скачать книгу бесплатно
– Иначе бы она нипочем не пошла! – заверещала Мануэла и крутанулась на балетках.
– А еще у меня парень любит церковь. Эй! – она отвернулась и помахала кому-то, кто вылез из длинной белой машины и направлялся к ним. «Парень» неожиданно оказался мужчиной вдвое старше Риты, с простым и несколько насупленным лицом, как будто он старался держаться по стойке смирно, вокруг его глаз залегали глубокие складки уставшей плоти. Судя по виду, он не мог быть мексиканцем – слишком бледная у него была кожа с неуловимым розовым оттенком. Его рубашка поло была явно ему не по размеру, но большое и тренированное тело с грубой кожей, казалось, удобно вписывалось в любую одежду.
– Я русский, – неожиданно прямо произнес мужчина.
– Отлично, я… Не видела ни разу ни одного русского, – сказала Мария Ньевес и заглянула ему в глаза. Подоспевший к началу церемонии Хайме, утомленный и оживленный из-за сложной парковки авто, тоже пожал руку новому знакомцу и почти не взглянул при этом на Мануэлу, вырядившуюся по этому случаю как всегда интересно, в почти синее концертное платье.
– Тут сейчас будет и еще один человек, но он опаздывает, – проговорил русский, странно поморщившись – его двинул локтем какой-то прохожий.
– Скоро ли начнется? – произнесла усталым и капризным тоном Рита.
– Да, Ritulia, – ласково произнес мужчина и приобнял ее за плечи.
Когда он подходил к церкви монастыря, большой и красивой, наполненной барочными изысками в виде больших толстых колонн и купола, похожего то ли на куриное яйцо, то ли на ханскую шапку, он полузакрыл глаза и подумал о том, как и почему он стал верующим после длительных лет жизни в одиночестве, сидением в интернете и отчаянными попытками выбиться в люди. Нет, он до сих пор не верил в какие-то высшие силы, но после того, что с ним произошло, не думать о том, что нечто сопровождает его по жизни, уже было невозможно.
– Ты должен будешь научиться убивать, – сказал ему Иван, взял его руку и нажал его пальцем на курок.
– Но я… не хочу, – попробовал возразить Родриго.
– Знаешь, а ведь это просто, если знать, что никто тебя не найдет, – хмыкнул Иван и развернул газету.
– Вам по-прежнему нравится читать эту макулатуру? – не выдержал Родриго, отвлекшись на хруст бело-серой страницы.
– Да, мне сколько лет? – повторил Иван и оперся спиной на белую подпорку подземной парковки.
– Зрение испортите, – нечаянно произнес Родриго, вспомнив бабушку. – Ой…
– Ничего страшного, бывает. Мне тоже часто вспоминается то, что не должно бы. Поля, как я еду из одного губернского города N в другой, допустим, F. Они так мило расстилаются вокруг… Вы ведь не были в России?
– Нет, но я вспоминаю Эстремадуру, знаете, горный хребет. Когда-то давным-давно я путешествовал там, когда еще был ребенком, – смущенно произнес Родриго. – Я уже мало что помню из той жизни, я просто приехал за девушкой, которая мне понравилась, и ее я тоже слабо помню. Познакомились мы еще в университете, на одной вечеринке, она показалась мне красивой, хотя у нее были короткие мощные ноги, такие, что страшно смотреть. Но она их не стеснялась ни разу, ходила в шортах, таких коротких, что я поневоле подумал: «Она решительная, я могу доверять ей».
– А вы ведь не можете убивать именно поэтому? – спросил русский, облокотившись о ствол дерева, и посмотрел на него пристально, казалось, его светлые глаза, которые уже начали выцветать, могут прожечь в Родриго дыру.
– Почему не могу? Я же сделал…
– Ты слишком много говоришь, раз. Ты приехал за девушкой, два, которую уже не любишь, но зачем-то остался. Вопрос: что тебя тянет здесь сидеть, учиться на ненужную специальность и думать о церкви? Третье – ты чертовски красив, ты хоть видел себя?
