Богемский лес. Книга 2

Лия Шатуш

Богемский лес. Книга 2

КНИГА 2

«Любить – значит видеть душой, а глаза – лишь зеркало лжи.»

Педро Кальдеро де ла Барка

Это был один из тех сказочных дней, который навсегда остается в памяти, заключая в себе счастье и часть сбывшихся мечт, а остальное – упования и мечты о блестящей судьбе. Так думала Амелия, подъезжая к пригороду Парижа, где ее уже ждал наемный экипаж тетушки. Она пересела в коляску и та тронулась, неспешно стуча колесами по каменным мостовым.

Хоть и стояла осень, но день выдался солнечный и довольно теплый, вторя настроению Амелии. Хотелось дышать глубже несмотря на отсутствие природы, и плясать от радости, несмотря на физическую невозможность. Амелия вертела головой и жадно впитывала все, что попадалось на глаза. Никогда она не видела такого количество разношерстной публики. Тут бедняки мешались с богатыми экипажами, за темными портерами которых нельзя была разглядеть и силуэта вельможи. Торговцы разных национальностей сновали туда-сюда. Более зажиточные буржуа: владельцы богатых лавок, нет-нет показывались на пороге и исполняли какие-то свои дела. Циркачи, калеки, священники, знатные лица, простые граждане – все играли свои роли.

Вокруг стоял гвалт, с непривычки хотелось заткнуть уши. Через двадцать минут такой поездки у графини разболелась голова, но глаза неустанно впитывали все новую информацию. Коляска проехала по довольно богатым тихим кварталам с тенистыми аллеями, потом вдруг вынырнула на огромный перекресток и встала. От неожиданности у Амелии перехватило дух. Сколько экипажей! Тут толкались самые дорогие кареты, фургоны, дилижансы, почтовые кареты, телеги и даже мелькнуло пару портшезов. Вся эта пестрая масса застряла на перекрестке в пробке из-за того, что кто-то не мог разъехаться. И теперь кучера и слуги кричали все друг на друга, отдавали команды, размахивали руками и плевались, стараясь провести своих пассажиров как можно быстрее в пункт назначения.

У Амелии появилось время внимательнее рассмотреть экипажи и их пассажиров. В открытых колясках находились в основном знатные люди. Впрочем, были здесь и скромно, но аккуратно одетые личности. Никто не смотрел на Амелию. Может быть, только пару раз она поймала на себе любопытствующие взоры дам и нескольких господ, но то скорее от скуки. Это, конечно же, не деревня, где обсудят малейшую деталь гардероба  на каждом прохожем. В городе никому нет дела ни до кого.

Наконец экипаж въехал в очередной тихий квартал с очаровательной аллеей посередине и остановился перед дверью особняка с богатой тонкой лепниной. Дверь тут же раскрылась и на пороге появились слуги.

Амелию провели в прохладную темную залу, обставленную недорого, но с тонким женским вкусом.

А вот и тетушка де Колонь собственной персоной в домашнем пеньюаре спорхнула с лестницы, дыша легкостью и улыбками.

– Ох, дорогая моя, не успела еще привести себя в порядок. Да, я знаю, что уже второй час, но мы вчера играли в ломбэр у мадам Бовэ до двух ночи… Знаете ли, обычный досуг, ничего особого. Но проходите, теперь вы дома, где вам всегда рады, дитя мое. Вас проведут в вашу спальню, и я вас жду в будуаре, как только распакуетесь.

Маркиза продолжала еще некоторое время, щебеча словно птичка, пока вела племянницу наверх по золоченой мраморной лестнице.

Апартаменты тетушки оказались очень даже недурны, во всяком случае для непритязательного вкуса Амелии, которая привыкла к бедности замка в Испании, а затем к старому, пусть и добротному интерьеру дворца в Богемии.

Дамы наконец оказались в спальне, предназначенной для Амелии. Что ж, и здесь тетушка ничем не ущемила родственницу. Амелия нашла спальню милой и даже современно и со вкусом обставленной. Она осматривала детали, одновременно слушая мадам и отвечая ей, так вежливо и учтиво, как только могла, ведь она являлась ее спасительницей.

Итак, наконец маркиза соблаговолила удалиться с тем, чтобы привести себя в порядок и позавтракать, так как за разговором обе дамы не заметили, как пролетел час, а значит шел уже третий час дня. Удаляясь, маркиза сообщила, что желала бы ввести Амелию в курс парижских обычаев, если та не хочет ударить лицом в грязь.

