скачать книгу бесплатно
–О, да передо мной член очередной хунты!– тронул Пак пластинку на груди Поля. – Может, зайдем в ресторанчик, отметим? Чем занимаешься? Как здоровье? Ты такой бледный.
Пак, как всегда, тараторил без умолку, но Поль знал, что того совершенно не интересуют ответы.
–В-все хорошо,– вставил, наконец, он невпопад, чувствуя, как сам собою растягивается в улыбке рот. Рядом с непоседливым шалопаем на веселой и красочной улице пережитое вновь отодвинулось и затаилось в укромном уголке души.
–А я теперь не работаю. На всем острове ни одного туриста. Агентство закрыто. Как ты думаешь, надолго? Что вообще творится? Утром везде солдаты. По радио одни распоряжения. Говорят, на материке все погибли,– зашептал он, наклонившись к Полю,– ты не знаешь? Что там было? Война? А я вот гуляю с сестрой, вечером ведь не выйдешь, вплоть до праздника освобождения объявлен комендантский час. Посмотри, какая девчонка,– чуть не задохнулся он от восторга, указывая Полю глазами в толпу,– хочешь, сейчас оглянется. Ты же врач, отгадай, почему они все обязательно оглядываются, если сразу не рассмотрят тебя хорошо?
–Я тороплюсь,– смущенно остановил его Поль.
–Пойдем к нам, поговорим и пообедаем,– загорелся Пак,– знаешь, какая у меня добрая мама! Ты увидишь. Она очень любит угощать.
–А вы знаете, до каких пор заяц убегает от охотника в лес?– вдруг прервал их разговор звонкий голос девочки.
Она давно уже порывалась что-то сказать. Черные бусинки её глаз озорно поблескивали.
–Как ты ведешь себя?– трагическим голосом проговорил Пак, стараясь подавить улыбку.
–Н-не знаю,– опешил Поль.
–До середины!– восторженно вскричал маленький бесенок и, не выдержав, выпалила, не дожидаясь необходимого вопроса, – ведь от середины он будет выбегать из леса!
–Она задает эту задачку сегодня уже пятому,– прервал триумф сестренки Пак, которая тут же отвернулась и демонстративно надулась.
–Взгляни, вон там, у консервного завода наш старый деревянный домик. Ты как-то подвозил меня. Там еще зеленая калитка, – продолжал настаивать Пак.
–Я зайду. На днях.
–Нет, я не могу отпустить тебя просто так. Столько времени не виделись. К тому же все равно делать нечего. Хорошо, что пока есть деньжата. Зайдем сюда, кофе пахнет одуряющее! – он потянул Поля за рукав к столикам под навесом.
–Давай зайдем внутрь, – попросил Поль, не желающий пить кофе на глазах зевак, беспардонно разглядывающих металлическую пластинку на его груди.
Они окунулись в приятную кондиционную прохладу.
–Пак, иди к нам! – тоном, не терпящим возражения, произнес один из трех молодых людей, сидящих за столиком, стоящим в самом углу кафе.
–А мы зашли выпить кофе! – радостно объяснил Пак, за рукав подтаскивая к троице Поля и ведя девочку другой рукой.
–Закажи и нам еще по чашечке. А твоему другу еще и аперитива, – тем же тоном добавил длинный худой с небольшими усиками и острой бородкой молодой человек в облезлой черной кожаной куртке. Он кого-то напоминал Полю, но кого, вспомнить не удавалось.
–Я заплачу, – шепнул Поль Паку.
–Ну, на кофе-то у меня еще найдется, – тряхнул тот головой, подвинул три стула к столику с компанией, отчего прежним пришлось потесниться, усадил на стул сестренку, совсем притихшую среди взрослых, и отошел к стойке.
–Мы друзья Пака, коммунисты, – представился человек с бородкой, и это упоминание о коммунистах позволило сразу вспомнить, на кого он похож. Чистый высокий лоб, ясные глаза, острая бородка. Конечно, вылитый Дзержинский. Видный коммунист. Как их еще звали – Большевик! Поль видел его портрет в одной из популярных книжек, когда сразу после школе увлекся было коммунизмом.
–Очень рад, – растерянно ответил Пол.
–Вы, я вижу, работаете врачом у пришедшей к власти хунты, – то ли утверждая, то ли спрашивая, сказал Большевик, разглядывая металлическую бляху на груди Поля.
