесть и ехать без тревоги хоть до самого конца линии. Если, конечно, тебя какие-нибудь старики не попросят уступить место. Обычно они молчат, выжирают тебе мозг молча, а другие это видят и сами просят тебя уступить стоящему рядом седому, хромающему с палочкой человечку. А сами? Встать не могут? Да и почему люди, которые хотят сесть – молчат?

Доехал без происшествий до «Сенной». Пересаживаться нужно. Где тут другая линия?

Вот она. Огромный переход между станциями, светлый туннель, в конце которого должен быть свет. Моргающая лампа, грязный пол, полоска от маркера на стене. Один из самых загруженных переходов метрополитена в Петербурге. Хоть и грязный, но, тем не менее, выглядит он изящно.

Зашел в вагон – мест нет, забит полностью, толкаться нужно. Даже не удивился.

До «Адмиралтейской» доехал за три минуты. Выбежал из вагона вместе с толпой.

Люди разговаривают, шум толпы привлекает. Хочется здесь остаться и не идти дальше, просто смотреть на проходящих мимо мужчин, женщин, детей.

Издалека увидел девушку, которая бежит на парнишку: прыгнула на него, тот чуть ли не упал, но успел подставить назад ногу. Обнялись, поцеловались, пошли за ручку ждать на платформе приближающийся поезд. Любовь у них, причем сильная.

Петербург иногда называют «городом любви». Как Париж, но только в России. Город собрал в себе расслабленное общество Германии, архитектуру Италии, французскую любовь. Иногда и не верится, что все это может происходить в такой стране. Вот в Москве люди быстрые, четкие, а в Петербурге все делают в свое наслаждение и никуда не торопятся. И это не потому что в Петербурге многие употребляют, а потому, что все уже привыкли быть в таком состоянии. В состоянии покоя.

Вышел со станции. Теперь нужно идти в сторону моста.

Сейчас – на Невский, потом – вдоль Дворцовой, дальше – мост. Навигатор, блядь. Налево – направо – вперед, вновь налево.

Как и рассчитывал: тридцать минут на поездку, двадцать пешком. Все по плану. Идеально.

На Дворцовой заметил кучу азиатских лиц. Любят азиаты посещать Петербург. И непонятно, зачем? Для чего им нужен северный город России? Вторая столица. Культурная. Дима знал, что азиаты потихоньку захватывают этот город. Китайцы уже русских не впускают в свои рестораны на Васильевском острове, а вот свои лица – пожалуйста, присаживайтесь. Своей местности им видимо мало, вот и решают заполнять промежутки в других странах. Чайна-таун на Ваське стремительно развивается. С одной стороны это красиво, многообразие видов Петербурга зашкаливает, ну и китайцам тоже нужно свое место выделить – целый остров, причем остров невъебических размеров.

Пусть живут тут, наслаждаются. Еда у них – охуевшая. В хорошем смысле, конечно.

Дворцовый мост. Десятый по длине в Петербурге. Узнаваемая фигура, которая соединяет два самых знаменитых острова. Сильно его жизнь потрепала: изначально строился почти двести лет назад, переносили его несколько раз, тонул как-то, потом и вовсе сгорел, реконструировали его, да и в двадцать первом веке тоже было дело, закрывали на реконструкцию. Как-то договор подписали, что его должны строить только русские, только из русского материала, только с русской душой; давно это происходило, узбеки не пришли еще в Россию.

Откуда Дима это знает – сам не понимал. Может, рассказал кто-то, может, прочитал где-то.

Развернулся на полпути до конца. Видит: Исаакий стоит. Огромный, темный, золотистый, священный даже. Построили его примерно, как и Дворцовый мост.

Все здесь древнее, как говно мамонта, – высказался про себя Дима, – но, сука, красивое. Огромное. Пиздатое! Какой город у нас в Рашке еще может похвастаться такой красотой? На ум только Москва. На хуй Москву! Цивилизация там, да. Все новые технологии появляются сначала там, да. А красоты нет. Лабиринт, а не город. В Питере заблудиться трудно, выйдешь к какой-нибудь речке и иди вдоль нее, кайфуй. Все такие расслабленные, не парятся. Идут ровно, уверенно, гуляют, никуда будто не надо. А в Москве толпятся, ну и зачем нужно быть раздавленным, если можно спокойно себе ходить? Люди хоть и не выбирают где рождаться, но если выбор падает на Москву или Петербург – Питер – лучший друг. Москва – это как женщина, такой же сложный организм, куда не пойди – можно отхватить, слова подбирать нужно правильные – шаги. А Петербург – это твой хороший брат-близнец, всегда поможет, у тебя с ним такая необъяснимая связь, которой нет ни у одного человека. Родился с этой связью и живешь всю жизнь с ней. Уезжаешь – тянет вернуться в Петербург. Все могут подвести, но этот город – никогда.

