Алина Сон

Решив добавить последний, «живой» штрих к безупречной, но всё же постановочной хореографии, она перевернула его на живот. Острые, идеально очерченные ногти её тонких пальцев с легким нажимом провели по его коже, оставляя на спине несколько длинных, красных полос – безмолвные, но красноречивые свидетельства неистовой страсти.

Она сделала несколько крупных планов, запечатлевая свою работу. Убедившись, что все доказательства собраны, она собрала оборудование, стёрла все поверхности, к которым прикасалась, и, выждав в тени ещё пятнадцать минут, бесшумно покинула номер, растворившись в ночном городе, как призрак, выполнивший свою миссию.

Утром Анна вошла в кабинет ровно в назначенное время. Воздух был прохладен и пах дорогой кожей и старой бумагой. За массивным столом сидел её директор.

– Анна, – сухо кивнул он, отложив папку. – Садитесь. Появилась срочная и деликатная задача, где потребуется весь ваш специфический талант.

Она заняла кресло напротив, её поза была безупречно собранной.

– Клиент – состоятельный человек. Его жена, известная актриса, подаёт на развод и хочет отобрать у него сына. Он готов заплатить любые деньги, чтобы выиграть право на опекунство, а как вы знаете касаемо вопроса проживания детей суды не на стороне мужчин, особенно когда дело касается известной актрисы.

Анна внимательно слушала, не меняя выражения лица.

– Он хочет, чтобы мы придумали как сделать так, чтобы суд даже не сомневался в необходимости оставить ребенка проживать с отцом, – продолжил директор.

Анна наклонила голову, её голос прозвучал мягко и почти невинно.

– Скажите, а сильно ли расстроится наш клиент, если с его ненаглядной супругой… случится несчастный случай?

Директор поперхнулся, откашлялся и резко провёл рукой по столу, словно отгоняя саму мысль.

– Нет. Абсолютно исключено. Никакого физического вреда, и тем более инвалидности. Ни малейшего намёка на угрозу здоровью. Ясно? – его взгляд стал твёрдым. – Но с её репутацией… можете делать всё, что угодно. Превратите её в персону нон-грата в глазах суда и публики, мужа это не волнует.

На губах Анны на мгновение застыла тонкая, холодная ниточка улыбки.

– Тогда это дело действительно потребует моего полного погружения, – произнесла она уже совсем другим, стальным тоном. – Я не играю в полумеры. Если я возьмусь, я ее просто уничтожу. Окончательно и бесповоротно. Никакого пути назад. Никакой реабилитации после развода. Ваш клиент понимает последствия?

Директор оценивающе посмотрел на неё. В её словах не было бравады, лишь констатация факта.

– Он понимает. И согласен. Значит, вы в деле?

– Я в деле, – Анна плавно поднялась. – Приступаю к изучению материалов.

Она вышла из кабинета. Воздух за её спиной казался гуще. Очередная жизнь должна была быть принесена в жертву, для достижения поставленной цели. Для Анны это была не трагедия, а просто работа, ни больше ни меньше.

Через несколько минут на её защищённое устройство поступил зашифрованный архив. Анна бегло пролистала содержимое, пока ждала такси у подъезда. Всё было там: адреса, графики съёмок, маршруты, имена агентов, привычки.

Она с лёгкой досадой отметила про себя, что супруги уже живут раздельно. Это лишало её самого простого и эффективного инструмента – доступа к личному пространству цели. Не критично, но усложняло архитектуру операции. Вместо одного точного удара приходилось выстраивать более изощрённую, многоходовую комбинацию.

В салоне такси, отгородившись от водителя, она погрузилась в изучение файлов. Её взгляд скользил по строчкам, выискивая не факты, а слабости. Не расписание, а паттерны. Не адреса, а уязвимости.

Каждая деталь откладывалась в её сознании, как пазл в будущей схеме. Она уже не просто читала отчёт – она примеряла на актрису роли: жертвы, истерички, нарцисса, небрежной матери. Одна из этих ролей или какая другая должна была стать для неё настоящей.

