Бессердечные изгои. Безжалостный соперник

– Эй, я тоже не хочу целовать тебя. Но я хочу стать актрисой. – Все содрогнулось внутри меня.

Я должна была чувствовать себя хуже из-за лжи. В конце концов, мое желание стать актрисой было таким же сильным, как стать клоуном в цирке, то есть его совсем не было. Но каким-то образом я убедила себя, что цель оправдывает средства.

– Я жду два билета на любой фильм, в котором ты снимешься, когда вырастешь. И лимузин, ожидающий меня, чтобы отвезти на премьеру, – Ники загибал свои пальцы.

– Лимузины уже устарели.

– Мои яйца, мои правила, – парировал он.

– Что еще?

– Лучше, чтобы это был не плохой фильм. Если ты будешь как Деми Мур в «Сплошных неприятностях», клянусь Богом, Ари, я сбегу от тебя навсегда, – сказал он.

– Хорошо, – смешок вырвался у меня, когда я ответила. Я убрала пряди волос с лица и продолжила: – Я отправлю за тобой лимузин и заставлю тебя гордиться мной, если ты не приведешь девушку красивее меня в качестве плюс один.

– Во-первых, это не переговоры. Я здесь беру на себя все риски. Во-вторых, проще простого. – Он перекатился с пяток на носки, немного смущаясь. – Я не знаю никого красивее тебя, – все-таки сказал он.

Тишина между нами вдруг стала давящей, наполненной словами, которые мы боялись сказать. Он прочистил горло.

– Кроме того, если мы не будем проводить время вместе, то моя мама заставит меня чистить твой потолок. Так что тебе лучше быстро уносить задницу из этой комнаты, или наша сделка провалится, – предупредил он.

Невидимое бешеное давление медленно накрывало меня с головой. Это происходило. Николай Иванов собирался поцеловать меня.

– Жди меня в библиотеке, – приказала я.

– Без проблем, приколистка, – согласился он, собираясь уйти.

– Ой, Ники? – позвала я его. Он остановился, но не повернулся ко мне. – Если ты снова перелезешь через перила, можешь не беспокоиться о падении. Я сама тебя убью.

Он стоял ко мне спиной, когда я зашла в библиотеку.

Что-то заставило меня остановиться на входе и почувствовать этот момент: парень, которого я любила, наблюдал за Нью-Йорком, распластавшимся перед ним, его руки сложены за спиной. Он стоял прямо и выглядел не менее влиятельным, чем город перед его взором, город, который каждый день питался чужими надеждами и мечтами.

К своему ужасу, я вдруг осознала, что Николай будет путешествовать по разным местам и он не собирался брать меня с собой. Он не мог позволить себе лишний груз. Его последней остановкой не был Хантс Пойнт.

– Твой отец уже здесь? – спросил Ники, все еще стоя ко мне спиной.

– У него мероприятие по сбору средств сегодня вечером. Он сказал, что вернется только после обеда. На горизонте все чисто. – Я зашла внутрь, мягко закрывая дверь.

Мои колени превратились в желе. Я проверила время, прежде чем идти в библиотеку, сейчас было четыре часа дня. Мама была на очередном курсе по йоге на другом конце земли. Руслана могла вернуться домой после покупки продуктов, но она всегда давала о себе знать, если подозревала, что мы проводим время вместе. Она то стучала кастрюлями, то пылесосила в коридоре, то громко говорила по телефону. Ей не хотелось застать нас за чем-то неправильным. Со знанием пришла бы ответственность.

Ники развернулся на пятках, он выглядел серьезным и решительным, будто собирался на смертную казнь. Я знала, что он делал это для меня. Мне кажется, часть его, скорее всего большая часть, боялась меня целовать. Я могла бы все отменить, избавить его от беспокойства.

Но я была не настолько хорошей.

Достаточно добродетельной, может.

Папа говорил, что угрызения совести – роскошь бедных, что я не должна мучить себя моралями. «Мы платим слишком большие налоги, чтобы быть хорошими» – так он однажды сказал и рассмеялся.