Вот и Кунсткамера. Огромная очередь, неудивительно.

Дима прошел вдоль очереди, заметил человека в берцах и клетчатой рубашке, это он: спиной стоит, не замечает.

– Как тебя угораздило в Кунсткамеру-то пойти? – похлопал по его плечу Дима.

Вова развернулся. Молча протянул руку. Поздоровались.

– Да вот, скучно мне что-то, а тебя для веселой компа-а-ании взял. Повеселимся слегка, а? – похлопал в ладошки Вова, – я вообще думал, что ты кинешь меня и забьешь, а на деле ты очень солидный человек, не подвел. Благодарю.

– Никогда не был тут, а желание пиздец большое. Хочу.

– Тогда отлично. Щас мы будем разглядывать са-амые старые маринованные огурчики. Ну и еще какие-нибудь там макеты питекантропов. Ар ю рэди?

* * *

– Надеюсь, вы передали ему свое доверие не из-за денег?

Дима рассмеялся. Слеза потекла. Герман в недоумении смотрел.

– Не-а, док. Он просто ахренительный шутник.

* * *

– Кунсткамеру построили еще в восемнадцатом веке, точно не помню, когда именно. Но могу уверенно сказать, что в первой половине уж точно. Петр Первый ее основал. Петр Первый ее освятил. И Петр Первый тут ебался! Ха, купил он себе короче коллекцию всякой херни, ну реально – безделушки, так этих «безделушек» становилось все больше и больше, хранить их было затруднительно, ну и решили построить данное здание. Тут еще вроде Ломоносов работал, ну, этот, пухлый уебок, который открыл много-много дерьма. Химия, физика, естествознание, блядь. Сейчас его во всех школах проходят, мол, умный был человек. Физическая химия, обычная химия, обычная физика. А! Эта Сучка еще писателем была! Точно! Везде хотел себя проявить, молодец. Уважаю я его за это.

– Ты историк? – удивился Дима.

– Не, просто читать люблю. Бесполезно, а базарить о чем-то надо. Ну, продолжим. Про Кунсткамеру я полностью не рассказал. Значит, построили они здание: большое, красивое, превосходное. Ну и как-то раз тут пожар произошел. К сожалению, я не могу утверждать, что это все произошло благодаря Пете: из-за того, что он слишком сильно терся о свою женщину и выскочила искра. Не, Петя к тому моменту времени уже лежал в земле и его жрали черви. НО! ЛОМОНОСОВ БЫЛ ЖИВ! Поэтому это все из-за него. Жирный уебок слишком хорошо изучал силу трения! Башню Кунсткамеры видел? Так вот там находится Музей этого Ломоносова: приборы, инструменты, книжки, личные вещи. А прикол-то в чем? В том, что башня как раз и сгорела тогда. Вот так.

Дима расхохотался. Смех разошелся по всему зданию. Люди разворачивались и косо смотрели.

Дошли до анатомического раздела Кунсткамеры.

– А сейчас будет самое интересное! Видел когда-нибудь банки с людьми?

– Нет, но слыхал многое. Даже фотки не смотрел, – признался Дима.

– Тогда это будет для тебя новый экспириенс. О! Ты, блядь, посмотри! Хуя у него голова огромная! – Вова ткнул пальцем в колбу с младенцем, – умный, наверное. Может и умный, но мертвый.

– А у этого брат торчит из жопы, – подключился Дима, и также ткнул пальцем.

– А срать-то как…

– «Девочка с врожденной водянкой мозга и нарушением его костных покровов», о-ху-еть.

– Реально! Телка! Дырку видишь? Как в мультиках изображают прям. Идентично, сука. Гладкая, блядь.

– Это ты какие мультики смотришь? – ухмыльнулся Дима.

– Весе-е-елые мультики, – пропел Вова, – герл виз гидро… гидроцефалус. Блядь, кто такие слова придумывает?

– На этого посмотри, – Дима кивнул.

– Опа. Карлик. Мелкий, уродливый карлик. А вообще они тут все мелкие и уродливые. А также засоленные. Я же говорил, что они как огурчики будут? Так вот, это оно. Засоленные ребята, зеленые огурцы, я бы откусил кусочек. Облизнул разок. Ну слишком тянет, а тебя?

