banner banner banner
Улица 17
Улица 17
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Улица 17

скачать книгу бесплатно


– Оу.

– Не поймите, мне очень нравится, но вы представляете себе дорогу до Куаутитлана?

Рита на миг задумалась и не смогла сообразить, что ответить, поэтому снова пробормотала:

– Ну да.

Он усмехнулся и прямо посмотрел на нее, продолжая уверенно держать руль:

– Вы ведь там никогда и не были?

Рита почувствовала себя не в своей тарелке и отвернулась, пробормотав:

– А что, интересная, должно быть, местность.

– О, ничего такого, что могло бы вам понравиться, – улыбнулся ботан и вырулил на главную трассу. Мимо них проносились огромные фуры, погромыхивая содержимым, шустрые гоночные автомобили, а рядом было старинное индейское кладбище.

– Куда вы меня везете? – проговорила неожиданно Рита, поежившись.

– Ничего страшного, мы скоро вырулим обратно в город, просто это кратчайший путь, – деловито произнес юноша и потом неуверенно прибавил:

– Сегодня у меня было повышение. Может, мы посидим в кафе и отпразднуем его?

– Черт, ой, извините, но… – Тут она вспомнила, что дома ее никто не ждет, и поинтересовалась: – А в каком конкретно?

– Я ни одно не знаю, – огорченно произнес он. – Может, вы посоветуете?

Так они и остановились возле маленькой корейско-китайской забегаловки возле ее дома, открытой вплоть до глубокой ночи или даже весь день, она не проверяла. Войдя рядом с ним в уютный полумрак и поморщившись от того, что корейцы опять включили новости, она села за маленький деревянный столик в углу, указав чуть не прихлопнутому дверцей юноше на соседний топчан, а потом поднялась сделать заказ.

– А вы что-нибудь будете? – спросила она его, но он скромно покачал головой.

– Эй, тут хорошо кормят. И сытно, – произнесла она, вытянув губы трубочкой, что нелегко далось уколотой ботоксом коже.

– Тогда закажите то, что считаете нужным, – просто сказал он и посмотрел куда-то на свои руки, нервно вертящие зубочистку.

Его задумчивый вид тронул ее сердце. Он просто сидел там и не смотрел по сторонам, очевидно, оробев. Вокруг были какие-то поздние посетители, одинокие мужчины и женщины, или же влюбленные парочки, смотрящие прямо друг на друга при небольшом свете. Даже корейцы за прилавком, казалось, чувствовали себя хорошо. К одному из них, маленькому и щуплому, со стеснительной улыбкой, пришел друг и что-то громко говорил ему, время от времени пихая его рукой. Они оба смеялись, да так, что однажды небольшой кореец чуть не выронил поднос с воком. Потом он взял себя в руки и, осмелев, сам шутливо подергал друга за ухо. Пожилая пара двух супругов, по виду похожих на аргентинцев или чилийцев, с недоумением поглядела на них и продолжила поглощать пищу. Иногда ей и самой хотелось когда-нибудь стать довольной жизнью старушкой из пригорода, имеющей мужа, собаку, непременно с большими ушами, и изредка видящейся со своими детьми и маленькими шумными внуками. Жизнь для нее была слишком сложна и наполнена хлопотами под завязку, но сейчас она даже не работала, фактически живя на чужой шее, и ей это нравилось. Но немного раздражало, что она не могла выйти со своими подругами посреди рабочего дня, посидеть в кафе или направиться на шопинг, потому что они, в отличие от нее, упорно вкалывали. Да, жаль, подумала она, что женщина в наши дни не может полностью довериться своему мужчине, а ее бездеятельное положение всячески осуждается. Но почему он ничего не ест, им же принесла заказ та улыбчивая кореянка или китаянка с двумя хвостиками и кривыми ногами в разноцветных чулках?

– Мне не хочется, – словно читая ее мысли, ответил он и отставил тарелку с мисо.

