Умри вовремя

На теплоходе засуетились. По сходням, опущенным на баржу, потянулись пассажиры.

–По какому праву вы приказываете?– прорвался голос с мостика теплохода. – Мы будем жаловаться консулу! Бомба лишь предлог для вашей….

Очередь из крупнокалиберного пулемета с носа катера прервала речь. Из окон кают шлюпочной палубы посыпались стекла. Пассажиров на сходнях стало больше. В конце концов, перед сходнями началась давка.

–Передают сигнал SOS, – указал радист рукою на теплоход.

Поль растерянно кивнул и вышел.

– Передают сигнал SOS?– сказал он, подходя к Богомолу, стоящему на мостике с микрофоном в руках. Солдаты на палубе, между тем, гоготали и улюлюкали, любуясь свалкой на сходнях. Все это было так мерзко и пошло, что Полю было мучительно неудобно находиться здесь, среди развязной солдатни.

–Прекратить передачи по рации! – громкоговоритель здесь, на палубе, оглушал.

–Возьмите солдат, спустите шлюпку, заберитесь на палубу с противоположной стороны и очистите теплоход не только от пассажиров, но и от команды. Экипаж, который вернет теплоход в порт, я доставлю попозже,– говорил между тем, отвернувшись от микрофона, Богомол молоденькому сержанту. Поль хотел было спросить, для чего новый экипаж, но не осмелился.

Через некоторое время сержант с борта теплохода показал знаками, что все в порядке. Поток людей на трапе иссяк. Маленький портовый буксир отчаянно завертел винтом, оттаскивая переполненную баржу от борта теплохода. С баржи послышались недоуменные выкрики. Солдаты с катера, в свою очередь, кричали что-то веселое и двусмысленное девчонкам, стоящим у борта баржи.

–У нас очень мало времени,– озабоченно проговорил Богомол. – Там,– он кивнул в сторону горизонта, где точкой уже проявился ожидаемый ими сухогруз. – не должны ничего заподозрить. – он задумчиво посмотрел в сторону баржи, которую буксир, оттащив тем временем от теплохода, бросил в океане, двинувшись в порт один. -Вы, наверное, не знаете,– доверительно склонился Богомол к Полю,– мы призываем корабли, которых катастрофа застала в океане, переждать неизвестность у нас.

–Зачем? Здесь тоже будет трудно.

– Нам нужны продукты, нефть, медикаменты, которые есть на их борту.

–Но экипажи тоже нуждаются…

Офицер нетерпеливо махнул рукой. Повинуясь его жесту, катер развернулся. Две его пушки, стоящие на корме, уставились точно в борт баржи с пассажирами, и вдруг, совершенно неожиданно, рявкнули. И еще раз.

Белый пар и разрывы почти скрыли баржу. Лишь было видно, что ее ближайший к катеру борт накренился и стал быстро погружаться. Все произошло стремительно. Солдаты застыли. Леденящие сердце крики донеслись со стороны баржи. Палуба ее вдруг резко наклонилась, будто желая через быстро редеющий пар продемонстрировать убийцам их жертвы. Сметая друг друга, по наклонной металлической поверхности заскользили вниз тела. Вот короткая задержка у хлипкого поручня на краю палубы, и тут же напор перехлестнул преграду.

–Мама, мамочка,– перекрыл общий гул звонкий детский голос.

Уцепившись за поручень дальнего, поднимающегося все выше борта, смотрела вниз широко открытыми глазами девочка лет двенадцати,– …я не хочу, не хочу…!

Громкий хлопок заглушил все. Баржа перевернулась, на миг показав дно, заляпанное грязными водорослями, и боком соскользнула в глубину.

У Поля зазвенело в ушах, тошнота подступила к горлу. Такое уже было с ним. В теплый осенний день сразу после поступления в медицинский колледж. Проходя с тыльной, заросшей кустарником стороны стену анатомического театра, старого одноэтажного здания с обвалившейся штукатуркой, он увидел сквозь выбитый четырехугольник стекла зарешеченного подвального оконца страшную картину. В большом деревянном чане лежали трупы. В тусклом желтом свете пыльной лампочки кожа их казалась задубевшей. Как бесстыдные резиновые куклы бывшие мужчины и женщины с растопыренными конечностями играли свою последнюю роль. Плотный зловонный формалиновый запах сочился сквозь дыру в грязном окне и разбавлялся ароматом роз, куст которых прикрывал отверстие. Он помнил, как отпрянул, как тоска холодным свинцом сдавила сердце, но адское зрелище, будто магнитом, притягивало его вновь и вновь. Он угадал сатанинский хохот в оскале желтеющих зубов между черных, иссушенных формалином губ. Хохот над эфемерной суетой за грязным окном, над розами, над всеми иллюзорными ценностями мира.