– Водянка классная, давай на двоих разделим? А то, думаю, один не справлюсь.

– Давай, конечно. Кстати, продолжим курс истории. Петя хотел большую коллекцию этих уродов, ну и получил, как видишь. Он тогда подписал указ, где было написано что-то по типу: «ребята, мне нужны все мертвые дети-уроды, которых вы найдете, а также всякие косточки различных людей, будем собирать человека по частям». Как видишь, не только человека они собрали, вон там, – он свистнул в сторону экспоната, – животные какие-то. Так и жил Петя: собирал различную хуйню со всей Европы и таскал сюда. Натаскался. Ебать, циклоп!

* * *

– Я эти шутки запомню надолго, – улыбнулся Дима, – я пытался ему подражать даже в них. Настолько мне понравилось это. У меня было огромное наслаждение от того, что я несу всякую бесполезную фигню. Мне это нравилось. Да, это грязные шутки, черный юмор, все дела. Но мне нравится это, я привык к этому. Этого мне не хватало.

Герман так и продолжал внимательно слушать.

* * *

Они шли в сторону «Адмиралтейской», по мосту. Обратно. Домой.

Я в нем ошибался, видимо? – спрашивал себя Дима, – я давно не ржал так сильно. Да даже не «давно», я никогда так много не смеялся, с рождения блин. Это нормальный человек, с нормальными взглядами на жизнь, с охуенными шутками. Но почему ты решил сам начать со мной общаться? Почему ты заплатил за меня? Почему, Вов? Как я могу входить в твои планы? Я же ничего не стою, просто ни хрена. Так зачем я тебе сдался?

– Слушай, а зачем ты меня пригласил в Кунсткамеру? – осторожно он спросил.

– Захотел сходить, давно планировал сюда прогуляться. Изначально не тебе предлагал, но так получилось, что нет лучше влагалища, чем очко…

– Так значит, мы товарищи? – с усмешкой задал вопрос Дима.

– А ты как думал? Долбиться не будем, не переживай. Ты не в моем вкусе.

– С девушкой хотел сходить?

– Ага. Не пошел, как видишь, – сморщился Вова.

– А чего не пошел?

– Долгая история.

– А я вообще-то психологом мечтаю стать. Можешь спокойно рассказать, как своему, сука, брату.

– Люблю психологов. Я знаю одного, ходил год, потом забил. Могу тебя на консультацию записать, чтобы ты понял, как они работают на самом деле, а то это не как в фильмах работает.

– Сходим как-нибудь.

– Клевый мужик. С розоватыми волосами, но не гей.

– Розовые? – рассмеялся Дима.

– Да, а почему бы и нет? Говорю же, клевый мужик. Кабинет, правда, у него староват, но это не суть. Главное, что он очень талантлив и хорошо помогает. Желаю, чтобы ему все бабы давали.

– Так что там за история с девушкой? – не мог отстать Дима.

– Да что тут рассказывать. Пришел на прогулку, счастливый пиздец, дождался даму сердца, обнялись, вся херня. Потом вижу – засос у нее на шее. А не я как-бы его… Ну я не знал, что сказать ей. Просто молчал, она за руку взяла, а мне противно стало. Не мог ей высказать свои мысли, в лицо перестал смотреть, она еще ближе полезла, обнять, что ли, хотела, не знаю, а я решил уйти. Сказал, что забыл вещи, извинился ни за что и свалил. Я хотел ей как раз на прогулке сказать про Кунсткамеру, но что-то не срослось. Тварь злоебучая она, как и вся ее семья. Яблоко от яблони. В общем, пусть идет на хуй. У меня хоть друг новый появился. Это куда, блядь, лучше, чем какая-то давалка. Друзья не подводят. И поржать есть с кем. С девушкой ты хуй поржешь над уродцами в банках. А тут – пожалуйста. Мерзость, гребанная. Су-ука, – он плюнул себе под ноги.

– У меня как-то тоже баба была, красивая, умная, вроде. Любила книги, как и я. В итоге последнее сообщение от нее было что-то в роде: «нам нужно перестать общаться». Ну я же ни хрена не понимал, начал спрашивать, а она просто заблокировала везде. Потом узнал, что у нее оказывается парень другой был, а я просто какой-то еблан, которым она пользовалась. Давно было, года три назад. Осадок до сих пор есть, испортила будто что-то во мне, сука, – соврал Дима, чтобы не рассказывать реальную историю.