– Я придумала для вас легенду, наилучшим образом должную вписать вас в светское общество.

Начала маркиза, после того как дамы отобедали и перешли в будуар, где их никто не мог бы побеспокоить или «погреть уши».

– Легенда? Позвольте, но разве ж моей истории недостаточно?

– Вы неопытны и не можете знать здешних нравов. Нам нужно, во-первых, расположить к вам парижское капризное до изощренных рассказов общество, во-вторых, как можно скорее достойно выдать вас замуж! И, кстати, если говорить про ваше незнание, вам необходимо будет во всем следовать моим советам, так мы с вами пройдем наиболее короткий путь. Послушайте же, что я придумала.

И так Амелия узнала следующее: она несчастная жертва деспота-протестанта, который довел ее до тяжелой болезни, отказывал ей в надлежащем статусу содержании, старался обратить в свою веру и совершенно ее в остальном игнорировал. И, конечно же, запирал дома, не позволяя ни с кем общаться. Поэтому она сбежала в Париж, где ее верная католической вере тетушка бралась поправить ее здоровье и нервы. Также ей вменялось в обязанность ни при каком раскладе не переходить на личности, так как ее «муж» все-таки герцог, и не какой-то там герцог, а отчасти из Габсбургского рода. К тому же в Париже, пока не заработал себе никакого авторитета, нельзя было высказывать свое слишком личное мнение, так как результаты этого высказывания могли плохо обернуться для высказывающего их. Фокус предлагалось сделать именно на бедственном положении Амелии, что непременно должно вызвать у публики сочувствие или хотя бы участие. Но слишком сильно жертву из себя строить так же некрасиво, так как господам не отчего уже спасать бедняжку, а излишнее нытье никогда никому не по нраву.

Амелия постаралась уяснить остальные детали ее щекотливой легенды. Все выглядело филигранно сложно, но маркиза обещала поддерживать племянницу в каждом шаге.

– А завтра, дорогая моя, – продолжала мадам, – у нас визит в салон маркизы де Кондорсе, давно я у нее не была. Если честно, там скучно со всеми их научными беседами. Но для вас он будет идеален. Там собирается более чем понимающее общество. И ваша ситуация пустит там самые благодатные корни и даст далее крепкий росток. Моя знакомая ярая защитница прав женщин, об остальном сделаете выводы на месте.

Дамы провели еще некоторое время в будуаре, так как маркиза набрасывала портреты завсегдатаев салона и описывала как следует себя вести с каждым из них. Потом дамы занялись гардеробом, благо это был единственный пункт из жизни Амелии, не вызывавший никаких опасений. Весь день прошел в мелких заботах о завтрашнем дне и беседах за чаем.

Уже после полуночи Амелия оказалась в прохладной постели и тишине. Ее немного лихорадило от волнения и предвкушения новой жизни и открытий. Сердце в груди так и трепетало. Только сейчас она чувствовала себя на своем месте, или скорее готова была вот-вот его занять. Ей казалось, Париж наиболее созвучен ее натуре: амбициозной и любящей разнообразие и оживление. Она мечтала, как будет блистать при дворе, какую одежду наденет на встречу с придворной знатью, как будет себя вести и какую реакцию вызовет. Многие говорили, что Париж – это грязный и шумный город, где постоянно воняет и никто никого не любит. Но пока она ехала в коляске, то не увидела ни того ни другого, а это поистине хороший знак.

В таких мыслях Амелия и не заметила, как провалилась в сон.

Следующее утро выдалось еще более радостным, чем прошлый день. Всю первую половину дня Амелия ловила себя на мысли, что постоянно улыбается. Она не ходила, а летала по дому из комнаты в комнату, представляя, как принимает у себя гостей. Присаживалась то на софу, то в кресло, беспрестанно смотрелась в свое отражение то в зеркале, то в тот предмет, который имел способность отражать в принципе, дабы оценить как она выглядит и держится.

Маркиза полдня была занята своими делами. Иногда она пересекалась с племянницей и посвящала ей добрую улыбку и комплимент.

– Как вам идет этот румянец. Вы прямо ожили, дорогая моя! Никогда не видела, чтобы ваши глаза так искрились удовольствием. А какой гибкий у вас стан, это надо непременно подчеркнуть легким платьем.

Наступил, наконец, ранний вечер и обе дамы сели в экипаж маркизы и выехали.

