Он хороший

– Откуда-откуда… от верблюда! – Олеся понимала, что подруга, по сути, права и никакого предательства не было, но признавать поражение не хотела, – Знаю и всё, – она всё ещё злилась на Галину из-за Игорька.

– Симпатичный пацан, – произнесла Галька восторженно, – Мне всегда нравились такие… смелые и непокорные.

Симпатичный?! Кто? Алёша?

– Ему тринадцать лет! – в душе Олеси появилось непонятное, но очень неприятное чувство, отдалённо похожее на ревность. Алёша – ребёнок, из-за него даже ругаться как-то странно, но… ведь он действительно симпатичный. Было в худом, будто недоедавшем, мальчишке что-то цепляющее, бунтарское, за ним хотелось идти, его хотелось слушать, с ним не было страшно. Только неловко отчего-то…

– Ну и что? Я же не замуж за него собираюсь. Просто говорю, – Галину замечание Олеси ни капли не смутило, – У него взгляд такой… бр-р… звериный, до дрожи. Вырастит – будет любимцем женщин.

– Вырастит? Он щуплый и низкорослый, он вряд ли когда-нибудь вырастит, – хмыкнула Олеська, желая остановить пророчества Галины. Ей нравилось, что Алёша выручил её, но очень не нравилось то, что он будет выручать и других женщин, – Он из детдома. А взгляд у него не звериный, а робкий.

– Из ДД? Я так и думала. Детдомовцы проходят такую школу жизни, что даже нам, спортсменам, не снилось. Выживают не все, но те, кто остаются людьми… Олесь, блин, он такой классный! Познакомишь? – Галина странно улыбнулась, – Это не то, о чём ты думаешь, честно. Я просто всегда мечтала стать кому-нибудь наставником, кого-то… спасти. Понимаешь?

Олеся не понимала. Глупость какая-то. Спасти? Алёшку?

– Как я тебя познакомлю, он же в детдоме, – отмахнулась она, не желая продолжать разговор.

– Ты наверняка знаешь где, – Галина заискивающе придвинулась, – Давай ему денег дадим, чтоб он в кино сходил. Пропадает же человек без искусства. Давай, Олесь, а?

– Может, ещё и из детдома его заберёшь? Ему там плохо, он говорил, – бурный интерес Самохиной всё меньше Олесе нравился. Галька нарушала ту идиллию, что она создала у себя в голове: Алёшка должен ждать Олесю, а не какую-то другую девчонку.

– А ты голова, Олеська, надо подумать! – Самохина будто спятила, – Может быть, семью бездетную ему найдём? А как его зовут, говоришь?

– Алёша. Ему тринадцать лет, Галь, кому он нужен? – Олеся вспомнила вдруг о папе. До вчерашнего дня отец никогда не опускался до босяцкой ругани, это больше по маминой части, а вчера даже идиоткой обозвал. И врезал. И всё из-за несчастного детдомовца, – А и давай к нему сходим, Галь, – решилась она. Пусть отец не думает, что наорал, а она притихла. Ещё покажет им всем кузькину мать, – Пойдём. Денег ему дадим… и семью найдём!

– Отлично! – Галина даже в ладоши захлопала от радости. Странная.

– Давай в субботу, – предложила Олеся.

– Давай.

Но в субботу у Олеськи поднялась температура. Начался сезон простуд.

Две недели она не ходила в школу, а с Галиной созванивалась по телефону. Об Алёше та не напоминала. Видимо, переключилась на спасение кого-то другого.

***

Накануне Нового года в школе устраивали дискотеку. Поставили в актовом зале искусственную ёлку, нарядили её игрушками. Галина Самохина с головой погрузилась в подготовку торжественной программы, а Олеська откровенно скучала: общественная жизнь класса не увлекала её от слова совсем.