– Извините, что перебиваю ваш рассказ, сэр, давайте свернем немного в сторону? К Медному всаднику, – на лице Вовы вернулась улыбка.

– Без проблем. Короче, внешность такая злая сука. Красивый человек может быть уродом внутри и наоборот. Бывают, конечно, люди, которые красивы и снаружи, и внутри, но это такая редкость на данный момент. Забей на свою бабу, а если будет писать что-то – посылай на хуй, как Есенин.

– Поздравляю! – выкрикнул Вова.

– С чем? – удивился Дима.

– Я симпатичный, сексуальный и пиздатый! И внутри, и снаружи! Я – сама редкость. Я – самый красивый мужик на этом свете, и никто с этим не поспорит. А бабы, которые мне изменяют – просто шлюхи! Я Владимир, блядь, запомните меня какой я есть! – он начал кричать во все горло.

Дима увидел его обезумевшие глаза и улыбку маньяка.

Этого ему не хватало. Отбитости. Чтобы быть счастливым – нужно быть отбитым наголову. Капелька безумия в жизни – готово. Горючая смесь, которую не потушить. Убийственная капля. Капля, которая сожжет весь его мозг, перестроит мышление, создаст нового Диму. Воплотит невоплотимое в реальность. Сможет уничтожить всю грусть.

Ебанутость.

– А это мой друг! – не останавливался Вова, – зовут Димон! Дмитрий! И он, сука, тоже охуенный! И МЫ РАЗЪЕБЕМ ЭТОТ МИР!

– ЕБНУТЫЙ!! – присоединился Дима.

– Мы – ебанутые, мы – охуенные!

Мимо них проходили люди, смотрели с улыбкой, радовались за них. Кто-то даже кулак вверх поднял, будто поддерживал их. Дима ощутил наслаждение. Отпущение грехов. Это ему было необходимо всю жизнь.

– А вот и Медный всадник, – подошел поближе Дима.

– А вот и он, – поддержал Вова.

– Хочешь сказать, мы теперь друзья?

– Мы с тобой послали баб куда подальше, как ты думаешь? Конечно, друзья! Но чтобы полностью стать друзьями, нужно сделать одну вещь. Переплыть с одного берега Невы на другой!

– Погнали, – Дима хрустнул пальцами.

– Не, ну я все понимаю. Но эта шутка кажись была лишней. Ладно, остановимся просто на словах. Друзья и друзья. Не хочется мне быть пойманным катером полиции и купаться в грязной речке.

– Обломал ты.

– Не теряй надежды, может как-нибудь я соглашусь на это. Мне просто трусы лень мокрые носить, так-то я прям щас уже бы прыгнул.

– Запомню я твои слова, пожалуй, – сделал злобную улыбку Дима.

– Запоминай. А пока что, давай посмотрим на эту статую, – он посмотрел на Медного всадника.

– Курс истории?

– Ну, а почему бы и нет? Легенду про этот памятник знаешь?

– Не-а.

– Тогда, сейчас будет очень весело. Легенд про этот памятник много, но самая классная связана с императором Павлом Первым. Шел значит как-то этот паренек со своим другом и заметил какого-то чела с закрытым лицом, в плаще. Ну, Пашка сказал своему дружку, что с ними идет какой-то мужик, а друг сказал, что ничего мол не видит, и вообще никого рядом нет. Паша в ахуе, ну и думает такой «ладно, хрен с ним», идут дальше, а этот мужик говорит: «Павел! Бедный Павел», вроде так, если что, загугли потом, я ошибаться могу. Пришли они на эту площадь, и этот странник такой: «Пока, Пашка. Скоро здесь увидимся», и свалил. А, он еще личико показал, и Павел увидел лицо Петра Первого. Клево, правда? Ну так это еще не все! Однажды Павел получил письмо, где было написано об открытии нового памятника в Петербурге. На этом самом месте. Ну и как думаешь, что?

– Охуел? – ответил Дима.

– Да, еще как! Петр, сука, Первый! На этом месте, где говорил, что снова увидится с Павлом. Легенды, а красивые же, не так ли? Кстати, как думаешь, сколько бабок было у Пети?

– Ну он же императором был, – задумался Дима, – сколько у нашего президента сейчас денег? Вот столько, наверное, было у Петра. Хотя, меньше даже. Сейчас у нашего президента больше всего денег. Самый богатый человек в мире, но не состоит в списке Форбс.

