Cella

Он перекатился по крыше и вскочил.

– Куда теперь? – задыхаясь, спросил чудик, и Перси быстро огляделся: внизу, как он и ожидал, стояла целая толпа оборванцев; кажется, Перси заметил даже несколько детей, скалящихся и невероятно чумазых. Тут кто-то из шайки совершенно случайно обернулся к ним, и, крикнув что-то, указал на Перси; вся толпа сразу же загалдела, уставилась на них, ещё секунда – и они бросились к крыше.

Перси понял, что надо бежать: он бросился в противоположную от толпы сторону, чудик – за ним. Раздался треск, и из окна вылез Грэг, а следом – Богомолоподобный, и они оба, свистнув своим, бросились за Перси и чудиком.

Дом, по крыше которого они бежали, был очень длинный и плоский, и Перси был тут виден, как в чистом поле, как любила говорить мама; крыша крошилась, и Перси заметил, что чудик то и дело поскальзывался – пару раз он чуть не слетел вниз, но в последнюю секунду выравнивался.

“Так дело не пойдет”, – решил Перси и быстро оглянулся. Грэг и остальные гнались за ними по пятам, и если они не исчезнут прямо сейчас так, словно их и не было никогда, через минуту от них не останется и мокрого места.

Перси хлопнул чудика по плечу, и ему показалось странным то, насколько скользкой была ткань его плаща, но он тут же отбросил эти мысли и спрыгнул вниз, перед этим удостоверившись: да, там невысоко. Кажется.

Перси и чудик упали в кучу мусора и тут же, как бы ни хотелось Перси пересчитать отбитые бока, бросились во дворы, петляя меж домов, строительного мусора, баков и людей; последние разбегались при виде толпы, которая гналась следом, словно кошка, которую поманили рыбой.

Здесь становилось уже более людно, и Перси понял, где они находятся: это почти на краю Питы, здесь были старые, но ещё сносные одноэтажные домики, которые больше походили на соломенные хижины, что однажды показывала мама: такие же хлипкие на вид, маленькие и недолговечные.

Они петляли, а за ними гналась толпа; вдруг Перси заметил синее пятно впереди, и даже не успел понять толком, что это, как ноги сами дёрнули его в переулок: он схватил чудика, притянул в узкий проход между двумя домами и замер сам, страстно желая, чтобы их не нашли. Чудик чертыхнулся – Перси быстро зажал ему рот, и тут же мимо пронеслась целая орава. Когда пыль улеглась, Перси выдохнул, и тут до его ушей донеслись вопли.

– Робот! Уходим! – громогласно крикнул Грэг, но было поздно: в следующую секунду раздался неприятный звук “вж”, и вместе с ним – крики людей; чудик тяжело дышал, а Перси почувствовал, как от быстрого бега и осознания того, что ещё бы чуть-чуть, и на их месте мог бы быть он сам, у него начинает кружиться голова.

– Никаких беспорядков, – проскрипел синий полицейский; мимо переулка пробежал один из банды, громко крича, но тут же его пронзило лазером, и он упал.

Чудик вдруг захрипел; корчился он уже давно, но Перси только сейчас обратил на него внимание, и это словно стало сигнальным флажком: парень в плаще схватился за горло, зажав рот рукой, начал кашлять; Перси испугался – он понятия не имел, что происходит с чудиком. Тот, кажется, старался кашлять потише, но в итоге только давился и захлёбывался. Они услышали скрипящие шаги – робот подошёл к переулку – и Перси похолодел, уже похоронив себя и чудика; тот кашлял, но как только послышались шаги, вытащил что-то из кармана и сунул в рот. Перси вдавился в стену, стараясь не дышать и не шевелиться; робот посмотрел в их сторону, и парень замер, моля всё существующее на свете о том, чтобы их не заметили.

Чудик снова сунул что-то в рот; это было похоже на небольшую трубку, но Перси не смог рассмотреть, было слишком неудобно; он не думал, что это поможет, но чудик действительно начал кашлять меньше и смог нормально вдохнуть.

Робот пошёл в их сторону: кажется, заметил. Перси начал пропихивать чудика дальше по закоулку, но тот протестующе замычал и наступил ему на ногу, и они так и не смогли куда-то особенно далеко уползти, когда скрипучие шаги раздались совсем близко. Чудик всё ещё покашливал, но тихо и изредка, как будто кашель предупреждал: «Сейчас я буду незаметен, но я всё ещё здесь».

