скачать книгу бесплатно
– У меня депрессия… – ответила она.
– Понятно, – покивала я.
– А у тебя что? – посмотрела я на девушку с перевязанными венами напротив. Она отвернулась к стене и уставилась в одну точку.
– Она и ее парень решили покончить с собой, родители их нашли, ее откачали, его – нет, – шепотом ответила соседка с депрессией, – Маниакально-депрессивный психоз или, если мягко, – биполярное аффективное расстройство… Хотя, какая разница, как это называется…
– Ты врач? – спросила я.
– Нет, отец врач, – сказала девушка.
– У меня тоже, кардиохирург.
– А у меня психиатр. Вера, – и девушка протянула руку с исколотыми венами.
– Кира, – улыбнулась я, но руку не подала.
– ВИЧ, – иронично улыбнулась Вера. – Стой, ты Кира Кравцова? Надо было догадаться по кольцу. Оно во всех журналах мелькало. Тебя не видно было, а кольцо видно.
– Ага, – хмыкнула я и убрала руки под одеяло.
– Кто бы мог подумать. А че ты здесь? Ты ж платье свадебное должна выбирать?
– А ты чего?
Вера не ответила. Мы обе замолчали.
Я стала приходить в себя. Сюда меня привезли из какого-то бара, вроде из «Конторы». Я что-то заказала, что-то созвучное с «катманду» или «баланду», не могу вспомнить. От этого коктейля меня и вырубило. А потом уже палата. Почему так произошло? Я никогда не напиваюсь до такой степени, чтобы у меня начался психоз. Меня скоро должны перевести в одноместную, – вдруг подумала я, – наверное, отец уже позвонил и оправдывается перед главврачом.
– Кравцова, тебя переводят в одноместную, – сказала полноватая медсестра.
– Отец, – подумала я и, честно говоря, была этому рада. Надоели эти сумасшедшие и наркоманы. Сейчас мне нужно будет пойти к психотерапевту. Я сама попросилась. Так, наверное, будет лучше. Я надела больничные тапки, накинула халат и вышла в коридор.
Больница практически не отличалась от офиса, в котором я работала, только здесь пахло кварцем. Где-то в конце коридора были едва слышны голоса персонала, шумел томограф, заполнялись емкости для таблеток, скрипела дверь – все это создавало неповторимую атмосферу умиротворения. Люди передвигались по зданию, принимали пищу, общались, но никто никого не слушал. Разница заключалась лишь в том, что здесь я была своя. Санитары технично выполняли свою работу, лечащий врач исправно интересовался твоим здоровьем. Мне стало хорошо.
Я открыла старую деревянную дверь с ободранной белой краской и перешагнула через порог. Современный ремонт, огромные светлые помещения, приветливые молоденькие медсестры, полы, сверкающие чистотой, и идеально прозрачные окна. Я почувствовала запах денег. Сразу видно – платный корпус. Я дошла до палаты, которая находилась в другом крыле и открыла дубовую дверь.
«Шикарно… Спасибо, папа», – подумала я.
Медсестра уже перенесла все мои вещи и аккуратно разложила их по белоснежным полкам в шкафу напротив моей кровати. Я села в большое кожаное кресло в углу. Назвать палатой эти хоромы у меня не поворачивался язык. Настоящий гостиничный номер класса люкс. Огромное панорамное окно с видом на лес (скорее всего, противоударное), холодильник, микроволновка, стол, стул, ноутбук с выходом в интернет, кровать два на три метра. Все белого или кремового цвета.
Я начала вспоминать, как же я оказалась в этой «Конторе». После ссоры с Ковровым в аэропорту я решила поехать домой к родителям. Пожить там немножко, перезагрузиться. Когда я появилась в городе, мне посыпались звонки. Звонили все. От одноклассников до моего начальника. Трубку я не брала, мне не хотелось всем врать, сообщения я не читала и, чтобы оказаться вне зоны доступа, я решила исчезнуть для всех. Полтора-два месяца в дороге, получилось путешествие. Потом на пару дней вернулась в свой родной город, а после поехала к морю. Почти день в дороге. Помню, что стояла на каком-то обрыве. Был сильный дождь, ветер сбивал меня с ног. На душе как кошки нагадили, как и на том клочке земли. Вокруг никого. Я стояла и смотрела вдаль, восхищалась грозой. Природа была на высоте – гром грохотал, молнии сверкали, очень драматично. Помню, что ждала от Коврова звонка, но он не звонил. Он вообще никогда не звонил, когда я этого ждала. Отношения наши были построены на ожидании. То я ждала его со сделки, то ждала, когда он позвонит. Два дня, три дня, могла и больше прождать. Потом он мне сделал предложение, и я ждала, когда мы поженимся. Потом он уехал в свою лабораторию на острова, и я ждала его возвращения. Потом я поняла, что он уже другой, и ждала, когда он мне это скажет, скажет, что мы уже не можем быть вместе. И никогда, никогда он не поступал так, как я ожидала. Он всегда ломал мои стереотипы.