Я скользнула к полкам, которые были от пола до самого потолка, прижимаясь к ним спиной и закрывая глаза. Чувствовалось так, будто я играю, как актриса, хотя бы эта часть была правдой, хотя бы сейчас. Звук его шагов эхом повторяло мое сердце в груди. Ощутимое тепло его тела подсказало, что он был рядом. Когда он остановился прямо напротив меня, я открыла глаза. Он был так близко, что я не могла рассмотреть все его лицо. Я видела только его бирюзовые глаза, которые переливались, как океан на солнце. Интересно, выглядела ли я так же, как он. Он выглядел таким напуганным, совсем не сексуально.

– Это мой первый поцелуй, – прошептала я чужим для меня, извиняющим голосом.

– Мой тоже, – ответил он, прикусив нижнюю губу. Его зарумянившиеся щеки тронули мое сердце. Мне хотелось поглотить этот момент, как сочный персик, чтобы почувствовать сладкий, липкий сок на губах.

– Оу, хорошо. Уверена, я буду полный ноль в этом, – хихикнула я.

– Невозможно, – серьезно сказал он, и почему-то я сразу поверила ему.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня, и промахнулся. Мы неловко ударились лбами и отпрянули друг от друга, тихо смеясь. Он попробовал снова, на этот раз положив ладонь на мою шею, направляя свой рот к моему. Его губы были горячие, со вкусом табака, кубиков льда и чего-то мальчишеского. Мы оба оставили глаза открытыми.

– Все в порядке? – прошептал он мне в рот. Над его верхней губой была полоска волос, сейчас мокрая от слюны. Он все еще ни разу не брился. Мое сердце отбивало бешеный ритм в груди. Я надеялась, что он навсегда запомнит этот момент и девушку, которая поцеловала его раньше всех остальных.

– М-м-м, – я кивнула, ловя его губы своими.

– Хорошо, – снова прошептал он. – Черт, ты красивая.

– Ты говорил, что я страшная. Несколько лет назад. – Мы целовались, разговаривали и держались друг за друга.

– Ложь. – Он покачал головой, его губы до сих пор изучали мои. – Ты красивая и будешь такой всегда.

Все внутри меня трепетало. Он поцеловал меня снова, переплетая наши пальцы. Все еще было неловко, но я отогнала это чувство подальше. Меня накрывала эйфория от поцелуев, из-за чего казалось, что я сейчас упаду. Мне нравилось это не из-за ощущений, а потому что я делала это именно сним. Знание, чем он рисковал ради меня, воспламеняло мою душу. Внутри я чувствовала боль, которая разворачивалась подобно маленькому клочку бумаги, разрастаясь с каждой секундой.

– Убери свои грязные руки от моей дочери!

Все произошло быстро. Секунду назад тело Ники прижималось ко мне, а в следующий момент он лежал на полу, свернувшись посреди толстых книг в твердом переплете, фигура отца, схватившего парня за воротник рубашки, возвышалась над ним.

Раздался сильный удар. Мое зрение затуманилось, я почти ничего не видела.

– Я должен был знать… Ты маленький га… – начал было говорить папа, но я не дала закончить ему.

– Папа! Пожалуйста! – Я бросилась на него, пытаясь за руку оттащить от Ники.

– Уничтожу тебя. – Папа поднял его с пола, ударяя Николая спиной об книжные полки. Книги повалились на них двоих, но никто не обратил на это внимания. Папино лицо было красным, почти бордовым, в то время как Ники выглядел открыто неповинующимся и спокойным. Он не пытался ни отрицать, ни объяснить, что случилось, не трусил. Он собирался довести это дело до конца, как и все в его жизни.

Еще один удар заставил Ники дернуться в сторону, судя по звуку, что-то треснуло, я поняла, что папа сломал ему нос.

Руслана ворвалась в библиотеку со шваброй. Я пыталась влезть между папой и Ники, оторвать папины пальцы от горла друга. Я была сбита с толку, расстроена, и меня мутило: еще никогда я не видела папу жестоким. Он всегда был нежным и добрым со мной, компенсируя все недостатки моей матери.

– Что здесь происходит? – взвизгнула Руслана. Когда она увидела багровое лицо сына, смотрящего на моего отца, то прыгнула между ними, оттолкнув папу шваброй.

– Отпустите! Отпустите его! – закричала она. – Вы убьете его, и потом мне придется отвечать перед властями!

И об этом она сейчас думала? Серьезно?