Перед мероприятием Олеся задержалась после занятий с Галиной и ещё парочкой активисток. Типа помочь подготовиться. Осели в кабинете химии, который находился как раз напротив актового зала. Олеся быстро вырезала из блестящей бумаги несколько замысловатых снежинок и уже минут пять сидела за партой без дела. Накатила хандра. Девчонки были заняты обсуждением концепции праздника, и на скучающую Синицкую внимания не обращали. Галина окопалась в лаборантской.

Да уж. Новый, блин, год. А настроение где? В чём прикол-то? В мандаринах и конфетах? В снежинках на стёклах? Детский сад.

Всё чаще Олеся вспоминала их весёлые выходки с Маргариткой и Нинель, и то, как напились они на прошлый Новый год вонючей бормотухи. Родители чудом пьяную Олеську не спалили. Помогло то, что перед возвращением домой её десять раз стошнило.

Заяц ещё и покурить «Беломор» предложила, но Олеська даже одной затяжки сделать не смогла. Дым першил горло, резал глаза и вызывал в груди спазмы.

Весело было. Неправильно, смело, но очень весело. Нинель тогда с незнакомым пацаном пришла, тот принёс самодельный салют, и они чуть чей-то гараж не подорвали. Как раз в частном секторе, за Крапивинским.

И никто там к ним не приставал! Никаких прохожих, ни одного занудного взрослого, лишь огненные искры посреди темноты, заметённая снегом бутылка из-под шмурдяка, сальные анекдоты и громкий ржач – романтика, короче.

А теперь не с кем в опасное место ходить: немецкой овчарки нет, разбитных подружек папа ликвидировал, а Галька – ссыкуха. Придумала дело с изнасилованием, а доказательств никаких.

Скучала Олеська по своим Королько и Заяц. Ох как скучала! Плохое забылось, а хорошее помнилось. Интересно, куда делась Нинель?

А и пошла она, Нинель эта! Дрянь неблагодарная.

– Галь, – позвала она подругу, надувающую воздушные шары в лаборантской, – А, Галь? Хватит их дуть, не день рожденья! Всё равно их все полопают!

– Это для конкурсов, – заявила та, неохотно отрываясь от своего занятия, – Без конкурсов невесело будет.

– Детский сад, – буркнула Олеська, – Свет выключим, будем танцевать – чем не весело-то? Темнота – друг молодёжи, а не воздушные шары.

– С шарами интереснее, – отозвалась Галина, вытирая пот со лба и снова принимаясь за дело.

– Давай, может, вина купим? – робко предложила Олеська, – Чтоб ещё интереснее.

– Я не пью и не курю. Я спортсменка, – отрезала Самохина.

Тоска!

Олеська резко развернулась и вышла из класса вон, проклиная свою правильную жизнь и скучную подружку. В широких школьных коридорах после занятий было пусто, и звук её сердито цокающих каблучков разносился по школе, усиливая ощущение одиночества. Со стендов на девушку строго смотрели классики: поэты и прозаики, такие же скучные и предсказуемые, как и спортсменка Галина Самохина. Кучерявый Пушкин со смешными бакенбардами, малохольный Есенин с подёрнутой поволокой взглядом…

И Маяковский в чёрном пиджаке. Олеся вспомнила об Алёше. Наведаться, может? С наступающим поздравить?

В глаза бросился заголовок школьной стенгазеты: «Спортивные достижения».

Спортсмены. Неужели Игорёк тоже скучный? Тоже не пьёт и не курит? Только мороженое жрёт, протеины поднимает?

Нет, он точно не такой. Он опасный, он модный, он точно умеет красиво отдыхать и наверняка знает толк в хорошем алкоголе.

– Олесь! – позвали из-за угла, – Олеся! – конопатое лицо одноклассника Гены Хоботова смотрело на неё лукаво и загадочно, – Иди сюда.

– Чё надо, Хоботов? – Генка был самым высоким и сильным парнем в их классе и имел все шансы стать популярным среди девочек, но у него был один значимый недостаток: он был рыжим. Олеся никогда не считала Генку привлекательным, но и отторжения он у неё не вызывал. Пацан как пацан, пообщаться можно. Ещё и по имени её назвал. Значит, что-то хорошее хочет предложить.