Она вышла из такси, и пока лифт поднимал её на свой этаж, в голове уже медленно оседали обрывки досье: «закрытый периметр», «вооружённая охрана», «полная изоляция».

Войдя в тёмную квартиру, она не включила свет, прошла к окну и какое-то время просто смотрела на ночной город, на огни, за которыми скрывались сотни чужих жизней. Потом её взгляд медленно скользнул к монитору, где уже была открыта схема особняка.

Нет камер внутри. Эта мысль вызвала не усмешку, а лёгкую, почти эстетическую улыбку. Это то что нужно – подумала она.

Анна села в кресло, откинула голову на подголовник и закрыла глаза, позволяя информации перемешаться. Образ особняка плавал в темноте за веками: высокий забор, камеры, люди с оружием… и одинокая женщина внутри, которая моет полы и укладывает чужого ребёнка спать.

Няня. Елена Соколова.

Миледи, как она подписывала себя в сети медленно открыла глаза и снова посмотрела на досье. Не на схемы, а на лицо. На усталые, глубоко запавшие глаза, в которых читалась невысказанная тоска. И строчку, которая светилась среди сухих фактов, как маяк: «Посещает экстрасенсов… Не может смириться с утратой…»

И в этот момент всё встало на свои места. Не как военная диспозиция, а как сложный пазл, где последняя деталь мягко и бесшумно заняла своё место.

Она не увидела брешь в обороне. Она почувствовала возможность. Тихую, ноющую ноту в душе этой женщины, на которой можно было сыграть.

Её пальцы сами потянулись к клавиатуре, но не чтобы строить план, а чтобы начать игру. Она открыла новый файл. Теперь её мир сузился до одного-единственного человека. До Елены.

И первый шаг родился сам собой – простой и неизбежный, как дыхание: «Нужно поближе познакомиться с этой женщиной».

Спустя несколько дней Елена, как обычно, зашла в гипермаркет после работы. На автомате она протянула руку к баночке с йогуртом и принялась разглядывать дату. Сроки были в порядке, и она уже собиралась убрать его в корзину, как её руку мягко, но без возможности отстраниться, перехватила молодая женщина.

Елена подняла взгляд и замерла. Перед ней стояла девушка с лицом, которое хотелось разглядывать – не от красоты, а от странного, затягивающего спокойствия. Её волосы, цвета тёмного мёда, были заплетены в сложную, но не вычурную косу, вплетённые в которую несколько серебряных нитей поблёскивали при свете ламп. Глаза – неопределённого голубовато-фиолетового оттенка, цвета морской воды, – смотрели не на Елену, а словно сквозь неё, видя что-то за её спиной. В ушах – маленькие серьги-капли из матового камня, похожего на лунный камень.

На ней было простое платье песочного цвета и длинный кардиган из мягкой шерсти. Никаких пёстрых цветов, только приглушённые, природные тона. Но от всей её фигуры веяло такой глубокой, безмятежной тишиной, будто шум супермаркета до неё не долетал. От неё пахло сушёными травами, древесной смолой и чем-то неуловимо холодным, словно запах воздуха перед снегопадом.

– Простите, но этот брать не стоит, – её голос был низким, тёплым и удивительно ровным, без суеты.

Елена уже хотела возмутиться, но незнакомка одним точным движением открыла баночку. Под безупречно яркой крышкой скрывалась бархатистая зелёная плесень. Елена от неожиданности лишь разинула рот.

– Я… я ничего не могу с собой поделать, – тихо, почти с извинением, сказала женщина, и в уголках её глаз легла сеточка лучиков – не от смеха, а от какой-то внутренней, глубокой сосредоточенности. – Иногда я просто чувствую, когда нужно вмешаться. И не могу пройти мимо.

Она отложила испорченный йогурт и взяла из конца ряда другой, абсолютно идентичный, протянув его Елене. Её движения были плавными, словно замедленными, и каждый жест казался полным смысла.

Она посмотрела на Елену, и её пронзительный, водянистый взгляд будто бы заглянул в самую душу.