– Но ты же сам предложил отметить твое повышение, разве нет? – она неожиданно перешла на ты с этим чудным парнем. Ей приходилось почти кричать, потому что один из корейцев включил телевизор, явно наслаждаясь звучанием испанских слов, льющихся потоком из теленовелы.

– Я давно не был в такого рода… заведениях.

– Ну, бывает, много кто занят. Или, может быть, тебе нравится готовить? – скучающе протянула она.

– Да, конечно, только из-за кризиса это стало очень сложно сделать. Моя продуктовая корзина подорожала! Я всегда беру себе мясо и еще немного яиц, готовлю яичницу, жаркое, все по мелочи, а потом еще мне нравится мармелад, и… – он замолк и вновь стал смотреть на стол.

– Если ты не против, я съем твой мисо?

– Я думал, модели не едят, – обезоруживающе улыбнулся он.

– Едят. И да, я не модель, просто… – она покрутила в воздухе рукой с наращенными синими ногтями, которые лично ей напоминали о звездном небе. Впрочем, ее восторгов Иван не разделял, как-то заявив, что она ими слишком сильно царапается.

– Понятно, – сказал он и поглядел сквозь нее. Как оказалось, на теленовеллу, которую с упоением смотрел режущий дайкон кореец. На экране женщина гораздо хуже самой Риты, но с шикарными волосами, громко орала в лицо своему приятелю с нелепо торчащими усами: «Убирайся к черту!» Кореец присвистнул и несколько раз повторил: «уби…ляй…ся к сёльту». Потом улыбнулся и поглядел на друга. Неужели геи, подумалось Рите, а впрочем, сейчас все такие.

– Ты хочешь мне рассказать что-нибудь? Или я пойду?

– Нет-нет, не уходи, – засуетился он и неожиданно взял ее за руку, а потом отдернул ее. – Тебе понравилось в церкви?

– Такое себе… развлечение, – выдавила она. – На один раз сойдет. Но могу сказать, что красиво и значительно. И потом, почти все известные люди ходят в церковь. Это престижно. Но здесь она какая-то не такая.

– Мало красивых личностей? – ухмыльнулся он.

– О, как ты догадался?

– Просто подумал, что ты захотела бы увидеть Тридентскую мессу, ту самую, старинную, с латинским языком и Dies Irae. Но ее скоро восстановят, не зря же папу зовут Петром Вторым.

Тут он крутанулся на стуле и сказал:

– Пойду закажу себе еще мисо, оно вкусное.

Рита обнаружила, что улыбается и пробормотала:

– Он. Мисо-суп – это мужской род.

Он неожиданно громко захохотал, практически сгибаясь пополам.

– Эй, а что тут смешного? – произнесла она. На них оглядывались: и пара пожилых, и одинокая дама с собачкой и смешной шляпкой, и даже корейцы. Его смех заглушал собой теленовеллу, которая наконец-то дошла до финальных титров с тягучей музыкой.

– Ничего, просто ты напомнила мне нашего главного инженера, который устанавливает кузова на «тойоты». Дело было в том, чтобы наконец-то переставить держатель с положения вне кузова в положение внутрь и тем самым обеспечить лучшее прилегание. Я разработал для держателя особую программу, но инженер постоянно меня поправлял… – затараторил он, взяв салфетку и пытаясь начертить какую-то схему на ней своей зубочисткой. Рита еле поспевала за его объяснениями, лившимися каким-то лихорадочным потоком из его рта, который хотя бы был свежим. Его дыхание почти обвевало ее щеку, но никаких сексуальных помыслов в ее обычно падкой на них голове не было. Рите просто хотелось, чтобы он прекратил говорить, даже если ради этого ей придется его ударить.

– Постой, мисо-суп… – пыталась она объяснить, но он все продолжал рассказать, дойдя до автоматических систем оповещения об ошибке.

– А еще я постоянно езжу в Куаутитлан, да вот такая незадача – по утрам там много пробок, – темп его речи снижался, как будто из него выпустили весь воздух, и Рите подумалось, что трогать Хайме точно не следует.

