Встреча на Эльбе

Кузьмин. Вероятнее всего, бургомистром будет ваш отец…

Митинг на дворе оптического завода. Фишер произносит речь:

– Передача завода в руки рабочих означает хаос. Коммунисты не понимают, что нельзя убирать с завода специалистов, знающих дело. Товарищи рабочие, нам нужна помощь…

Голос из толпы (перебивая Фишера). Нам не нужна помощь фашистов и нацистов!

Масса рабочих возмущена речью Фишера. Среди них молча стоит Дитрих.

Рабочий (стоящий рядом с Дитрихом). Ты хочешь вновь организации концернов!

– Несомненно, есть еще много разногласий… – пытается ответить Фишер, но его прерывает рабочий.

– Ты хочешь, чтобы вернулся Шранк!

Поднимается общий шум.

Во двор входит Курт с группой коммунистов. Курт взбирается на высокий ящик позади толпы, слушающей Фишера, и прерывает его:

– Тот, кто смотрит в оба, знает: сейчас нельзя еще сказать, что в Германии закончилась борьба с фашизмом. Шранк – это военный преступник!

Курт. Мы стоим за такую демократическую Германию, в которой ведущее место занимает единый рабочий класс, в которой нет места для фашистов. Вы должны бороться за то, чтобы старые хозяева трестов и концернов не возвратились через черные ходы на свои старые места и не восстановили свою власть.

Рабочие внимательно слушают Курта.

– Если вы, рабочие, возьмете завод в свои руки, разве вы будете делать на нем оружие для уничтожения людей, для новой войны? Нет!

Рабочие переглядываются.

Шульц с возбужденным лицом осматривается по сторонам. Угол двора. Поодаль от участников митинга стоит Кузьмин. К нему подходит взволнованный Дитрих.

Дитрих. Немецкие коммунисты говорят одно, а вы, господин майор, делаете другое!

Кузьмин. Что случилось?

Дитрих. Я получил приказ о демонтаже моих лабораторий. Вы собираетесь увезти наше оборудование в Россию?

Кузьмин. Да.

Дитрих. Как это жестоко!

Кузьмин. Вы смеете говорить о жестокости! Вы знаете, что наделали ваши немецкие армии на советской земле?!

Дитрих (взволнованно). Я здесь ни при чем! Я сидел в своей лаборатории.

Кузьмин. А ваша лаборатория готовила орудия убийства!

Дитрих. Этой лаборатории больше ста лет, она вросла в землю Германии…

Кузьмин. Наши города, которые вы разрушили, стояли тысячи лет. Если бы мы увезли вашу Германию до последнего фонаря на улице, это не возместило бы и доли того, что мы потеряли. (Оба прислушиваются к словам речи Курта. Слышен его голос.)

Курт. Потсдамское соглашение, единодушно принятое всеми союзниками, требует от Германии уничтожения военного оборудования, а все цехи мирной продукции должны быть изъяты из рук фашистов и переданы народу!

Слышны возгласы рабочих, поддерживающих речь Курта:

– Это верно!

– Правильно!

Курт. Вы, рабочие, будете производить в этих цехах продукцию не для войны, а для мира и процветания новой, единой демократической Германии!

Фишер в толпе кричит, надрываясь:

– Демагогия!..

Вокруг него рабочие: одни смотрят недоверчиво, другие – негодующе.

Голос Курта. Да здравствует единая демократическая Германия!

Возгласы рабочих. Хох, хох, хох! Да здравствует демократическая Германия!

Среди ликующих рабочих проходит Дитрих, явно недовольный происходящим.

Радиорупор на металлической вышке. Рядом с ним – развевающийся американский флаг на высокой мачте.

Голос С. Ш. А. Добрый день. Вы слушаете передачу «Голос Америки» на немецком языке…

Кафе на восточном берегу Эльбы. За железными столиками группы жителей Альтенштадта. За столом у входа сидят

Рилле, Дитрих, Фишер и Эберт. Все слушают американское радио.