Тут где-то неподалёку от них раздались быстрые шаги; потом кто-то закричал и бросился в другую сторону – это было слышно – и робот развернулся, застыл на пару секунд, раздумывая, и вдруг двинулся на звуки. Перси выдохнул.

Прошло несколько минут.

– Ну и бред, – прошептал чудик, и, немного подумав, скинул капюшон. Перси и до этого мельком пару раз его видел, например, пока они дрались, но только сейчас смог окинуть более-менее целиком. – Как вы здесь живёте вообще?

Парень оказался рыжим и лет семнадцати на вид; Перси вгляделся в его лицо, и только через пару секунд понял, что его поразило: здесь, в переулке, было темно, и лицо чудика было немного запылённым от погони и драк, но… оно всё ещё показалось Перси самым чистым и ухоженным из тех, что он вообще когда-либо видел.

– Так… раз уж ты не с ними, зачем вообще полез? – спросил чудик, выдыхая. Этот вопрос показался Перси неожиданно смешным, и он зашёлся хохотом, но тут же ударился головой о противоположную стену – пришлось выпрямиться.

– Хотел тебя взять в союзники, – сквозь смех сообщил он. – Ты неплохо воруешь – сколько успеваешь натырить обычно на Раздаче? – да и бегаешь неплохо… только кашляешь громко, – он усмехнулся.

Чудик посмотрел на него сверху вниз, насколько это было возможно сделать сбоку, но потом тоже усмехнулся – совсем неискренне, даже со злостью. Но Перси не заметил.

Они вылезли из переулка: здесь было тихо, только иногда люди перебегали на другую сторону улицы, косясь в сторону робота, да то тут, то там валялись тела. Перси насчитал около семи.

– Я Лютер, – чудик протянул руку, и Перси покосился на неё.

– Перси, – парень чуть заметно сжал губы и на секунду отвернулся, словно бы ему было противно это произносить; но чудик руку не убирал. – Зачем?..

– Пожми, – сказал Лютер так, словно объяснял это двухлетнему ребёнку. – В знак знакомства.

Перси покосился на руку, не понимая, зачем это всё, но потом всё же пожал.

– Вот и отлично, – почему-то немного снисходительно проговорил Лютер. – Я подумаю над твоим предложением.

2

Перси осторожно пробирался меж домов и пробегал по переулкам, будто какой-нибудь преступник, внимательно следя за тем, чтобы на его голову не упал отколовшийся кусок стены или внезапно из-за угла не выскочил робот, или, того хуже, один из шайки Грэга. Конечно, их стало меньше после того, как они случайно наскочили на робота-полицейского, но они стали только злее, хотя, казалось бы, куда уж больше. Перси знал их уже давно: после смерти отца всё время вокруг него были толпы скрюченных, озлобленных и тощих людей. Они питались тем, что сами смогли добыть во время Раздачи или отобрать в течение месяца у соседей; Перси пристал к ним, и они помогали ему долгое время, научили красть еду, сбегать, прятаться в толпе. А потом, когда он подрос, заявили, что отныне всё краденое он должен поставлять им, где Грэг будет лично распределять еду. Перси ощутил тогда какую-то смесь страха и ярости; он заявил, что отныне они будут идти порознь, и убежал.

Правда, самому красть банки оказалось куда страшнее и сложнее, чем казалось на первых порах. И Перси понял: одному ему не справиться.

Он как-то раз спрашивал у мамы, ещё в детстве, когда с ней было всё в порядке, почему люди дерутся за еду, а не могут просто поделить её между всеми. Она ответила, и эти слова Перси запомнил на всю жизнь:

– Не все люди хотят делиться, милый.

Пита представляла собой небольшой городок, хотя мама часто раньше называла его “деревней” – значения этого слова Перси так и не понял. Таких городков всего было около пятидесяти, и жило там крайне мало народу – всё, что осталось от землян.

Вокруг Питы было ещё ничего: на пару километров на юг простирались пеньки: скрюченные, искорёженные деревья, какие-то чахлые растения, почти убитые пылью и засухой, колючки. Рядом ещё протекала речка, но с каждым годом она все больше мелела, и Перси даже догадывался, почему: если комнату, например, заполнить разным хламом, то места ни на что больше не останется. От речки там было одно название: так, скорее просто канавка, длинная, пыльная канавка.