– Я вообще-то тебе про реальных баб говорю, про женщин. А ты все про деньги, – он громко вздохнул.

– А выкручиваться ты умеешь, – покачал головой Дима.

– Еще как!

Они стояли около Медного всадника еще полчаса, пока не начался осенний ливень.

4. Не узнают. Не услышат. Не поймут!

17 сентября

Повторяющиеся петербургские дома, так называемые «колодцы». Закрывают свои дворики от чужих глаз – идеальное место убийства. Никто ведь не заметит, тем более ночью, в темноте. Окна смотрят, глазеют на двор, но его ночью не видно, только силуэты кустов и деревьев, подсвеченные благодаря этим же окнам. Так подойти, уткнуть в кого-нибудь нож, прикрыть рот. Пусть барахтается, никто не увидит. Могут услышать звук падения, вот единственная проблема.

Шел маленький моросящий дождь. Его будто не было, как бы повышенная влажность, но более заметная.

– Как дела? – спросила Аня.

– Nicht schlecht, – холодным тоном ответил он.

Только и думал, как ее спросить по поводу измены. А может, она не изменяла, и он подумал другое? Почему тогда это было больше похоже на то, что он подумал? Вопросов становилось все больше.

– А что это значит? Нихт, чего?

– Немецкий: «неплохо» или «не так уж и плохо».

Аня удивленно хмыкнула.

Разговаривать не о чем. Все темы разговора только и сводятся к одному: «как дела?». Вот тебе и рутина отношений, Вов. Как будешь выбираться из этого? Если только расставаться. Хотя, с последней прогулки это желание возросло и пробило потолок, да даже не просто потолок, а весь дом с первого этажа по девятый.

Как тебе это поднести, Ань? «Слушай, а можешь мне сказать, что у тебя было на шее несколько дней назад?», как-то так себе звучит. Злость моя пропала, но если будешь врать – возрастет вновь, и тебе некуда будет деться. «Ань, поговорить нужно. Ты изменяла когда-нибудь мне?», тоже дерьмово, но так смогу понять, что она врет. «Чего тебе во мне не хватает?», а так, что она ответит? Денег, наверняка. Денег, богатства. Такая девка всегда хочет быть похожей на свою мать, хочет роскошь, показывать себя с самой лучшей стороны, выебываться любит. Денег у меня немного, живу как-то, наслаждаюсь. А ты, Ань?

Дождь усиливался, стал больнее капать на лицо. Легкая осенняя куртка промокла, стала насквозь просачиваться влагой. Волосы девушки стали похожими на грязные, брюнетка.

Вова держал в руках зонт-трость: тяжелый, полностью черный и металлический, под заказ был сделан специально для него; рукоятка в виде крюка, на конце которой виднелся крест; конец трости был тупым и очень прочным, как телескопическая дубинка.

Раскрыл зонт. Аня сразу забежала под него и прижалась.

Теплое тело. Обнимающее тело. Нежное, нуждающееся в помощи, чтобы приласкали, обняли, поцеловали, поняли и простили. Заслуживает ли она этого только? Пусть и прижимается к своему парню, но она может лгать и быть верной только на словах. На деле она с другим уже давненько тусуется. Предположения требуют доказательств. Как это доказать? Как доказать это, Вов?

Нужно не бояться. Просто спросить. Ничего страшного, обычный вопрос. Ответит правильно – хорошо. А если неправильно? Тогда пошла она туда откуда вылезла. Нужно в глаза смотреть. Увижу ее страх – она поймет, что я ее понял. Заметит мои мысли. Обычный человек ответит быстро, с вопросительным взглядом. Она же, в свою очередь, замешкается, посмотрит на землю, потом на меня, а дальше ответит, что это не так, что не изменяет. Легко ее вычислить, слишком она простая. Так, как ее спросить?

«Чернышевская». Аня живет где-то здесь. Вова никогда не знал точное расположение ее дома, только доводил до станции метро и уходил, а она дальше сама. Ее мать не разрешает рассказывать, где она живет. В паспорте место прописки около «Старой Деревни», квартира там, но никто в ней не живет, просто для галочки.

Прогулка только началась, не уйдет она сразу после начала.

Зашли во двор домов. Там укрыться от дождя хоть можно.

Встали около стенки: сухая, вода не тронула.

– У меня вопрос, – начал наконец он.

– Какой?

– Ты когда-нибудь изменяла мне? – Вова прищурился, смотрел прямо в глаза.