Голос С. Ш. А. …Русская администрация ввела повышенные продовольственные нормы в своей зоне…

Официант ставит на стол три кружки пива и кладет три кусочка сыра. Дитрих, Рилле и Фишер сдают ему продуктовые талоны.

Голос С. Ш. А. …Несомненно, это делается русскими только в целях пропаганды.

Фишер (Дитриху). Вы ни в коем случае не должны соглашаться на пост бургомистра!

Дитрих. Почему вы так думаете?

Фишер. Это будет предательством национальных интересов. Они хотят воспользоваться вашим добрым именем как знаменем.

Рилле. Кто же в таком случае должен быть бургомистром?

Фишер (Дитриху). Ваш зять – Эрнст Шметау. Он молод и энергичен, он сумеет защитить немецкие интересы.

Дитрих. Но Эрнст – нацист!

Фишер. Архив партии сожжен, и Шметау никогда не был нацистом. Я это знаю точно. Будьте спокойны, господин Д итрих!

Дитрих (взволнованно). Но не сожжено его прошлое, не сожжена память об этих отвратительных днях. Эрнст не может быть бургомистром. Я удивляюсь вам, господин Фишер! Вы же старый социал-демократ.

Фишер. Вы не разбираетесь в политике, господин Дитрих. Это – вопросы тактики, в истории бывают такие моменты, когда надо идти заодно с бывшими врагами против врагов нынешних. Об этом говорил даже Карл Маркс.

Рилле (резко вставая). Я тоже социал-демократ, господин Фишер. Маркс здесь ни при чем, тем более что он никогда ничего подобного не говорил!

Фишер. Тише, тише!

Рилле садится.

Фишер. Бургомистром должен был быть я, но если вы с этим не соглашаетесь, то я требую, чтобы бургомистром был Эрнст Шметау.

Шум на берегу привлекает общее внимание. Все встают, подходят к барьеру набережной. На набережной останавливается группа машин, из которых с шумом, смехом и шутками вываливается компания американских журналистов. Их ведет майор Хилл. Кузьмин на берегу встречает Хилла, который представляет ему журналистов.

Хилл. Наша пресса просит разрешения присутствовать на открытии новой школы и сделать снимки для наших журналов.

Кузьмин. Пожалуйста.

Хилл (представляя журналистов). Мистер Кэмбл, мистер Ллойд, миссис Джанет Шервуд… мистер Энчмен…

Кузьмин. Очень рад. Прошу.

В сопровождении гостей Кузьмин направляется по набережной к зданию отремонтированной школы. Перебейнога и Егоркин замыкают шествие. Группа проходит под арку, украшенную большой надписью готическим шрифтом: «Добро пожаловать». За аркой на плацу построены немецкие школьники. Они коротко острижены, все на одно лицо. Среди группы старомодно одетых учителей стоит Курт. Высокий, с офицерской выправкой, директор школы командует:

– Смирно! Равнение на господина коменданта!

Шеренга школьников с окаменелыми лицами смотрит на Кузьмина.

Кузьмин. Здравствуйте, дети!

Школьники (подчеркнуто по-военному). Здравия желаем, господин комендант.

Кузьмин озадачен этим «солдатским» приемом.

– Простите, это школа или казарма? – спрашивает он.

Директор. Немецкая школа, господин комендант!

Курт взволнован и смущен.

Кузьмин. Что дальше?

Директор. Согласно программе ученик 5-го класса Вальтер Шметау будет приветствовать вас стихами.

Кузьмин. Пожалуйста.

Директор (к ученикам). Шметау.

Но Вальтера нет…

Замешательство.

Директор. Вальтер Шметау!

Из парадных дверей школы выбегает запыхавшийся взволнованный Вальтер. Он становится впереди шеренги и, скандируя, будто под удары барабана, читает:

Мы идем, отбивая шаг,Пыль Европы у нас под ногами!Ветер битвы свистит в ушах!Кровь и ненависть, кровь и пламя!

Директор школы одобрительно, с иронической усмешкой качает головой в ритм стихам, наблюдая, какой эффект производит декламация на Кузьмина. Американские журналисты, довольные своеобразной демонстрацией школьников, наблюдают за Кузьминым.