Конечно, Пита не была таким уж особенным городком: здесь были и совершенно голые, пустынные земли, бывшие когда-то почвой (пару сотен лет назад), но давно уже потерявшие последние крупицы жизни; такие земли были везде, буквально на каждом шагу, вперемешку с мелкими, грязными морями, если вы вдруг захотите погулять по голой планетке Земля.

Хотя, конечно, далеко не уедешь, тут бы хоть внутри Питы нормально перемещаться: на каждом шагу стоят синие роботы-полицейские – мера предосторожности Целлы. Если вдруг решишь, что что-то ты недоволен всем происходящим, пойдёшь и начнёшь выступать за свержение “великого корабля”, последствия будут всегда одинаковые. Перси их уже не раз наблюдал.

К тому же, давным-давно создатель Целлы построил по всей Земле несколько САПК – Станций Автоматической Подачи Кислорода: это знали все в Пите, и, наверное, все на Земле. Мама рассказывала, что это произошло из-за экологической катастрофы, растительности ведь почти не осталось. Чтобы использовать кислород максимально эффективно, вокруг каждого города были возведены огромные купола, не позволяющие выйти ни ему, ни кому-то ещё. Была, конечно, вентиляция, но до неё добраться было почти невозможно: она высоко, а что изнутри, что снаружи, купол был гладкий и скользкий. Словом, не выбраться.

Перси остановился и поднял голову. В небе плыли редкие грязноватые, серые облака – ничего, что могло бы подарить надежду. Чудес не бывает.

Он вздохнул, скользнул в дом и крепко запер за собой дверь: хотя бы ради громких звуков. Сработало: в соседней комнате звякнула ложка, древняя, старая ложка, которая, как казалось иногда Перси, жила куда счастливее, чем все земляне, вместе взятые.

– Джеймс? Это ты-ы? – последние буквы мама чуть не пропела, но всё равно получилось странно.

– Нет, мама, Джеймса нет и никогда не существовало! Это Перси, – крикнул он и саркастично напомнил. – Твой сын, если ты не знаешь!

– Питер? – снова пропел женский голос.

Перси выдохнул сквозь зубы. Ну хоть так.

– Мама, я принёс еды с Раздачи, – Перси вошёл в комнату, но мама смотрела в другую сторону, будто бы ждала, что её сын вылезет из стены. – Еды, слышишь? Ты голодна?

– Эмили, золотце, подай мне вот ту чашечку, я налью Перси ещё чаю. Малыш, ты спал днём? – мама взглянула куда-то вправо, а потом – снова на стену.

Перси вздохнул и вытер нос, но тут же поморщился: кровь больше не шла, но прикосновения причиняли сильную боль.

Их дом представлял собой старый полуразвалившийся фургон, который ужасно защищал от холодов, а когда день был солнечный, раскалялся так, что невозможно было вдохнуть; сюда смогли поместиться только ящик, куда Перси складывал остатки провизии, невиданное богатство – настоящая плита, которая когда-то была у каждого, а теперь работала через раз и стала великой редкостью, бочка с мутноватой водой, которую Перси смог выменять на мясо в одной лавчонке на Рынке, мамино кресло – она с него не слезала – и пара одеял, рваных и тонких. На них Перси спал.

Мама подняла руку с ложкой, а потом стукнула ей о другую ложку, такую же старую, но всё равно куда более довольную жизнью, чем большинство людей на Земле; Перси подумал, что одна из них, вероятно, за чашку здесь.

– Эмили, налей ещё Марте, она любит чёрный чай с лимоном. Джеймс, ты видел когда-нибудь лимон? – она повернулась налево, где сидел её воображаемый друг.

– Мама, ты голодна? – снова спросил Перси. Он был терпелив; он привык.

– Что? – та наконец услышала его, и это показалось Перси небольшим чудом. Но все его надежды разбились, будто сосулька, сорвавшаяся с крыши, стоило маме продолжить. – Марта, ты что, не любишь чёрный чай с лимоном? Вот это досада.

– Мама! – что-то внутри Перси лопнуло, и он, опустившись возле неё на колени, крепко стиснул зубы. В груди болело, и ему хотелось заплакать, но что-то внутри этому противилось, и он с силой ударил об пол кулаком. Мама вздрогнула, но ничего не сказала, как ребёнок, который делает вид, что не замечает тебя, а потом выдаёт себя, потому что забыл или потому, что ты застал его врасплох.

