скачать книгу бесплатно
След души
Елена Шадрина
Переселенцы с планеты Зир, где идут бесконечные войны, смешиваясь с землянами, образуют новую разновидность людей, обладающих необычными способностями. Пройдут сотни лет, прежде чем они найдут друг друга и поймут свое предназначение на чужой планете, ставшей для них новым домом. Живя в эпоху постапокалипсиса на Земле, они осознают важность таких вечных человеческих ценностей, как любовь, семья, дружба, почти утраченных в жестокой борьбе за выживание. Содержит нецензурную брань.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая. Начало
Я знаю то, что ничего не знаю.
Сократ
Центр Реабилитации
Город N
2007 год
Среда. День третий
Лето в маленьком городке. Вторая половина августа. Жуткая жара, которая не спадает уже месяц. В моей палате прохладно. Я лежу и смотрю в потолок. Муха. Она пытается выбраться из лампы, но не понимает, что застряла там навсегда. Я слышу ее жужжание, слышу, как она самоотверженно врезается еще и еще раз в стеклянный намертво прикрученный плафон. Этот звук сводит меня с ума. Мне нужен дихлофос или мухобойка. Стоп. Мухобойкой ее не достать. Дихлофос, определенно дихлофос. Я распылю его вокруг лампы, и все – нет мухи. Хотя где его взять в психиатрической лечебнице…
Как я здесь оказалась, спросите вы? Просто я всегда жила двойной жизнью. В детстве – это семья и школа, в юности – это учеба в университете и поиск второй половинки. Я знала, что внутренний мир каждого человека уникален, но у нас всегда есть две жизни, две стороны. Если вы задумывались о причинах своих поступков, или о том, почему какая-нибудь неприятность случилась именно с вами, то вы похожи на меня. К сожалению, большинство людей, с которыми знакома я, не замечают удивительные вещи, которые происходят вокруг. Психика твердо стоит на защите их здоровья. Вот какой вы человек? Злой или добрый? А, может быть, злых и добрых людей вообще не бывает, и есть что-то среднее? Чтобы осознать свою двойственность, нужно мужество, а это в нашем мире редкость.
Общество заставляет нас играть роли. Домохозяйка, начальник-деспот, любящая мать, легкомысленная студентка. Утром вы образцовый госслужащий, а вечером – отвязный бунтарь. Кто же вы сегодня? Если у вас есть ответ на этот вопрос, то посмотрите в зеркало и спросите себя: «А до конца ли я с собой честен?»
Правда – новая валюта окружающего мира. Правда бы все упростила, но человеку свойственно лгать. В поисках истины мы можем легко потерять себя, ведь нам гораздо легче исследовать глубины космоса, чем быть честными с самим собой. Мы постоянно загоняем себя в угол, прячем свое настоящее лицо, но рано или поздно в нашей жизни происходят события, которые дают нам понять, что настоящих то нас никто не знает, и ты настоящий просто прячешься где-то в самом укромном уголке своей души, копишь мощь и тихо ждешь, когда тебя выпустят на волю, но пока ты во внутренней тюрьме, а ключи от твоей камеры давно утеряны.
Как я жила до того, как попала сюда? Я всегда и всем хотела угодить. Из хорошей ученицы в школе я превращалась дома в образцовую дочь, на уроках физкультуры старалась бегать быстрее всех, а во дворе быть душой компании, и только вечером, когда я оставалась одна, я смотрела на себя в зеркало и не понимала, кто же я на самом деле. А сейчас самое интересное – с детства я делала прогнозы событий. Предсказать некоторые ситуации совсем несложно. Нужно всего лишь сложить два факта и получить третий, это логика. Но, согласитесь, маленькая девочка, угадывающая то, что происходит, выглядит, как минимум, странно. Скрывать я это не хотела, и заслужила репутацию ведьмы и изоляцию от общества. Всегда одна, везде изгой. Меня редко понимали даже собственные родители и часто наказывали. Именно поэтому я хорошо училась – боялась им не понравиться.