– Вы несёте на себе слишком тяжёлую ношу, – произнесла она, и её голос прозвучал не как обвинение, а как констатация печального факта. – Вы так устали носить это молчаливое горе. Оно висит на вас, как мокрый плащ. И вы ищете ответы… в самых тёмных углах, потому что светлые пути, кажется, для вас закрыты.

Елена застыла с баночкой йогурта в руке, не в силах вымолвить ни слова. Это было… необъяснимо. Никаких карт, никаких шаров. Просто несколько слов, попавших прямо в самую глубокую рану.

– Простите меня, пожалуйста. Я, кажется, переступила ваши личные границы. Это моя слабость – иногда я говорю то, что чувствую, не спросив разрешения.Анна, видя её шок, мягко улыбнулась – улыбкой, в которой читалась и грусть, и понимание.

Она уже сделала лёгкое движение, чтобы развернуться и уйти, но замерла на мгновение, будто внутренняя борьба сковала её волю. Затем, с едва заметным вздохом, словно поддаваясь неведомому импульсу, она достала из складок своего кардиана неброскую, почти аскетичную визитку из плотной, шероховатой бумаги. На ней не было ни имени, ни титула – лишь причудливый, оттиснутый серебром символ, напоминающий сплетённые корни дерева, и номер телефона.

– На случай… если вам когда-нибудь понадобится помощь, – её голос прозвучал как шелест листвы. – Просто позвоните.

Елена, словно заворожённая, протянула руку и взяла карточку. Её пальцы едва ощутили шероховатую текстуру бумаги. Она подняла глаза, чтобы что-то сказать, задать вопрос, крикнуть «постойте!»…

Но перед ней был лишь пустой проход между стеллажами. Незнакомка исчезла. Бесшумно и бесследно, будто растворилась в воздухе, как мираж. Лишь лёгкий шлейф запаха полыни и холодного камня, да странная визитка в руке, напоминали о том, что это не было игрой воображения.

Анна же, выйдя из торгового зала, на секунду задержалась у служебного выхода. Её взгляд встретился с глазами молодого продавца-мерчендайзера. Тот, получив её сигнал всего пятнадцать минут назад, быстро заменил партию йогуртов на те, что несколько часов «случайно» простояли у горячей батареи на складе. Любая баночка, которую взяла бы Елена, оказалась бы с сюрпризом, кроме одной единственной стоящей сзади.

Молодой человек, заметив Анну, коротко и почти незаметно кивнул.

Уголки её губ дрогнули в лёгкой, торжествующей улыбке. Первый акт был отыгран безупречно. Рыба клюнула. Теперь можно было готовить сети.

Следующие несколько дней Елена жила как в тумане. Визитка лежала на тумбочке, и её взгляд постоянно натыкался на причудливый серебряный символ. Она то убирала её в ящик, решив забыть эту странную встречу, то снова доставала, вновь и вновь переживая тот миг в гипермаркете.

«Вы несёте на себе слишком тяжёлую ношу… Вы ищете ответы в самых тёмных углах…»

Слова незнакомки жгли изнутри. Они были болезненными, но в этой боли была странная правда, которую она годами боялась признать даже самой себе. Эта женщина увидела её. Не просто уставшую няню, а ту самую Елену, что пряталась глубоко внутри за завесой повседневности.

На четвертый день, не в силах больше терпеть это внутреннее напряжение, она с дрожащими пальцами набрала номер. Сердце бешено колотилось.

– У Даяны в ближайшие дни полностью занятый график. Есть окно в пятницу, в одиннадцать утра. Вас устроит?После двух гудков трубку сняли. – Алло? – голос был женским, спокойным и деловым, совсем не тем, низким и тёплым, что она запомнила. Елена растерялась. – Здравствуйте… Мне дала визитку… одна женщина… – она запнулась, не зная, как её назвать. – Вы о Даяне? – безразлично уточнил секретарь. – Да! Даяне! – с облегчением выдохнула Елена, ухватившись за имя.