–”Это и МОЯ участь”,– отпечаталось в мозгу, и эта мысль, будто грязное, вымазанное отбросами стекло, заслонило и обесцветило мир, и на все наложило свой постылый отпечаток. С ним заговаривали знакомые девушки, но только оскал видел он вместо их улыбок, и выдубленную формалином шкуру вместо свежести прелестных щек.

Поль оглянулся. На лицах солдат застыли удивление, смущение, ужас. Все были недвижны. Лишившийся красок океан отражал мертвые лучи блестящего солнца.

–Зачем т-так…?– еле ворочая огромным языком в пересохшем горле выдавил Поль.

–Что?– глядя на воронку на месте ушедшей на дно баржи, рассеянно отозвался Богомол.– А-а, так кто же знал, что так выйдет?

–Пусть бы плыли,– бесцветным голосом продолжал Поль, судорожно сжимая какую-то часть пулемета, установленного на мостике. Он держался за раскаленный солнцем металл, чувствуя, что его не держат ватные ноги.

«Я не они… Я лучше их… Я должен осудить… должен сказать…,» – проносилось в голове, но как тяготило его это “должен”. Происшедшее было ужасно, но что он мог сделать? И в то же время – как не отреагировать? Все его прошлое восставало, но восставало как-то не живо, по-книжному. Теоретически он представлял, что нужно возмутиться, закричать, броситься на помощь, но не чувствовал в себе сил противостоять происходящему, и стыдился своей слабости и робости.

–Пусть бы они плыли себе,– только и повторил он вяло, и не вскрикнул, не бросился.

–Нам нужно продовольствие! – зло оборвал его Богомол. Солдаты, как завороженные наблюдающие за удаляющимся пятном плавающего мусора среди которого виднелось несколько голов, оглянулись.

– Надо бы расстрелять пловцов,– тихим яростным шепотом продолжал Офицер,– да нет времени. Полный вперед! – заорал он в микрофон, – всем на борту надеть спасательные жилеты! Включаю турбины!

–Мы убили беззащитных,– вновь выдавил из себя Поль.

–Разве мы убили их?– взвился Богомол, отворачиваясь от микрофона, среди шума услышавший, тем не менее, робкий тихий протест. – Да они все равно были обречены и плыли умирать в свои разрушенные города! Я учился в университете на материке и прекрасно знаю, кем они были при жизни. Если произошла ядерная катастрофа, то во всем происшедшем изрядная доля их вины. Они наслаждались жизнью и бездумно выбирали политиков, которые всем готовили Голгофу. И вот по их вине, вине всех там живущих, мы потеряли все. Мы имели океан – он замерзнет. Мы имели остров – его засыплет снегом. Мы имели родителей, жен, детей – они погибнут. Они убили нас! И за все это мы лишь забрали то, что сами им и дали – хлеб.

–Но, быть может, эти люди сами не сделали зла, а в своих странах, наоборот, боролись за мир, – почти просительно проговорил Поль, который не мог не выговориться, который еще раз хотел услышать что-нибудь, что оправдывало бы его бездеятельность.

– Успокойтесь! Это были представители безумного общества. Его члены были лишены способности предвидеть, к чему ведет их легкомысленное существование. Возможно, ядерной войны не было, а просто упал метеорит. Но я не удивлюсь, если сообщение о том, что он вскоре упадет и уничтожит цивилизацию, прошло по телевидению, но не было воспринято, так как неоднократно прерывалось рекламой зубной пасты. Даже если и было понято, то не было оценено, и какая-нибудь домохозяйка выходила на рынок, не удосужившись посчитать, что времени для возвращения уже не будет. Но я не верю в небесное наказание. Произошла война! Их цивилизация разрушала наш общий мир, так как ставила право ИХ человека выше права остальных. Теперь же и мы обречены. Вот эти солдаты, – Богомол указал на неумело надевающих спасательные жилеты мальчишек в форме, – ничего и не подозревали, а ведь вот-вот, не будь нынешней катастрофы, вся нефть, в том числе и их доля тоже, была бы выкачана из земли. Были бы опустошены все рудники с металлом, вырезаны леса, весь мир завален отходами. Представители тех, которые там еще плавают, – кивнул он в сторону мусорного пятна, – создали непосильную нагрузку на природу. Отняли долю, предназначенную природой простейшим и растениям. Ведь те не могут постоять за себя! На нашей маленькой планете мы все были в одной банке с бульоном, а некоторые ели и бездумно портили его быстрее, чем этот бульон восстанавливался, обрекая остальных, и себя в том числе, на вымирание. Так что прекратите казнить себя! Я прекрасно понимаю ваши чувства. Те, кого мы топим – вот настоящие убийцы всех нас!