Отношения с одноклассниками были сложные. Я не любила их, а они меня. Десятый и одиннадцатый класс я готовилась к поступлению медицинский – планировала стать психиатром. Конечно, если мой отец – врач. В стране нехватка слесарей и швей, зато много управленцев, но у меня мечта – вылечить всех в мире. Я стала готовиться к поступлению. Как мне показалось, подготовилась я блестяще, добавить золотую медаль, все шансы на успех. Это был 1995 год.
Город N
1995 год, июль
– Вопрос первый. Билет десятый, – осипшим от волнения голосом сказала Кира и прокашлялась. – Средний мозг. Структура и функции… Средний мозг находится между… – и она замолчала. – Между…
– Если не знаете, то начните отвечать на следующий вопрос, – произнесла суровая женщина из приемной комиссии.
Кира выдохнула. Какое облегчение. Где он, этот средний мозг, средний мозг, средний мозг, – она перебрала в памяти всё, что знала о среднем мозге, но этого было недостаточно для ответа, и тогда Кира стала смотреть свои записи, разложенные перед ней на столе. Четыре белых листа, исписанные мелко-мелко, с маленькими схемами и стрелочками, с рисунками и абзацами привлекли внимание приемной комиссии. Кира воспрянула духом и перешла к другой теме.
– Синапс – это место контакта двух нейронов, – уверенно отвечала она.
– Вы Кира Кравцова? – прервал ее седой профессор. – Дочка Паши? Павла Кравцова?
– Да, – сухо ответила она.
– Кира Павловна, – проявив уважение к дочке талантливого хирурга, сказал экзаменатор, – я вижу, что к ответу на данный вопрос вы подготовились хорошо, но все же этого недостаточно. Это тройка, при блестящем ответе. Я уверен, он таковым и будет. Проходной – четыре или пять. Может быть, Вам просто не повезло с билетом. Если хотите, выбирайте другой билет. Отвечаете на оба вопроса – четыре, не отвечаете – ждем на следующий год. Или сейчас, но тройка и там как повезет.
Кира ерзала на стуле, как виноватый пятиклассник.
– Давайте другой билет, – решилась она и трясущейся рукой потянулась за билетом. «Кровеносная система, так, легкотня, – читала про себя Кира и вдруг побелела. – Средний мозг. Структура и фун…»
– Это издевательство! Вы должны заменить вопрос! – внезапно вырвалось у нее.
Члены комиссии переглянулись, а председатель строго на неё посмотрел и сказал:
– Кира, мы Вам пошли навстречу. Будете отвечать?
– Это неправильно! Вы же сами видите! – трясла бумажкой перед носом преподавателей она, – У вас один и тот же вопрос два раза повторяется!
– Кира Павловна, Вы отвечаете или нет? – переспросила женщина.
Кира швырнула билет на стол, резко вскочила со стула, опрокинув его назад, и хлопнула старинной дверью.
– Уроды! – раздалось эхом по аудитории.
Июльская духота сопровождала Киру всю дорогу – парк, троллейбус, снова парк, но когда она зашла в подъезд, ей стало прохладно, как будто она оказалась под землей в винном погребе. На коже стали видны мурашки. И вдруг Кира услышала крики отца.
– Это позор! – кричал отец. – Позор семьи! Позор моей фамилии! Я – уважаемый человек. У меня репутация! Да что она себе позволяет? Мало того, что она не подготовилась к экзамену, так она еще и нахамила председателю… Где твое пресловутое аристократическое воспитание? А?!
– Паша, у нее переходный возраст, – оправдывалась мать. – Посмотри на нее. Она еще не осознает, как это важно.
– Переходный возраст, значит? Гормоны? Ей семнадцать, это уже не переходный возраст! Это характер! – кричал он.
– Твой характер, Паш, – резко ответила мать и ушла на кухню.