– Да, я действительно много говорю, мне надо прогуляться.
Стоило тогда Родриго отойти, как его тут же вырвало под ближайшим кустом. Иван внимательно прислушивался к звукам, доносящимся из-за холма, за которым скрылся юноша, и качал головой.
– Эй, как же мы с тобой будем воевать против Халиско? – просто и прямо крикнул он ему вслед.
Казалось, теперь Родриго знал ответ на этот вопрос, и он находился прямо перед ним. Сегодня вынесут Святые Дары и поставят прямо у подножия жуткого улыбающегося скелета в короне, как это вообще могло случиться? Он закрыл глаза и вспомнил все то, что переживала церковь – от отступничества епископов до педофильских скандалов, от терактов волооких юношей до смеха невинных атеистов, искренне верящих, что то, что они делают, не несет некой порчи в мир. Тут его нечаянно толкнули, и он огляделся.
Как будто весь город сейчас дышал одной общей силой, и эта сила кипела, жила, переворачивалась прямо перед ним, но в основном старая и небелая. Одинокие желтоватые старухи-индианки, шамкая запавшими губами, все обвешанные хрустальными замасленными амулетами черного цвета, шли в церковь, неся с собой маленькие фигурки черепов. Их мужья, последние уцелевшие мужчины небольших селений, усталыми, но упорными глазами вглядывались во тьму ночи, опираясь почему-то на посохи, на их лица были надвинуты шляпы, придававшие им какой-то почти ветхозаветный колорит.
– Эй, а правда, что потом будет Паблито?
– Конечно, надо слышать, что скажет мужской монастырь, уж он-то не растеряется.
Мелькнула рыжая, чищенной меди цвета голова какого-то гринго, шагавшего в нелепом худи на этот праздник чести и веры. Родриго оглянулся – невдалеке в компании уныло выглядящего юноши и оживленной мулатки с какой-то случайно залетевшей сюда ботоксной дурой была знакомая девушка. Господи, да она откуда и почему он ее знает? Кажется, он где-то видел эти странные, как бы вывернутые наружу упрямые губы.
– Эй, посторонись! – крикнула огромная толстуха в цветастом платье, напоминавшем по рисунку какую-то зебру в тропических зарослях.
– Да, конечно, – сказал он, но объемистая баба уже двинула его своим телом по направлению к странной, постоянно озирающейся, девушки.
Он налетел на нее, высокий, нескладный, чуть не примяв своим худым бледным телом, но она даже не взвизгнула, а лишь как-то печально посмотрела вверх. Тут только он заметил, какого маленького роста она была.
– Черт, извиняйся давай, – потребовала мулатка, встав перед его лицом. Ее широкие ноздри прямо-таки раздулись от гнева.
– Не надо, Мануэла, – сказала незнакомка и взяла ее за руку успокаивающим жестом.
Парень с неприятным лицом уставился себе на ботинки, поднял голову и постарался улыбнуться, но без особого успеха. Модель, а судя по всему, это была она, как норовистая лошадь, фыркала и перебирала ногами.
– Я глубоко встревожен тем, что меня нечаянно толкнули прямо на вас, а я не рассчитал силы удара, – поклонившись, сказал Родриго и выпрямился, поймав изумленный взгляд присутствовавших.
– Ого, да ты, кажется, кабальеро, – захохотала Мануэла, а незнакомка-губошлепка просто непонятливо и довольно глупо посмотрела ему в глаза, светло-карие, европейские.
– Я вас видела, не правда ли?
– Да, возможно.
Она старательно говорила как можно выше, но ее металлический голос имел ярко выраженный носовой оттенок. Родриго подумал, что голос старше его носительницы, такой официозный и сухой. Она смотрела на него с непониманием и узнаванием одновременно.
– Черт, ты его знаешь? – проговорила мулатка и старательно, с головы до ног, оглядела старую поношенную одежду юноши. – Ну пойдем отсюда, хватит.