Тон, каким были высказаны эти слова, ясно указывал, что они шли от самого сердца, и как бальзам исцеляли больную совесть Поля.

–И запомни еще! – продолжал вошедший в раж просветительства Богомол, – все, что вредит выживанию человечества – есть зло! Ублажая себя во всем, эти ублюдки, даже самые воспитанные, любящие людей и природу, распрекрасные внешне, уже своим существованием и требовательностью к жизненным благам и комфорту разрушали наш общий мир? Взгляни же на меня теперь! Перед тобою волк! Волк, который душит чрезмерно расплодившихся травоядных, спасая от эрозии их пастбища, и тем самым сохраняющий их потомство! То, что мы убили их, есть добро! Вы можете видеть, – ткнул он длинным сухим длинным пальцем в сторону редких голов на месте утонувшей баржи, – самое прекрасное, что только мы могли сделать для будущего человечества! Добро в чистом виде! Квинтэссенция добра!

"Он уже повторяется", – машинально отметил про себя Поль.

Катер между тем летел вперед, в седую пыль разбивая черные тягучие волны. Тревога билась в дрожи палубы, в резких криках встревоженных чаек.

–Лоцман отказывается подниматься на сухогруз и провожать его в порт. Он не желает быть участником убийств,– злорадно проговорил подошедший капитан.

–Вы все хотите остаться чистенькими?– зловеще прошипел, повернувшись к нему, Богомол. – А вот прикажу вам самому удавить лоцмана в каюте и пристрелю, если откажетесь. Ну да ладно! Вам, Док, придется исполнить роль лоцмана. Никаких знаний не потребуется. Чисто формально, чтобы усыпить бдительность экипажа сухогруза. Возьмите у него в каюте лоцманскую фуражку.

Поль облегченно вздохнул. Все было решено без него. Разжав руку и заметив, что ладонь выпачкана ружейной смазкой, он ругнулся, что случалось с ним крайне редко, и пошел с палубы, держа растопыренные пальцы подальше от костюма.

КОВЧЕГ.

Сделай себе Ковчег из дерева гофер;

Отделения сделай в Ковчеге…

/ Бытие, 6:19; 7:4/

Невеселые думы одолевали Гэмфри, когда он подъезжал по северному шоссе к давно известным ему подземным выработкам. “Если разговоры о конце цивилизации просто отвлекающий маневр, – думал он, – то для чего тысячам людей симулировать заинтересованность в подготовке мифического Ковчега? Если же это правда…”. Гэмфри тяжело вздохнул и свернул на проселочную дорогу, идущую влево от шоссе, к холмам, тянувшимся вдоль залива.

«Нет, невозможно! Если все погибло, то очень скоро погибнет и остров. Вот эти зеленые холмы, цветы, деревья. И я!?»

– Чепуха! – выкрикнул он последнее слово, и будто не он произнес его, а кто-то другой, которому можно было доверять безоговорочно. Сразу стало легко и привычно, и деревья и зелень вокруг немедленно приобрели цвет. Он обрадовался такому простому и очевидному выводу. Конечно, его и всех остальных хотят надуть. И что же – он должен поверить в этот бред о погибшей цивилизации только ради того, чтобы Президент обвел своих противников вокруг пальца? Пусть обрабатывает других. Да, он пожилой человек, но не дурак!

Гэмфри с размаху ударил ладонью по баранке и улыбнулся облегченно. Нет! Жизнь не кончилась еще. Наоборот, может быть, сейчас только начинается самый интересный ее период.

И все же какая-то тревога отравляла восприятие зеленых холмов, синей дали залива, открывшегося с дороги.