Кира прислонилась спиной к холодной стене подъезда. Головой откинувшись назад, она случайно коснулась звонка и испугалась. Отец подлетел к двери. Кира вошла, опустив голову, как нашкодивший котенок. Мать смотрела на нее и молчала. Отец разочарованно покачал головой и ушел к себе в кабинет. Зазвонил телефон.
– Алло… – взял он трубку, – Давид Германович, я приношу свои извинения, мы подготовимся на следующий год.
Потом отец еще минуты полторы кивал и в конце сказал:
– Еще раз извините… нас, – и посмотрел на Киру, которая стояла в дверях отцовского кабинета с застывшими в глазах слезами. Он молча повесил трубку.
– Наказана. Домашний арест.
– Размечтался! – нагрубила Кира и хлопнула входной дверью.
Кира выбежала на улицу. Она села на ступеньки и расплакалась.
– Позор семьи! Я устрою им позор семьи, родители называются…
***
Вернулась Кира через двое суток. Без ключей и кошелька.
– Где ты была?
Кира молчала.
– Кира, зачем ты так с нами?
Кира не услышала того, что сказала мать, она увидела только её заплаканные глаза и бросилась ей на шею. Она быстро заговорила:
– Я была у Маринки, она у приемной комиссии КГУ живет, у нее родаки уехали на дачу, на всю неделю. А потом я пошла вроде как документы забирать, а меня встретил Борисов, отличник наш, сказал, что мне можно подать документы на другой факультет, я туда сходила, но там никого не было, я до вечера там сидела, поела в Макдональдсе, – и Кира опустила глаза. – Там какой-то бомж у меня бургер попросил, я ему и отдала. А потом я снова пошла в приемную комиссию и решила не забирать документы. Они сказали прийти завтра, и я переночевала у Маринки, на утро опять пошла в КГУ, через Макдональдс, и опять этот бомж… Он мне ножом угрожать начал, я все и вытащила из карманов, и кошелек, и ключи. Я позор семьи… – расплакалась Кира.
– Ну что ты, отец так сгоряча сказал, не в настроении был, сама знаешь… Звонил председатель комиссии, тебя готовы принять, но на другой факультет, он договорился.
– Мам, я уже подала документы на психологию.
– Куда-куда? – удивленно спросила мать.
– Мам, мне сказали, мне хватает баллов. Даже комнату в общежитии предложили, но это из-за отца.
– Ты что там будешь жить, а не дома? – смутилась мать.
– Мам, я уже решила, – обняла Кира мать.
– Ох, Кравцов, Кравцов, – мотала головой Анна, пока собирала вещи дочери, – репутация у него…
***
Кира стояла у порога с чемоданом в руке.
– Присядем на дорожку? – сказала мать.
Кира присела на чемодан, мать на тумбу в прихожей. Неловкое молчание прервалось звуком бренчащих ключей. Отец открыл дверь, молча подошел к дочери и крепко-крепко сжал ее в объятиях.
– Береги себя, – выдавил он и ушел в кабинет.
– Он в курсе, что я просто в общагу еду, а не сваливаю из города? – пошутила Кира.
Мать засмеялась.
– Иди, а то передумаю, будешь целый год готовиться, – послышалось из кабинета.
– Паш, нам нужно сменить замки, – крикнула мать.
– Опять? Что на этот раз? – удивился он.
– Долгая история, – ответила мать еле слышно и обняла Киру. – Я рада, что с тобой все хорошо.
Кира расплылась в улыбке. Мать не успевала вытирать слезы, катившиеся ручьем из голубых глаз. Кира крепко обхватила ручку чемодана, рывком приподняла его и ушла.
Глава вторая. Центр Реабилитации
Центр Реабилитации
Москва
2007 год
Среда. День третий
Через пять лет учебы я получила долгожданный диплом. Еще пять лет выпало из моей жизни благодаря госучреждению с низкой зарплатой и отсутствием личной жизни. И вот я открыла кабинет. «Психологическая консультация Киры Кравцовой». Отец помог.