– Джеймс, успокой Перси, а то он опять расплакался, – сказала мама немного озабоченно, как будто проблемы, сидящие у неё в голове, были реальны. Ну нет уж. Реально то, что происходит вокруг тебя, а не эти Джеймсы, Марты, Эмили и другие. Перси на секунду подумал, что сказал что-то важное, но это тут же показалось ему смешным. Конечно, это важно. Это важно для него самого, и это уже делает эту мысль особенной.

Перси сидел, не двигаясь, и слушал, как она стучит ложками, смеётся и разговаривает с выдуманными людьми, будто это Перси тут нереальный. Потом – он не знал, сколько прошло времени – но он встал, вытер лицо рукавом и отвернулся.

Он вытащил из карманов куртки всё, что успел схватить, и это показалось ему настолько обыденным, что он горько усмехнулся, всего на секунду, а потом заставил себя поставить банки в ряд и рассматривать их ещё минуты две, пока не отпустило. Чудес не бывает.

Две банки и один тюбик – больше, чем в прошлый раз. Если бы он не потерял так глупо крупу, было бы три. Щедрый улов.

Каждый месяц фермы по всему миру устраивали Раздачу. На фермах трудились только роботы – тоже синие – выращивали огромных, жирных, накачанных какой-то дрянью животных и пускали на мясо – Перси однажды рассматривал с мамой один кусок, когда она рассказывала, какие раньше были домашние животные – они так и не смогли определить, на кого это было бы похоже. Это были красные банки, их обычно разбирали быстро – но сейчас Перси, кажется, смог урвать одну.

Ещё были овощи или фрукты, и раньше мама всегда отзывалась о них нелестно – но Перси привык к их виду – серые кругляши, изредка похожие по цвету на зелёный или жёлтый – и к вкусу, или, точнее, его отсутствию. Это были зелёные банки – и сейчас у Перси в руках была одна такая.

Ещё были серые, там обычно лежала крупа, такая крупная и вызывающая рвоту только от мысли о том, что придётся это есть. Зёрна были блестящие и упругие, их почти невозможно было приготовить. Эту банку Перси упустил – а она иногда, несмотря на всю свою непривлекательность, спасала ему жизнь.

Ещё были тюбики, и в них обычно было молоко – от него потом обычно сводило живот, и Перси, скрючившись, валялся на полу пару дней, пока не отпускало. Иногда там попадалась соль, но это было очень редко, и Перси подозревал, что её просто однажды туда случайно подсыпали, вот и всё; но всё равно каждый раз он надеялся, что там будет она.

Перси скрестил пальцы – мама говорила, так люди делают, когда надеются на что-то – и открутил колпачок тюбика. Молоко.

Пока Перси включал плиту и пытался придумать, что можно сделать из того, что он сегодня стащил, мама мирно качалась в кресле и что-то напевала себе под нос. Наверное, если бы кто-то сейчас прошёл мимо без всяких намерений украсть у них еду, а так, просто потому, что шёл по своим делам, подумал бы, что это самая мирная на свете картина и всё в этой семье хорошо.

“А ведь когда-то так и было”, – подумал Перси. Он набрал пару комбинаций – и на плите взвился вверх чуть заметный, поблескивающий синим силуэт наподобие миски с длинной ручкой: Перси бросил туда небольшой кусочек мяса. “Забавно, – вдруг пришло ему в голову. – Здесь есть роботы, плиты, способные создавать голограммы, которые можно потрогать – это же так называется, верно? – но мы дерёмся за еду, а всё, что в итоге можем украсть – это какие-то чёрствые куски, которые нужно растягивать на месяц”.

Двести с половиной лет назад всё было совсем по-другому, если верить книжкам, которые остались у мамы: Земля, как казалось сейчас Перси, процветала. Но ресурсы истощились, пашни превратились в пустыни, реки и моря – в мусорку. Температура поднялась на несколько градусов, и растаяли ледники: тогда многие прибрежные города затопило, а несколько и вовсе исчезло.  Участились кислотные дожди, цунами и другие стихийные бедствия, и всё это привело к тому, что пятьдесят девять лет назад группа учёных, входящих в правительство, построила огромную космическую станцию – Целлу – и отправилась на орбиту. И тогда всё изменилось.

Появились роботы-полицейские, которым разрешили нападать на людей – и тогда спрятавшееся на орбитальной станции правительство отсекло любую возможность бунтов.