– Записываю. Адрес и напоминание придём вам по СМС. Ждём в пятницу.Елена машинально посмотрела на своё расписание. Пятница – её выходной. – Да! Да, меня устроит! – поспешно согласилась она, чувствуя странное, щемящее волнение, будто ей выпал редкий шанс.

Сбросив вызов, Елена опустила телефон. Теперь путь назад был отрезан. В пятницу она встретится с загадочной Даяной снова. И, сама того не зная, сделает свой первый шаг в ловушку, которую та для неё приготовила.

В назначенный день Елена, нервно теребя в пальцах ту самую визитку, подошла к парадной элитного жилого комплекса. Охранник в строгой форме преградил ей путь безразличным взглядом.

– К кому? – его тон не предполагал возражений.

Елена молча протянула визитку. Охранник бегло взглянул на странный символ, кивнул и пропустил её, даже не сверившись со списком. Один лишь вид этого клочка бумаги оказался пропуском в другой мир.

Лифт бесшумно поднял её на нужный этаж. Дверь открыла молодая женщина-администратор с безупречной улыбкой и собранными в тугой пучок волосами.

– Нет, спасибо, – пробормотала Елена, слишком взволнованная, чтобы что-то пить.– Елена? Даяна вас ждёт. Проходите, пожалуйста. Будете чай или кофе? Вам нужно немного подождать, скоро она освободится.

Она шагнула внутрь и замерла. Интерьер квартиры был подчёркнуто дорогим, но не кричащим. Натуральное дерево, камень, дорогие ткани, приглушённый свет. Роскошь здесь была не для показухи, а как нечто само собой разумеющееся, и по уровню она не уступала дому, в котором работала Елена. Это внушало не столько зависть, сколько благоговейный трепет.

В этот момент из одной из комнат вышла другая посетительница – женщина в дорогом пальто, с сияющими глазами. За ней, стоя на пороге, появилась Даяна.

И если в супермаркете она выглядела загадочной незнакомкой, то здесь она была владычицей. Её тёмные волосы были заплетены в сложную косу с вплетёнными серебряными нитями и крошечными, похожими на иней, кристаллами. На ней было длинное платье глубокого винного цвета, струящееся мягкими складками. В её осанке, во взгляде её теперь казавшихся бездонно-тёмными глаз была безмятежная мощь лесной колдуньи из старой сказки – той, что знает все тайны мира и говорит с самими духами.

– Не мне, – поправила она её тихим, но чётким голосом. – Я лишь провожу волю иных. Мой долг – помогать. Не обременяйте себя долгами, просто будьте счастливы.– …вы меня просто спасли, – с жаром говорила посетительница крепко сжимая руку Даяны. – Если вам что-то понадобится, любая помощь, вы только скажите! Я вам обязана! Даяна мягко, но твёрдо высвободила свои пальцы, и на её губах играла лёгкая, скромная улыбка.

Женщина ещё раз кивнула, чуть не кланяясь, и направилась к выходу, бросив Елене на ходу полный надежды взгляд.

– Прошу, – сказала она просто, жестом приглашая её в свою обитель. – Расскажите, чем я могу вам служить.Даяна повернула свой тёмный, всевидящий взгляд на Елену.

Они вошли в кабинет. Елена на мгновение замешкалась на пороге, ожидая увидеть полумрак, хрустальные шары и полки с сушёными травами. Вместо этого её встретила комната, больше похожая на кабинет дорогого психотерапевта или архитектора. Светлый паркет, минималистичный стол из светлого дерева, эргономичное кресло, стеллаж с аккуратно расставленными книгами. Лишь пара деталей нарушали строгую гармонию: на столе стояла изящная бронзовая конструкция, внутри которой медленно вращались и пересыпались песок и мелкие камушки, создавая гипнотический узор, а из скрытых динамиков доносился едва уловимый звук – низкое, умиротворяющее гудение, похожее на песню ветра в пещерах.

– Знаете, – проговорила Елена, не решаясь сесть в предложенное кресло, – я не уверена, что мне по карману ваши услуги. Я вижу… – она робко обвела рукой комнату, – всё это.