–Нет сомнения, он многое знает о происходящем, – подал голос сосед Большевика, короткий, очень полный, с круглым лицом. – Да вы не бойтесь, от нас никакие сведения никуда не уйдут! – успокаивающе проговорил он, проводя рукою по лысине, похожей на тонзуру.
–Я пока ничего и не рассказал,– невольно улыбнулся Поль.
–Мы о многом можем догадаться сами, – вставил Большевик. – Ясно, что вы не можете говорить с посторонними о принятых хунтой решениях. Мы учтем ваши интересы. Вы можете лишь поморщиться, в случае, если я окажусь неправ. В результате вы ничего не скажете, а мы подтвердим свои догадки. Идет?
–Что ты пристал к человеку,– воскликнул вернувшийся между тем с небольшим подносом Пак.
–Речь идет о судьбе человечества и о самом смысле и направлении нашей борьбы, так что пусть твой товарищ и потерпит немного.
–Борьбы с чем? – не понял сразу Поль, залпом выпивая противный аперитив. Уж очень давно не читал он коммунистической литературы.
–Не с чем, а с кем, – поправил его Большевик. – Мы боремся за освобождение рабочего класса от угнетения капиталистами. И должны соблюдать интересы рабочего класса при любом повороте событий на острове.
–Никакого секрета не выдам, если скажу, что на совещании об этой борьбе не было сказано ни слова.
–Естественно! Хунта не затем пришла к власти, чтобы думать о социальной справедливости. Следовательно, мы должны разгадать ее замыслы, чтобы использовать их в своих целях, на пользу народа! Думаю, вы не против?
Поль не был против социальной справедливости. Он мотнул головой.
–Ну и прекрасно! Пейте кофе, пока не остыл. А я буду рассуждать.
Большевик думал некоторое время, вертя чашку с кофе в руках. Рядом ерзала на стуле сестренка Пака. Толстяк внимательно поглядывал на всех маленькими масляными глазками. Пак со скучным видом глядел в окно на жаркую пестроту улицы. Третий коммунист, как и Большевик завернутый, несмотря на жару, в черную кожаную куртку, но куртку новенькую, нарядную, с множеством металлических заклепок, пряжек, какие обычно бывают у молоденьких мотоциклистов, повернул к Полю тонкое аристократичное лицо, но смотрел холодно, оценивающе.
–Это наш Комиссар, – заметив взгляд Поля в сторону кожанки, представил последнего Большевик. Комиссар сухо наклонил голову.
–Итак, продолжим! Единственным действием совершенно неожиданно пришедшей к власти хунты является строительство убежища якобы для пребывания в нем населения острова в течение двух-пяти дней на случай выпадения радиоактивных осадков. По крайней мере, так было объявлено по радио. Причем на работы брошена вся армия. Десятки грузовиков практически с момента переворота вывозят строительные материалы в сторону холмов, собирают книги из библиотек, технику, продовольствие. Впечатление такое, что строится помещение на века, а не для временного пребывания. И ради строительства бомбоубежища не стоило совершать переворот. Не так ли?
Поль пожал плечами.
–Вот и отлично! – Большевик довольно потер руки. – Будем считать, что вы подтвердили мои выводы. Но для чего же, в таком случае, строится подобный объект? Если бы оно действительно предназначалось жителям, то власти постарались бы убедить всех принять участие в спасение собственных жизней. Однако нет же! Все делается в каком-то секрете. Значит, нам грозит что-то более опасное, и хунта строит убежище для избранных.
Большевик внимательно посмотрел на Поля. Тот вновь пожал плечами.
–Кто же эти избранные? – задумчиво произнес Большевик.
–Скорее всего, члены хунты, – не задумываясь, ответил Комиссар. – Я не могу поверить, что военные будут захватывать власть лишь для того, чтобы облагодетельствовать других. С детских лет в среде капиталистов не наблюдал…
–Вы можете быть предвзяты, – остановил его толстяк.
–А я думаю, он прав! – Большевик по-прежнему в упор смотрел на Поля, который не знал, как реагировать. Ему вообще не нравился допрос, и только из-за Пака он сидел и выслушивал эти рассуждения. Зачем ему проблемы с хунтой? А если кто-нибудь подслушает их здесь? А если все это вообще подстроено, чтобы испытать его?
–Убежище предназначено для сохранения детей! – стремясь оправдать свое участие в делах хунты, представить в благородном свете деятельность военных воскликнул Поль.
