Данькино детство

Я не раз просил бабушку рассказать мне о моем деде, но она всякий раз отнекивалась. Говорила, что из-за боли утраты она пока не может о нем спокойно говорить и сразу начнет плакать. Она обещала рассказать мне о нем попозже, когда боль ее утихнет. Но я этого так и не дождался. Думаю, если бы она по меньше разговаривала с его фотографией, ее боль, может быть, когда-нибудь и прошла. Но разве объяснишь это человеку, который сам не хочет ничего забывать…

Дед, о котором я хочу рассказать, был мне совсем не родным. Я даже понятия не имел о его существовании до нашей с ним первой встречи. И знакомство наше продолжалось лишь несколько месяцев. И все-таки даже столь короткого знакомства с этим удивительным советским человеком, прошедшим три кровавых войны, с лихвой хватило мне, чтобы моя жизнь вскоре после его нелепой и трагической смерти, произошедшей исключительно из-за людской подлости и равнодушия, изменилась, можно сказать, до полной неузнаваемости.

Если вам когда-нибудь, не дай бог конечно, придется топить в зимней проруби едва родившихся еще полуслепых щенков, то вы увидите с каким полным доверием они к вам будут относиться вплоть до того самого момента, пока вы не начнете их кидать в ледяную воду, а потом мешать всплыть обратно. Наверное, многие из взрослых думают, что они на такое не способны, но они сильно заблуждаются на свой счет, потому что с маленькими детьми они делают то же самое, если не хуже. Не в прямом смысле конечно. Дети до определенного момента точно так же, как эти обреченные щенки, относятся ко всем взрослым как к добрым, всемогущим и всепрощающим богам, пока те однажды не начнут топить их светлую веру в какой-нибудь ледяной проруби. После этого до определенного момента взрослые еще могут оставаться богами для них, но это уже будут совсем не добрые, а очень злые и жестокие боги…

Я начал рассказ о своем детстве с того, что был весьма трудным подростком, лишенным родительского тепла и потому весьма озлобленным на весь белый свет и полным недоверия к чуждому и враждебному для меня миру взрослых. Но должен признать, что был и в моей тогдашней жизни небольшой период безоблачного детского счастья, которое потом оборвалось самым жестоким образом. Поэтому я и не люблю о нем вспоминать. Детские травмы не лечатся, и чтобы они не отравляли остаток жизни, для своего же блага лишний раз их лучше сильно не бередить…

Примерно до середины четвертого класса весь окружающий меня мир казался мне в целом очень справедливым и добрым. Как все дети я был наполнен живительной и мощной энергией, которая бурлила во мне как фонтан и находила свой выход в неприхотливых, но бурных всевозможных детских играх и незатейливых радостях. Мир тогда мне казался еще не совсем понятным и не всегда правильно устроенным, но это был очень надежный и благодушно расположенный ко мне мир, которым правят добрые и всемогущие Взрослые, на которых во всем можно полностью положиться, потому что они в трудную минуту всегда поспешат тебе на помощь; кроме того, они совершенно точно знают, как все на этом свете устроено и ответят тебе при необходимости без малейшей запинки на любой даже самый сложный.

Апогеем в этой благостной картине стало для меня вступление в ряды советской пионерии. Поскорее стать пионером мечтал тогда не только я один – это была заветная мечта всех моих друзей и однокашников. Конечно, мы тогда все были октябрятами, а любой октябренок, как всем хорошо известно, – это будущий пионер. Поэтому я ни минуту не сомневался, что в один прекрасный момент и сам стану пионером. Но все равно мне страшно не терпелось поскорее приблизить это великое и торжественное событие. Конечно, быть октябренком было тоже совсем неплохо. Мы, тогда, например, с гордостью носили на груди красивые октябрятские значки в виде алой пятиконечной звезды в центре которой был изображен вихрастый мальчуган, будущий вождь всего мирового пролетариата. Но зато у пионеров было кое-что получше – пионерский галстук, заветный и прекрасный атрибут, который обозначал твою принадлежность к могучей и веселой организации, где царит совсем другая интересная и насыщенная всевозможными событиям кипучая жизнь.