– Иди, не бойся.

– А я и не боюсь, – Олеся смело нырнула в узкий коридорчик, ведущий в другое крыло школы, к начальным классам. Здесь не было окон, поэтому всегда стояла лёгкая полутьма, располагающая к шалостям и интригам.

– Олесь, выпить хочешь? – к удивлению Олеськи, Генка был один, без обычной компании дружбанов из параллельного. Ей даже показалось на минуточку, что он нарочно ждал её именно здесь, зная, что она обязательно пойдёт этой дорогой, – Хорошее вино, красное, отец из Грузии привёз.

– Из Грузии? – Олеся огляделась, – Это ты, конечно, клёво придумал: в школе бухать. А если спалит кто?

Разве так бывает? Только подумала о том, что надо выпить и… вот. Не иначе Олеська Синицкая – избранная. Фартовая однозначно.

– Не спалит, я дежурный сегодня, я тут место одно знаю, – Генка подмигнул, – Не на улице же, там дубак.

– А чё я? Друзей бы позвал, – Олеся усмехнулась. После истории с ментом Снегирёвым она начала подозревать, что оказывает на мужчин какое-то особое влияние, – Или… ты меня ждал? – решила закинуть удочку она и кокетливо поправила распущенные волосы, запуская в них пальцы, как это делал Игорёк.

– Друзья не могут, а ты просто мимо проходила. Не могу я один пить, Синицкая, чё непонятного-то? – пошёл на попятную явно разволновавшийся Генка. Он даже красными пятнами пошёл от смущения. Точно, её ждал. Олеська обрадованно хихикнула.

– А и давай. Только немножко, – согласилась она, втайне торжествуя. Красивая она. КРАСИВАЯ! И уже не дитё, – Где там твоё место?

– Пойдём.

Глава 9. В подсобке

Шли они недолго. Хоботов привёл её в маленькое подсобное помещение, доверху набитое спортивным инвентарём. Окон здесь не было, а их лица освещала лишь продолговатая низковольтная лампочка, торчавшая из стены, как сарделька.

– Садись, – Генка кивнул в сторону деревянной табуретки, а сам быстро забрался на спортивного «козла».

– Сюда? – Олеся бросила сумку в угол и скривилась, разглядывая торчавшие из табуретки щепки и осколки белой краски, – Я колготки порву.

Уже месяц как Олеся перешла на ношение нормальных капроновых колготок и туфлей-лодочек на аккуратных каблучках. Это было красиво, но опасно. Короткий, намного выше колена, подол школьной формы от появления затяжек и стрелок не защищал.

– Ладно, давай я туда сяду, а ты на «козла» залазь, – Генка быстро спрыгнул, оказываясь к Олеське непозволительно близко. Она инстинктивно отступила и упёрлась спиной в полку с гантелями и баскетбольными мячами. Как же тут тесно!

– На «козла»? Хоботов, ты серьёзно?

Он нормальный? Как она заберётся на такую высоту в коротком платье?

– Ну да.

Мешкал Хоботов недолго. Видимо, интимность обстановки подействовала на него ободряюще. Он смело схватил обалдевшую Олеську за талию, легко поднял над полом, развернулся и усадил на пресловутого «козла», быстро отдёрнув руки, словно боялся получить по морде. Девчонка даже охнуть не успела. Вот это силища!

Тем временем Генка уже устроился на табурете и доставал из-за пазухи гранёный стакан и бутылку с красивой этикеткой.

Как будто ничего и не случилось.

Олеся стыдливо одёрнула платье и поспешно свела коленки. При таком положении их тел, её ножки в капроновых колготках находились на уровне Генкиного лица, и она почувствовала себя неловко.

– Только стакан один, – а Хоботову неловко не было, – Ничё?

– Ой, ладно, – Олеськи до смерти хотелось расслабиться, ведь сидеть на дурацком «козле» было неудобно и жёстко, – Ты уверен, что не спалят?

