Бег в темноте

– Та-ак!.. – протянул Егор, убедившись, что незнакомец больше не преследует их, а стоит, точно внезапно окаменев, в отдалении, в самом центре просторной мглистой аллеи. – Всё даже лучше, чем я думал. Наш большой чёрный друг, кажется, отказался, наконец, от мысли погоняться за нами. Ну что ж, правильное решение. Молодец, хороший мальчик!

Никита также обернулся и, лишь внимательно вглядевшись, с трудом угадал в смутной сумрачной дали одинокий человеческий силуэт, постепенно уменьшавшийся и терявшийся во тьме…

Остававшиеся до дома три квартала друзья прошли быстро, словно на одном дыхании, ни разу больше не остановившись и не замедлив шага, несмотря на то что после длинной дороги и пережитого стресса чувствовали сильную усталость, почти изнеможение. Они были так измотаны физически и морально, что им даже не хотелось разговаривать, и они двигались молча, не проронив за время пути ни слова. И лишь время от времени напряжённо и зорко озирались вокруг, так как всё ещё не были спокойны и после исчезновения непосредственной, зримой угрозы продолжали опасаться угрозы невидимой, возможно, притаившейся во мраке и ждавшей лишь удобного момента, чтобы неожиданно выйти из тени и обрушить на расслабившихся, потерявших бдительность путников сокрушительный, смертельный удар…

Томимые этими неприятными, тягостными опасениями и стремясь поскорее избавиться от них и обрести долгожданное спокойствие и отдых, приятели старались как можно быстрее преодолеть заключительный отрезок пути и на подходе к дому уже едва не бежали, хотя силы их были на исходе и грозили вот-вот окончательно оставить их. И только достигнув наконец цели и остановившись у подножия двух жёлтых трёхэтажных домов старой постройки, широкий проход между которыми вёл в большой, затопленный непроглядной тьмой двор, они почувствовали себя в относительной безопасности и с облегчением перевели дух.

– Да-а, прошвырнулись мы, однако, не слабо! – чуть охрипшим голосом проговорил Никита, немного отдышавшись и отерев со лба мелкие капельки пота. – Полгорода прошли, не меньше… Много интересного увидели… Чуть живые остались.

Егор, исподлобья оглядывая пройденный ими участок дороги, слегка усмехнулся и молча кивнул.

Никита тоже, по-прежнему с некоторой опаской, бросил взгляд вдаль, затем перевёл его на окна своей квартиры, чёрными слепыми прямоугольниками темневшие на третьем этаже, и после короткого раздумья с запинкой обратился к напарнику:

– Слушай, а может ты того… у меня переночуешь? Родаки на выходные на дачу укатали. Хата свободная.

Егор, немного подумав, вновь согласно качнул головой.

После этого они ещё некоторое время постояли на месте, пристально вглядываясь в бескрайнее пустынное пространство ночной улицы, частью озарённое застылым рассеянным светом придорожных фонарей и витрин магазинов, частью погружённое во мрак. А затем, бросив на прощание взор на ярко сиявшую в небесной выси огромную полную луну, безмолвную и равнодушную свидетельницу всего происходящего на земле, двинулись во двор и скрылись за углом дома.

Глава 3

Пропустив гостя вперёд и войдя следом за ним в прихожую, Никита тут же запер дверь на два замка и щеколду – чего почти никогда не делал, – а затем приблизил ухо к двери и внимательно прислушался к чему-то.

Заметив это его движение, Егор добродушно усмехнулся.

– Ты что ж, думаешь, что он мог выследить нас до самого дома и даже каким-то чудесным образом проникнуть в подъезд?

Никита отстранился от двери и немного смущённо улыбнулся.

– Бережёного бог бережёт.

Егор с неопределённым выражением – не то насмешливо, не то понимающе – тряхнул головой и начал раздеваться.

– Да нет, – проговорил он с лёгкой расслабленной улыбкой, – уж теперь-то ты можешь быть совершенно спокоен. Мы у себя дома, за толстой крепкой дверью. Как говорится, за семью замками… или сколько их там у тебя? А этот мудак в похоронном прикиде, если ему так нравится, может и дальше, хоть до утра, шататься по городу, пугать случайных прохожих и пробовать на них свою богатырскую силушку. Нам до этого уже нет никакого дела.

– Хорошо, если так, – вздохнул Никита, продолжая стоять возле двери, будто не решаясь отойти от неё.