Внезапно перед машиной возник пост. Бетонные блоки закрывали небольшую будку, стоявшую рядом с пестрым шлагбаумом. В дыру между блоков на дорогу пялились два пулеметных ствола. В прошлый его приезд сюда поста не было. Солдат, стоявший у входа в будку, даже не посмотрел в сторону машины. Гэмфри уже миновал шлагбаум, но остановился метрах в десяти и вернулся на пост.

–А почему меня не проверили? – ласково спросил он у зевающего солдата?

–Мы не проверяем никого, кто въезжает, – ответил тот, вытянувшись при виде металлической пластинки. – Вот выехать отсюда без разрешения дежурного нельзя.

Метров за двести до пещеры, названной ныне Ковчегом, вход в которую представлял собою дыру около пяти метров шириной и примерно такой же высоты в отвесной стене, Гэмфри пришлось бросить машину на обочине перед пробкой из грузовиков и дальше пойти пешком. Он был около этого места всего недели две назад, и тогда здесь была пустынный проселок, по которому жители местных деревень изредка вывозили камень для хозяйственных построек. Город же давно строился из вошедшей в моду древесины.

Теперь дорога была забита грузовиками с лесом, цементом, металлом. Солдаты у входа безостановочно их разгружали и отправляли содержимое внутрь горы по уже установленным транспортерам. Недалеко от входа сооружались леса для постройки громадного склада для вещей и оборудования, которые не помещались внутри горы. По мере приближения Гэмфри ко входу слитный шум стройки распадался на отдельные звуки. Из него выделялся уже стук топора с верхнего яруса лесов, доносившийся через несколько мгновений после того, как блестящее на солнце лезвие касалось доски. Звук электропилы, вначале визгливый и тонкий, по мере погружения в дерево становящийся глухим и невнятным. Натужный лязг автокрана и дробный стук молотков разнообразили звуковую гамму.

Звук клаксонов вдруг перебил остальные звуки.

Прямо по целине, минуя стоящих в очереди на разгрузку грузовики, быстро приближались несколько черных внедорожников. Они обогнали Гэмфри, плетущегося по обочине, и выскочили на дорогу в просвет между грузовиками метрах в тридцати от него. Остановились, перекрыв дорогу. Из передней машины выскочил молодой, стройный мужчина в ослепительно белом костюме и белых туфлях, которые тут же стали серыми, как только он ступил на измельчанную колесами большегрузных автомобилей проезжую часть. Гэмфри узнал в нем одного из местных олигархов, разбогатевшего, как ему говорили, на спекуляциях землей. Из остальных машин вышли человек десять здоровяков в черной форме, в черных масках, с автоматами в мускулистых руках.

–Я запрещаю любую деятельности на принадлежащей мне территории! Это частная собственность! – громко крикнул белый костюм подняв обе руки над головой и повернувшись во все стороны. Среди сизого смрада, пыли, темной техники и черных охранников он был как чистенькое беленькое яйцо на угольной куче.

–Но нам нужно срочно подвести груз,– возразил водитель ближайшего грузовика. – Нам оплачивают каждый рейс отдельно.

–Без моего разрешения…

–Что здесь происходит? – Пожилой низенький офицер без фуражки, привычно перебрасывая длинную прядь волос слева направо стыдливо закрывая проблескивающую плешь, будто выпрыгнул из-под земли. -Я выкупил этот участок с дорогой и карьером. А на прошлой неделе уже получил свидетельство.

–Вы, верно, пронюхали о строительстве мола и решили подзаработать на поставках камня?

–А это уже никого не касается, – огрызнулся белый костюм. – Главное, я не даю права находиться на моей территории. Или вы не поддерживаете священный институт частной собственности?

–Мы не знали, что участок продан. Сколько вы хотите за него? – миролюбиво произнес офицер. Подошедший Гэмфри увидел табличку "Безопасность" на его груди.

–Я не думаю продавать!

–Я не спрашиваю, думаете ли продавать. Я интересуюсь ценой. Чем беднее человек душой, тем выше его потребность в деньгах. Потому-то я уверен, что вы продадите участок. Все зависит от цены.

–Ну хорошо. И кто же мне оплатит? Уж не вы ли? – презрительно плюнул себе под ноги белый костюм, окинув взглядом собеседника от ненадежно прикрытой плеши до стоптанных, седых от пыли военных ботинок.

–Назовите цену, и завтра деньги будут у вас.

–Даже если я назову её, то пока денег не будет на счету, говорить будет не о чем.