Кузьмин (непроницаемым видом). Так… так… что дальше?

Директор. Разрешите последовать в отремонтированный актовый зал для торжественного наставления учащихся? (Взмахивает платком.)

Любовь Орлова в роли Джанет Шервуд

Хор мальчиков запевает мрачную песню. Распахиваются двери школы, через которые виден большой актовый зал. Гости направляются внутрь здания.

Актовый зал школы.

Над кафедрой – пятно, явственно проступают очертания снятого фашистского орла. Гости рассаживаются на почетных местах. Кузьмин и учителя – за столом президиума. Школьники, печатая шаг, входят в зал и занимают места за столиками. На столиках перед каждым учеником оказывается листовка с фашистской свастикой. Такие же листовки лежат на столе президиума. Их замечают Кузьмин, Курт и учителя… Курт, взглянув на листовку, задрожал от ярости и отозвал в сторону директора.

Курт и директор.

Курт. Что это за фашистская вылазка? Как вы смели допустить?

Директор. Я здесь ни при чем! Это безобразие! Я клянусь Господом Богом!

Среди школьников, читающих листовки, смятение, шепот. Кое-кто из них не скрывает своего удовольствия. Вальтер, бледный, как бы безучастно, но внимательно следит за Кузьминым и Куртом. Кузьмин с листовкой в руках подходит к Курту и директору.

Кузьмин (спокойно). Предоставьте мне слово!

Журналисты впиваются в текст листовки, перешептываются, пожимают плечами, не могут скрыть удовольствия.

Курт (выходя к кафедре). Внимание, дети! Слово приветствия предоставляется советскому коменданту нашего города. Благодаря его заботам наша школа восстановлена, и вы можете теперь снова учиться.

Наступает тишина. Кузьмин поднимается на кафедру с фашистской листовкой в руках.

Кузьмин. Дети! Вы нашли у себя на столах вот это фашистское воззвание. Здесь написано (читает): «Немецкие дети! Битва в Тевтобургском лесу продолжается! Бойкотируйте новых учителей, рвите красные учебники, ждите ударов барабана…»

Курт еле сдерживает свое волнение. Вальтер закусил губу. Учителя удивленно раскрыли рты. Лица школьников полны напряжения.

Кузьмин (продолжает читать листовку). «…Зигфрид победит дракона. Помните – вы надежда Германии. Долг и честь!»

Томительная пауза.

Кузьмин (горячо). Да. Вы – надежда Германии, но только не старой, фашистской, разбойничьей Германии. Вы – надежда новой Германии, миролюбивой и демократической. Долг и честь каждого немецкого школьника – помогать строить эту новую Германию. Долг и честь каждого – уничтожить это фашистское воззвание своими руками… (пристально смотрит в сторону учителей) так, как это делают ваши учителя…

Под его взглядом учителя начинают рвать фашистские листовки.

Кузьмин. …как это делают наши американские гости.

Американские журналисты нехотя рвут листовки. Джанет Шервуд, разрывая листовку, с восхищением смотрит на Кузьмина.

Кузьмин (разрывая листовку). …как это делаю я!

Школьники начинают рвать листовки. Вальтер, кусая губы и сдерживая слезы, машинально рвет листовку.

На горизонте рушатся взрываемые здания военных заводов.

Немцы, работающие на разборке заводов, наблюдают за взрывами. На развалинах лозунг: «Включайтесь в воскресники!»

Шульц. Спокойно, господа! Это взрывают артиллерийский завод. Не отвлекайтесь от работы!

Начинает отбрасывать камни. На участке, где укреплен лозунг «Все принимают участие в добровольном труде», работают двое: Шметау и какой-то оборванный старик. Старик, отбросив камень, хватается за поясницу и, болезненно вздохнув, садится на камни рядом с расположившимся только что на отдых Шметау. Шметау брезгливо отодвигается. Старик – это мнимый Краус. Убедившись, что кругом никого нет, он обращается к Шметау:

Краус. Господин Шметау!

Шметау удивленно смотрит на Крауса.

Шметау. С кем имею честь?