– Я вот все думаю, дорогая, – начала вдруг маркиза, – раз вы замуж так и не вышли, то не отзовет ли ваш несостоявшийся муж свои деньги назад? Тем самым он может нам все испортить. Надо бы подумать как мы можем защитить вас.

– За проведенное с ним время я могу сделать вывод, что он так не поступит, мадам. Он мог бы это сделать еще давно, но не сделал. К тому же он думает, что я поехала в Испанию. Пока правда вскроется, я придумаю что-то еще, чтобы не возвращаться туда.

Маркиза задумалась. Ее блестящие глаза выдавали напряженную работу мысли.

– Вот не пойму никак, или этот фон Аррас донельзя благороден, или совсем глуп. Уж чего, но загадочности ему не занимать.

Вскоре дамы оказались у другого не менее богатого особняка в приятном новом квартале, который активно застраивался не менее пленяющими взор особняками и отелями. Поистине услада для самолюбия неискушенной молодой души. Амелия не прекращала трепетать и вместе с тем гордилась возможностью вырваться из оков небытия сразу в объятия шикарных особняков и торжественных светских вечеров.

Однако ее самолюбие и тщеславие стали улетучиваться минута за минутой, как только она оказалась в большой зале, где уже присутствовало человек пятнадцать и далее, когда она была представлена хозяйке салона – мадам де Кондорсе. Амелия не могла знать это общество или даже понять кто есть кто, но все (как ей казалось) держали себя здесь с таким апломбом: вели такие чинные и изощренные в остроумии беседы, двигались так изящно, что Амелии начало казаться, будто она держится совершенно не так, а, проще сказать, вообще никак не держится. В общем-то, не держаться никак – это тоже своего рода манера держаться пусть и странноватая.

После того, как ее представили еще двум-трем господам бедняжка совсем раскисла. Увы, не дотягивала она до изысканности их манер и речи даже наполовину. Ах, как все было проще в родном замке! А во дворце фон Арраса вообще никто не церемонился. Как назло, мадам де Колонь куда-то запропастилась.

Между тем это общество на самом деле нельзя было считать таким уж высшим, если Амелия прожила в Париже хотя бы месяц, то поняла бы, что даже мелкий буржуа ведет себя с неменьшей самоуверенностью, его выдают только неуклюжесть речи и грубоватость манер. А в доме у маркизы просто собрались люди науки слишком умные и оттого, в массе своей, навевавшие скуку. Посему представленная сама себе, Амелия не нашла ничего лучше, чем хранить молчание, любезно улыбаться тем, кто улыбался ей и давать односложные ответы, если к ней обращались.

Тетушка возникла из ниоткуда, шелестя пурпурным шелком, шедшим к ее каштановым волосам. Она подплыла к Амелии. Эту женщину все же можно было назвать пленяющей сердца, несмотря на ее длинный нос с горбинкой, тонкие губы и грубоватые руки. Все же блеск глаз завораживал, и в целом фигура сохраняла юную стройность.

– Что ж вы встали как вкопанная тут, возле стены? Расслабьтесь. Вас оценивают, да, но не ведут на эшафот. Все находят вас премилой, юной и нежной. Все остальное вам простят. Юные неискушенные девы в Париже – это диковина, им всегда все прощают. Мадам де Кондорсе особенно к вам расположена, я уже успела поведать ей вашу историю.

Только маркиза договорила эту фразу, как к ним присоединилась компания из трех человек. И ближайшие десять минут Амелию то и дело занимали беседой. По душевной простоте она забывалась и иногда говорила от души, а иногда просто улыбалась, когда следовало бы отвечать, что вызывало снисходительные улыбки у ее собеседников. Как она ни подбирала слова, все равно нет-нет кто-то из собеседников красноречиво растягивал уголок губ в вышеупомянутом типе улыбки.

– Мою племянницу отец держал в самом отдаленном от цивилизации замке в стесненных обстоятельствах, сам пребывая долгие года в расстройстве духа. Затем ей достался деспот-муж, представьте, господа, каково это жить полжизни взаперти и в лишениях. Но неправда ли, чем больше прячешь такое сокровище, тем ценнее и приятнее оно становится глазу? Многие в обществе уж и не вспомнят, что такое кристальная чистота души и тот вид неискушенности и скромности, когда радуешься каждому цветочку и букашке.

Маркиза постаралась вступиться, дабы завуалировать простоватые, часто деревенские обороты речи Амелии.