Я набрала группу и сняла небольшой офис в центре города. Некоторым меня порекомендовали, а некоторые сослались на объявление в местной газете. В общем, я была довольна. Все было хорошо. Со временем групп набралось несколько, плюс было три «индивидуала» по саморазвитию и одна разводившаяся дама. Все шло как по маслу.
В один прекрасный день, мне позвонил клиент с групповой терапии. Позвонил почти ночью, на личный номер. Я подумала, мало ли что случилось, и взяла трубку. Решила помочь, черт возьми! Он невнятно говорил, повторял одну и ту же фразу, но из-за сильных помех я ничего не поняла. Он от злости выругался то ли на меня, то ли на оператора связи и звонок прервался. Я решила, что выясню все завтра. На следующий день я задержалась в университете на кафедре общей психологии, где преподавала, а когда вошла в офис, то увидела группу в полном составе, стоявшую у открытой двери кабинета для групповых консультаций. Они перешептывались и подозрительно на меня поглядывали. Я тогда раз десять просмотрела видео с камеры наблюдения. Ничего необычного.
«Охранник Вася сидит и разговаривает по телефону. Входит Борцов А. А. (тот, который звонил вечером) здоровается с Васей и заходит в кабинет. Тут Вася внезапно вскакивает, бежит за ним, затем быстро возвращается и нажимает тревожную кнопку. В течение пяти минут собираются остальные. Затем вхожу я и спрашиваю что случилось. Новенькая мне говорит, что там Борцов, я захожу в кабинет». Конец видео, а в кабинете камеры нет.
Внутри там было как после погрома. Разбросанные бумаги, перевернутые стулья, стол с выпотрошенными ящиками и Борцов А. А. собственной персоной. Стоит на подоконнике у открытого окна спиной ко мне. Я думаю: «Второй этаж, прыгать некуда, максимум ноги сломает», и начинаю с ним говорить. Спрашиваю его что случилось, но в кабинет уже входят санитары. Борцов тараторит: «Они среди нас, они среди нас». «Да!» – у меня в голове. То, что я не смогла разобрать вчера ночью. Скорая вызывает милицию, те составляют протокол, Борцова – в психиатрическую, меня благодарят за помощь.
Дальше случилось то, чего я боялась больше всего. Кто-то из группы, со связями, сделал звонок в министерство, и там решили, что это произошло из-за «низкой квалификации специалиста групповой терапии». Через неделю ко мне пришел человек лет сорока, в старых очечках, с ехидной такой улыбкой, и мне угрожал, а ещё сказал, что я никуда не устроюсь, потому что обо мне уже ходят слухи. Как сейчас помню – начал разговор он с суда, а закончил тем, что закопает меня в лесу. Я испугалась, а после того, как он ушел, позвонила отцу. Он мне: «Кира, не лезь в это, закрывай ты свой кабинет, здоровье дороже», и пообещал устроить меня штатным психологом в местную поликлинику.
Туда я возвращаться не собиралась, а очень хотела выяснить, что произошло с Борцовым, но зря. Борцов служил в спецназе. Чтобы изучить его документы, были нужны особые права. Ну, кто его ко мне отправил… Тут не я нужна, а более узкий специалист и врач. В итоге Борцов написал запрет на любые посещения, ну, или за него этот запрет написали. На этом моя практика закончилась. Теперь я здесь. В палате.
Муха… Да когда же она перестанет жужжать… Голова раскалывается…
– Мухи – переносчики инфекций, господа врачи!
Тишина в ответ.