Кореец вдруг подошел к пульту телевизора и увеличил звук еще сильнее. Перед ней мелькнуло спасительное лицо вечно молодой телеведущей, которой исполнилось целых пятьдесят, но она по-прежнему сногсшибательно выглядела. Женщина стояла прямо перед ними на фоне нервной музыка и строгим голосом учительницы вещала о том, что состоялась встреча президентов Боливии и Эквадора, где они рассмотрели текущие экономические соглашения, при этом ее на миг заслонили кадры с двумя крупными индейцами, жмущими друг другу руки и нелепо смотрящимися в официальных костюмах.

Речь Хайме постепенно снижалась до шепота, в конце концов он замолк, осознав, что его не слушают, и устало взглянул в пиксельное светящееся лицо вечной любовницы телеэкрана.

– А теперь – к срочным новостям. Сегодня был найден мертвым в своей спальне знаменитый психоаналитик, президент Психоаналитической академии…

Она, не верив своим глазам, смотрела прямо на фото человека, которому она доверяла больше жизни и больше, чем тому русскому, с которым спала и который давал ей деньги, непонятно откуда взявшиеся. Иван же должен был посетить его сегодня, подумала она, я его упрашивала. Но в спальне? Почему именно там? Так значит, Иван не дошел до него, или все-таки дошел, и…

– Эй, ты слушаешь меня? Мексика не отсталая страна, потому что «Тойота» не работает просто с теми поставщиками, которые могут похвастаться лишь рабочей силой, – вновь продолжая вдохновенно рассказывать о чем-то, говорил он.

– Да, – сказала она и села, механически хлебнула его мисо и обожглась бульоном. В душе у нее было смутно, а все вокруг заволакивалось туманом, сквозь который упорный голос продолжал пояснять ей про то, почему он никогда не пойдет к «Дженерал Моторс».

Он тасовал приятно пахнущую колоду, выполненную каким-то знаменитым итальянским дизайнером в количестве нескольких экземпляров на безупречном оборудовании. Он чувствовал своими грубыми руками нежное прикосновение глянцевой бумаги так и липнущих друг к другу карт. Как ни странно, несмотря на то, что он был верующим и даже вопреки этому, гадать на таро ему нравилось больше, чем на Библии, как рекомендовал ему и всем благоверным католикам святой Августин. Наверное, потому, что он не мог сопоставить цитаты со своим положением, а оно было серьезным. Впрочем, он еще был убежденным марксистом, что мало согласовывалось с верой.

Гадание он предпочитал либо самое простейшее, по одной карте, либо посложнее – прошлое, настоящее и будущее. Колода, которую он сейчас раскладывал, могла бы удивить человека тем, что она соотносилась с недавно объявленной святой и называлась Таро Санта Муэрте. Итак, думал он, внимательно смотря на едущего в закат скелета Панчо Вилья с усами и на мертвом коне-остове, Паж пентаклей, а тут у меня что? Семерка пентаклей – скелет с обведенными красным глазницами в пончо смотрит через какие-то железные прутья, утыканные металлическими черепами, его отсутствующий взгляд подозрителен и недоволен. Третья карта – довольный мертвец на фоне рассвета идет по полю с сумкой, на которой изображено пылающее сердце, браво стуча костяшками ног. Пылающее сердце символ Иисуса, а как называется карта? Дурак, правильно. Иван знал смысл только этого аркана – он обозначал новое начинание, и ему было приятно узнать, что в будущем его и его замысел ожидает только хорошее.

Паж пентаклей символизирует наивного молодого человека, увлеченного искусством и красотой, а Иван отнюдь не молод, что он с достоинством признавал. Возможно, эта карта говорит о том времени, когда он реально писал стихи и даже получил небольшое денежное вознаграждение за них. Но может, карта говорит еще о чем-то? Новая должность, работа, некая практическая деятельность – ну что ж, это правда, теперь он перешел на сугубо прагматические рельсы и с них не сойдет. А семерка – важное дело, требующее трудолюбия и сосредоточенности. Да, так оно и есть.