Краус. Не узнаете?

Шметау (вглядевшись). Господин Шранк!

Шранк. Тише, моя фамилия Краус!

Шметау. Вас просто узнать нельзя!

Шранк (задыхаясь от кашля). Я этого добиваюсь, я – Хельмут Краус! Политический заключенный, сидел в тюрьме. Красная Армия освободила меня вместе с антифашистами…

Шметау (запоминая ответы Шранка). Где вы сидели?

Шранк вынимает потрепанную бумажку из кармана пальто и передает Шметау.

Шранк. Вот документы. В концлагере Альтенштадта.

Шметау (разглядывая бумажку). За что вас преследовали?

Шранк. За критику фашизма. Я пытался с ними бороться… (Кашляет.)

Шметау. Не волнуйтесь, все уже прошло. Я так счастлив, что вы живы. Мне теперь будет легче. Есть какие-нибудь указания?

Шранк. Сделайте все, чтобы сорвать демонтаж русскими оптического завода, не допускайте, чтобы его взорвали.

Шметау. Простите, вы – один или у нас есть связи?

Шранк и Шметау. Мимо проходят работающие на воскреснике.

Шранк. Моей дочери посчастливилось убежать от нацистов в Америку..

Шметау (наклонившись к Шранку). Как ее зовут?

Шранк. Этого я еще не знаю…

Кузьмин и американские гости спускаются по каменным ступеням набережной к стоящему у пристани катеру Кузьмина.

Кузьмин. Прошу!

Группа гостей входит на палубу катера. Катер медленно идет по Эльбе. С берега доносится хор мужских голосов, поющих песню. Палуба катера. Кузьмин и Шервуд выходят из двери каюты. Слышны смех и звон посуды. На палубе тихо, слышен далекий хор мужских голосов:

Повидали мы дальние страны,Но в разлуке нам снятся всегдаНаши реки, березы, поляныИ под красной звездой города.

Шервуд (слушая песню). Какая таинственная и сильная мелодия! О чем они поют?

Кузьмин. Они воевали несколько лет… У каждого из них на родине остался дом, любимая работа… семья… мать…

Шервуд (дрогнувшим голосом). Отец…

Кузьмин. Что с вами?

Шервуд. Я потеряла отца в эту войну. Двенадцать лет назад мне посчастливилось спастись от нацистов и бежать в Америку… Я – бывшая немка. Но мой отец остался в этом аду. Он, наверное, погиб… (На глазах у нее слезы.) Шесть лет я не получала от него писем. С его политическими убеждениями он не мог молчать…

Кузьмин. Где он жил?

Шервуд. Здесь, в Альтенштадте, на вашем берегу.

Кузьмин. Может быть, он жив. Как его фамилия?

Шервуд. Краус, Хельмут Краус.

Кузьмин. Где-то я слышал эту фамилию.

Шервуд. Что вы говорите?

Кузьмин. Успокойтесь, разумеется, мы поможем вам.

Появляется Хилл с бокалом в руках. Шервуд отходит.

Хилл. Никита Иванович, не заглянуть ли нам в нашу курилку?

Кузьмин. Всегда рад.

Хилл. Никита Иванович, я давно хотел поговорить с вами. Вы здесь развернули дьявольскую работу, восстанавливаете все школы, печатаете новые учебники. На кой вам черт все это нужно? Да неужели вас в самом деле интересуют немцы и их судьба?

Кузьмин. Да! Меня в самом деле интересуют немцы и их судьба.

Шервуд и Кузьмин, Любовь Орлова и Владлен Давыдов

Хилл. Хм, а мне лично на них наплевать. Ведь вам же приходится чертовски много работать! Когда же вы будете отдыхать? Ведь жизнь уходит, когда же вы будете жить?

Кузьмин. Видите ли, Джемс, это все зависит от того, как понимать слово «жить»!

Хилл (смеясь). Ха-ха, Никита Иванович, вы меня начинаете агитировать.

Оба оглядываются на крики и голоса журналистов. Хилл, смеясь, поднимается. Американские гости с шумом выходят из дверей кабины… Шервуд подходит к Кузьмину.