И она дернула девушку за рукав блузки, из-за чего та понуро опустила голову, но пошла со своей компанией. Родриго как можно быстрее протиснулся в церковь, наступая на ноги, отдавливая подолы, слыша за собой ругань. Он не жалел стариков с клюшками, мелких детей, путающихся под ногами, ему надо было только успеть на сидение позади вырвавшейся вперед небольшой компании.
Нет, я не могу опоздать, думал он, а к ним тем временем подошли монахини, все в черном, и впереди них одна величественная седовласая госпожа с умным и оживленным лицом, которое украшали позолоченные очки. Мануэла что-то сказала ей, явно красуясь, модель постаралась приложиться к ее руке, сохраняя равнодушное лицо, а юноша прямо полез к настоятельнице, обняв ее, да так, что та задорно хихикнула. Наконец они уселись, и Родриго вслед за ними, прямо за той девушкой, которую случайно встретил на занятиях по гитаре. Он ощущал ее присутствие рядом как дуновение ветра, неожиданно прохладно дующего во влажной, исполненной миазами тропической ночи. Нет, пустяки это все, просто я давно не видел другого человека, кроме преподавателей и Ивана, подумал он, но его тут же затрясло. Ему представилось, что Иван в этот час может быть где-то рядом, как и то, что когда-то было человеком, и от чего он с отвращением отвернулся, когда из него перестала хлестать кровь.
Все это мясо, и вот эта девушка оживленное желтовато-восковое мясо, ее губы бренная плоть, а вот она, та, серая, блестящая, отполированная руками и взглядами, в огромной лучистой короне, с пустыми глазницами, в черном развевающемся одеянии, стоящая на престоле – вот что реально. Кто-то что-то говорит, но он не слышит этого, как будто кровь заливает ему в уши, а перед глазами плывет шея девушки с завитками темноватых волос, почему-то слишком светлых для Мексики, и убитый, измазанный кровью, похожей на сладкий кленовый сироп, пахнущий бойней и едой.
Какая-то монахиня, молодая, затравленно озирающаяся, притащила зачем-то большой планшет и включила его.
– Дамы и господа, братья и сестры! – торжественно выйдя в середину, под огромные своды, готическими брызгами уходящими в даль, под купол с изображением схематично нарисованного, подобно равеннской мозаике, голубя, провозгласила красивая пожилая настоятельница с тяжелым золотым крестом на шее. – Сегодня мы услышим приветствие Его Святейшества Папы Петра Второго по поводу первого в мире праздника Санта-Муэрте. Он сейчас в Ватикане и молится за нашу страну, как и за весь остальной мир.
Она поклонилась размашисто, по-актерски, удержав апостольник маленькими руками, и пошла в глубь церкви, усевшись около алтаря. Начиналась трансляция из Ватикана, прерываемая шепотами, покашливанием и пока еще неуверенным ором младенцев, которых есть Царствие Божие.
Он сидел в глубине кабинета, украшенного красивым белым столом, простым и незатейливым, но напоминавшим своими очертаниями мебель XIX века. Родриго видел все это на бликующем экране большого ноутбука, как и все остальные – обычная позолоченная комната в Ватикане с широким окном справа, выходящем на площадь того человека, чье имя носил выступающий перед ним светловолосый американец с непревзойденной улыбкой, как гласили мусульманские фанатики из Парижа, насквозь искусственной – имелась в виду и искренность, и сама челюсть. Он внимательно наклонился вперед в белом папском одеянии и большой тиаре, что было несколько странно для, казалось бы, неформального разговора предстоятеля с прихожанами. Его холодные голубые глаза с неглубокими морщинками около них смотрели прямо и выказывали некое оживление, а руки были скрещенными – поза, выражающая либо недружелюбие, либо замкнутость, как читал Родриго.
– Почему они не показывают богослужение прямо, как есть, на каком-нибудь проекторе? – возмущалась еще одна толстуха справа, безобразно расплывшаяся, но одетая в приличное темно-фиолетовое платье.
– Не знаю, но ведь это монастырь, там, возможно, денег нет…
– А зачем тогда я каждый день ношу им милостыню?