Тут неожиданно зазвонил телефон, и Иван встал, так и не подумав ни о чем другом, кроме работы.

– Милый, ты где? – это дышала в трубку его ненаглядная Ритуля.

– Я? У себя дома, а что?

– Ты слышал, что произошло с тем психоаналитиком? – казалось, она почти орет в истерике.

– Нет, откуда мне? Я таро раскладывал, – примирительно заявил он.

– Дело в том, что его убили! В своей постели! А ведь он был одним из самых известных фрейдистов Мексики, а еще…

– Твоим личным доктором, я знаю.

– Ты же его видел тогда. Он ведь сразу прошел к себе, не так ли? Но обычно у него много посетителей, и он не мог почувствовать усталость так рано… – она начала быстрым голосом перечислять варианты возможного дня своего врача. Рита была не так глупа, как казалось.

Иван задумался и уставился на стену, по которой медленно полз комар. Наверное, мне все-таки как-нибудь следует претерпеть боль от укуса в качестве наказания за все то, что я сделал. Так делали святые, почему не могу и я?

– Ты вообще слушаешь меня?

– Да, Рита, я понятия не имею, может, у твоего психотерапевта что-нибудь случилось, вот он и ушел пораньше. Жена там заболела, дочь принесла плохую отметку…

– У него не было ни жены, ни дочери! – трубка буквально раздиралась криком.

Хмм, а ведь правда, что немного забавляет в якобы эффективном враче. Хотя как психоаналитики могут быть настоящими докторами. Они же лечат разговорами, и, по их мнению, в них должны влюбляться все их пациентки, чего явно не может быть. Да и потом, этот доктор был несколько озабоченным человеком, раз все время меня расспрашивал о сексуальном насилии…

Он достал из ящика запись к психоаналитику и разорвал ее, потом принялся за его блокнот, исписанный большими грубыми буквами, как будто принадлежащими руке невежественного человека. Буквы не соединялись между собой, что свидетельствовало об агрессивности и нетерпеливости человека, как знал Иван из какой-то книжки. Что ж, это вполне могло быть и так. Так что он с большой долей вероятности избавил психоаналитика от нелюбимой работы, фейлов в личной жизни и несвойственной врачу злобы. Когда он его душил, врач умудрился начать сдавливать его собственное горло. Ивану придется провести немало времени вдали от Риты, но она, скорее всего, и так догадывается о том, где он работает и почему иногда вынужден быть один. Кстати, слово «фейлы» ему нравилось, как и вообще жаргон молодежи, ибо он привык общаться с людьми младше него и не испытывал никакой ностальгии ни по временам своей юности, ни желания поучать или рассказывать страшные и забавные армейские байки.

– Ну так вот, ты ведь был у него, правда?

– Да, но ненадолго. Он меня взбесил, и я ушел через минуту.

– А что такое? – Рита, казалось, не ловит его на лжи, а возмущается его отношению к психоаналитике.

Он задумался и наконец сказал, стараясь как можно больше растягивать слова, чтобы девушка не увидела зазора между ее фразой и его ответом, как будто он просто припоминает события того дня. Так, возможно, ее удастся успокоить, но станет ли она тише, если узнает, что он к ней сейчас не приедет? И тут до него дошло.

– Ты сейчас одна? – как бы между прочим, но с театральным нажимом поинтересовался он.

– Н-нет, а что? – спросила неожиданно обескураженная девушка.

Ура, мне это удалось. Я же видел, как ты подошла к тому кудрявому и протянула ему свой телефонный номер. Зачем ты это сделала, радость моя? Он на минуту закрыл глаза и попытался расслабиться. Внутреннее чувство подсказало ему, что он ей надоел или уже начинает действовать на нервы, а может, ей просто понравился тот мальчик, и Иван не является ее единственным. Следует ли что-то предпринимать в этом случае? Он не знал, но догадывался, что нет, ибо таких безвестных киллеров со сложной работой много, они постоянно меняют длинноногих подружек, и Рита вполне естественный выбор для такого, как Иван. А то, что она неверна ему, можно исправить так же, как и все прочие проблемы – уйти и не сказать куда. Тем более, что он все больше хотел это сделать.