За нашим третьим «А» в качестве вожатой была закреплена чудесная девочка, которую звали Олеся. Я в нее сразу же безнадежно влюбился, как только может влюбиться десятилетний пацаненок. Она была всего-то на четыре года старше нас, но казалась нам уже очень взрослой и большой, хотя я, к слову, уже тогда был ростом почти с нее. У нее были густые вьющиеся темные волосы, огромные добрые глаза, ямочки на щеках и никогда не сходящая с лица улыбка. Мы все ее просто обожали. У Олеси был замечательный талант любые самые рутинные мероприятия сводить к интересной и увлекательной игре. Ну а нам-то только этого и надо было. В общем, когда в середине учебного года она сказала, что лучших из класса весной 22-го апреля на день рождение Ленина будут принимать в пионеры, я с особым рвением взялся за учебу и как мог старался следить за своим поведением.

В обязанности вожатой входила наша подготовка к приему в пионерскую организацию. Я знал, что в некоторых других классах вожатые заставляли своих подопечных тупо зубрить слова пионерской клятвы и правила, которым должен следовать советский пионеры. Но наша Олеся и тут все свела к замечательной игре. Суть ее была в следующем. Нашу Землю захватили злые инопланетяне с Красной планеты. Чтобы вы знали, «красной» она называлась не потому, что там тоже царила советская власть, а потому что это была планета Марс, которая, если смотреть на нее с нашей Земли, имеет зловещий красноватый оттенок. У этих марсиан были большие бластеры, с помощью которых они перебили все земные армии и после этого уже совсем ничего не боялись, кроме одного – советских пионеров, против которых все их бластеры были совершенно бессильны. При встрече с марсианином пионеру было достаточно отдать пионерский салют и успеть крикнуть: «Да здравствует Великая Октябрьская социалистическая революция!». И все – сразу после этих волшебных слов злому инопланетному империалисту наступал кердык. Главное было не сбиться и не запутаться в словах, потому что в этом случае заклинание не действовало и марсианин мог спокойно достать свой бластер и уничтожить пионера. И еще обязательно нужно было, чтобы на груди пионера был аккуратно выглаженный и правильно завязанный пионерский галстук.

Олеся сказала, что наша задача – освободить землю от марсиан. Но для этого мы должны сначала пройти специальное тайное посвящение у доброй могущественной волшебницы, чтобы стать пионерами и обрести необходимые способности для борьбы со злом. Чтобы нас не уничтожили раньше времени, нам необходимо тщательно шифроваться и скрытно ото всех учить слова пионерской клятвы и законы советской пионерии, потому что, если их все не выучить, то пройти посвящение не получится. Чтобы члены нашей тайной организации узнавали друг друга, нужно было использовать секретный пароль – какие-нибудь слова из песни фантастического фильма «Мечте на встречу», на который она нас всех вместе не так давно водила. Ух, вот это было событие! В кино я до этого ходил всего один раз с сестрой и бабушкой. А потом уже не было возможности покупать билеты. Но в тот раз Олеся как-то договорилась, что всех нас пустили бесплатно. Мы все были в полном восторге и потом долго еще бурно его обсуждали, хотя, если уж быть до конца честными, мало что поняли. А песню «Мечте на встречу» все наизусть, конечно, сразу выучили. Вот какие там были слова:

Жить и верить – это замечательно.

Перед нами – небывалые пути:

Утверждают космонавты и мечтатели,

Что на Марсе будут яблони цвести.

Хорошо, когда с тобой товарищи,

Всю вселенную проехать и пройти.

Звёзды встретятся с Землёю расцветающей,

И на Марсе будут яблони цвести.

Я со звёздами сдружился дальними,

Не волнуйся обо мне и не грусти.

Покидая нашу Землю, обещали мы,

Что на Марсе будут яблони цвести!