Неожиданно изображение на ноутбуке застыло, и какая-то молодая монахиня двинулась по проходу, слегка задев Родриго одеянием. Она судорожно вскинула руку, чтобы отбросить прядь волос, и на ней он заметил кое-что необычное: точки, отметины, выделявшиеся на смуглой, типичной для мексиканцев коже, которые были как будто вызваны чем-то вроде горящей папиросы. И рядом еще меньше и неказистей, уже полузаросшие.
Она наркоманка, неожиданно понял он и не удивился своему впечатлению. Мне рассказывали про такую, отец Педро говорил – кстати, он же сейчас будет, что есть такая Инес… Он дернулся и невольно подумал, как же его судьба странным образом переплелась с монастырем. Та Инес, монахиня, о которой говорил Педро, и другая Инес, о которой шептал умирающий гитарист, один и тот же человек! Эта мысль поразила его и заставила присмотреться к девушке и ее неуверенной походке. Она сбоку подошла к экрану, нажала нетерпеливо, и он тотчас заработал. После этого монахиня поспешно отошла к настоятельнице, которая пожала ей руку, благодарно улыбнувшись.
– Дорогие братья и сестры! – раздался неожиданно правильный испанский голос Петра Второго, которого многие считали гениальным лингвистом за невероятные способности к языкам. Ходил слух, что он знает практически все основные наречия Европы и часть азиатских. Впрочем, арабский он так и не выучил, хотя неоднократно пробовал говорить на нем во время поездок. – Мы сейчас присутствуем при уникальном событии – рождении того, что можно назвать Латинской Америкой. За высочайшие заслуги перед верой я торжественно причисляю принцессу Папан, или Папанцин, как ее называли ацтеки, родственницу Монтесумы, к сонму святых. Вам она более всего известна как Санта Муэрте, Святая Смерть (эти слова он произнес на латыни, а не на родном английском, чем вызвал восхищенный шепот собравшихся). Действительно, принцесса Папан, которая умерла и уже была похоронена, потом воскресла и вышла из своего склепа приветствовать служителя, сначала удивившегося и испугавшегося от ее появления. Она объяснила ему, что Господь показал ей ад и велел возвращаться обратно, дабы наставить приближенных и родственников. Папанцин послушалась совета, а при приходе испанцев покрестилась и жила мирно и счастливо. Кто знает, – он откашлялся, задумчиво глядя поверх камеры, – возможно, когда она воскресла, она представляла из себя скелет? Но неважно, самое главное, что принцесса с нами, как и будущий святой, ныне Слуга Бога, Пабло Эскобар, чьи благодеяния превышают меру его грехов…
Родриго увидел, как девушка, сидящая перед ним, напряглась и прислушалась. Он буквально ощутил напряжение, исходящее от ее спины, которая как будто сжалась и приготовилась к прыжку. Почему он не смотрел на ту, модельного вида красавицу, которая чуть ли не зевала, расположившись рядом, он не знал. Вертлявая мулатка тоже привлекла его взгляд, но не особенно заинтересовала – странным, правда, было то, что она неожиданно успокоилась, потом как бы невзначай коснулась руки сидящего ботана.
– А теперь – добро пожаловать к нам, Санта Муэрте! – заявил Папа, поднявшись со своего удобного кресла. Каких-то несколько лет назад был выпущен сериал, где довольно пафосно и модно была показана жизнь молодого первосвященника-американца, воспитанного в приюте, и Петр Второй, казалось, был всего-навсего косплеером: ярый альтрайт, вежливый блондин, часто носящий старинные облачения. Но он был воспитан в семье старых денег, впрочем, обедневшей за несколько лет сотрясавших Америку финансовых бурь. Как плохо, что прямую трансляцию из Сан-Марко он не увидит, подумал он, увидев, как монахиня, которая совершенно точно является Инес, уносит с собой ноутбук.