Ему пришлось приготовиться, прочистить горло и захрипеть в трубку, как будто он не мог преодолеть внутреннего спазма, связывающего его внутренности и чувства в клубок боли:

– Я видел, как ты прощалась с одним и пошла с другим. О чем ты вообще думаешь?

– Иван… – в трубке послышалось сдавленное всхлипывание.

– Что?

– Ты ничего не понимаешь, я…

– Ну, я понимаю чуть больше твоего доктора, который заявил, что я испытал сексуальное насилие, – кратко сказал он и отключил трубку. Мир не был наполнен горем, он обретал новый смысл, и Иван стоял на его пороге. Он вскочил, одернул короткую футболку, которая была ему впору в более юные годы, взял мобильный телефон, коротко ругнулся, видя, что он обновляется, нажал на него в нетерпении и написал одно-единственное слово человеку, которого узнал совсем недавно: «Готов». В ответ сразу же появилось предложение, как будто на той стороне его ждали: «Так быстро?» Иван ухмыльнулся и посмотрел в вечную черноту надвигающегося неба, а потом вывел текстом: «Когда?» И в ответ ему прилетело только «Завтра».

XI

Мать Анхелика была в приподнятом настроении. Сегодня с утра она решила пройти Lectio Divina, знаменитое духовное упражнение святого Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов. Как ни странно, она в этот раз решила сделать его одна. Сначала она уселась в прямом положении, что было для нее несколько непривычно, поскольку она довольно часто горбилась и сутулилась из-за своего высокого роста и привычки проводить большую часть свободного времени за компьютером. Недавно она загрузила Genshin Impact, чтобы попытаться понять, что в этой странной игре так привлекает молодое поколение, с которым она общалась по интернету. Несмотря на два часа игры, ее не оставляло ощущение того, что где-то она это уже видела, хотя пейзажи ее и поразили в самое сердце своей красотой. Нет, мать Анхелика определенно не была геймером, поскольку любая игра привлекала ее из-за двух составляющих: красоты и персонажей. Впрочем, ее новые друзья заметили, что она типичная женщина в этом смысле.

Так что ей надо было отрешиться сейчас, представив себе, как ее тело отзывается на внутреннее ощупывание мыслью каждого сустава или органа, о чем она не могла подумать без внутреннего содрогания. Мать Анхелика всегда была слишком деятельна, и времена, когда она чувствовала недомогание, неприятно отзывались в ней даже не болью, а ощущением тела, что никогда ей не нравилось и послужило в итоге одним из побудительных мотивов принятия ею монашества. Она закрыла глаза и начала с макушки, постепенно продвигаясь вплоть до самых пяток. Ее отчасти возмущал тот факт, что тело отказывалось повиноваться ей в ощущениях, которые ускользали от нее: неожиданно сердце билось чаще или рука немела. Потом ей почему-то стала мешать резкая пульсирующая боль пальца на левой руке, которая тотчас исчезла.

Тогда она, стремясь поскорее покончить с упражнением, решила заняться чтением отрывка из Евангелия, причем стремилась выбрать его как можно более случайно, чтобы не останавливаться на своих излюбленных. Рядом находилась полка с книгами, которую теперь открыто, никого не стыдясь, украшало каноническое изображение святой Папан, известной как Папанцин или принцесса Папан, но чаще всего называемой Санта Муэрте. И зря тогда Мария Ньевес боялась скелета, возможно, ей было видение, подумала мать Анхелика и быстрым движением сняла большую толстую Библию в черном переплете с кожаными застежками. Она живо пролистнула страницы, наслаждаясь запахом старой печати, пока наконец не ткнула пальцем в какую-то строчку. «По долгом рассуждении Петр, встав, сказал им: мужи братия! вы знаете, что Бог от дней первых избрал из нас меня, чтоб из уст моих язычники услышали слово Евангелия и уверовали; И Сердцеведец Бог дал им свидетельство, даровав им Духа Святого, как и нам, И не положил никакого различия между нами и ими, верою очистив сердца их». И она дальше читала, вплоть до конца главы, потом еще и еще раз, как требовал обычай.