Теперь каждый раз по пути в школу и обратно я всю дорогу повторял про себя слова пионерской клятвы и законы пионеров Советского Союза, которые для того, чтобы всегда о них помнить, развесил у нас дома по всем стенам на небольших бумажках:

• Пионер предан Родине, партии, коммунизму

• Пионер готовится стать комсомольцем

• Пионер ровняется на героев борьбы и труда

• Пионер чтит память погибших борцов и готовится стать защитником Отечества

• Пионер лучший в учебе, труде и спорте

• Пионер – честный и верный товарищ, всегда смело стоящий за правду

• Пионер – товарищ и вожатый октябрят

• Пионер – друг пионерам и детям трудящихся всех стран.

И вот, наконец, наступила долгожданная дата – 22 апреля, День Рождения Владимира Ильича Ленина; день, когда самых лучших из нас должны были принять в пионеры. Разумеется, среди тех, кого наша Олеся строем повела в на посвящение, был и я, Данила Ветров. Для меня это был двойной праздник, потому что так уж выпало, что и мое День Рождение приходилось на это самое число. Надеюсь, вы понимаете, что я не имел права лишить себя такого замечательного подарка.

Посвящение проходило в зале воинской славы в одной из школ в нашем районе. Мы по очереди читали клятву и получали из рук ветеранов свои пионерские галстуки. Пока не наступила моя очередь, я почти не замечал ничего, что происходит вокруг меня, поэтому страшно волновался и непрерывно повторял про себя слова пионерской клятвы. И вот наступил этот великий момент моего посвящения в пионеры.

– Данила Ветров, выйти из строя для произнесения торжественного обещания пионера Советского Союза, – раздался звонкий голос нашей Олеси.

Я четким строевым шагом вышел на середину зала, где меня ждал уже седой как лунь ветеран с алым галстуком в руках; на груди у него едва умещались многочисленные боевые награды. Я остановился за шаг до него и, содрогаясь внутренне от дикого волнения, звонким голосом без запинки произнес заветные слова, отшлифованные до блеска в моем сознании тысячекратными повторениями:

– Я, Данила Ветров, вступая в ряды Всесоюзной Пионерской Организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия, всегда выполнять Законы Пионерии Советского Союза.

Я так волновался и переживал, что все дальнейшее происходило для меня словно во сне. Окружающие меня лица и предметы расплылись точно в тумане. Почти не помню, как ветеран вручил мне галстук, и как он в итоге оказался завязанным на моей шее. Более менее в себя я пришел лишь к тому моменту, когда мы ровным строем и с песней маршировали обратно в свою школу. Прохожие останавливались и провожали нас взглядами. На улице было достаточно прохладно, но я этого даже не замечал. На моей белоснежной отутюженной рубашке ярко полыхало алое пламя, и я был несказанно счастлив и горд от сознания что я теперь – СОВЕТСКИЙ ПИОНЕР.

Словами не передать то чувство сплоченности и единения со своими товарищами, которое я ощущал. Думаю, другие испытывали подобные же чувства. Все наши дела и поступки приобрели теперь новый и очень важный смысл – мы своими собственными руками строили Светлое Будущее для самих себя и своих потомков. А дел было много: шефство над ветеранами, сбор макулатуры и металлолома, пионерские слеты, походы в музеи и театры, субботники и многое другое. Жизнь была до предела насыщена всякими событиями. Дома я почти не бывал и все время рвался в школу, где бурно кипела по-настоящему интересная для меня жизнь.