Даяна, стоявшая рядом, сделала паузу, а затем мягко рассмеялась. Это был тёплый, бархатный звук. И когда она подняла на Елену взгляд, та увидела в нём знакомое, пронзительное сияние – те самые лазурно-голубые глаза, что увидели плесень под крышкой.

– Дорогая моя, – произнесла Даяна, и в её голосе звучала искренняя, почти материнская нежность, – я не беру денег с тех, кому сама предлагаю помощь. Таков мой дар и моё правило. Так что, прошу вас, расслабьтесь. Вы пришли сюда не как клиент, а как гость. Просто поделитесь со мной своими печалями. Иногда выговориться – это уже половина исцеления.

И Елена, почувствовав невероятное облегчение, начала говорить. Сначала робко, с оглядкой, а потом, под безмолвным, принимающим взглядом Даяны, слова полились рекой. Она рассказывала о трагической гибели мужа, о своей невысказанной тоске, о страхе перед одиночеством, о тяжести воспитания двоих детей вдовой.

– Но мне, конечно, грех жаловаться, – вдруг спохватилась она, вытирая украдкой слезу. – В остальном-то всё хорошо. Дети здоровы, слава Богу. И работа у меня хорошая, платят прилично. Работаю у известного человека. У актрисы Арины Романовой.

Она произнесла это имя с ноткой гордости, желая показать, что она не просто несчастная жертва судьбы.

– Вы, наверное, видели её в «Методике» или в «Рождественской ночи», – уточнила Елена, называя самые известные проекты актрисы. – Так что, знаете ли, устроилась неплохо. Если бы не… это горе, всё бы вообще хорошо было.

Она умолкла, и в тишине кабинета её слова повисли, как драгоценная улика, небрежно брошенная на стол между ними. Она и не подозревала, что только что вручила своей спасительнице ключ от своей собственной гибели.

Их разговор длился часами. Когда Елена, наконец, излила самое страшное – кульминацию истории о гибели мужа, – лицо Даяны изменилось. По её лицу, обычно столь бесстрастному, пробежала судорога искренней, невыносимой боли, и из глаз скатилась единственная, тяжёлая слеза. Было видно, что она не просто слушает, а проживает эту боль вместе с ней, и лишь титаническим усилием воли удерживает за своей маской целую бурю эмоций.

Она смахнула слезу резким движением, словно сердясь на собственную слабость, а затем молча подошла и крепко, по-настоящему, обняла Елену. Та, совершенно потрясённая этим прорывом искренности сквозь завесу тайны, разрыдалась у неё на плече, бессвязно бормоча извинения за мокрое платье. Даяна не отпускала её, и Елена чувствовала, как вздрагивают её плечи – она плакала вместе с ней.

– Тихо, тихо, душа моя… Всё в порядке, всё хорошо… – Даяна наконец отпустила её, и её голос снова был тёплым и бархатным, хоть и слегка охрипшим от слёз. – Просто выдохни. Всё вышло наружу. Теперь будет легче.

Чтобы прийти в себя, она предложила чай. Елена, всё ещё сражённая этой бурей эмоций, лишь кивнула. Первый же глоток обжёг горло неприятной, стойкой горечью. Это была не горечь перестоявшего чая, а что-то чужеродное – металлическое, лекарственное, с привкусом аспирина и какой-то химической сладости, вызывающей лёгкую тошноту.

– Ой, прости, душа моя! – воскликнула она, хлопнув себя по лбу. – Я, наверное, переборщила с бадьяном. Он даёт такую резкую горечь, если его слишком много. И похоже, мёд уже засахарился, он иногда так странно отдаёт. Не пугайся, я в следующий раз буду внимательнее.Даяна, заметив её замешательство, тут же встрепенулась, и на её лице появилось искреннее смущение.

И Елена поверила. А как можно не верить женщине, с которой только что делила самое сокровенное горе? Горький чай стал лишь досадной мелочью на фоне ощущения невероятной близости и освобождения.

Она и не подозревала, что эта горечь была первым, едва уловимым привкусом того, что должно было «помочь» её душе – лёгкого антидепрессанта, который должен был снять остроту горя и сделать её разум более пластичным и восприимчивым к «исцеляющим» словам её новой спасительницы.