Потом ей необходимо было закрыть глаза и начать разговор с Богом, который ей все никак не удавался в течение длительного времени. Она постаралась спросить что-то у него, но как будто некий голос, дразня ее, говорил ей все время «Нет, не время, нет, не время». Мать Анхелика отчаялась в своем решении, как вдруг понимание пришло ей само собой. Там, в глубине души, она поняла, что отрывок этот говорил о папе, и что ей надо было думать прежде всего о нем.

– Как Петр Второй пережил нападение? – спросила она Бога.

В ответ наступило молчание. Тогда она попыталась сконцентрироваться мыслями на его одинокой и непонятой многими фигуре. Тонкое, как будто акварелью писанное лицо, большой лоб, острый нос, задумчивые глаза и сжатые губы. Как все красиво, аскетично и одновременно слишком похоже на гринго. Это ведь правда, что он из тех самых, бостонских браминов? Они еще не вымерли? Он так сильно похож на аристократа. Если бы она не чувствовала всю свою жизнь некоего подспудного интереса к женщинам, например, сейчас к Инес, которая была ей почти как дочь, она полюбила бы именно такого. Как он строен и изящен, каким точным и выверенным движением крестится.

– Хорошо, что новый Петр похож на старого, – сказала она про себя и покачала головой: мысли о папе отдавали дьявольщиной.

– Нет же, – шепнуло что-то в глубине ее души.

– Это ты? – спросила она, но никто ей не ответил. Тогда она опять закрыла глаза и тут поняла, что изображение папы начало двигаться.

Неужели это оно, то, что она искала в этом мире? Не веря своим глазам, она почти перестала дышать. Папа сидел в кресле и глядел на распятие, старое, наивное, с грубо сделанным Христом, похожим, что было кощунством, на некую марионетку, но со сломанной левой рукой. Он вздохнул, поднялся и поправил вывихнутую пародийным Иисусом руку, потом отодвинул ящик стола и принялся что-то искать. Его руки, к сожалению, находили тонну ненужных вещей – ластики, какие-то флаеры, билеты на оперу, и тут – ого – он обнаружил клей. Папа закатал рукава облачения и начал приклеивать руку Христа, одну половину к другой, зажав сломанное место другой рукой. Как выяснилось, Петр Второй был левшой.

– Зачем ты даешь это увидеть мне, Господи? – напрасно вопрошала Анхелика и задумалась: а видела ли она когда-нибудь это распятие или знала о нем. Потом поняла, что нет, и вновь отдалась на волю видению.

Наконец, папа приладил сломанную часть и принялся, как и все смертные XXI века, изучать мобильный телефон. Казалось, мать Анхелика могла заглянуть в его переписку.

«Спасибо вам за все» – было написано по-французски. Она знала этот язык. Переведя глаза, ей удалось увидеть имя отправителя «Jeune Islamiste». Неужели? Она боялась дышать.

«И тебе тоже», – набирал папа текст левой рукой.

«Я надеюсь, что меня оправдают после ваших слов», – быстро появился ответ.

«Молись Аллаху, чтобы он поступил по воле своей», – так же споро написал папа, потом загадочно улыбнулся.

«А что, если я скоро уверую во Христа?» – появилось на экране телефона.

«Тогда я сам крещу тебя. Но ты твердо уверен в этом?»

«Никогда еще не был настолько сильно».

Папа поднялся, и его лицо неожиданно оказалось перед лицом Анхелики, как будто через наезд камеры. Его лоб был сморщен, глаза печальны и задумчивы. Была ли то остаточная реакция на покушение, озабоченность собственной судьбой или же нечто другое? Она не знала, но наблюдала за ним, затаив дыхание. Потом она увидела, как он упал, как подкошенный, перед распятием с вывихнутой рукой и отчаянно начал молиться, но тут видение погасло, и шепот нельзя было больше расслышать.