Бабушка моя спустя какое-то время после гибели деда приняла крещение и стала ходить в церковь. Раньше я этому не предавал особого значения. Но после того, как меня приняли в пионеры, я считал своим непременным долгом нести в мир свет знаний. Мне было ужасно стыдно, что член моей семьи в эпоху грандиозных строек, полетов в космос и научных достижений словно малограмотный крестьянин верит в какого-то боженьку; кроме того я считал, что это бросает тень позора непосредственно и на меня, раз я такое допустил в своей семье. Правда, что такое «бог» и «церковь», я представлял себе крайне смутно. Поэтому, прежде чем всерьез вступить в непримиримую борьбу с этими пережитками прошлого, следовало для начала получше изучить объекты своей будущей борьбы. Нужно было сходить в разведку. Поэтому однажды я упросил бабушку взять меня с собой в церковь. Она очень удивилась такому моему порыву, но спорить не стала. Потребовала только, чтобы я пошел туда без своего пионерского галстука, поскольку там это не принято. С галстуком я никогда не расставался, но ради такого святого дела, скрепя сердце, согласился его туда не надевать.

И вот в одно из ближайших воскресений мы поехали с ней в церковь. Ехать нужно было на общественном транспорте в противоположный конец города, где я еще никогда до этого не был. Поэтому я с большим любопытством всю дорогу глазел по сторонам в окно автобуса и даже не заметил, как мы доехали до места.

От остановки нужно было еще идти минут пятнадцать через лес. Надо сказать, что я совершенно не представлял себе как выглядит место, где люди совершают свои религиозные обряды, поэтому когда мы, наконец, вышли из леска и передо мной выросла махина православного храма, я остолбенел от неожиданности; никаких сомнений быть не могло – перед нами гордо возносился к небу огромный полноразмерный макет настоящего космического корабля «Восток-1», на котором ровно год назад слетал в космос Юрий Гагарин и который был мне отлично известен по изображениям в книжках, на бесчисленных плакатах и на почтовых марках. Единственная существенная неточность состояла в том, что ступеней здесь было четыре, а не три как на «Востоке».

«Вот это, да» – восхищенно подумал я, – «ничего себе местечко – настоящий космодром!».

Внутри «космического корабля» царил таинственный полумрак, было тихо и торжественно. Возле небольшого столика, на котором горели многочисленные свечи, стоял местный батюшка и читал какую-то лекцию. Прихожане столпились перед ним и почтительно слушали, что он им вещает. На батюшке был длинный черный балахон и высокий блестящий головной убор как у всех настоящих инопланетян. Я немного постоял в общей толпе, но потом мне стало скучно слушать непонятные речи и я начал бродить по всем углам, глазеть на росписи и многочисленные иконы. На них были изображены в основном бородатые дяди, но изредка попадались и тети. И у всех вокруг голов были нарисованы круги, которые несомненно символизировали скафандры космонавтов. «Шикарное место для игры в космических путешественников и пиратов» – с восторгом думал я. – «Надо будет обязательно рассказать всем нашим. Жаль только, что добираться сюда будет далековато».

Потом я увидел, что инопланетный батюшка закончил свою лекцию и решил, что раз уж сюда попал, нужно с ним серьезно поговорить. Как настоящий советский пионер, я считал своим прямым гражданским долгом бороться со всеми темными суевериями и предрассудками. Поэтому твердым и уверенным шагом я направился прямо к священнику, чтобы открыть, наконец, ему глаза, что никакого бога в действительности нет, и единственная троица на земле, которую условно можно считать «святой», – это наши великие пролетарские вожди: Карл Маркс, Фридрих Энгельс и Владимир Ильич Ленин.

– Товарищ священнослужитель, зачем Вы всем рассказываете про какого-то бога, ведь это же обман, потому что никакого бога на самом деле не существует – сказал я ему, подойдя поближе.

– Почему это не существует? – спросил батюшка. Мне показалось, что он был весьма озадачен и сбит с толку такой неожиданной и новой для себя информацией.

– Ну как же, разве Вы ничего не знаете!? – я удивлен был ничуть не меньше, что он оказался таким невероятно дремучим. – Юрий Гагарин в прошлом году слетал в космос – нет там никакого бога. Точно Вам говорю. И вообще, в наше время великих научных открытий и технических возможностей верить в какого-то бога – полная нелепость.

– Вот я, деточка, как раз поэтому и верую, ибо нелепо, – ответил он.