– Именно так! – утвердительно кивнул Егор и, широко раскрыв рот, громко зевнул. После чего повернул в небольшой проходной коридорчик, ведший на кухню. И вскоре оттуда донёсся его приглушённый, чуть растягивавший слова голос:

– А если б даже он и выследил нас, ему от этого всё равно никакого проку. Не просочится ж он сквозь щель в двери или через замочную скважину. Да и плечом вряд ли высадит, несмотря на то что здоров, как лось. Он и в подъезд-то не попадёт : там домофон… Так что до нас ему, как ни крути, уже никак не добраться. Как бы ему этого, может быть, ни хотелось…

В то время как Егор, постепенно понижая голос и делая между фразами и отдельными словами всё большие паузы, разглагольствовал на кухне, задержавшийся в прихожей Никита, воспользовавшись отсутствием приятеля и не обращая внимания на его болтовню, вновь приник к входной двери и прислушался к стоявшей в подъезде мёртвой тишине, словно ожидая уловить в ней какие-нибудь посторонние, одному ему понятные звуки.

Однако на пустой лестничной клетке, как и положено в ночную пору, было тихо и безжизненно, никаких неожиданных, подозрительных, тревожных звуков не раздавалось, и ни единый шорох или вздох не нарушали царствовавшего там глубокого безмолвия.

Немного подождав и так ничего и не услышав, Никита отодвинулся от двери, потрогал щеколду, будто проверяя, хорошо ли она защёлкнута, задумчиво покачал головой и, выключив в прихожей свет, направился вслед за товарищем на кухню.

Егор, которого уже около минуты не было слышно, сидел у окна, расслабленно откинувшись на спинку стула, вытянув ноги вперёд, положив левую руку на край квадратного обеденного стола, а правую бессильно уронив на колени. Голова его склонилась на грудь, губы беззвучно шевелились, точно он продолжал, но уже про себя, свои рассуждения, покрасневшие, мутноватые глаза медленно вращались в орбитах и переводили осовелый, понемногу затухавший взгляд с места на место, не в состоянии задержать его на чём-нибудь. Их беспорядочное блуждание закончилось лишь в тот момент, когда на пороге кухни появился Никита. Егор на несколько секунд зафиксировал на нём свой рассеянный, затуманенный взор и, наморщив лоб, слабым, прерывающимся голосом пробормотал:

– И как же всё-тки наз-звался тот коньяк, что мы пили сёдня у Влада?.. Больша-ая такая бутылка… этикетка яркая… Я от всё вспомина-аю, вспомина… и никак не могу… Совсем из головы вон… А ты не помнишь?

Никита смерил внезапно и резко ослабевшего, едва лепечущего друга насмешливым взглядом и, проигнорировав его сбивчивый, с трудом сформулированный вопрос, наставительным тоном посоветовал:

– Ты, прежде чем заснуть, сходил бы в ванную, ополоснулся малость. А потом уже и на боковую можно. С чистой совестью.

Но Егор уже не слышал его. Последний, едва уловимый звук замер на его онемевших, чуть приоткрытых губах, окончательно потухшие, лишившиеся остатков мысли глаза понемногу смежились, голова низко свесилась на грудь. И вскоре послышалось вырывавшееся из его рта ровное, с тихим присвистом дыхание – неизменный спутник крепкого, здорового сна.

Никита постоял ещё немного на пороге кухни, с улыбкой взирая на неожиданно быстро сломавшегося любителя коньяка, а затем, стянув с себя увлажнённую, неприятно липнувшую к телу рубашку, отправился в ванную, откуда вскоре послышался шум бегущей из крана воды.

Егор же тем временем спал и, вероятно, видел сны. И, судя по всему, приятные, так как по его лицу постепенно расплылась довольная, немного глуповатая улыбка, губы сладко причмокнули, а из груди истёк протяжный томительный вздох.

Но затем что-то изменилось. Черты его вдруг напряглись и исказились, улыбка быстро растаяла, брови нахмурились. Он беспокойно заворочался на стуле, задышал чаще и провёл рукой по лицу, точно пытаясь прогнать какое-то мрачное видение, внезапно явившееся ему после светлых и отрадных картин и прервавшее короткое удовольствие от их созерцания. И наконец, возможно увидев что-то ещё более тягостное и пугающее, он вздрогнул всем телом, резко вскинул голову и проснулся.