– Да мы сто раз так делали. Физручка мне ключи оставила, вернётся через час-полтора. Не бойся, Олесь, – Генка настолько красноречиво сверкнул в сторону Олеси своими серыми глазами, что та поёжилась. Точно, нравится она ему, – Если боишься, что я заразный, первая пей, – он поспешно отвернулся, откупоривая бутылку привычным жестом, – Но я не заразный…

Обалдеть! Наглости бухать в самом сердце образовательного учреждения до этого дня Олеся себе не позволяла. Ай да Генка! Устроил ей приключение посреди учебного года. Бунтарь.

А тот уже протягивал ей свой стакан, доверху наполненный жидкостью тёмно-вишнёвого цвета. Ну ничего себе. Олеся приняла стакан и отпила маленький глоток, сморщившись в ожидании ощущения отвратительной кислятины во рту. На её удивление вино было ароматным, терпким и очень вкусным.

– Ну как? – Генка тревожно вглядывался в её лицо – видимо, силился понять понравилось ей или нет, – Нормальное?

– Да ничё так, – Олеся сделала ещё один глоток и расслабленно обмякла, – На, – протянула стакан Генке.

– Как-то ты слабо пьёшь, – усмехнулся тот и выпил остатки залпом, – Хорошее, – констатировал, причмокивая губами, как знаток.

– Вино пьют медленно, его смакуют, – оскорбилась Олеся, – А ты залпом жахнул, будто водку. Так с вином не делают.

– Слушай, давай я завтра домашнего коньяка принесу? – предложил Хоботов, уверенно наливая вина в стакан, – Как раз перед дискотекой бахнем. Давай, а?

– Только на торжественную часть не надо, а то спалят, – слегка опьяневшая Олеся довольно улыбнулась. Как хорошо, что Генка Хоботов в неё влюбился.

– Само собой. На. – тот снова протянул свой доверху наполненный стакан.

– Не части, – хихикнула Олеська.

– Мы в школе, надо пить быстро, – напомнил ей Генка, – Физручка скоро вернётся, у нас около часа в запасе

– Блин.

Второй стакан Олеся выпила до дна и довольно облизнулась.

– Хорошее вино, даже закусывать не надо, – похвалила она, чувствуя, как голова начинает кружиться. В отсутствии свежего воздуха и тесноте ей сделалось невыносимо жарко, – Только в этой душной каморке дышать нечем.

– Совсем забыл, – спохватился Хоботов, – Во, – он достал из кармана ириску, – На. А то даст по шарам с непривычки, свалишься.

– Ха, с непривычки? Да я столько этого вина выпила, сколько ты за всю жизнь не выпьешь, – похвасталась Олеся, опасно покачнувшись. Перед её глазами замелькали мушки, – Что-то жарко мне.

– Ты в порядке? Не падаешь? – Хоботов выпил свою порцию и встал, положив свою крупную ладонь на Олесину коленку. От тепла его крепкой руки по бедру пробежала пугливая дрожь и стало ещё жарче.

– Э, руки убери! Вообще уже? – возмутилась она, смахивая его нахальную руку и качаясь ещё сильнее, – Ой, мама.

– Держись за меня, – Генка приобнял её, чтобы не упала, и Олеська почувствовала его дыхание на своей щеке, – Олесь, я держу тебя, не бойся, – его руки обвили её чуть пониже талии.

– Хоботов, хорош меня лапать! – разозлившись, девчонка пнула наглого одноклассника коленкой в грудь и упёрлась ладошками в его широкие плечи, отпихивая, – Уйди, говорю, а то заору.

– Синицкая, ты дура? Я тебя просто придержал, чтоб не грохнулась. Нахрен ты мне нужна? – Генка отстранился и глянул на неё обиженным взглядом, – Ты вообще не в моём вкусе. Просто одноклассница и всё.

– Просто одноклассница? – Олеське стало обидно, – И всё?

– И всё, – отрезал Генка, снова потянувшись за бутылкой, – Пропусти, раз слабая такая. Посиди, подыши. Тащить тебя по школе пьяную я не собираюсь.