Я, конечно, в полный осадок выпал после такого заявление. Мне сразу стало ясно, что нормальным человеческим языком с этим странным типом разговаривать бесполезно. Хоть какой ему разумный и научно обоснованный довод приведи, он тебе ничтоже сумняшеся только и скажет в ответ, что вот поэтому-то он, как раз ничуть и не сомневается в древних поверьях, что бог сидит прямо на небе и как пить дать за каждым из нас сверху через облака ежесекундно подглядывает; Галилей с Коперником – космические идиоты и фантазеры, потому что Земля на самом деле плоская и неподвижная, а Солнцу и всем звездам во Вселенной больше нечего делать, как денно и нощно вокруг нее вращаться. И все это истинная правда, потому что полный бред. Аминь.

Несмотря на всю дикость данной ситуации, я не опустил рук и решил сделать попытку воззвать к разуму этого дяденьки, который – здесь я ничуть не покривлю душой – вызвал у меня очень даже приятное впечатление. Глядя на его добрые умные глаза и благостное выражение широкого лица, окаймленного густой черной бородой, у меня промелькнул луч надежды, что случай, может быть, не такой уж и безнадежный каким кажется…

– Хотите, – предложил я ему, – я Вам сейчас на пальцах быстро докажу, что никакого Вашего всемогущего и всезнающего бога не существует в природе. Я, вот, могу прийти сюда ночью и повыбивать камнями в вашем заведении все окна. И ничего Ваш бог мне за это не сделает!

– Конечно, не сделает, – неожиданно легко согласился батюшка. – И даже в тюрьму тебя за это никто не посадит.

– Конечно не посадят, – гордо говорю я. – Я ведь еще несовершеннолетний.

– Вот и для Бога мы все, дружок, несовершеннолетние… – говорит батюшка.

Я хотел было возразить, но тут меня окликнула моя бабушка, которая уже давно ждала меня у выхода, и мне с сожалением пришлось прервать нашу интересную дискуссию. А так бы, конечно, я еще с ним с удовольствием поспорил.

О том, чтобы убеждать бабушку переходить к атеистическим взглядам, я больше не помышлял, поскольку решил, что вся эта их религия – это, на самом деле, ничто иное как увлекательная игра. Взрослым, ведь, тоже нужно иметь иногда хоть какие-то развлечения. Пусть же себе играют во что хотят, лишь бы нам, детям, это сильно жить не мешало.

Летом мы всем нашим отрядом поехали в настоящий пионерский лагерь. Вот это, скажу вам, была сказка. Наши корпуса располагались на берегу озера, из которого вытекала какая-то речка. Мы учились маршировать строем и разучивали пионерские песни, которые потом вечерами пели все вместе у костра. Еще мы ходили в трехдневный поход с палатками. Я его очень хорошо запомнил главным образом потому, что в наш походный рацион входила сгущенка, которую я тогда в первый раз в жизни и попробовал. Мне тогда на полном серьезе казалось, что ничего лучше и вкуснее этой сгущенки человечество еще не придумало.

И еще каждый день перед сном Олеся приходила к нам в спальное помещение, чтобы пожелать всем спокойной ночи. К нашему огромному восторгу она часто задерживалась, чтобы рассказать нам перед сном какую-нибудь ужасную историю. Передать не могу, как мы это любили. До сих пор с удовольствием вспоминаю те острые ощущения, которые я тогда испытывал. Лежишь себе в уютной постели под теплым одеялом, слушаешь какой-нибудь очередной жуткий рассказ, аж душа в пятки уходит, и при этом страшно интересно, чем все закончится. Уж и не знаю, откуда она только этих страшных историй понабралась. Мне лично больше всего нравились легенды про Снежного Человека, которого невозможно было поймать, хотя все пытались; и еще про бенгальского тигра-людоеда, который съел двести человек и никто ничего не мог с ним поделать. По нескольку раз был готов заново слушать такие истории. Кроме этого, Олеся просвещала нас про НЛО, полтергейст, барабашек и всякую чертовщину вроде африканских зомби и оборотней. Прямо талант у нее был к этому делу. Таким иногда замогильным голосом начинала говорить, что мурашки по коже бегали. Что интересно, засыпали мы потом сразу как сурки, и кошмары никого не мучили. Вот это я называю педагогический талант.