Шервуд (с грустным выражением лица). Ах! Господин майор! Вы вселили надежду в мою душу: я всю жизнь буду вашим другом. Я не забуду вашей доброты, вашего участия. (Протягивает Кузьмину бутон розы.) Примите этот подарок в знак уважения, благодарности и любви.

Шервуд передает Кузьмину розу и сходит на берег. Стихает песня.

Сад у дома Дитриха.

Кузьмин, взяв Вальтера под руку, подводит его к садовой скамейке.

Кузьмин. Скажи мне, Вальтер, кроме тех стихов, которые ты читал на открытии школы, ты еще знаешь какие-нибудь? Про птиц, про природу (Кузьмин берет из вазочки розу), про цветы?

Играет с котенком, дразня его розой. Вальтер напряженно припоминает.

Вальтер. Про цветы? Слушаюсь, господин майор!

Если ты настоящий солдат,Если ты со смертью на ты,Улыбнись, проходя сквозь ад,Сапогом растопчи цветы!

Кузьмин. Спасибо, Вальтер. Но есть ведь и совсем другие стихи на свете. Хочешь, я тебе прочту:

В красавицу розу влюблен мотылек,Он долго кружит над цветком,А жаркое солнце его самогоЛаскает влюбленным лучом.

Во время чтения Кузьмина в глубине сада появляется Дитрих. Он внимательно слушает.

Вальтер. Кто написал эти стихи?

Кузьмин. Гейне. Был такой немецкий поэт Генрих Гейне.

Вальтер. В первый раз слышу, господин майор.

Дитрих задумчиво уходит во флигель.

Комната во флигеле. Сидят Эрнст Шметау и Эльза. Входит Дитрих.

Эльза. Что с тобой, папа?

Дитрих. Ничего. Просто я не совсем понимаю его.

Эльза. Кого?

Дитрих. Господина майора… Только что он читал Вальтеру стихи… Гейне «В красавицу розу влюблен мотылек».

Дитрих, Эльза и Шметау.

Шметау. А вы начинаете влюбляться в русских, папа!

Дитрих. Не говори глупостей! Я пытаюсь их понять.

Шметау. Когда начнется война, американцы повесят вас на первой сосне! Если бы вы отдали американцам ваши патенты оптики, они бы поставили вам золотой памятник при жизни… Но вы собираетесь передать их русским.

Дитрих. Я всегда, Эрнст, считал, что у тебя в мозгу максимум две извилины…

Шметау. Вы выслуживаетесь перед русскими…

Дитрих. Негодяй!

Ударяет Шметау по лицу. Эльза испуганно закрывает окна и двери, чтобы шум ссоры не был услышан Кузьминым.

В саду Кузьмин и Вальтер на скамейке.

Кузьмин (продолжая беседу). Поговорим, Вальтер, как мужчина с мужчиной. Ведь ты уже не маленький. (Вынимает из кармана фашистскую листовку.) Откуда появилась в школе эта гадость?

Вальтер молчит, затем отвечает смущенно:

– Я вам не скажу.

Кузьмин. Это твое дело, как хочешь!

Подходит взволнованный Дитрих.

Дитрих (подойдя к Кузьмину). Господин комендант, я хочу вам сказать… Я согласен быть бургомистром.

Плакат с портретом Дитриха. Надпись над портретом: «Голосуйте за кандидата на пост бургомистра города Альтенштадта от социалистической и коммунистической партий и христианского союза».

Маленький митинг. Фишер, яростно размахивая руками, протестует против чего-то. Толпа у ратуши, возбужденная, оживленная. Над толпой выборные плакаты, с балкона говорит социалист. Урна. Опускаются бюллетени.

Дощечка на двери: Бургомистр города Альтенштадта Отто Вольфганг Дитрих.

Дитрих, опрятно одетый, выбритый, сидит за столом бургомистра, смотря на лежащие перед ним карманные часы и слушая их звон. Дитрих, задумавшись, что-то вспоминает. За его спиной медленно открывается дверь. Входит его сын – Курт Дитрих.