Тем временем рядом с алтарем показался епископ в парадном облачении, колыхающемся на его грузном теле. Лицо его было сосредоточенным и исполненном воли, что делало его непохожим на других индейцев, обычно имевших относительно небольшие подбородки, мягко переходящие в шею. Он встал рядом с отцом Педро, который слегка подобострастно смотрел на него, и начал мессу. Голос епископа утонул в стенах собора и вознесся к небесам, обрушиваясь сверху на прихожан. Говорят, он был оперным певцом, басом-баритоном, но когда-то ему явился ангел и велел бросить консерваторию и идти в монахи. Пришлось ему расстаться даже со своей девушкой, которая позднее выступала на лучших сценах мира, хоть и на вторых ролях. Родриго закрыл глаза, слушая молитвы, и даже не пытался подпевать, когда все остальные раскрывали молитвенники.
Он слышал, как поет она. Ее голос, такой хрупкий и тонкий, потерявший свое носовое звучание, робко пробирался сквозь надтреснутое контральто толстухи, мелких и неказистых голосов пожилых женщин, но затмевался голосом запевалы-монахини, которая стояла где-то наверху, там, откуда раздавался орган. Он постарался представить себя Франциском Ассизским, не обращающим внимание на обстановку церкви, зная лишь свою веру и Бога над ним, но не смог. Сейчас он ощущал присутствие всех вокруг как огромную реку, в которую впадает незначительный ручей, бывший им самим. Где-то наверху дрожат натянутые струны веры, подумал он, и ангелы держат руки, сплетая их над головой, как купол. Кстати, пела она вроде бы и хорошо, но мотивов как будто не знала, в отличие от своей подруги, которая своим низким бархатистым меццо-сопрано, наученным петь традиционные песни, добавляла щепотку ароматной горечи в любое исполнение.
Настало время приветствовать друг друга с миром и любовью, и он посмотрел ей в глаза, думая о том, кто же первым их отведет. Она медленно перевела взгляд на других людей, поклонившись им, но на его лице задержалась, что успел отметить ревнивый ботан, напряженно всматривающийся в нее. Впрочем, ее одернула мулатка, любезно и натянуто улыбнувшаяся Родриго.
– Господи, да что ты делаешь! Тебе понравился этот хам? – он слышал возмущенный шепот разряженной смуглянки. Мануэла, вспомнил он и подумал, что хорошо, что ее зовут как типичную героиню новеллы. В детстве он ненавидел Мексику за их производство, но потом как-то смирился, увидев, какой унылый шлак выпускает местный независимый кинематограф.
Когда он вернулся домой, он не помнил. Только знал, что народ вышел радостный и возбужденный, держа в руках освященных маленьких скелетиков. Ему хотелось придержать дверь для всей компании, но по неясной причине вышли только модель и ботан, не смотря друг на друга, а Мануэла и скромная девушка остались вместе с монахиней.
– Вы провожаете меня? – спросила модель, скосив на него глаза и выпятив губы, явно для придания себе более сексуального вида.
– Почему бы и нет? – спросил он неожиданно игриво в ответ. – Как вас зовут?
Вместо ответа она протянула ему карточку, уколов его длинными ногтями с бисерным рисунком, выглядящим старым запоздалым приветом из нулевых. На ней, как он позже выяснил, было отпечатано «Рита Ривас». Почему эта самая Рита положила глаз на него, Родриго? Он знал, что он красив, но женщины его никогда не любили, возможно, дело было в деньгах или в неуживчивом характере. Воистину, то была ночь чудес. Но каким-то чутьем он понял, что, возможно, именно Рите Ривас удастся привести его к маленькой хрупкой певице, которая задела его ремнем от гитары.
X
Она сама не знала, почему потянулась за крошечной сумочкой, где у нее всегда были заранее сложены визитки, которые она тщательно берегла. Могло ли такое быть, что он ей приглянулся? О, он был довольно неплох на вид, особенно эти милые, похожие на оживленных змеек, кудри у него на голове. И сам вид его говорил о некоем благородстве, особенно явном после того, как он заговорил на европейском испанском. Так трогательно и одновременно величественно! Должно быть, он считает, что Рита Ривас не знает таких слов, но фиг вам, она училась на историческом факультете, хотя и не помнит всего, что там проходила.