–У нас не ни часа времени. Речь идет о спасении тысяч людей.

–Это обычные увёртки нечистых на руку. Мне нет дела до каких-то тысяч. Будут деньги, будет и разговор, – отворачиваясь от офицера и всем видом показывая презрение, ответил белый костюм. Охранники обступили его как пчелы выцветшую матку.

–Видите, – задумчиво проговорил офицер, обращаясь к Гэмфри, так как слушателей больше не было, – человек, подчиненный своим отчужденным потребностям, если верить молодому Марксу, уже не человек ни в духовном, ни в телесном смысле. Это человек-товар. Весь смысл его жизни потребление и обладание. Это самое вредное животное на земле, физически и духовно обесчеловеченное. Он готов проглотить земной шар.

Ближайший грузовик взревел, имитируя наезд на перекрывший дорогу внедорожник, выпустив зловонное сизое облако. Двое автоматчиков подбежали, наставили оружие на водителя, который кивнул в ответ и выключил двигатель.

Белый костюм, между тем, разослал охрану в разные стороны. И в течение нескольких минут стал утихать шум стройки склада, выключались двигатели машин.

–Эта дорога, – продолжал между тем речь офицер, обращаясь к Гэмфри, но, скорее всего уговаривая себя, на что-то решаясь, – и эта дыра в горе сотни лет были общими. Каждый приходящий мог считать их своими. Но у стоящего перед нами индивида неестественные, надуманные вожделения. А ведь каждая вещь – ловушка! Все духовные чувства снисводятся лишь до чувства обладания, и умирают естественные чувства. Вот и сейчас я стою перед тенью бывшего человека. Он раб вещей. Он отказался от Бога. Это не дорога к горе. Это не вход в пещеру. Нет! Все это лампа Алладина, а он её раб.

Офицер тронул за рукав белый костюм, который уже стоял один, глядя, как его черные янычары выполняют поручения.

–Что надо? – грубо отдернул руку тот.

–Вам эта дорога нужна чтобы не умереть с голоду?

–У меня достаточно денег чтобы купить вас и вашу шайку, – ответил тот, кивнув в сторону остановивших выгрузку солдат у входа.

–Но тогда для чего вы хотите иметь их больше?

–Чтобы иметь еще больше возможностей. Чтобы можно было купить вас уже вместе с вашими генералами.

–Видите, какой это бедный, бедный человек! – воскликнул офицер. – К сожалению, ни исправить его, ни договориться с ним невозможно.

Офицер не торопясь вынул пистолет из потертой кобуры, передернул затвор, поднес ко лбу опешившего бедного человека и выстрелил. Затем дунул в ствол и не торопясь запихнул пистолет назад.

Мертвая тишина, как показалось Гэмфри, наступила.

–Вы опоздали, – спокойно сказал офицер двум передергивающим затворы черным охранникам, подбежавшим к белой кучке у его ног. – Вам больше некого охранять. И семье его вы не нужны. Сегодня же наши люди её уничтожат. Таким образом собственников земли не осталось. Но я не брошу вас. Предлагаю зарплату в десять раз выше, нежели платила вам эта белая ворона. Уберите машины с дороги, оставьте оружие в машинах, соберите остальных и идите ко входу к солдатам. Все равно обратно ваши машины через пост не пропустят.

–А если мы не хотим вашей работы? – спросил один из охранников.

–Тогда мы вас расстреляем,– вздохнув и обреченно разведя руками проговорил офицер.

Немного поразмыслив и не задав больше ни одного вопроса охранники побрели к машине.

Гэмфри робко кашлянул: – Но ведь я такой же, как тот, которого вы…

–Почему вы так считаете? – удивленно посмотрел на него офицер, повернувшийся от охранников.

–Мне тоже навязаны обществом отчужденные потребности. Весь мой домик полон вещей, которые излишни, и не нужны для естественных потребностей. Некоторые из них даже сделаны мной. И я любуюсь ими. А теперь понимаю, что это удовольствие искусственное, навязанное, извращенное…

–Не думаю, что эстетическое чувство есть извращение. Успокойтесь! Если вы думаете, что я хочу перестрелять всех пассивных потребителей с не ественными потребностями, то должен начать с собственной жены. А потом застрелиться сам.

–А вы то почему?