Несколько секунд он тупо смотрел перед собой мутными, подёрнутыми дымкой глазами, глубоко и отрывисто дыша и по-прежнему хмуря брови. И лишь после того как окончательно потускнели и рассеялись смутные тёмные видения, представившиеся ему в коротком сне, мало-помалу пришёл в себя, огляделся вокруг и криво усмехнулся.

– Привидится ж дрянь такая! – пробормотал он, потирая пальцами нахмуренный лоб. – Мерзость какая-то…

Он посидел ещё некоторое время на стуле, рассеянно озираясь кругом и прислушиваясь к шуму и плеску воды, доносившимся из ванной, а потом, тяжело опёршись на подлокотники, не без усилия поднялся и, чуть пошатываясь, направился в прихожую, откуда вскоре вернулся с мобильником, пачкой сигарет и зажигалкой. Вновь расположившись на стуле, вынул из пачки сигарету, покрутил её между пальцами, но так и не закурил, внезапно охваченный глубоким раздумьем…

Его размышления были прерваны появлением друга. Снова показавшийся в дверях Никита – на этот раз, после водных процедур, заметно посвежевший, разрумянившийся, как будто сбросивший с себя значительную часть утомления и нервного напряжения – испустил протяжный вздох, провёл ладонью по влажным взлохмаченным волосам и с улыбкой посмотрел на приятеля.

– А, ты уже проснулся! А то когда я уходил, ты был в полном отрубе. Спал сном младенца. Что-то ещё пробубнил напоследок о своём коньяке – и отключился.

– Да-а, коньячок был ништяк, – с по-прежнему немного задумчивым видом протянул Егор. – Мне отчень пондравился… Только, хоть убей, не помню его марку. Ты не помнишь случайно?

– Не помню, – равнодушно промолвил Никита, поправляя большое махровое полотенце, плотно облегавшее его талию и опадавшее ниже колен. – Я вообще коньяк не очень-то люблю. Крепковат.

– А вот я так уважаю коньячишко, – проговорил Егор, немного оживляясь. – В умеренных дозах, конечно.

– Ну, если в умеренных, то можно, – с тонкой усмешкой заметил Никита. – Но с нас коньяка и всего такого прочего на сегодня достаточно. А сейчас, я думаю, лучше всего чайку выпить. Перед сном, по-моему, в самый раз.

Егор безучастно кивнул и снова принялся вертеть между пальцами так и не зажжённую сигарету.

Никита набрал в чайник воды и поставил его на огонь, а затем, ещё раз поправив свою набедренную повязку и двинувшись вон из кухни, бросил на ходу:

– Пойду переоденусь.

Егор опять машинально качнул головой и, устремив взгляд в одну точку, вновь о чём-то задумался.

Через пару минут вернулся Никита, уже одетый по-домашнему – в лёгкие спортивные штаны и полосатую майку. Он снял с плиты закипевший, готовившийся засвистеть чайник и налил кипяток в чашки, после чего бросил в них по пакетику «липтон». Потом сел за стол, напротив товарища, также откинувшись на спинку стула и помешивая ложечкой горячий дымящийся чай.

Некоторое время они молчали. Каждый думал о своём, возможно перебирая в памяти события прошедшего дня, или же, скорее всего, вновь, на этот раз мысленно, переживая странные и таинственные происшествия, случившиеся с ними по пути домой.

Подтверждением последнего были слова Никиты, первым нарушившего молчание и заговорившего о том, что, по-видимому, занимало его сейчас больше всего.

– Ты знаешь, – медленно, не очень твёрдо произнёс он, глядя куда-то в сторону, – у меня почему-то такое ощущение, – сам не знаю, откуда оно взялось, – что… в общем, что я уже видел его когда-то…

– Кого? – покосился на него Егор.

Никита не ответил, уверенный, что приятель сам отлично знает, о ком идёт речь.

Егор, сразу же догадавшись, кто имеется в виду, чуть усмехнулся и, отхлебнув из своей чашки, поинтересовался:

– И где ж это, любопытно знать, ты мог его видеть?

– Не помню, где и когда, – Никита задумчиво нахмурил лоб, словно пытаясь проникнуть мыслью в далёкое прошлое. – Знаю только, что где-то когда-то, может быть, очень давно, видел. Его одежда, фигура, взгляд, – согласись, их, раз увидев, уже трудно забыть, – сегодня с самого начала показались мне знакомыми.

– Какой там ещё взгляд? – хмыкнул Егор. – Мы и рожи-то его поганой так и не увидели.