А вот куда делся ее официальный парень? Впрочем, ей иногда было сложно так его называть, скорее уж сахарным папочкой. Все-таки он заметно седел, да и лицо его было умудренным опытом, а каким именно, она и не спрашивала. Когда ее любимая певица Лана Дель Рей вышла в свет с одним из своих поклонников, тоже седым и кряжистым полицейским, она смеялась, но тогда, в том клубе, ей вдруг резко захотелось остаться с ним вдвоем, она и сама не понимала почему. Тогда она была очень расстроена и пьяна, возможно, поэтому. Как страшно жить, когда ты привыкла к коктейлю «Космополитен» и не желаешь отвыкать! А еще в тот день она пропивала последние деньги, ибо ушла с работы секретарши одной важной общественной организации, называвшейся еще таким сентиментальным словом «Милосердие» и помогающей беднякам в трущобах. Эти самые бедняки постоянно толклись в ее прихожей и просили ее дать поговорить с шефом, а тот ее лапал. В конце концов, как-то Риту увидела жена начальника и устроила страшный скандал, она даже до сих пор не могла опомниться.
Тогда ей и пришло в голову уйти, хотя шеф всячески просил ее остаться, уверяя, что с женой дело будет улажено. Но ей действительно надоело ходить каждый день мимо ухмыляющихся рож в белом замкнутом пространстве и постоянно лихорадочно заваривать чай из общего кулера. Начальник, кстати, был молод, энергичен и даже был бы хорош собой, если бы Рита не была выше его на целую голову, что его крайне раздражало. Но отношения их долгое время оставались чисто дружескими, пока на день рождения он не подарил ей книгу и душистое мыло с прованскими травами – милый, но жутко наивный подарок. Тогда она и обратила на него свой взгляд и улыбнулась.
Рите всегда, сколько она помнила, была нужна любовь, неважно чья, родительская (а они предали ее, разведясь после двадцати лет совместной жизни), мужская (они никогда не понимали ее) или даже женская (у нее не было подруг, хотя она была бы хорошей девочкой в отношениях с ними, ни разу не завистливой). Ее съемная квартира лучилась одиночеством, но сейчас она наконец-то приобрела мужчину, сильного, уверенного в себе, страдающего от посттравматического расстройства, правда, но какого же идеального! Казалось, ему нравится в ней все – от манеры прыгать по утрам, радуясь новому дню, до увлечения картами таро, которые сами по себе он считал бесовщиной.
– Но когда этим занимаешься ты, это выглядит эстетично, – часто говорил он ей, когда она делала очередной расклад.
Рита знала, что у него нет детей и догадывалась, что он, возможно, воспринимает ее отчасти как свою заблудшую дочку, что никак не мешает им спать вместе. Правда, в последнее время он этого не делает. Почему? Рита не знала ответа на этот вопрос. Вот и сегодня он зачем-то решил потащиться с ней в церковь, в которую она пошла только под давлением своей подруги Мануэлы.
Мануэла – такая красивая, яркая и властная, никогда не бывающая одна, вечно среди артистически совершенных музыкантов и художников. Она встретила ее случайно, в интернете, подписавшись на какую-то страницу, принадлежащую ее знакомым. Неожиданно ей поступил запрос на добавление в друзья, и она приняла его.
Мануэла: Привет, тебя ведь зовут Рита, правда?
Рита: Да, так написано у меня на странице.
Мануэла: Ну не всегда следует верить написанному. Красивое имя.
Рита: Чем обязана?
(Она иногда любила изъясняться по-старинному).
Мануэла: Ты подписалась на моих друзей. Хочешь, проведу тебя за кулисы?
Рита: А кто ты такая?
Мануэла: Певица, всегда рада новым возможностям и знакомствам.
Рита: Отлично, когда встречаемся?
Мануэла: Сначала погадай мне, хорошо?