Пустота съедала меня изнутри, поглощала мою душу. У меня не было цели в жизни, я не видела смысла в существовании не только себя, но и всего человечества. Иногда было грустно. Я думала, что это все непостоянное, ненастоящее что ли. Мне часто казалось, что та жизнь, которой я живу, вовсе не моя, и там, после смерти, наступает другая жизнь, лучше и в той жизни я наконец-то обрету покой.
Я смотрела на солнце, видела его свет, но не ощущала тепло его лучей. Я смотрела на облака и видела скопление водяных паров где-то на высоте семь тысяч метров. Я не верила в искренность чувств. Я вообще никому не верила. Меня восхищала эта картина, она была похожа на ту ненависть, одержимость, которая овладела природой и рвала эту землю в клочья. Ветер был настолько сильный, что я испугалась и отошла от обрыва, хотя это и помешало мне смотреть на бушующие волны, бьющиеся о высокие скалы. Они разбивали все надежды и рвали все нити, которые вели меня к нему. Пена была желто-белой, кипящей. Море было черно-синее, с яркими бликами отражающихся от воды молний, а ветер холодный. Я замерзла и перестала ощущать свое тело. Мне было некуда пойти, а возвращаться обратно к нам в квартиру я не хотела.
Я ждала, что природа пробудит во мне хоть какие-то яркие эмоции. Но я ничего не чувствовала. Только лишь факты и анализ, новые факты и новый анализ. Внутренние диалоги с Ковровым, каждый раз с разным финалом, перечисление фактов, касающихся нашего разрыва, и разная их интерпретация. Самокопание всегда был мой конек, но тогда я просто зациклилась. Мне казалось, что я выедаю себя насквозь. Что на мне скоро не останется живого места, но всё равно продолжала это делать. Я не понимала, что с ним случилось и почему он изменился? Когда была поворотная точка, после которой он меня разлюбил? Я ведь знала, что он меня бросит, почему я не ушла от него раньше? За последние несколько дней я настолько устала всё анализировать, что не знала, куда спрятаться от своих мыслей. Я перепробовала все способы ухода от реальности – и медитация, и крепкий алкоголь, и жесткие седативные. Я даже уехала на другой конец страны, слушала истории удивительных попутчиков и растворялась в их историях. Но как только я оставалась наедине с собой, мысли о нем снова возвращались. Они накрывали меня с головой, как волна, и я в них каждый раз тонула.
Пошел град, я подбежала к машине, которую, кстати, так и не вернула Коврову, и быстро в нее запрыгнула, включила зажигание, выкрутила колеса и вдавила педаль в пол. Разгонялась она молниеносно. Через минуту я была уже на автостраде и неслась куда глаза глядят, не оборачиваясь назад. Колесила по шоссе я долго, дня полтора, периодически спала в машине и ела на заправках. На вторые сутки перестал работать навигатор, сеть телефон не ловил. «Заблудилась», – решила я. Стало жутковато, но потом я увидела много машин с номерами Московской области. Москва. Меня туда тянуло каким-то невидимым магнитом. Мимо меня промелькнул спорткар со знакомым номером «ВВ001В».
– Вика, твою мать! – крикнула я.
Тачка улетела далеко, и мне пришлось поддать газу. Подрезав ее, я вышла из машины. Вика – заядлая гонщица, машины меняет как парней, новый парень – новая машина, это ее фишка, королева любой тусовки, веселая и умная, чувство юмора на уровне гениальности, двадцать один год, машину подарила мама на американское совершеннолетие. Вика выходит из машины и готовится кому-то звонить, потом смотрит на меня и говорит:
– Кравцова, ты ведь еще Кравцова, – и так загадочно смеется. – Ты что тут забыла? Где твое свадебное платье? Ты прямо на себя не похожа, худющая, я б тебя не узнала, если бы не Лехина тачка. Ты перекрасилась? У тебя же сегодня девичник, я вот туда лечу! Только из Штатов, все лето там торчала.