Теперь целльцы ели синтетическую, наполненную всеми витаминами и необходимыми веществами еду – а земляне, умирая от голода, дрались за остатки консервантов.

– И почему роботы не могут передвигаться потише? – прошипел Марко, подныривая под бельё, растянутое через весь переулок. Людей вокруг не было, все попрятались по домам после того, как банда громилы наткнулась на робота: конечно, так им и надо, но несколько жителей тоже пострадало, и теперь все боялись и нос высунуть, чтобы случайно не быть записанными в “нарушители общественного порядка”.

Марко поразился виду этого городка: стены здесь были грязные, все в пятнах и разводах, всё везде крошилось, отваливалось, где-то он даже чуть не упал на кучу строительного мусора. Он даже не подозревал раньше, что люди могут действительно жить в чём-то, что может развалиться от любого, казалось бы, толчка.

Но что действительно его поразило, так это то, что люди дрались за еду. Он, конечно, про всякое читал, и не такое бывало, но всё это казалось ему каким-то преувеличением, будто историки решили немного сгустить краски, чтобы запугать потомков. Но это… За Марко действительно погналась целая толпа просто потому, что он украл банку с… С чем, кстати?

Марко достал из кармана добычу – на банке была широкая красная лента. Парень хотел открыть, но тут раздался металлический голос:

– Хозяин, мы долго ещё идти будем?

Марко фыркнул. Потом огляделся и сказал:

– Почти пришли.

Они остановились: дальше прохода не было, переулок оканчивался тупиком. Марко оглядел все эти измазанные стены и вытащил из кармана штанов небольшой пульт. Рука нащупала два продолговатых предмета – какие-то тюбики, он про них и забыл уже. Марко посмотрел на них и спрятал обратно – потеряет ещё. Робот стоял неподвижно за спиной, пока парень набирал комбинации, а потом всё же подал голос:

– Хозяин, что из сегодняшнего мне стоит доложить вашему отцу? То, как вы отключили робота и подменили его мной, или то, как вы стащили у Землян еду, или то, как…

– Ничего из этого, – оборвал его Марко и на секунду обернулся. – Если ты посмеешь доложить об этом моему отцу, пущу на металлолом. Скажи ему, что я нашёл несколько интересных камней в ближайших пещерах и целый день занимался их изучением.

Робот поскрипел, потом что-то внутри него запищало, и он довольно (насколько довольным может быть металлический голос робота) сказал:

– Ваше сообщение записано. Оно бу…

Договорить он не успел: Марко резко повернулся к нему и заявил:

– Даже думать не смей отправлять это отцу! – он сощурил глаза, и это злобное выражение лица отразилось в круглых зрачках робота. – Вот что: я ему сам всё скажу, если встречу. А если нет, то всё равно не отправляй никаких сообщений, ясно тебе?

Робот безэмоционально смотрел на него.

– Ясно? – грозно повторил Марко. Хочешь сделать что-то хорошо – сделай это сам, как говорится.

– Да, хозяин.

– Вот и отлично. Проверь-ка, не отключены ли датчики перемещения в комнате.

Робот поскрипел немного и отозвался:

– Система работает в норме.

– Плохо, – цокнул Марко.

Парень щёлкнул пультом, и из него выскочила иголка; парень подставил палец, и иголка, получив свою каплю крови, вновь исчезла в пульте. Анализ… телепорт признал хозяина.

В стене образовалась дыра: с другой стороны дома оказался пустой тёмный коридор с белыми светодиодными полосками, отчего немного слепило глаза. Марко оглянулся, чтобы убедиться в последний раз, не следит ли кто, и поставил ногу в проход в стене. Робот и не сдвинулся, и Марко проворчал:

– Ты следом, пошевеливайся.

А сам подумал: без этого можно было и обойтись.