– Твой грязный глупый сын тронул мою Арью! Я вернулся домой раньше, чтобы поменять галстук, и…

– О господи! – вскрикнула Руслана, поворачиваясь к сыну, лицо которого сейчас выглядело как сырая отбивная. – Это правда? Я говорила тебе не трогать ее! – сказала она. Ники смело вздернул подбородок.

– Скажи что-нибудь, – потребовала Руслана.

– Она хороша на вкус, сэр. – Ники повернулся к моему отцу и улыбнулся, его десны кровоточили.

Папа ударил его тыльной стороной ладони, где было надето кольцо братства, чтобы пролить еще больше крови. Голова Ники резко дернулась в сторону, щекой он ударился об полку. Это все было из-за меня, моя вина. Мне хотелось сделать столько всего.

Попросить у него прощения.

Сказать, что я не знала, что папа придет.

Как-то помочь ему.

Объяснить все папе и Руслане. Мне нужно было спасти его, защитить.

Но слова застряли у меня в горле, как будто меня вот-вот стошнит, но никак не получалось. Мой рот открылся, но я не могла произнести и слова.

Это не его вина.

– Иди в свою комнату, Арья, – рявкнул отец, подходя к открытой двери и показывая головой на выход в сторону коридора. Я не сдвинулась с места, и он снова огрызнулся: – Иди, черт возьми!

И потом я подумала о том, что будет с моей жизнью, если папа решил вести себя как мама: игнорировать меня, смотреть мимо, обращаться со мной так, будто я была частью декора в доме.

Отвратительно, постыдно, я пошла, мои ноги были тяжелыми, как свинец.

Я все еще чувствовала взгляд Николая на своей спине. Жар предательства охватил мое тело. Жгучее осознание того, что он никогда меня не простит.

Ничто уже не будет прежним.

Я потеряла своего лучшего друга.

Глава 9

Кристиан

Настоящее

Я узнал ее сразу же.

Лебединая шея, неземной взгляд Авы Гарднер и яркие зеленые глаза, словно у кошки. Прошедшие годы прибавили ей изящества и элегантности. Если в тринадцать она была милой, то в тридцать один – настоящей сногсшибательной красоткой. Даже ее невидимый нимб над головой, который ощущался как нечто благотворное и недостижимое, был надломлен, но все еще не тронут. Она сияла за много миль, и мне хотелось потушить ее великолепие и свет, чтобы она оказалась во тьме вместе со мной.

Когда я заметил ее в холле офиса, то не мог поверить своей удаче. Она решила держаться рядом с отцом и сидеть в первом ряду, когда он падет. Я понятия не имел, что она там делала. Моей первой реакцией было поговорить с ней, увидеть, узнает ли она меня так же, как я ее, значил ли я для нее что-то или просто был прислугой, который украл ее первый поцелуй и сполна поплатился за это.

Она понятия не имела, кем я был, никакого удивления, я всегда был лишь незначительным эпизодом в ее мире, неважной историей. Меня накрыла с головой необходимость наказать ее, показать ей новую версию себя, которую нельзя было не заметить или отправить далеко в учреждение, где никто не сможет найти меня. Я был не в силах от этого отказаться.

Ни от ругательств посреди деловой встречи с посредником, словно я был рэпером четвертого сорта.

Ни от отказа любого предложения компенсации, включая аппетитную восьмизначную сделку.

Ни от того, чтобы внимательно не вглядываться в ее лицо, будто я все еще тот четырнадцатилетний пацан со стояком, борющийся за любое ее внимание, знаки которого я впитывал в себя, словно губка, какими бы эти знаки ни были.

Я сделал глоток виски, глядя на горизонт Манхэттена из своей квартиры на Парк-авеню. Это была двухкомнатная квартира, но полностью моя. Я всегда предпочитал качество количеству.

– Ты идешь спать? – спросила меня Клэр позади. Я видел ее в отражении панорамных окон, она прислонилась к дверному косяку спальни, одетая лишь в мою белоснежную рубашку, которая открывала ее обнаженные ноги.

– Через пару секунд, – ответил я.

– Я здесь, если тебе нужно поговорить, – предложила она. Но не было никакого смысла в разговорах с Клэр, она не поняла бы меня. Она никогда не понимала.

«Я ненавижу вас» – так мне сказала Арья днем в офисе, и, между прочим, ее нижняя губа подрагивала так же, как много лет назад, когда она говорила про Аарона. Я знал, что она говорила правду.