– Однако он смотрел на нас! – стоял на своём Егор, немного подавшись вперёд. – Смотрел всё время, как только заметил нас, не упуская из виду ни на миг. С этим, надеюсь, ты не будешь спорить?

Егор не стал спорить и лишь проронил с равнодушным и небрежным видом:

– Чего не померещится со страху.

Никита, видимо не рассчитывая убедить друга в своей правоте, не стал продолжать этот разговор и, снова откинувшись на спинку стула, устремил взгляд за окно, в разлитую там плотную непроницаемую тьму, навалившуюся снаружи на стёкла и, казалось, готовую выдавить их своей густой чёрной массой и заполнить ею ярко освещённое помещение.

Друзья опять немного помолчали и задумались – на этот раз, вероятно, об одном и том же.

Через минуту-другую безмолвие нарушил Егор. Сделав ещё несколько глотков чая и поставив полупустую чашку на край стола, он с лёгким удивлением на лице проговорил:

– Вот чего я действительно не могу понять, так это почему же он всё-таки не попытался догнать нас и вдруг ни с того ни с сего остановился, дал нам уйти?

И так как Никита продолжал молча глядеть в окно и не проронил ни звука, Егор сам ответил на свой вопрос:

– А я так думаю: устал он просто. Выдохся. То с бомжом возился, то за нами гнался, – а может, и до этого ещё чем-нибудь в том же духе занят был, – вот и притомился, бедняга, решил передохнуть малость. Видать, и он не железный, несмотря на свои солидные габариты…

В этот момент его бродивший по кухне взгляд упёрся в циферблат круглых настенных часов, висевших над буфетом, и он, прервав сам себя, присвистнул:

– Ух ты! Полвторого уже! А я и думаю: чё это у меня глаза слипаются и в башке гудит… Да, засиделись мы с тобой. Щас вот ещё сигаретку выкурю – и отбой.

– Только, пожалуйста, в окно, – хмуро взглянул на него Никита. – Мне твой дым тут не нужен.

– Как скажешь, – смиренно согласился Егор.

Они поднялись со стульев и отодвинули стол от окна, после чего Никита распахнул его настежь, а Егор, вооружившись сигаретой и зажигалкой, наклонился вперёд, опёрся локтями на подоконник и с удовольствием затянулся.

Никита же постоял немного посреди кухни, словно в нерешимости, что делать дальше, а потом, выключив свет, присоединился к товарищу, присев на подоконник и выглянув наружу, в царствовавшую там кромешную угольно-чёрную тьму.

Егор мельком взглянул на него.

– Чё ты свет-то вырубил? Электроэнергию бережёшь, что ли?

Никита неопределённо качнул головой и бормотнул что-то невнятное.

Егор выпустил изо рта тонкую белесоватую струю дыма, тут же бесследно растворившуюся в темноте, и, ухмыльнувшись, проговорил:

– А может, ты боишься, как бы кто-нибудь не увидел нас снаружи?

Никита промолчал. Чуть склонив голову и слегка прищурившись, вероятно, вновь отдавшись своим неотвязным думам, он неподвижно смотрел в глубь раскинувшегося под окном обширного, наполненного мраком палисадника, сплошь заросшего буйной, ещё почти не тронутой наступившей осенью растительностью, источавшей свежие, особенно остро ощущавшиеся ночью запахи, которые не могла заглушить даже сильно чадившая Егорова сигарета. Царившие здесь в этот глухой ночной час тишину и покой лишь отчасти оживляли мягкий, однообразно-убаюкивающий треск цикад да налетавший по временам лёгкий прохладный ветерок, производивший в листве и ветвях выстроившихся перед домом деревьев слабый, приглушённый шёпот, похожий на невразумительное бормотание спящего. А густую тьму нарушали только два бледных притушенных огонька в высившейся напротив, в некотором отдалении, девятиэтажке, широкая тусклая полоса уличного света, проникавшего во двор через проход между домами, и белесый лунный отблеск, застывший на пышных древесных кронах.

Меланхоличные Никитины раздумья и окружающее безмолвие были прерваны Егором, который, видимо как-то не так вдохнув в себя дым и поперхнувшись им, громко и натужно закашлялся. Сквозь кашель выругавшись и звучно сплюнув, он отшвырнул недокуренную сигарету.