Слева от меня лежит девочка лет девятнадцати и тихо плачет. Здесь все тихо плачут, когда заканчивается действие лекарств. Кто-то – уткнувшись в подушку, кто-то – укрывшись одеялом. Все ждут чего-то большего, чем просто результаты анализов. Когда в палату входит врач, все смотрят на него с надеждой, и простой вопрос: «Как у вас дела?» звучит, как спасение. Никто не хочет говорить, что ему плохо. Все врут о том, что у них нет галлюцинаций, что они ночью не кричат и не зовут на помощь, и что им не снятся кошмары. Все хотят выбраться из этой клетки для души и тела, и, когда кого-то выписывают, у многих появляется зависть в глазах или ненависть.
Вот привезли новенькую с психозом, она несет какой-то бред про окна, океан и телефон, про то, что нужно закрыть дверь, и про то, что за ней следят. За три дня я выслушала столько рассказов о страшных болезнях, несчастной любви и несостоявшихся отношениях, что начинаю понимать – а все не так уж и плохо. Хочется, чтобы у кого-то было хуже, чем у тебя, хочется верить, что тебе не принесут очередную дозу успокоительного, или что ты не будешь бредить. Новенькая с психозом заняла последнюю, седьмую койку. Она тихо вошла, отрешенным взглядом окинула помещение, легла на кровать, свернулась калачиком и начала что-то бормотать. Она сжалась в комок, как могла, изо всех сил, но все равно потом начала раскачиваться и стонать все громче и громче, через пару минут она уже кричала. В палату быстро вошли санитары и медсестра, которая сделала ей укол.
Я хотела забыться и стала думать, что я здесь ненадолго и что скоро меня выпишут, но жужжание мухи выдергивало меня из фантазий и возвращало снова в этот кошмар. Когда же она умрет…
Палата была старая. Здание построено в 60-х, последний ремонт сделали в 80-х, крики в соседней палате и медсестры в старой униформе – все говорило о том, что, если даже ты сюда нормальный попал, нормальным ты вряд ли выйдешь. Мысли перескакивали с одного на другое, и я начала размышлять о нормальности. Представьте, что вы идете по улице, видите человека, который громко смеется и одет, как клоун, сбежавший из цирка. Он плюет на мимо проходящих людей и несет в руке пакет с мусором, и вы, естественно, считаете его сумасшедшим. А теперь задайте себе вопрос: «А нормальный ли вы, или вы просто знаете, что такое норма и стараетесь ей соответствовать?» У меня, например, нет ответа на этот вопрос, и никогда не было.
Казавшиеся безумными вещи становились моей реальностью. В палате было влажно и пахло протухшей едой, которая осталась от выписавшихся больных. В коридоре никого не было, а в соседнем здании шел ремонт. В одиночные боксы изредка бегали два санитара, чтобы держать «буйных». Муха…
– Убейте эту чертову муху! – крикнула я.
В коридоре кто-то перешептывался. Я услышала топот. Снова ему плохо.
– Это из-за меня он здесь! – крикнула я.
В отделение для «особо буйных», посетителей не пускали. Человек в одноместной. Коренастый мужчина, с психикой все в порядке, генетика отличная. В тридцать один год он получил первую военную пенсию, чему был несказанно рад. В тридцать два года в горячей точке он руководил военной операцией, естественно, секретной. Потом долго работал под прикрытием, ну не хотели его отправлять на заслуженный отдых, тогда мозги и поехали. Два года пьянства, затем снова армия. А на очередном банкете после девятой стопки водки язык его развязался, он стал разглашать государственную тайну, и ему вызвали бригаду врачей. Через час он уже лежал в психиатрической клинике с непроизносимым диагнозом. Он пролечился, немножко пришел в себя и снова стал пить. Ему прописали групповую терапию, которую вела я. Борцов А. А., теперь я лежала с ним в соседних палатах. Я знала, что такой образ жизни ни к чему хорошему не приводит. Он еще долго продержался. Борцова держали на нейролептиках, в прочем, как и меня.
– Депрессия, – вдруг услышала я.
Худощавая женщина лет сорока лежала на соседней койке и рисовала рукой символы в воздухе.
– Вы мне? – повернулась я к ней.