Как и хотел: замешкалась, посмотрела в землю, потом на него с вопросительным взглядом. Ухмыльнулась, улыбнулась.

Изменяешь все же? Давай, скажи. И так все понятно.

– Нет, – она слегка подпрыгнула, выдохнула грудью.

– Молодец, – покрутил зонт Вова.

Действительно, молодец. Хорошая ты, Ань. Очень хорошая. А я ведь поддерживал тебя, не мог оторваться, ты подружкам своим обо мне рассказывала, какой я милый, веселый. Столько времени вместе проводили, часами могли общаться без перерыва, узнавать друг о друге новое. Потом часами гулять, бродить по разным местам. А сейчас что? Сейчас даже слова связать не можем. Это ты начала, ты начала пропадать. Не рассказывать, где была вчера. Сама начала встречи планировать, а на меня забила. Будто бы ко мне просто привязанность есть, а любви никакой. Привязанность пройдет и все, да? Может, бросить тебя прям здесь? Как поведешь себя? Расплачешься, будешь просить прощения, больше так не будешь, ха-ха. Я посмотрю на тебя, порадуюсь за себя.

Из дома вышел парень и двинулся пьяной походкой к ним. Лицо было улыбчивое, мерзкое. Телосложение худое. Темные кудрявые волосы.

Приблизился к Ане. Стало видно: зрачки во всю расширены. Только одним алкоголем тут не обошлось.

– А-а-ань, – высоким голосом сказал тот, – какими судьба-а-ми?

– Отвали, – волнительным голосом сказала она.

– Как это, «отвали»? Ты вчера со мной, а сегодня с э-этим? – он показал пальцем на Вову, немного уткнул в его грудь.

Вова начал улыбаться. Показал оскал, облизал зубы. Посмотрел так на девушку.

– Ты не так все понял. Он друг мой, мы с Лешей с детства дружим, – со страхом в глазах затараторила она.

– Пи-и-издит, мы вчера у меня на хате на кровати, того, – Леша приподнял глаза наверх и выдохнул пар изо рта.

– А на это ответ будет? – спросил у нее Вова.

– Это н-неправда, – ее голос стал дрожать.

Врешь ты мне. Он хоть и в говно, но знает, что говорит. Хреново оправдываешься, пытайся дальше. Буду надеяться, что у тебя получится получше. Хорошо, что мы зашли в этот дворик, а, Анька? Ты ведь сама пошла сюда, ты ведь знала. Знала же куда мы идем. И мы пришли прямо в логово твоего нарика. А сейчас я его отпизжу.

– Чем он тебя зацепил? Чем я хуже? – Вова положил зонт на землю и хрустнул пальцами.

– Да я же говорю, он друг! – начала вопить Аня.

– Не друзья! Мы ебе-е-емся…

Взмахнул рукой, ударил в подбородок парню. Тот не упал. Стойкий.

Аня закричала, но Вова прикрыл ей рот.

Парень начал медленно отходить. Пошел вслед.

– Я расскажу тебе сказку, – начал Вова и ударил ногой по колену. Наконец, он упал, – жил был парень, он любил одну девушку, очень сильно любил, прям до смерти. Встречались они год, любили друг друга год, не ходили налево совсем, или же так думал только парень. Однажды, гуляя в парке, парень заметил у девушки засос, – Вова присел рядом, уткнулся пятками в землю, – и начал думать: а не изменяет ли девушка ему? Он сбежал с прогулки, не мог видеть девушку, тошнило только от вида. Он нашел себе друга, с которым он начал веселиться, смеяться над всей этой ситуацией. И все бы ничего, но парень вновь пошел гулять с этой девушкой. И он заметил большо-о-ого и страшного дракона-наркомана. А тот сказал, что она его любовница. Так, знаешь, что сделал парень с этим драконом?

Леша начал подниматься, попытался накинуться на Вову, но тот успел отойти.

– Хватит! – закричала Аня.

Вова начал подходить к нему. Улыбаясь, делая большие, но медленные шаги. Повернулся к девушке, подмигнул.

Резким движением взял парня за шею, ударил головой об нос – тот замычал. Схватил за волосы, поднял повыше, отдернул назад, ударил в челюсть. Раз. Два. Три. Пока не услышит хруст. Четыре. Вмазал его голову в землю.

Лежит. Дышит. Живой еще. Кровь течет с носа, заполнила все пространство вокруг тела. Челюсть неестественно отодвинута вбок.

Аня начала плакать.

Не так она себе представляла их расставание.