– Что ж за день такой сегодня! Даже покурить как следует не получается… Всё, хватит! Я иду спать, – объявил он, оторвавшись от подоконника и напоследок бросив вниз мимолётный взгляд. – Надеюсь, завтра всё сложится для нас немного удачнее, не так, как…

Он не договорил. Слова вдруг застряли у него в горле, а взгляд, мгновение назад рассеянный и безучастный, неожиданно сделался острым, напряжённым и в изумлении устремился в одну точку.

Никита, заметив резкую перемену в поведении приятеля, посмотрел в том же направлении, что и он, – и тихо ахнул…

В широкой светлой полосе, проникавшей с улицы во двор, отчётливо вырисовывался огромный, растянувшийся на добрый десяток метров и упёршийся в забор палисадника человеческий силуэт. Судя по расположению тени, кто-то не видимый друзьям, скрытый от них стеной дома, стоял у входа во двор, озарённый со спины сиянием уличных фонарей. Именно это пробивавшееся извне и частично рассеивавшее здешнюю тьму холодное ночное освещение, обнявшее фигуру человека, остановившегося возле их дома, и распростёршее по земле её длинную, непропорционально вытянутую тень, и выдало им присутствие постороннего, к которому, а вернее, к его гигантскому, крайне искажённому отражению на асфальте, мгновенно приковались их внимательные, насторожённые взоры.

– Это он?! – не то вопросительно, не то утвердительно промолвил Никита.

Егор нахмурился, пожевал губами и глухо, с запинкой произнёс:

– Похоже, он.

Голос Никиты слегка дрогнул и понизился до шёпота:

– Что ему здесь надо?

– Вероятно, соскучился и решил зайти к нам в гости, – мрачно усмехнулся Егор. – Тоскливо ведь бродить одному по городу. Вот он и завернул к нам на огонёк.

– Очень смешно, – проворчал Никита, передёрнув плечами. – Вот только огонька-то нету: свет я выключил. На что же он завернул?

Егор неопределённо качнул головой.

– Да он, строго говоря, пока что никуда и не заворачивал. Просто стоит там на тротуаре. Может, случайно проходил мимо…

– Ну да, конечно! – фыркнул Никита. – Случайно проходил мимо и случайно остановился аккурат возле нашего дома. Какое удивительное совпадение!.. Значит, – задумчиво и хмуро проговорил он, ещё пристальнее вглядываясь в раскинувшийся внизу громадный человекообразный силуэт, – после того как мы потеряли его из виду, он продолжал следить за нами. И выследил!

– Ну, может и выследил… да не совсем, – возразил Егор с немного натянутой, кривоватой полуулыбкой. – Не до конца. Возможно, он видел, в какой двор мы вошли, но вот дом, подъезд, не говоря уж о квартире, ему точно неизвестны. Потому-то он и торчит там столбом, что не знает, куда идти дальше. Он потерял наш след!

Никита, неотрывно глядя вниз, с сомнением покачивал головой и молчал, будто не решаясь раньше времени высказывать своё мнение.

Егор же, оправившись от первоначального удивления и улыбаясь всё увереннее и шире, продолжал:

– Я так думаю, постоит он там ещё немного, поймёт, что ничего у него тут не выгорит, что он потерял нас окончательно, и уберётся, не солоно хлебавши, восвояси. Пусть поищет лохов в другом месте! А мы пойдём наконец спать…

Он вдруг умолк, заметив, что распластанная у подножия дома неподвижная, точно приклеенная к асфальту, тёмно-серая тень внезапно ожила: вздрогнула, зашевелилась и, стремительно теряя свои внушительные размеры и неестественные очертания и обретая более натуральный, человеческий вид, двинулась вперёд, во двор.

И через мгновение из-за угла дома появился её хозяин – как и прежде, в чёрном брезентовом плаще до пят и просторном, полностью закрывавшем голову и лицо капюшоне. Неторопливым, мерным шагом, глухо отдававшемся в окрестной тишине, он приблизился к невысокому дощатому забору, огораживавшему палисадник, и, остановившись, стал вглядываться в его непроницаемую плотную глубину.

При виде таинственного незнакомца, после довольно продолжительного перерыва снова появившегося в поле их зрения, Никита невольно подался назад и вскинул глаза на приятеля.

– Ну, что ты теперь скажешь?

Егор, уже без улыбки и не так уверенно, как только что, но по-прежнему стараясь казаться спокойным и непринуждённым, проговорил:

– То же, что уже сказал: он не знает, где мы. Он упустил нас! И бродит теперь вслепую, как ищейка, потерявшая след… А если б даже и знал, – Егор вновь попытался через силу усмехнуться, – так что с того? Что он может нам сделать? Он – там, мы – здесь. Ему при всём желании никак до нас не добраться. Не полезет же он, как паук, по стене на третий этаж! Так что поверь мне: мы можем быть совершенно спокойны. Мы в безопасности!