Что касается вашего покорного слуги, то должен признаться, что меня мучительно терзали проблемы несколько иного рода. Я уже говорил, что по уши влюбился в Олесю еще тогда, когда она у нас только появилась. Но в то время это была чистая платоническая любовь, не связанная ни с какими желаниями. Но вскоре после того, как мне весной исполнилось одиннадцать лет, у меня начало активно просыпаться еще и первое половое влечение, которое к лету стало практически невыносимым. У меня начал ломаться голос, под мышками, на лобке и даже на ногах начала появляться первая растительность, я стал замкнутым и нервным. Сны мои были наполнены порой таким эротическим содержанием, что я бы никогда не решился ими ни с кем поделиться. И вожделенным предметом всех моих навязчивых фантазий была наша Олеся. Точно полоумный, сам не отдавая себе отчета что делаю, я тенью следовал повсюду у нее по пятам. Как-то словами выразить ей свои чувства я, разумеется, не смел, поэтому в ее глазах, боюсь, выглядел иногда полным лагерным придурком. Ей, конечно, и в голову бы не могло прийти, что ее подопечный свежеиспеченный пионер Данька Ветров сходит с ума от непреодолимого полового влечения к ее персоне.

Другой неприятностью, которая всем нам постоянно дико докучала, был двухчасовой сончас. Необходимость неподвижно лежать в душном помещении в середине дня, когда на улице стоит чудесная летняя погода, вовсю светит солнце и можно пойти купаться на озеро – вот это, скажу вам, была изощренная средневековая пытка. Убежать при этом не было никакой возможности, потому что кто-то из воспитателей всегда оставался дежурным и регулярно заглядывал во все отряды, чтобы проверить, что все на своих местах и послушно лежат в своих кроватях. С нарушителями обходились очень просто – их сразу же без всяких разговоров отправляли домой.

Что касается лично меня, то в силу непреодолимой потребности постоянно находиться поблизости от предмета своего вожделения, я до определенного момента, о котором скоро расскажу, ни одного сончаса не провел в своей кровати. Дабы вожатые не замечали моего отсутствия, я напихивал под свое одеяло все, что ни попадало под скорую руку, чтобы со стороны казалось, что под ним кто-то лежит, и при первой удобной возможности выпрыгивал в окно. В моем отряде, разумеется, никому бы и в голову не пришло меня сдать, хоть никто и не знал истинной причины моих регулярных побегов. Для конспирации я всем говорил, что ухожу искать клад, зарытый колчаковцами, которые во времена Гражданской войны безнаказанно хозяйничали в этих местах и по моим достоверным сведениям именно где-то здесь зарыли несметные сокровища из подло украденного ими золотого запаса молодой Советской Республики.

Вырвавшись на свободу, я скрытно занимал свой неизменный наблюдательный пост в густых ветвях здоровенной лиственницы, которая росла на краю леса неподалеку от озера. Я залазил почти до самой ее верхушки, и оттуда как на ладони мог видеть весь наш пионерский лагерь. Вожатые, разумеется, сончас не соблюдали; наоборот, пользуясь удобным случаем, они отдыхали от своих обязанностей на полную катушку. Чаще всего они загорали на берегу озера. Но до них мне не было никакого дела; я, естественно, глаз не отрывал только с моей Олеси, когда она лежала на травке в одном купальнике вся такая из себя нежная и прекрасная. В такие минуты я погружался в сладостные мечтания о нашей с ней взаимной любви. Меня охватывало подчас такое сильное возбуждение, что в голове мутилось. Не знаю каким чудом я ни разу не свалился с дерева, потому что о своей безопасности я в такие минуты думал меньше всего.