Это был удар ниже пояса. Девичник. Конечно. Как я могла забыть. Я его не отменяла, Леша, видимо, тоже. Захотел моего позора.
Дорогу покажешь? – засмеялась я.
Она мне:
– Педаль в пол и давай за мной, не отставай!
Через четыре часа я была на месте. Бары, клубы, люди, тусовки. Недельный алкогольный марафон. В городе меня знали. Почти жена Коврова Алексея Олеговича, владельца «АвроКорп». Пускали везде меня бесплатно, наливали тоже, наверное, надеялись, что я замолвлю за них словечко. Но ни от кого я не слышала ни слова про свадьбу. Все странно на меня поглядывали и нервно улыбались. Я нагло смотрела этим людям в лицо и ждала, что хоть кто-нибудь спросит меня про Коврова, но все молчали. И потом сразу «Контора», вип-ложа. Какая-то курица крутилась рядом со мной и все время на меня поглядывала. Достала она меня жутко, и я пошла к бару, чтобы заказать коктейль. Это все, что я помню, далее – туман…
Разглядывая панорамное окно, я вспоминала название коктейля, от которого меня вырубило. Вот что-то на языке вертелось, а вспомнить слово я не могла, что-то жаркое, фруктовое, связанное с пальмами. Мне показалось, что это процесс сведет меня с ума. Я стала приводить себя в порядок. Приняв душ и высушив волосы, я целенаправленно отправилась в кабинет к психотерапевту. Страшно. Все мои мысли сейчас будут на тарелке у этого мозгоправа. Зачем я пью, что такого страшного случилось, что я допилась до психоза, состояла ли я на учете в психоневрологическом диспансере, и, наконец, как же прошло мое детство… Я знала, о чем мы будем говорить. Я видела, как он, встречая меня, берет книгу с полки, открывает ее, а на обложке написаны моя фамилия и мое имя. Я представляла, как он ее листает, переворачивая страницу за страницей, как открывает интересные ему главы из моей жизни, как смотрит на события, которые происходили со мной, и с особой жестокостью залезает мне в мозг. Копается там, пытается найти что-то, что ему не нравится, что не вписывается в его привычный распорядок вещей, а я смотрю на все это и не знаю, что он подумает через минуту. Появилось необъяснимое чувство незащищенности, ощущение того, что я как будто нахожусь под микроскопом, который рассматривает невидимый экспериментатор. Я выворачиваю свою душу наизнанку, я на исповеди, а он на работе. Я в своем собственном мире, в мире своих переживаний, и зачем я к нему иду. Он мне промоет мозги, вынесет их по кусочкам из моей головы, потом построит собственный лабиринт и выкинет план.
Я вошла в кабинет. Каморка папы Карло. Не хватает картинки огня, а нет – вот же, монитор с видеорядом камина. Старая мебель, почти антикварная, была расставлена по периметру комнаты. Стол из индийского красного дерева был похож на аптечный столик или столик алхимика из средневековья. Для кабинета психотерапевта все было слишком мрачным. Окно было одно.
За письменным столом сидел маленький седой человек, показавшийся мне знакомым. Вступительные экзамены, член приемной комиссии. Точно! Давид Германович. Человек улыбнулся мне и сказал:
– Проходите, присаживайтесь.
– Куда? – спросила я. В кабинете стояли диван, два кресла и стул.
– Куда Вам больше нравится, – снова улыбнувшись, сказал он.
После трехдневного сна на кровати со старой провисшей панцирной
сеткой я сделала выбор в пользу кресла.
– Давайте знакомиться. Меня зовут Давид Германович Окраш.
– Кира Павловна Кравцова, – ответила я.
– Очень приятно, Кира Павловна, – с уважением ответил мне Давид Германович.
– Можно просто Кира, – сказала я.
– Можно просто Окраш, – пошутил он, – или Давид, или Германыч, – продолжал он шутить, чем меня рассмешил. Напряжение спало.
– Как Вы до такого докатились-то, Кира, – спросил он меня. – Алкогольный психоз, – продолжал он. – Психолог, из такой известной семьи…
Я сжалась в комок. Замкнулась. Да… Я из известной семьи. Мама, конечно, переживает. Отец… А вот ему наплевать. Он весь в работе. У него – то операция, то презентация.
– Если Вы знаете, кто у меня родители, точнее отец, то Вы должны понять, почему не стоит ему говорить, – улыбнулась я.