– Позвал – значит наливай, – Олеся разозлилась, – Не жадничай. Значит, не в твоём я вкусе, Геночка? – от бешенства её опьяневшая в духоте голова потихоньку вставала на место, – А кто ж в твоём, расскажешь? – неужели даже рыжий Генка не видит, какая она хорошенькая.

– А с какого я тебе должен рассказывать, Олесенька? Это тайна. – Хоботов снова наполнил стакан и протянул его Олесе, избегая смотреть ей в глаза, – На. Только понемножку пей, а то уже косая.

– Это кто-то из нашего класса? – на секунду мелькнула мысль о Самохиной. Неужели Хоботов позвал Олесю только потому, что влюбился в её подругу? Как-то глупо, но пацаны в таких случаях умом не блещут. Нет-нет, только не это, – А она… ну, та, которая тебе нравится, тёмненькая или светленькая? – Олеся сделала глубокий глоток и поморщилась, потому что отчего-то вино стало горчить, – Давай свою ириску.

– Не скажу, – Генка протянул Олеське конфету и вскинул на неё свои серые глаза. В них она увидела грусть и томление. Всё-таки не Самохина? Или Самохина?

– Я никому не скажу, Ген, честно, – Олеся снизила тембр голоса, пытаясь вызвать Хоботова на откровенность, – Не тот я человек, чтобы чужие тайны выдавать.

– Ну, допустим, светленькая, – Генка снова отвёл взгляд, словно смутившись. Не Самохина. Олеся выдохнула.

– А, – и улыбнулась, – Тебе нужно пригласить её куда-нибудь, – подсказала она явно страдающему Генке, – Погулять.

– А если она откажется? – на Генку было жалко смотреть. Всё-таки трудно пацанам первый шаг делать.

– Почему она откажется? Ты… симпатичный, – отчего-то Олеське до смерти захотелось Хоботова поддержать. То ли хмельное вино было виновато, то ли их с Генкой нечаянное уединение. Конечно, до симпатичного ему, как вороне до павлина, но кое-какой шарм есть. Фигура, например. Плечи широкие, ого-го, – И сильный.

– Правда? – конопатое лицо Генки радостно просияло. Не только девчонкам сложно – это открытие Олесю поразило, – А ты бы со мной пошла… погулять?

– Я? А я не в твоём вкусе, – Олеька злобно рассмеялась. Один/один. Втрескался Хоботов в Олеську, но не признаётся! Сто процентов.

– Но всё же? – парень не отставал.

– Ну можно, чё, – пожала она плечами, празднуя победу. Неужели позовёт её сейчас куда-нибудь?

– У меня дурное предчувствие, пойдём отсюда, а то физручка накроет.

Вот козёл!

– А вино? – Олеся разочарованно нахмурилась.

– Знала б, что ты на полтора стакана меня позвал, не пошла бы!– Завтра. На сегодня хватит, а то попадёмся, – Генка закупорил бутылку и засунул её себе за шиворот, – Давай-давай, спрыгивай, – он осторожно приоткрыл дверь и выглянул из-за неё, изучая обстановку в коридоре, – Никого. Давай, Синицкая, прыгай!

Даже не поможет ей спуститься? Козёл! Разочарованная Олеська неловко спрыгнула и, конечно, неудачно приземлилась.

– Ой, бля.

– Ты чего матишься?

– Ногу подвернула.

– Ты нарочно, не пойму?

– Да пошёл ты, – она подхватила сумку, небрежно закидывая её через плечо, – Жмот.

– Иди, я пока вино спрячу, маты перетаскаю и двери запру. Встретимся у ворот, до дома провожу. Ты далеко живёшь?

– Ой всё, – Олеся пошла по коридору, заметно прихрамывая, – Не надо нигде со мной встречаться. Без тебя обойдусь.

– Как знаешь. Мне всё равно ещё ключи отдавать. Пока!