Марко вошёл в дыру, и, стоило ему оказаться в тёмном коридоре с белыми отсветами на полу, резко и глубоко вдохнул, а потом зашёлся приступом кашля – астма. На глазах выступили слёзы, и внутри, в лёгких, вдруг будто стало слишком много воздуха, и этот воздух ударил в грудь; Марко, борясь с лёгким головокружением после перехода и стараясь не упасть на пол, трясущимися руками вырвал из кармана ингалятор. Резко нажал, вдохнул лекарство, и это ощущение было сродни тому, когда после долгой задержки дыхания наконец выныриваешь из воды. Марко покряхтел ещё немного, но тут в спину его толкнул прибывший робот, и парень точно бы накричал на него или заворчал, если бы не кашель. Отдышавшись немного, он вдруг почувствовал, что это подступает снова, и вдыхал так ещё два или три раза – пока всё точно не успокоилось. Марко ещё немного последил за дыханием, наслаждаясь тем, что дышит ровно и глубоко, без хрипов или свиста, а потом обернулся назад и нажал на пульте пару кнопок – дыра в стене исчезла. И не следа того, что только что с другой стороны здесь был переулок, грязный, в разводах и пахнущий – Марко почувствовал некую смесь отвращения и гордости – и правда рыбой. Теперь здесь только стена коридора, гладкая, ни пылинки, ни пятнышка.

“На Целле отличные уборщики”, – подумал Марко и почти физически ощутил наслаждение от вида чистого коридора или исправно работающей лампочки.

Словно читая его мысли, – а может, потому, что Марко секунд десять пялился в стену – робот решил нарушить молчание:

– Здесь хорошо убираются, не так ли?

– Замолчи, без тебя вижу, – тут же огрызнулся Марко. – Кому вообще дело до чистых стен, а?

Он выглянул за угол: никого в коридоре не было; тогда Марко закатал рукав: там, на коже, еле заметно светился полупрозрачный браслет. Марко прикоснулся к нему, и в воздухе перед ним повисли белёсые цифры. Пять тридцать; все, наверное, в столовой.

– Я должен посчитать это за риторическое восклицание или вопрос? – снова подал голос робот, и Марко чуть было не удержался от того, чтобы показать ему кулак – большой и полный недобрых намерений.

Целла – огромная космическая станция, разрастающаяся с каждым десятилетием всё больше и больше. Она слегка походила на корабль инопланетных захватчиков, и, когда Марко думал об этом раньше, он чувствовал себя всесильным властителем, строгим и беспощадным; но теперь, после того, что он увидел, такие мысли вызвали в нём смятение. Это было… неправильно, что ли.

Пятьдесят девять лет назад эту станцию создал дед Марко, Игрих Сытый. Он собрал группу учёных, с которой разработал чертежи и запустил станцию в космос: сейчас потомки этих учёных жили на Целле вместе с Марко, его сестрой и отцом. Учёные во главе с Игрихом оснастили Целлу солнечными батареями – в качестве источника энергии, системой автоматического опознавания приближающихся объектов и орудиями с антиматерией для борьбы с метеоритами и космическим мусором.

Затем они перенесли на станцию копии почти всех знаний, когда-либо записанных человечеством: большинство альманахов, энциклопедий, азбук, мемуаров, дневников, чертежей и нотных тетрадей… Игрих работал несколько десятилетий, прежде чем смог перенести черты культурных традиций большинства народов мира, а что нельзя было сдвинуть с места, сохранил в виде осязаемых голограмм. Он создал на Целле отсеки, в которых хранились разные типы почв, пород и растений – самая большая коллекция в мире, от которой, надо сказать, завораживало дух: полки тянулись высоко вверх и кое-где закрывали даже потолок. Колоссальная работа.

Зачем?

Он видел, что Земля умирает.

Изначально Игрих полагал, что, оказавшись на Целле, они примутся за разработку плана по спасению планеты, восстановлению её экосистемы, думал, что он и его соратники будут работать днями и ночами; но что-то пошло не так. Оказавшись в безопасном месте, Игрих почувствовал, что возвращаться не обязательно; что спешить некуда, что Земля ждала полтора столетия, так может подождать ещё немного. Так шли годы, десятилетия, пока население человечества не сократилось до одного миллиарда, затем – до ста миллионов, и потом всё уменьшалось и уменьшалось с каждым годом.

Игрих понял, что так дело не пойдёт, но внезапно обнаружил, что всей его команде очень хорошо живётся на Целле: большинство из них обзавелись семьями и ничего начинать уже и не хотели; да и сам Игрих постарел, у него выросла дочь; а между тем делать что-то надо было – эта мысль сидела в голове у него, как назойливая пушинка, которая щекочет тебя, а её никак не смахнуть. Тогда Игрих наконец разработал синтетическую пищу совместно с теми несколькими учёными, что поддержали его, и пустил её в производство на станции, оставив на Земле только фермы. Мама говорила, что для того, чтобы мяса было больше, выращивали помесь свиньи и коровы, но Перси всё равно не понял.