– И кто же такой Ваш отец, что не стоит ему говорить, где находится его дочь? – тактично поинтересовался он.
– О! Репутация, у него же ре-пу-та-ци-я, – саркастично проговорила я по слогам. – Я и так «позор семьи», как он когда-то выразился. Я же не врач, я провалилась на экзаменах, кстати, психиатром стать собиралась, сейчас бы с Вами пациентов обсуждали, попивая чаек в ординаторской.
– С таким характером Вам было бы очень сложно работать в психиатрии, – сказал он.
– Зато теперь я знаю, где находится средний мозг, – шутила я.
– И это замечательно. Вы знаете, бывает так, что у нас не всегда получается делать то, что хочется, и стать теми, кем мы хотели стать в детстве. Вот Вы кем хотели стать, когда вырастете? – спросил он.
– Вообще микробиологом – люблю пробирки, – улыбнулась я. – А еще я хотела помогать людям, жалко мне их, – в приемной комиссии он одним из первых начал меня «тянуть», но билет я знала настолько плохо, что даже это не помогло.
– А почему Вы решили поступить в медицинский, именно на психиатрию? – удивился он.
– Из-за отца, наверное, дед врач, он врач, я… не врач… – подчеркнула я и уставилась на Давида Германовича.
– Кира, то, что хотел Ваш отец, и то, что хотите Вы – разные вещи. Вы поймите, не многие могут здесь работать. Чрезмерно эмоциональным людям здесь тяжело. Вы просто не выдержите напряжения, с которым будете сталкиваться каждый день. Вы отдаете всего себя чужим людям, порой за счет собственной жизни, а они могут никогда не осознать, что Вы для них сделали. Свети другим, сгорая сам, как Вы знаете…
Это правда. По отцу знаю. Светит другим, а про меня забыл. Я посмотрела на Окраша. Отработанные движения, старые шутки, своевременная улыбка. Хоть я и понимала, что это его работа, все равно становилось намного легче от сказанного им.
– Давайте не будем про отца, – посмотрела на Давида Германовича я. Не хотелось мне копаться в детстве. Мне хотелось поговорить про Коврова.
– Хорошо, с Вашим отцом мы разберемся позже, времени у нас воз и маленькая тележка, – снова пошутил он. – Например, завтра. А сейчас я попрошу Вас написать вот на этом листочке бумаге первое, что придет Вам в голову, считайте, что это часть терапии, – и он протянул мне белоснежный лист и ручку «Паркер».
– Хм, «Паркер», «от благодарного пациента», – прочитала я гравировку на золоте. – Надо было все-таки поступить через год.
– Это подарок. Ну что, я жду. Пишите, – настойчиво произнес он.
Я взяла ручку в руки – тяжелая какая… Затем закрыла глаза и вывела на бумаге всего лишь одно слово. После чего протянула листок профессору в надежде, что он распутает мои ниточки, из-за которых я оказалась здесь.
– Ковров, – произнес он и удивленно поднял бровь.
– Ковров, – повторила я и молча ждала комментариев.
– Кто это? – спросил Окраш.
– Так зовут моего молодого человека, бывшего молодого человека, – начала свой рассказ я осипшим голосом. – Мы расстались, точнее он от меня ушел.
– И Вы решили ему отомстить тем, что довели себя до такого состояния? – спросил он. – Расскажите, как все произошло?
– Тут в принципе и рассказывать нечего, я ему просто надоела, – пожала плечами я.
– Надоели… – повторил он.
– Все было хорошо первые полгода. Потом он приставил ко мне охрану и следил за мной, но это еще полбеды. Он начал ревновать. Эти бесконечные сцены ревности, то у меня один, то у меня другой. Мы даже собирались пожениться, он мне кольцо подарил, смотрите, – и я показала кольцо на безымянном пальце из платины с кристально чистым изумрудом.
– И что же произошло? У него появилась другая? – поинтересовался он.
– Да, другая, под названием работа, он изменился, стал пропадать на островах в лаборатории, у него фарм-бизнес, – еще раз посмотрела на золотой «Паркер» я.
– И Вы ушли? – спросил он.
– Как можно уйти от человека, которого не видишь неделями. То он в Чили, то в Питере, то на островах своих, неизвестно чем там занимается, – зло ответила я. – Все запутанно. В марте мы расстались, а в мае снова сошлись, его была идея. Вроде бы все хорошо было, потом он позвал меня жить на острова на все лето. Я три часа проторчала в аэропорту, а он позвонил и сказал, что самолет за мной не прилетит…
– То есть у него есть свой самолет? – снова поднял бровь Окраш. Видимо, когда он удивлялся, то непроизвольно поднимал бровь.