Хорошей новостью было то, что я тоже ее ненавидел и был во всей готовности показать ей, насколько сильно.

«Вы мерзкий мужчина», – снова ее слова пронеслись в голове.

Этого я никак не мог отрицать, особенно после того, как взялся за это дело.

С тихим рычанием я швырнул стакан в окно с двойным остеклением, наблюдая, как золотистая жидкость стекала на пол, где мерцающие осколки уже ждали, когда их уберут те, кто прибирал здесь.

Таким человеком я стал.

Мужчина, который даже не знает имена людей, которые работают в его квартире.

Настолько оторванный от реальности, в которой вырос, что иногда я задавался вопросом, а было ли мое детство реальным.

Потом я вспомнил, что единственным, что меня отделяло от Николая, были деньги.

Арья Рот заплатит тем, что дороже всего для нее.

Ее отцом.

Спустя несколько дней новости о деле были повсюду, точнее, подача жалобы Аманды Гиспен в окружной суд США по южному округу Нью-Йорка. Как только КСРТ уведомила нас о том, что мы можем подавать иск, я отправил жалобу в офис клерка. В национальных газетах писали только об этом. Новостные каналы опубликовали эту историю, сделав ее сенсацией. Мне пришлось взять такси и выйти через гараж, чтобы избежать встречи с журналистами. Клэр и я были напарниками в этом деле, из-за чего ее родители прислали в офис такой букет, будто она обручилась.

– Они очень хотят встретиться с тобой, когда папа приедет из Вашингтона, – озадачила меня Клэр, когда я поздравил ее с букетом. – Это на следующей неделе. Я знаю, у тебя показания в среду и четверг… – продолжала девушка.

– Прости, Клэр. Этого не будет, – прервал ее я.

Я настрого запретил Аманде говорить об этом деле с кем-либо. Она залегла на дно, переехав к сестре. Мне не хотелось, чтобы Конрад Рот или его токсичная дочь пытались дергать за ниточки. В эту ночь, впервые за почти двадцать лет, я спал как младенец.

Глава 10

Кристиан

Прошлое

Было много злости, горячей ярости после случившегося.

Сжигающей, бессильной ярости, с которой я не знал, что делать.

Злость на Арью, которая, возможно, подставила меня, так чтобы ее отец поймал нас и по итогу полностью разрушил мою жизнь.

И злость на Конрада Рота, отвратительного дерьмового миллиардера, который думал (нет, исправим на – знал), что ему сойдет с рук то, что он сделал со мной, так же как и все остальное в жизни.

И в какой-то степени я злился даже на маму, от которой я уже перестал ожидать чего-то, но которая каждый раз удивляла меня предательством, без разницы, насколько незначительным или серьезным оно было.

Но я ничего не мог поделать с этой злостью. Это было похоже на большое, полностью черное облако, которое кружило вокруг моей головы, недосягаемое, но реальное. Я не мог отомстить Арье, у нее был Конрад. И я не мог отомстить Конраду, потому что у него был Манхэттен.

Когда Конрад нанес заключительный удар, весь в крови, я все-таки смог сбежать от Ротов. Я залил кровью пол-автобуса и привлекал неловкие взгляды даже тех жителей Нью-Йорка, кто привык вообще ко всему. Когда я добрался до своего дома, то только тогда осознал, что у меня нет ключей. Они остались у мамы в доме Ротов, возможно, ключи прожгли дырку в ее сумке, пока она убирала кровь собственного сына с блестящего мраморного пола.

Так что я нашел временное решение, как справиться с моей яростью.

Я ударил деревянную дверь.

Сначала один раз, потом второй, третий, до тех пор, пока мои кулаки не начали кровоточить.

Повторял снова и снова, пока на дереве не образовалась дырка, а костяшки на руках не заболели от возможных переломов.

И потом еще немного, пока дырка не стала достаточно большой, чтобы я просунул окровавленную руку и не открыл дверь изнутри. Мои опухшие от ударов пальцы были в два раза больше обычного. Они выглядели неправильно.

«В этом вся фишка сломанных вещей», – подумал я.

Они были более уязвимыми, их легче было сломать.

Я поклялся себе быстро встать на ноги и засунуть чувства к Конраду и Арье Рот подальше.