Курт. Вы меня звали, отец?

Дитрих захлопывает крышку часов.

Дитрих (строго). Господин заместитель бургомистра! Я вынужден был вас вызвать. Вы омрачаете праздник немецкого народа. С чего вы начали свою деятельность?

Курт. Что случилось?

Дитрих. Только что меня поздравляли профессора университета, они сообщили мне, что вы уволили лучших и старейших.

Курт. Вы говорите о докторе Шведлере и магистре Кнопфке? Да, я уволил их, господин бургомистр.

Дитрих. Ими гордится не только наш университет…

Курт. Но и нацистская партия!

Дитрих. Мне нет дела до их партийности!

Курт. В этом ваше несчастье, отец! И не только ваше. Эта обывательская слепота позволила нацистам довести Германию до трагедии.

Дитрих. Шведлер и Кнопфке – люди науки!

Курт. Но их наука служила фашизму.

Дитрих. Это неправда! Я отменяю ваше решение и доложу об этом господину Кузьмину.

Дитрих уходит, хлопнув дверью. Часы на столе от удара двери открываются. И вновь слышится сентиментальная мелодия. Курт садится на кресло отца, смотрит на часы, оглядывается на дверь, задумывается, затем решительно захлопывает крышку часов. Музыка прекращается.

Приемная бургомистра.

На скамьях – группа ожидающих приема. Среди них – Шметау. Взволнованный Дитрих выходит из двери своего кабинета. Навстречу ему вскакивает Шметау, берет его за руку, отводит в сторону.

Шметау. Произошло ужасное несчастье!

Дитрих. В чем дело?

Шметау. Вам надо немедленно вернуться домой!

Дитрих (раздраженно). Что случилось?

Шметау. Патенты…

Дитрих. Что?!

Шметау. Патенты исчезли!

Дитрих схватывает Шметау за воротник

Дитрих. Это ты… Это вы…

Шметау. Я думаю, что они обманули вас… Это – они! (Кивает головой.)

Дитрих опускает руки. На его лице выражение горя.

Квартира Дитриха. Среди разрушенных книжных полок – открытый сейф, в котором нет портфеля с патентами.

ГолосШметау. Ивы верите большевикам? Полюбуйтесь. Майор Кузьмин нагло обманул вас. Они украли ваши патенты, как украли наши заводы, наше могущество, нашу независимость.

Перед пустым сейфом – Дитрих, Шметау, Эльза, Вальтер.

Дитрих. Этого не может быть! Это невероятно!

Уходит из библиотеки.

Улица перед домом Дитриха. Дитрих, выйдя из калитки, не замечает стоящего на улице Фишера, проходит мимо него. Фишер нагоняет Дитриха.

Фишер. Что с вами, господин Дитрих?

Дитрих. Огромное несчастье! У меня украли патенты.

Фишер. Я вас предупреждал, что с русскими нельзя иметь дело.

Дитрих (теряясь). Что делать?

Фишер. Есть единственный выход!

Дитрих. Какой?

Фишер, поддерживая ослабевшего Дитриха, уводит его в расщелину каменных развалин, помогает ему сесть на груду обломков.

Фишер. Бежать, бежать к американцам на тот берег. Там истинная демократия! Там свобода…

Дитрих. Но я бургомистр, меня выбрал народ!

Фишер. Тем лучше!

В темноте вспыхивает неоновая реклама: «Золотой берег» – ночной клуб. Слышится визгливый фокстрот:

– Би-Би-Бизония, моя Бизония…

Витринное окно клуба с надписью: «Только для американцев». В клубе – дым коромыслом. Прыгающие парочки танцующих. Второе окно клуба. Разбитое стекло, плакат: «В американский клуб разрешается вход девушкам любой национальности. Требуются две справки: первая – о политической благонадежности; вторая – об отсутствии венерических болезней». У входа – два американских солдата в белых касках и гетрах со знаком «Милитари Полис» (эмпи) проверяют справки и пропускают посетителей в дверь. Мимо проходят мрачные, угрюмые фигуры немцев. Два старых интеллигента задержались у входа.