Всю дорогу Олеська ругала хитрого Хоботова, который так и не признался ей в своей симпатии, и вернулась домой раздражённая, пьяная и с малиновыми от вина губами.

Глава 10. Сборы

Весь вечер Олеська провалялась в постели с кувшином воды возле кровати, а утром субботы проснулась злая и неудовлетворённая. Нога, которую вчера подвернула, слегка припухла в щиколотке и немного ныла, когда Олеся на неё опиралась. Не критично, но неприятно. Вчерашнее вино ничего, кроме головной боли и жажды не принесло. Лишь одно было хорошо: родители ничего не докапывались, они занимались повседневными делами и в душу не лезли. Даже не спросили, почему не вышла ужинать.

Последнее время мать вообще была сама не своя: готовила редко и всё больше что-то не хитрое. Сонька питалась в детском саду, Олеська – в школе, а папа… наверное, он тоже где-то ел. Домой он приходил поздно и частенько сразу заваливался спать. Олеся подозревала, что отец регулярно бывал подшофе, но мать никак ситуацию не комментировала.

Возможно, просто уставал.

Изолированные комнаты просторной четырёхкомнатной квартиры позволяла располагаться в ней так, что при желании можно было с домочадцами не встречаться. Теперь, когда Олеська перестала шляться по улице и взялась за ум, её почти никто не доставал. Разве что волнистый попугайчик, Сонькин питомец, невпопад чирикал, но ему можно – что с попки-дурака взять?

Да, мать перестала истерить по поводу модных нарядов, а отец – придираться к её неприличному поведению, и жизнь должна была стать малиной…

Но малиной не становилась.

Девушке было скучно. Олеська хотела чего-то, и сама не знала чего. Её гардероб регулярно пополнялся красивыми тряпками, а косметичка стала внушительной и тяжёлой, но смысла во всей этой красоте было немного.

Никто за Олеськой не ухлёстывал, никто не звал на свидание, и никто не говорил, что влюблён.

Даже Генка Хоботов.

Каков козёл, а? Спросил пойдёт ли она с ним, а когда убедился, что пойдёт, дал задний ход. Попалась Олеська Синицкая, как лохушка! Теперь рыжий подумает, что она в него втюрилась, а он ей не нравится даже!

Нет, никогда глупой Синицкой не захомутать искушённого во всех жизненных делах Игоря, если у неё даже с некрасивым Геной не склеилось. Ей хотелось покорять, вертеть мальчишками, как вздумается, быть для них мечтой, ну или что-то около, а на деле… Олеська была зла сама на себя и очень собой разочарована. Если она и дальше будет вести себя, как дитё, всерьёз её никто воспринимать не будет.

Нужно срочно как-то повзрослеть. Срочно! Но как?

В начале двенадцатого зазвонил телефон.

– Тебе там какой-то парень звонит, – мать заглянула в Олеськину комнату и подозрительно на неё глянула, – Представился Геной. Олеся, ничего не хочешь мне сказать?

– Генка? – Олеська снисходительно хмыкнула, втайне торжествуя, – Это, наверное, Хоботов, мой одноклассник, опять забыл, что задали.

– Одноклассник? – мать недоверчиво склонила голову, – Чё за одноклассник?

– Он рыжий, мам, – объявила Олеся, закатывая глаза. Черты маминого лица понемногу разгладились – та тоже не жаловала рыжих, – Ты же не думаешь, что мне нравятся рыжие? Он страшный, мам. Надо ответить.

– Рыжий? Да, я помню, у вас в классе есть такой. Некрасивый, – согласилась мама.

Олеся поправила волосы эффектным жестом, гордо прошла мимо мамы в прихожую, стараясь не выдать свою радость, и спокойно взяла телефонную трубку.

– Алло.

Телефонный аппарат у Синицких был крутой: с кнопками, вместо диска, тёмно-синий и блестящий. Всякий раз, когда Олеся разговаривала по телефону, мать подслушивала из-за угла. Девушка знала об этой её привычке и всегда тщательно следила за языком. Исключением было время маминого отсутствия, когда можно было перемыть кому-нибудь кости без опаски быть неправильно понятой.