Я еще собирался подумать об этом, но позже.

Я не мог оставаться в Нью-Йорке после этого. Так сказала мама.

Точнее, лично мне она ничего не говорила. Я был всего лишь бесполезным ребенком. Этой информацией она поделилась со своей подругой Светой, когда громко говорила с той по телефону. Ее крикливый голос разносился по всему маленькому зданию, заставляя трескаться черепицу на крыше.

– Убьет его… Я обещала ему… Я… Думала об этом, как это называется? Учреждение для несовершеннолетних преступников? Говорила ему не трогать девочку… Может, школа где-то в другом месте… Никогда не заводи детей, Света. Никогда. – Я слышал лишь обрывки фраз, лежа этажом ниже на диване Ванов, наших соседей, и прижимая холодный пакет к челюсти.

Жак, дочка миссис Ван, которой было семнадцать, гладила меня по волосам. Мне повезло, что мистер Ван был здесь, в очередной раз отдавая мне потрепанный журнал, когда мама выгнала меня, иначе мне негде было бы спать.

– У тебя сломан нос. – Длинные ногти Жак немного царапали кожу головы, вызывая мурашки по спине.

– Я знаю.

– Жаль. Теперь ты будешь не таким милым, – снова заметила она. Я попытался улыбнуться, но не мог, потому что все лицо было опухшим.

– Черт, я надеялся сделать на этом деньги, – сказал я, на что она рассмеялась.

– Как думаешь, что теперь со мной будет? – спросил я, не потому что она могла бы знать, а потому что она была единственным человеком в мире, который говорил со мной сейчас.

– Я не знаю. Но честно, Руслана, похоже, ужасная мать. Наверное, она избавится от тебя, – размышляла Жак.

– Да, ты, скорее всего, права, – согласился я.

– Тебе следовало держать под контролем свои губы, любовничек. Кстати, кто-нибудь говорил тебе, что у тебя классные ресницы? – вдруг сказала она.

– Ты что, флиртуешь со мной? – Я бы выгнул бровь, если бы мог, но тогда раны снова начнут кровоточить.

– Может быть, – ответила Жак. Я застонал в ответ, в этот день я поклялся, что к девушкам больше вообще не притронусь.

– Твоя мама когда-нибудь обрезала тебе ресницы, чтобы они стали гуще? – снова спросила она.

– Моя мама наверняка даже подгузники не думала мне менять, – сказал я и покачал головой.

Это была моя последняя ночь в Нью-Йорке.

На следующий день мама постучала в дверь Ванов и забросила мои скудные пожитки на заднее сиденье такси.

Она даже не попрощалась, лишь сказала держаться подальше от проблем.

Я был отправлен в Академию имени Эндрю Декстера для мальчиков на окраине Нью-Хейвена, в штате Коннектикут.

И все из-за одного глупого поцелуя.

Глава 11

Кристиан

Прошлое

Она придет. Она должна была.

Я не решался больше мечтать. Не очень часто, по крайней мере. Но сегодня было исключением.

Может, потому что было Рождество и часть меня, видимо, совсем крошечная, все равно верила в рождественские чудеса, о которых нам всегда рассказывали в детстве. Я не был порядочным христианином, ни в каком смысле. Но говорят, что Бог проявляет милосердие ко всем своим детям, даже к испорченным.

А я был ребенком и точно нуждался в передышке. Это было Его время сдержать свое обещание и показать, что Он существует.

Я не видел маму шесть месяцев. Дни проходили сквозь призму, наполненную домашней работой и занятиями в команде по плаванию. На мой пятнадцатый день рождения я купил себе упакованный кекс на заправке и загадал дожить до следующего дня рождения. С момента, как меня отослали из Нью-Йорка, я не получил ни одного звонка с вопросом о том, жив ли я вообще. Только одно смятое письмо два месяца назад: оно было высохшим после дождя, с отпечатками пальцев и испачканное непонятным соусом, в котором она писала мне своим фирменным курсивом:

Николай,

Мы проведем Рождество у меня в квартире. Я арендую машину и заберу тебя. Жди меня у выхода в четыре часа 22 декабря. Не опаздывай, или я уеду без тебя.

Руслана.

Оно было безличным и холодным. На поминках бывало больше энтузиазма, чем в этом письме, но я все равно удивился, что она помнила о моем существовании.