Но Никита совсем не был спокоен и не чувствовал себя в безопасности. Сердце его билось всё учащённее, по телу то и дело пробегала нервная дрожь, а внимательные, чуть расширенные глаза, не отрываясь, смотрели на замершего внизу нежданного гостя, неподвижно стоявшего возле забора и, судя по положению его укрытой капюшоном головы, пристально глядевшего в глубь двора, точно пытаясь различить в застывшей там смоляной тьме что-то или кого-то.

– Нас высматривает, гад, – произнёс Никита тихим, немного подрагивающим голосом.

– Пусть высматривает, – сказал Егор с холодной, пренебрежительной ухмылкой, которую ему кое-как удалось натянуть на своё лицо. – Пусть хоть глаза проглядит – ничего интересного он тут не увидит. Постоит ещё чуток, попялится без толку в темноту, да и уберётся к чёртовой бабушке!

Именно в этот момент незнакомец, казалось, тоже понял, что не увидит в тёмном, как омут, пустом дворе ничего интересующего его, и изменил своё поведение. Он слегка вскинул голову, задержал её в этом положении и стал протяжно и шумно – в стоявшей вокруг тишине это было слышно очень отчётливо – втягивать носом воздух, как если бы, не обнаружив в окрестностях ничего любопытного, решил, в качестве некоторой компенсации, насладиться щедро разлитыми здесь душистыми, живительными ароматами, исходившими от густой сочной зелени и цветов.

В то время как приятели с недоумением следили за этими новыми, немного странными действиями неизвестного, тщетно пытаясь сообразить, что это значит и к чему может привести, мимо их окна, как и неоднократно до этого, пронёсся лёгкий ветерок. Он коснулся их лиц своим мягким свежим дуновением, тихо прошелестел листвой высившихся рядом деревьев, чуть качнул их ветви – и стремительно полетел дальше, туда, где находился чёрный человек, по-прежнему не двигавшийся с места и с громким, далеко слышным сопением вбиравший в себя прохладный, напоённый тонким благоуханием ночной воздух. И в тот самый миг, когда воздушная волна достигла его, он вдруг немного вздрогнул, словно от внезапного толчка, особенно жадно и пронзительно, с глуховатым присвистом втянул ноздрями воздух, ещё выше вздёрнул голову и, замерев на несколько секунд, будто в нерешительности, неожиданно резко повернул её в сторону раскрытого окна на третьем этаже.

Друзья одновременно, как по команде, отпрянули назад и тревожно переглянулись.

– Он заметил нас? – едва дыша, вымолвил Никита.

– Н-не знаю, – с запинкой ответил Егор. – Надеюсь, что нет.

Никита, точно опасаясь, что зоркий взгляд незнакомца может распознать его и здесь, наверху, в глубине объятого мраком окна, отступил ещё на полшага от подоконника и, пытаясь справиться с волнением, чуть растягивая слова, проговорил:

– А чего это он там вынюхивал?

– Щас узнаем, – сказал Егор и, осторожно склонившись вперёд, украдкой бросил вниз острый, испытующий взор.

Неизвестный стоял на прежнем месте, у забора, опоясывавшего зелёные насаждения, слегка повернувшись в сторону приятелей, вскинув голову кверху и, очевидно, не сводя глаз с их окна. Однако продолжалось это недолго: он вдруг тряхнул головой, медленно повёл ею вокруг и, ещё раз со свистом потянув носом воздух, неспешно двинулся к их подъезду.

– От чёрт! – прошипел сквозь зубы Егор. – Он идёт к нам!

– К-куда? – растерянно пролепетал Никита.

– К нашему подъезду, – глухо выговорил Егор, сев на подоконник и широко раскрытыми немигающими глазами следя за тем, как ночной гость прошествовал вдоль стены дома, под их окном, и через мгновение скрылся под покатым жестяным козырьком, нависавшим над входом в подъезд.

Увидев это, Егор громко выдохнул и вполголоса выругался.

– Что там? – с тревогой спросил Никита, по-прежнему не решаясь выглянуть наружу.

– Ничего особенного, – ответил Егор, скривив лицо в хмурой, напряжённой гримасе, – кроме того, что этот хмырь, кажется, всерьёз намылился к нам в гости.