Некоторое время все молчали, пораженные неожиданной новостью.
–А что же будет с остальными? – обиженным тоном проговорил, наконец, толстяк.
– Если все делается для спасения детей, то все остальные, и мы в том числе, должны погибнуть, – спокойным голосом заключил Большевик
–Эти вояки будут спасать детей богатеев, – первым опомнился Комиссар. Ни тени мысли о собственной судьбе не услышал Поль в его голосе.
–Что же делать? – спросил толстяк.
– Мы должны произвести отбор детей пролетариев и оставить их в убежище вместо отобранных хунтой! – убежденно выпалил Комиссар.
–Это мысль! – поддержал его Большевик. – Нужно подобрать детей из северных районов, чтобы до поры сохранять наши действия в тайне.
–Только нужно отбирать детей в точном соотношении с процентным соотношении национальностей на острове, – заметил толстяк. – Мы относимся к национальности пролетариев равнодушно, но нельзя забывать о чувствах обывателей.
–Я думаю, попы тоже захотят протащить в Ковчег своих представителей,– заговорил Комиссар, – потому нам нужно предупредить их желание отравлять сознание будущего человечества поповскими бреднями. Необходимо подготовить партийную литературу и оставить среди воспитателей одного из наших агитаторов, чтобы идеалы свободы трудящихся, борющихся против несправедливости, за равенство и братство людей, были залогом будущей счастливой жизни.
«Неужели вот такими же официальными фразами они думают и про себя? Или только когда собираются больше трех», думал Поль, допивая кофе и не чувствуя его вкуса.
–Ты как, поддерживаешь наши взгляды?– тихо, обернувшись к нему, спросил Пак.
–В любых взглядах есть доля истины, – уклончиво ответил Поль.
–Кто не с нами, тот против нас,– жестко проговорил толстяк.
–Значит, даже небольшое несогласие превращает человека во врага?– удивился Поль. Очевидно, аперитив подействовал, Полю стало легко и приятно. Он совершенно не чувствовал обычной для него скованности в чужой компании.
За столом воцарилась тишина.
–Вы не так поняли,– примирительно произнес Большевик. – Враг только тот, кто отклоняется от генеральной линии.
–Значит, где-то есть книга, в которой огненными буквами выгравирована генеральная линия, с которой необходимо сверять любую мысль?
–Нам не до философских рассуждений,– заговорил толстяк. – Будете ли вы помогать нам, если только офицеры захотят использовать Ковчег для себя?
–Я не слышал о подобных планах,– уклончиво ответил Поль.
– А на каком языке будут общаться эти дети подземелья?
Все уставились на Поля.
– Каждый ребенок будет говорить на языке матери, ведь это естественно. И чем больше языков останется жить, тем большее разнообразие культур, необходимых для нормального развития общества, сохранится.
–Наверное, как и разнообразие полов, – вставил Большевик с улыбкой. – Думаю, вы и дальше будете сообщать нам новости из Ковчега, – нагловато добавил он.
Поль резко поднялся: – Боюсь оказаться неучтивым, но сейчас я тороплюсь!
–И на том спасибо,– сказал Большевик с неудовольствием, – а ты возвращайся, – обратился он к Паку, ринувшемуся было провожать, – мы еще поговорим о предстоящем празднике.
–Ты не думай, они неплохие ребята,– говорил Пак уже на улице. Он остановился прямо у входной двери, порываясь вернуться назад, к оставленному ребенку. – В их рассуждениях присутствует некоторая надрывность и аскетизм, но они искренне верят в возможность помочь человечеству. А ты здорово возражал. Я что-то не замечал у тебя бойцовских качеств.
–Наверное, аперитив был очень крепким,– отшутился Поль.
Досадуя на Пака, из-за которого был втянут в опасный разговор, оставшийся в конце концов голодным Поль не торопясь прошел вдоль призывных ларьков, протянувшихся вдоль променада, направляясь к ресторану, в котором обычно обедал. В одном месте он остановился. Высохший старичок с жалкими остатками седых волос и пейсами, торчащих из под старой черной шляпы, сидел среди птичьего гомона под пестрым пологом. Раньше, вспомнил Поль, возле него постоянно толпились туристы, рассматривающие разнокалиберных пташек, теперь же он понуро глядел по сторонам, стараясь перехватить равнодушные к его товару взгляды островитян.
– У нас есть все необходимые карантинные сертификаты для вывоза птиц с острова! – выбежал старик из-за прилавка навстречу медленно бредущему Полю.