Рита рассмеялась и решила снять целое видео о том, как она раскладывает новую колоду, почему-то предварительно нарядившись и накрасившись. Она сама не могла бы сказать, зачем она это делает, возможно, опять из-за одиночества. После успешного сеанса Мануэла попросила номер ее карточки и сразу же перевела деньги. Рита усмехнулась и пошла на встречу с ней, побродив за кулисами с абсолютно неинтересной, как оказалось, инди-группой из унылых бородачей. Но потом они заглянули в клуб, повеселились, и Мануэла пригласила ее на свой концерт. У Риты не было ни возможностей, ни желания отвергать такой подарок судьбы в виде яркой и необычной подруги.
Кажется, все на свете подкидывает ей новые знакомства, когда она совсем отчаялась. Считается, что она легкомысленна. Говорят, что абсолютно развратна. Некоторые утверждают, что Рита Ривас голддигерша и больше никто. Что ж, она с этим согласна на все сто! Только вот денег у нее по-прежнему нет ни для чего, кроме пары уколов ботокса в губы, от которых ее русский парень отговаривает ее, утверждая, что естественная красота всего замечательнее. Кстати, где он? Она вышла на улицу и стала набирать номер такси, поглядывая по сторонам. Тут она вспомнила, что следом за ней идет стремный ботан по имени Хайме, и он на машине.
– Хайме! Извините меня, пожалуйста, – пробормотала Рита, оказавшись перед ним.
– Да, конечно, вас ведь зовут… Рита? – слегка оторванным от действительности голосом произнес он и прищурился.
– Не могли бы вы отвезти меня домой? – как можно увереннее произнесла она.
– Конечно, но разве вы пришли не с вашим парнем?
– Я нигде не могу его найти.
– Неужели он не взял телефон? – спросил Хайме, усмехнувшись и начав ковырять носком унылых коричневых туфель траву.
– Он… в общем, да, – солгала Рита, вспомнив о том, как русский велел никогда ему не звонить.
– Тогда садитесь, – махнул рукой ботан и завел двигатель, который неожиданно плавно и быстро оторвался от асфальта.
Он рулил прямо в ночную мглу, и Рита представила себе все, что увидела в храме. Кстати, до этого она никогда не была в церкви, ее даже не крестили родители, убежденные марксисты, не ведавшие о том, что главной целью в жизни для их дочери станет денежный достаток. Первый раз ей довелось пожимать руку опустившимся старухам и слышать, как люди репетируют новосочиненный гимн Святой Смерти, плавно раскачиваясь со свечами в руках. Причастие показалось ей вообще варварским ритуалом. Она подумала: неужели на всей Земле никогда не нашлось человека, который бы не пострадал более, чем Иисус Христос? Разве пытки нацистов не ужасны? По ее мнению, смерть человека, пускай даже сына Бога, довольно незначительная вещь, чтобы постоянно об этом напоминать людям. Но кто она такая, чтобы судить об этом.
Зато красиво, напомнила она себе и постаралась завести разговор с нечаянным попутчиком.
– Было интересно, правда? – спросила она его, постаравшись улыбнуться. Как она увидела в зеркальце, улыбка вышла неуверенной.
– Да, почему бы и нет? – его лицо было слишком закрытым, казалось, он весь погрузился в процесс вождения.
– Вы ведь не впервые в церкви? – спросила она еще раз, на этот раз глядя за тем, как пригороды выныривают на них, освещенные блуждающим огнем «фольксвагена».
– Нет, конечно. Я приютский мальчик. Знаете, когда здесь растешь, поневоле привыкаешь к Богу.
– Ах, извините.
– Ничего страшного, приют мне многое дал. И в первую очередь умение работать не покладая рук, чтобы кем-то стать. А еще у нас относительно спокойно, мать Анхелика со всеми умела управляться, еще когда она была просто сестрой, – лицо Хайме осветилось, а продольная морщина, рано избороздившая его лоб, разгладилась.
– К сожалению, ничего не могу сказать по этому поводу, – произнесла сожалеюще Рита и опять посмотрела на него. Что странно, его руки были волосатыми, как у настоящего мачо, и довольно мускулистыми. Интересно, занимается ли он чем-то, почему-то подумалось ей, но она постаралась отогнать эту мысль.
– Завтра мне опять ехать на работу, – неожиданно вновь заговорил он.