– Да, он богатый мальчик, – прокомментировала я и продолжила: – Я три часа стояла, три долбанных, простите, часа, понимаете, а он, сволочь, звонит и говорит: «Кира, нам запретили взлет, подожди до завтра, я позвоню». Я думаю: «Хватит с меня «завтраков», и бросаю трубку. Как-то так, – закончила свой эпичный рассказ я.
– Вы знали, что он богатый, когда с ним познакомились? – посмотрел на меня Окраш.
– Да ничего я не знала! – разозлилась я. Мы познакомились на конференции по нейробиологии. Он вообще не был похож на человека с деньгами. Ну приличный костюм, ну телефон, ну хорошая обувь – так выглядит человек, который просто за собой следит, а не у которого личный самолет. У него был блокнот, даже не планшет, хотя тогда все таскались с этими планшетами.
– Кира, у Вас как дела с гемоглобином? – спросил Окраш. Я сначала не поняла к чему он, а потом увидела свое отражение в черном глянце огромного монитора. Белоснежная кожа, просто какой-то нереально белый цвет. Я испугалась. Окраш достал результаты моих анализов и быстро их пролистал.
– Так, гемоглобин в норме, – сделал вывод он. Я немного успокоилась.
– Я с детства, когда злюсь, белой становлюсь, ну не такой, конечно. Кто-то краснеет, а я белею, – объяснила я.
– Хорошо, а то я уже собрался Вас в палату отправить, отдыхать, – засмеялся Окраш. – А скажите тогда, вот когда Вы узнали, что он богат, что изменилось?
– Было уже поздно, я не могла просто с ним не видеться. Очень мне его хотелось. Тем более, тогда он подолгу бывал дома. Полгода действительно как в сказке. А затем все пошло наперекосяк. И эта сцена в аэропорту… – опустила глаза я.
– Какая сцена? – снова спросил он.
– Ну сцена, где он сказал, что ему взлет запретили, – повторила я.
– Ах, да, да… Память не та уже. То есть ничего не произошло, Вы просто решили уйти сами, потому что Вам показалось, что он не уделяет Вам достаточно времени, – предположил г-н Окраш.
– Нет, я ему потом звонила, телефон был недоступен, для него-то получается, что я его бросила, если это можно так назвать. Вы понимаете, его как будто подменили. Плюс он мне ничего не рассказывал про свою работу. Чем он там занимался, я даже думать боюсь.
– А Вы его спрашивали? – поинтересовался Окраш.
– Один раз, после чего желание пропало, он мне нахамил, сказал не лезть, – ответила я.
– Кира, выбор сделали Вы сами, как мне кажется. Он вас не бросал, – дал заключение Давид Германович. – Согласитесь? Вы ведь все понимаете. Встречаться с человеком, который имеет свой собственный бизнес – непросто. Партнеры, сделки, девушки, которые вьются вокруг, да та же самая репутация. Он публичное лицо, ему скорее нужен партнер, а не возлюбленная или сами знаете кто, но Вы, как я понимаю, не такая, – и Окраш улыбнулся. – Вы попробуйте изменить хотя бы одну свою привычку и поймете, как сложно изменить другого человека. Тут у Вас, по сути, было два пути – или смириться и под него подстроиться, это, конечно, можно было сделать, но чем старше, тем сложнее, или как выбрали Вы – уйти от него. Если Вы ему дороги, то он найдет способ быть с Вами. Позвонит, напишет, приедет и цветы подарит. То, что Вы ушли – это Ваше решение, – подытожил он.
– Мое… – задумалась я.
С Ковровым на самом деле было в последнее время тяжело.
– Не для меня все это, – вздохнула я.
– Что не для Вас? – удивился Окраш.
– Тусовки, презентации, публичная жизнь, – грустно рассуждала я. – Почему человеку нужно внимание прессы и личный самолет, ведь можно переехать к морю и жить там всю жизнь, там и климат лучше и воздух чище…
– Деньги, конечно, нужная вещь, но если цель человека – заработать как можно больше денег, то со временем все остальное обесценивается, и он теряет смысл жизни. Деньги ради денег, их всегда мало, понимаете… – говорил Окраш, но я его перебила.
– Он ведь приходил, – сказала я и стала наблюдать за его реакцией. Медсестры шептались в коридоре про симпатичного нового шефа Алексея.