– Нет, нет! Я никуда не уезжаю! Я местный, – поспешил его разочаровать Поль.
– Таможня ни разу не останавливала мой товар! – настаивал старик, взяв Поля за рукав, просительно заглядывая в глаза, – Вот вчера я продал парочку…
– Но я действительно никуда не уезжаю, – уже недовольно произнес Поль.
– Так и здесь каждому нужны птицы. Они так скрашивают одиночество. К примеру – моё! – грустно проговорил старик.
–Может быть, и я совсем скоро приду сюда. К вам. Скрасить одиночество, – пробормотал Поль про себя, удаляясь.
В ДЕТСКОЙ БОЛЬНИЦЕ.
…И если умирает человек,
с ним вместе умирает первый снег,
и первый поцелуй, и первый бой…
Все это забирает он с собой…
(Евгений Евтушенко)
Детская больница располагалась на окраине, у подножия одного из тех насквозь зеленых, в вечной дождевой дымке холмов, которые, амфитеатром окружая обращенные к морю яркие цветы улиц, превращают приморские городки в законченный периферийной зеленью букет.
Несколько угадываемых среди деревьев заросшего сада красных черепичных крыш составляли больничный комплекс. Вблизи романтичная тайна пышного холма распадалась на разбитую дорогу, кипу сухо шелестящих ильм, пыльный чертополох возле старого, вросшего в землю грязно-желтого здания времен колониализма из пиленого известняка с помпезными, изъеденными ливнями колоннами. Парочка трахикарпусов оловянными солдатиками стояли на посту с двух сторон от входа главного корпуса. Оглушенные зноем под ними лежало несколько кур. На импровизированной стоянке под большой веерной пальмой, укрывшись в её изменчивой ребристой тени от послеполуденных лучей, дремала печальная, со скошенным передом, старенькая малолитражка. Ирвин приткнул свой вызывающе яркий лимузин в остатки тени и прошел внутрь мимо треснутой мраморной доски с заносчиво выпяченным названием и бесполезными календарными подробностями.
–Главный врач смотрит больного в другом корпусе. Скоро подойдет, – сухо буркнула сидящая в пропахшем карболкой вестибюле перед стойкой с разложенными глянцевитыми журналами завернутая в белое мумия медсестры. Тишина, прохлада. Сухая черная рука длинным когтистым пальцем указала вглубь, – Его кабинет дальше по коридору. Можете пройти и подождать там.
Ирвин обрадовался отсрочке разговора. Он прошел по высокому сводчатому коридору вдоль окон с одной стороны и закрытых безмолвных дверей с другой. Унылая выцветшая табличка на приоткрытой, очевидно из-за сломанного замка, четвертой дверью указывала на директорский кабинет. Тишина, лишь гугнивый голос в каком-то из дальнейших по коридору кабинетов глухо бубнил однообразное, да вторил ему в промежутках слабый детский голосок.
Кондиционный холодок оправдывал плотно закрытую двойную раму обращенного на улицу окна. Между рамами билась о стекла, падала и расправляла крылья для следующей обреченной попытки невесть как попавшая туда муха. И так же беспросветно билась мысль Ирвина, стараясь построить будущий разговор с врачом. Можно ли убедить его делать то, на что не должен бы пойти ни один врач на свете. Конечно, если ему все рассказать… Но как раз объяснения требовалось избежать. И листок из школьной тетради с написанным мелким почерком Рэда поручением жег кожу сквозь карман пиджака.
–Вы ко мне? –тронул его за плечо незаметно подошедший низенький, пухленький, с ласковым бездонным взглядом за биноклями очков пожилой человечек в белом халате.
–Я к главному…
–Проходите, проходите…, – всплеснул ручками, суетливо подбежал к двери, распахнул, указал.
–У меня к вам несколько вопросов,– сразу, в лоб, не придумав ничего стоящего, пробормотал Ирвин, опускаясь в старое кожаное кресло у края современника здания – громоздкого потемневшего стола с ископаемой гранитной чернильницей во главе.
– Но они чисто служебные, – добавил он и покосился на дверь.
–Понимаю, понимаю,– подбадривающе протянул доктор, привычным движением ощупывая кресло под собою, прежде чем присесть.
–Ваша клиника должна обследовать около трех тысяч детей.
–Простите, а кто вы и от кого даете поручения? Вы уж извините…