– Так вы воспитывались в провинции, мадемуазель? – осведомилась одна из гостий, – Что же, надо поскорее выдать вас замуж за достойного человека, пока кто-нибудь более находчивый и хитрый не познакомил вас с прелестями Парижа раньше времени. Право, как прекрасно, что вы под таким бдительным протеже.

Амелия вспыхнула, оскорбившись, но ничего не ответила. Маркиза нашлась быстрее.

– Если у вас есть такие благовоспитанные юноши непременно сообщите мне об этом, мадам. А я позабочусь о чести моей племянницы.

В этот момент к их компании присоединился еще один человек, который кидал поначалу внимательные взгляды на девушку и затем решил подойти. В это время шла баталия о пользе провинциальной жизни и ее достоинствах в сравнении с городской. Амелию закидывали вопросами, чтобы узнать ее мнение, хотя она вовсе не воспитывалась в деревне. Просто ее обитель в целом отстояла далеко от цивилизации. Но публика почему-то отказывалась это понимать, красноречиво делая снисхождение ее наивности и простоватости.

Мужчина поначалу слушал молча, но, заметив, как Амелия замялась и теперь обратила внимание на него, ища в его внимательном взгляде поддержки, решил высказаться, для начала попросив маркизу представить его Амелии. Молодой человек оказался заместителем губернатора Шартра и членом королевского парламента, звали его граф Анри д’Обиньи.

– Рад знакомству с вами, мадемуазель. Не вашего ли отца зовут Фернандо Суарез-ди-Фигуэро? – и получив утвердительный ответ, он продолжил очень чинно, бросая взгляды на остальных собеседников, как бы говоря им «смотрите-ка кто эта особа на самом деле». – Я наслышан о нем, с ним ведет переписку один из моих знакомых. А верно ли, ему удалось восстановить свое положение при испанском дворе и он вернулся в Мадрид в былом блеске? Вернул ли он свои владения? Я слышал, будто его финансовые дела неожиданно наладились.

Глаза Амелии заблестели, и она как-то воспряла духом. Лица остальных же вытянулись в немом удивлении. Снова получив утвердительный ответ, д’Обиньи продолжил речь, поздравив Амелию с возвращением ее отца в ряды грандов и понадеялся когда-нибудь свести с ним личное знакомство.

Не успела эта новость еще улечься в мыслях публики, как позвали к столу. Д’Обиньи вовремя подоспел под бок прелестной графини и предложил ей руку, так как столовая находилась на первом этаже.

– Вы выручили меня из затруднения, благодарю вас. Находясь в первый раз среди столь почтенных господ я, признаться, растерялась, особенно потому, что провела большую часть жизни почти взаперти. Простите мою искренность, сударь, наверное не стоило вам этого говорить.

Молодой человек, польщенный откровением, успел расцвести и чувствовал себя хозяином положения, но усердно это прятал. Надев на себя роль покорного слуги, он поспешил заверить ее, что именно ему можно полностью доверять.

– Даже не представляете, насколько мне лестно и дорого ваше доверие. Я понимаю, вы в первый раз в Париже и именно мне выпала честь вызвать ваше доверие. Тогда, чтобы укрепить его еще больше и заручиться, быть может, вашей дружбой, дам совет: не стоит беспокоиться о произведенном впечатлении. Парижскому обществу крайне трудно угодить, будьте сами собой и те, кому вы полюбитесь, останутся с вами и станут верными друзьями, а остальным доверять не стоит, так как чаще всего мысли большинства находятся в конфликте с их словами.

Между тем молодой граф нет-нет да посвящал Амелии нежный взор, чем каждый раз смущал ее, вызывая на щеках румянец. Он находился к ней так близко, ведь он вел ее к столу, что Амелия уже несколько раз за эти пять минут готова была провалиться сквозь землю от смущения, а когда дошли до стола, ее ручка как-то слишком быстро выскользнула из-под его локтя.

Весь ужин граф продолжал посматривать на нее, чем постоянно смущал. Тетушка де Колонь заметила это и прошептала крестнице на ухо:

– Крепитесь, дитя мое. Это Париж, тут фаты дружно соседствуют со скромными почтительными мужчинами и порой очень тяжело отличить одного от другого. Вас вовсе не принуждают отвечать ему на взоры. Ведите себя как обычно и ни в коем случае не давайте ему надежду своим румянцем. Если вы станете так робеть, он подумает, будто приятен вам.