Обычно по телефону они болтали с Галькой Самохиной, но сегодня звонил парень, поэтому мама не стеснялась, прошла вслед за дочерью и как ни в чём не бывало встала у неё за спиной.

Интересно, она и на свидания собирается с ней таскаться? И первую брачную ночь контролировать? Олеся еле сдержалась, чтобы не ляпнуть чего-нибудь дерзкого.

– Олесь, ты?

– Я.

– Немного поменялось. Я приду, но попозже, дождись меня, ладно? То, что обещал, принесу, – Выпалил Хоботов скороговоркой и бросил трубку.

Как будто понял, что Олеськина мать на стрёме. Толковый пацан – Олесе это понравилось. Странно, что она никогда не обращала внимание на Хоботова, ведь он явно далеко не лох.

– Чё спрашивал? – любопытный мамин взгляд пронзил Олесю насквозь. Как же сложно сохранять невозмутимость в подобных условиях.

– Трубку бросил, – ответила она честно, из всех сил пряча улыбку, – Дурак. Пацаны так часто делают. Может, и не Хоботов звонил, а кто-то другой. Дураки, мам.

– Ну ладно.

Олеська праздновала победу: Генка про неё не забыл!

Нет, дело даже не в домашнем коньяке и не в вине из Грузии, а в том, что Гена про неё помнил! Значит, что-то к ней чувствует. Олеське очень хотелось, чтобы Гена в неё влюбился! Очень! Что делать с ним дальше, её по большому счёту не интересовало, потому что не было важным. Важным было то, что в Олесю можно влюбиться. Это давало шанс на внимание кое-кого покруче Хоботова.

Теперь собираться на дискотеку было интереснее. Планировалась торжественная часть с педагогами и конкурсами, но это от силы пара часов, а потом… полутьма, светомузыка, танцующие пары, а там и Генка со своей бутылкой. Романтика.

Для вечера Олеся выбрала брюки-бананы и светлую блузу с рукавами «летучая мышь», свои роскошные белокурые волосы она убрала в высокий хвост, слегка подвела глаза чёрным карандашом и подкрасила губы розовым блеском. Краситься красной помадой Олеся больше не рисковала: вспоминались неприятные слова калмыка из ментовки.

Слава проститутки ей сегодня не нужна, она и без вызывающей помады хороша.

Дьявольски хороша!

В дверь позвонили.

– К тебе Галя пришла, – доложила мать, – Смотрите мне, ведите себя порядочно и скромно, – она заглянула в Олеськину комнату и бросила на уже готовую к выходу дочь строгий взгляд, – Слишком ярко глаза подвела.

– Это Новый год, мам, и… мы в школе будем, – неохотно откликнулась Олеся, изо всех сил стараясь не обострять, – Это школьное мероприятие, мам.

Последнее время она стала побаиваться, что родители ограничат её в финансах. Радостные, что она взялась за ум, они стали гораздо щедрее и сговорчивее. Без красивых нарядов и декоративной косметики смысла выходить на улицу не было. Если Игорь снова увидит её в образе безвкусно одетой уличной воровки, она просто не переживёт позора!

Даже странно, что всё поменялось так круто. Олеся с ужасом рассматривала те старые тряпки, в которых ходила до встречи со своим тайным кумиром. Как она могла чувствовать себя счастливой во всём этом дерьме? Да, подружки у неё были лихие, но… совсем не умели нормально одеваться. Не умели и не могли.

Вот если бы стать девушкой Хромого лося… Они и безбашенные, и модные.

– Вот-вот, не опозорьтесь! – мать не сдавалась.

– Строгая у тебя мама, – покачала головой Галина, когда Олеька вышла в прихожую. На Гальке было её фирменное пальто, которое она распахнула, чтоб не запариться, а под ним ажурные колготки с мини-юбкой. Вот кому надо быть поскромнее! А тёмно-русые волосы начесала так, будто с самосвала упала.