Постукивая дырявыми лоферами по бетонной лестнице Академии имени Декстера, я посмотрел на часы. Мой рюкзак был зажат между ног, все мои ценные пожитки были в нем. Пока я ждал, когда смогу броситься вперед к машине, невольно это напомнило мне время, когда я вот так ждал маму на кладбище около дома Арьи. Только теперь у меня не было милой девочки, с которой я мог проводить время. Именно эта милая девочка оказалась не чем иным, как настоящей змеей. Я надеялся, что где бы ни была Арья Рот в эти дни, карма трахала ее долго и жестко, без презерватива.

Пинок в спину вырвал меня из раздумий. Ричард Роджерс, а точнее, Членчик для всех, кто его знал, добавил к этому щелчок по моей голове, когда спускался по лестнице к ожидающему его черному «Порше» перед входом в школу-интернат.

– Мама! – крикнул он.

– Милый! – Его роскошная мать вышла со стороны пассажирской двери с раскрытыми объятиями. На ней было столько меха, что хватило бы укрыть трех белых медведей. Мой одноклассник врезался в нее, крепко обнимая. Его отец ждал в машине, натянуто улыбаясь, прямо как дети на воскресной службе. Сложно было поверить, что Ричард, который славился тем, что может с помощью звуков из подмышки сыграть весь алфавит, сейчас купался в любви этой горячей женщины. Мама Членчика отстранилась от него, чтобы лучше рассмотреть, обхватывая его лицо ухоженными пальцами. Мое сердце дрогнуло и сжалось, словно было пойманным червем, было больно дышать.

Где ты, черт возьми, мама?

–Ты выглядишь очень хорошо, сынок. Я испекла твой любимый песочный пирог, – проворковала мама Членчика.

Мой желудок заурчал. Им нужно было катиться отсюда подальше и не перегораживать дорогу. Ричард запрыгнул в машину и свалил.

Она приедет. Она сказала, что приедет. Она должна была приехать.

Прошел еще час, поднялся ветер, небо из серого перекрасилось в черное. Мамы до сих пор нигде не было видно. И моя и так слабая уверенность рассыпалась, как черствый пирог, который уборщик просунул мне в комнату после Дня благодарения, потому что знал, что я был единственным из всех учеников, кто остался в Академии.

Четыре часа и шестнадцать минут прошли вместе с фразочками проходящих знакомых: «Увидимся в следующем году». На улице совсем стемнело и похолодало, снег падал с неба, похожий на маленькие воздушные шарики ваты.

Никакой радости я не испытал. Мало того что мои дырявые лоферы промокли и две слезинки из правого глаза замерзли на щеке, так мама кинула меня на Рождество. Как обычно, я был один.

Что-то мягкое и пушистое упало мне на голову. Прежде чем я повернулся, чтобы понять, что это было, мальчик, которого я знал по команде по плаванию, Риггс, плюхнулся рядом на лестницу, садясь точно в такой же сгорбленной позе, как и я.

– Как жизнь, Иванов? – спросил он.

– Не твое дело, – огрызнулся я, снимая с головы красную мягкую шапку и кидая на землю.

– Это нехилое заявление для кого-то, кто весит всего 20 килограммов. – Симпатичный ублюдок присвистнул, окинув меня взглядом. Я повернулся, сильно ударив его по руке.

– Ай! Придурок. Зачем было это делать? – возмутился он.

– Чтобы ты наконец заткнулся, – рыкнул я и добавил: – Зачем же еще? – Я никак не мог понять, что он здесь забыл.

– Сгинь в аду, – весело ответил Риггс Бейтс, явно находя эту ситуацию забавной.

– Уже, – проговорил я. – Я же здесь.

Академия имени Эндрю Декстера была католической школой для мальчиков в сердце сельской местности Коннектикута. Школа была построена железнодорожным финансистом в 1891 году. По первоначальной задумке это должно было стать самым крутым отелем на Восточном побережье, но из-за финансовых неудач строительство прекратилось на несколько лет. До тех пор пока кучка богатеньких приезжих из Европы после Первой мировой не вложила сюда деньги, запихав парочку священников, учителей и вместе с ними своих проблемных отпрысков. Одним из священников был Эндрю Декстер, и так это место превратилось в школу-интернат для мальчиков номер один в США.