Как только ужин подошел к концу, гости поднялись из-за стола и направились в салон, где их ждало обсуждение нового произведения одного из гостей сегодняшнего ужина. Амелия увязалась за маркизой, желая избежать общества графа только потому, что она еще не решила как стоит к нему относиться.

Однако тут же в их компанию вклинилась хозяйка вечера и, взяв Амелию под руку, отвела ее от маркизы.

– Знайте, дорогая, я принимаю в вас искреннее участие. Так много женщин выдаются замуж насильно и даже не имеют возможности, какое унижение, хотя бы раз взглянуть на будущего мужа. Будьте уверены, в моем лице вы получите полную поддержку и всегда сможете обратиться за помощью. Но скажите, разве дон Фернандо, почтенный гранд, не желает помочь своей дочери в столь стесненных обстоятельствах?

– Мне очень приятно получить вашу поддержку, мадам, и я полностью доверяюсь вам, так как тетушка очень ценит вашу дружбу и мне лестно думать, что вы согласились стать мне близким человеком, поэтому буду искренна. Отец никогда не примет подобного поведения от меня и скорее отречется, ведь я нарушила их договоренности. Соответственно, у меня нет ни приданного, ни даже сотни ливров. Я проживаю на милости тетушки, да вознаградит ее господь бог за такую доброту. Мне, право, очень от этого неудобно.

Глаза мадам сверкнули, Амелии даже показалось, она слегка повернула голову в другую сторону, чисто чтобы скрыть начавшую намечаться улыбку.

– О милости мадам де Колонь я бы так сильно не беспокоилась. Конечно, в доброте она ищет и выгоду, в которой, впрочем, нет ничего постыдного. Маркиза хороший человек, но судьба просто долгое время была к ней несправедлива. А вы, дитя мое, для нее такой же ангел-хранитель, как и она для вас.

Амелия непонимающе взглянула на собеседницу. В душе ее взметнулось два чувства: первое, это негодование оттого, что ею вновь хотят воспользоваться, второе – благодарность за свое вызволение из плена и возрождение надежд, которые до недавнего времени тлели слабым огоньком.

Когда общество оказалось в салоне и расселось по местам для публичного чтения, Амелия расслабилась еще больше. У молодого графа не нашлось возможности заговорить с ней и он ограничивался томными взглядами, которые Амелия научилась вполне успешно игнорировать.

2

На следующий день, пробудившись ближе к обеду, Амелия снова порадовалась свободе. Ведь это самый счастливый период в ее жизни и вновь она воздала благодарность небесам. Пожалуй, необходимо по данному случаю сходить в храм.

В замке ее давно бы уже подняли с раннего утра и следили бы за всей ее деятельностью вместо воспитания или вместе с ним. Во дворце герцога она вообще ощущала себя каждый день как на иголках и, в принципе, не была там ни дня счастлива. А у родственницы ее никто не трогал, не контролировал, ни в чем не обвинял и ничем не неволил.

Маркиза уже принимала гостей у себя в спальне, прямо лежа в постели. Амелия же не потрудилась привести себя в порядок и расхаживала по дому в шелковом с воланами неглиже, поедая оставленные на столе с вечера сливочные печеньки. И пока занимала себя примеркой образа светской дамы.

Впрочем, вскоре в зал вошла горничная и протянула юной графине записку, подписанную нетрудно догадаться кем.

В записке ее новый воздыхатель извинялся за смелость писать ей, не испросив разрешения на вчерашнем приеме. Но потом следовало строк пять-семь в качестве извинения почему он так поступил. Одновременно он заверял графиню в своей искренней дружбе и самом большом желании быть ей полезным. Посему, может быть, она будет так любезна принять его сегодня и лично убедится, что каждое его слово совершенно искренне, так как будет тотчас же подкреплено делами. Амелия затрепетала и снова смутилась. Она все еще не знала стоит ли его поощрять и как именно или лучше держать его на расстоянии, как лучше составить письмо и стоит ли ему вообще отвечать, нужно ли пускать его в дом и так далее.

Через пару часов раздумий в ее голове не родилось ни одной здравой мысли, впрочем, маркиза освободилась от посетителей и сошла к «завтраку», заняв все внимание Амелии.

Также ее ожидала радостная новость: записка с адресом шевалье Деланкура. Амелия просила ее разузнать адрес еще при выезде из Богемии.