–Потому что армия есть средство достижения определенной цели, так же как рабочий, стоящий у конвейера, есть средство получения прибыли. И в том, и в другом случае отчужденный труд. Мы лишаемся своего духовного "Я" и даже собственного тела. Подлинно моральные ценности – добродетель, чистую совесть, – мы теряем. Ныне все человечество попало в плен самими ими созданных вещей и политических институтов, а некоторые вещи, к примеру ядерное оружие, его же уничтожило.

Офицер помолчал, глядя на то, как увеличивается шум стройки, запускаются двигатели машин.

–Может быть в конце нашей жизни мы один раз послужим добродетели. Все силы отдадим спасению детей.

Прямо у входа, куда вскоре подошел Гэмфри, стояла трансформаторная будка, от которой в зияющую пасть горы тянулись электрические кабели, висящие на крючьях вдоль стен пещеры. В заливе, напротив Ковчега, хорошо видные во всех деталях с высоты, стояло несколько осевших по ватерлинию танкеров, цепями пришвартованных к берегу. Поодаль, как пустая пачка из-под сигарет, колыхался так и не отправившийся по маршруту теплоход, о котором упоминал Ирвин. У самой кромки воды тарахтел мощный дизель, питавший трансформаторную будку.

Лучи утреннего солнца, закрытые холмами, еще не дотянулись до площадки перед входом, но было уже жарко, и приманчиво внизу под обрывом плескалась голубая прохлада. Миновав настороженных солдат у входа, Гэмфри поспешил юркнуть в подземную нору.

–Дорогой Строитель!– приветствовал его Архитектор(согласно надписи на табличке), стоящий у одного из ответвлений от главного входа,– а мы вас ждем. Решили, что никто больше не справится с ролью гида. Залы отделываются однотипно, но кое-что индивидуальное необходимо в зависимости от будущего использования. Ведь вы лучше других знаете эти катакомбы, знаете, что и куда можно поместить. Мы ориентируемся здесь именно по вашим схемам.

Гэмфри и Архитектор знали друг друга давно, но теперь приходилось отказаться от привычных имен и перейти, под внимательным взглядом офицеров безопасности, на сленг дворовой шайки, читая прозвища на нагрудных табличках.

Прошли по проходу, вдоль гирлянды подвешенных на временных крюках осветительных ламп. Холодный воздух гнал по коридору запах сырой земли. В некоторых местах уже стояли леса, солдаты крепили арматуру для укрепления потолков.

Внезапно что-то щелкнуло, и мягкий женский голос произнес: “Внимание, прослушайте распоряжение Руководителя работ.”

–Что это?– оторопел Гэмфри.

–Репродукторы. – Архитектор поднял палец вверх и указал на черные ящички под потолком коридора.

“…поэтому никто из находящихся в так называемом Ковчеге не имеет права покинуть его до окончания работ,– неслось между тем из репродукторов. – Нарушение требования будет расцениваться как саботаж, и наказываться по законам военного времени. Все гражданские специалисты считаются мобилизованными, военнослужащие переводятся на казарменное положение. Расценки на работы с сегодняшнего дня повышены указом Президента в десять раз, расчет произойдет сразу после сдачи объекта в эксплуатацию. Нашей задачей является как можно более быстрая подготовка Ковчега к приему всех жителей острова на время выпадения радиоактивных осадков (-Это легенда для непосвященных, – тихо прокомментировал в этом месте Архитектор). От вас зависит, сможем ли мы спасти своих детей, жен, родителей. От вас требуется быстрая и качественная работа. Теперь прослушайте распоряжения коменданта по организации питания подразделений…”

–А вот и мы!– воскликнул Архитектор, толкнув дверь из коридора в полумрак очередного ответвления.

Глухое кваканье репродуктора осталось за дверью. Человек двадцать, собравшиеся возле стола, стоящего посреди просторной пещеры с черными, покрытыми копотью потолком и стенами, обернулись к Гэмфри и его спутнику. Спертый воздух, сырая земляная вонь.

–Никаких приветствий и знакомств,– предупредительно поднял руку высокий и полный полковник с табличкой “Руководитель” на груди,– не теряя времени – к делу!

Он строго осмотрел собравшихся и не помышлявших перечить.

– Разрешаю говорить открыто, так как здесь только посвященные. Вы, – суровым голосом обращаясь к Гэмфри, продолжал Руководитель,– должны распределить имеющиеся искусственные и естественные залы и помещения по их предназначению. Вот план подземелья,– он указал на кучу бумаг, лежащих на столе.