После завтрака она побежала к себе скорее писать ему письмо и провела за этим занятием часа три, испортив листов десять. В общем-то, вынеся написанное на суд маркизы, пришлось испортить еще два листа. Итак, письмо было передано лакею с тем трепетом и страхом, будто оно могло бы вершить судьбу Амелии. Прошло уже столько времени, она совсем не знала, что с ним сталось. Вдруг он разлюбил ее, или женился, или…. Столько мыслей теснилось в воображении!

Если бы не спасительная поездка в Камеди Франсэз бедняжка бы промаялась целый вечер. Но как то свойственно юному уму, когда одно впечатление резко сменяется вторым, а потом третьим – в таком вихре впечатлений легко забыть даже саму себя.

Полдороги до театра маркиза хвасталась, что раздобыла самые видные места в ложе у сцены и все для любимой племянницы, чтобы ту смогли разглядеть все видные лица аристократии и она могла бы показать себя во всей красе.

Действительно, ложа оказалась расположена так, что Амелия видела из нее почти весь зал и весь зал мог бы легко ее разглядеть. Впрочем, у красавицы дух перехватило от великолепия залы и сцены, поэтому она разглядывала все вокруг с нескрываемым восхищением и не замечала, как некоторые поглядывали на нее, кривясь в снисходительных улыбках и шепчась. А когда заиграла музыка и на сцену вышли актеры тут уж Амелия совсем пропала. И музыка, и актерская игра оказалась сродни волшебству для нее, она словно перенеслась в другой мир и сделалась ему безмолвным, но сопереживающим свидетелем.

В это время маркиза о чем-то вполголоса беседовала с соседкой, едва глядя на сцену, чему Амелия неприятно удивлялась. В конце концов обе дамы прыснули со смеху, прикрываясь веерами, и послышалась речь собеседницы маркизы:

– Вы только посмотрите на нее, сударыня, она постоянно вяжет! Сколько можно вязать. Педро уже пятый раз пытается добиться руки Хуаниты, а мадам Коранж совершенно все равно, ее беспокоит только семейный очаг.

Амелия нахмурилась. Была б ее воля, она бы высказала хохотушкам замечание о неуместном поведении, но не сдержалась и тоже устремила взгляд на одну из лож. Там действительно сидела дама с коклюшкой. А потом, скользнув взглядом по зале и в ложи, она опешила оттого, что спектакль, кажется, смотрела только она одна.

Зрители предпочитали вести беседы друг с другом, некоторые особенно громко. Кто-то даже жестикулировал, что-то объясняя собеседнику, а остальные, улучив свободную минутку от беседы заглядывали в лорнет и мерили им всю залу. У Амелии тоже был лорнет, но она не видела в нем необходимости. После первого акта, когда прозвучал звонок на антракт, Амелия осведомилась у тетушки отчего же никто не смотрит спектакль и что все так усердно разглядывают в лорнеты. Она выразила свое негодование и сообщила, что на ее взгляд пьеса прекрасна.

– Ох, – небрежно бросила маркиза, – я забыла вас предупредить, театр – это не место творчества, а собрание светских кругов. В последнюю очередь здесь смотрят спектакль. Я бы даже сказала прийти в театр и смотреть спектакль так, как это делаете вы – дурной тон. Сюда приходят поговорить и обсудить всех в зале, а для этой цели в ход идут лорнеты. Вы бы тоже им воспользовались, дорогая. Будете удивлены сколько людей на вас смотрят и обсуждают. Для этого мы сюда с вами и пришли. Прекрасное место показать себя и при этом ни с кем не заговаривать, так у людей может сложиться о вас свое мнение. А так как вы прелестны и юны, со вкусом одеты, будьте уверены, это мнение станет исключительно положительным.

Маркиза вся раскраснелась от бесед и духоты, беспрестанно обмахивалась веером и в конце концов куда-то им по неосторожности запустила. Пока она поворачивалась из стороны в сторону, дабы в толпе и за своей пышной юбкой обнаружить потерянный аксессуар, Амелия уже его нашла и нагнулась было, намереваясь подобрать. Но маркиза опередила ее жест, схватив под локоть и потянув наверх. Только сейчас Амелия поняла: к вееру еще кто-то потянулся. Она заметила мужскую руку, перевела взгляд выше и тут же вся духота, все ее мысли, все люди вокруг, все ее прошлое негодование улетучились, когда она увидела д’Обиньи собственной персоной.