«Перед сном зажги белую свечу и просто смотри на огонь пять минут, представляя, как твое горе сгорает в его пламени».Перед уходом Даяна дала Елене несколько простых, но красивых ритуальных наставлений, чтобы «очистить пространство» вокруг нее: «Каждое утро, выходя из дома, бросай щепотку соли через левое плечо – это отпугнет дурные мысли». «Поставь на окно в детской стакан со святой водой – она будет впитывать весь негатив, что приходит с улицы».

Елена, уже чувствуя странное, теплое спокойствие, разливающееся по телу, с готовностью согласилась на все. Она записалась на следующую встречу в среду и покинула квартиру Даяны с ощущением, будто с нее сняли тяжелый, мокрый плащ, который она носила годами.

В тот день мир казался Елене приглушенным и дружелюбным. Острые грани горя сгладились, уступив место тихой, почти апатичной умиротворенности. Она впервые за долгое время уснула без слез, а наутро проснулась без привычного свинца в груди. В течение последующих дней это состояние сохранялось: тревога отступила, словно ее кто-то выключил. Она выполняла ритуалы, данные Даяной, и чувствовала себя под защитой.Действие препарата было мягким и коварным.

Но к понедельнику эффект начал слабеть. Тревога вернулась, сначала тихим фоном, а затем нахлынула с новой силой. Мир снова стал резким и враждебным. Ритуалы больше не помогали. Отчаяние нарастало, и единственным якорем, единственным светом в этом вернувшемся мраке, стала мысль о среде. О встрече с Даяной. О том, чтобы снова почувствовать то благословенное спокойствие.

Она ждала этой встречи с болезненной, физической интенсивностью, сама не понимая, что ждет не столько мудрых слов, сколько горьковатого чая, который вернет ей способность дышать полной грудью.

Следующая встреча началась с небольшой задержки. Елене пришлось ждать в прихожей около получаса, пока Даяна заканчивала сеанс. Дверь наконец открылась, и оттуда вышел мужчина средних лет. Он не удосужился бросить взгляд ни на администратора, ни на Елену, его лицо было бледным и застывшим, будто он только что получил страшный, неоспоримый приговор. Он молча, как автомат, покинул квартиру, и в самой его позе читалось отчаяние человека, в чью реальность только что вторглись и перевернули её с ног на голову.

Елена, с замирающим сердцем, наконец зашла. Даяна стояла спиной к ней у окна, поливая большой, тёмно-зелёный цветок.

– Здравствуйте, – тихо поздоровалась Елена.

– Здравствуй, душа моя, – отозвалась Даяна, не оборачиваясь, её голос звучал устало и отрешённо.

Она поставила лейку, медленно вытерла руки и, наконец, повернулась. Её взгляд скользнул по Елене, и в следующее мгновение её сияющее, спокойное лицо исказила гримаса настоящего, неподдельного ужаса. Она бросилась к Елене, схватила её за руки и принялась жадно осматривать со всех сторон, её глаза выхватывали каждую деталь.

– Что с тобой? Что случилось? – её голос срывался на шёпот, полный паники. – Ты вся… ты вся в чёрных тенях! Они облепили тебя, как смоль! Ты прикоснулась к чему-то? Ты принесла это с собой? О, Господи…

Она отшатнулась, прижала ладони к вискам, её дыхание участилось.

– Там, где ты работаешь… в том доме… – она подняла на Елену широко раскрытые, полные ужаса глаза. – Там что-то есть. Что-то очень тёмное и… голодное. Оно кормится чужими несчастьями. И оно уже заметило тебя. Твоё горе… оно стало для него пиршеством.

Елена замерла под этим пронзительным, почти физическим взглядом. Тёплое спокойствие, в котором она купалась последние дни, мгновенно испарилось, сменясь леденящим страхом. Ей стало казаться, что воздух в комнате потемнел и сгустился.

– Я… я не понимаю, – прошептала она, инстинктивно оглядываясь, как будто могла увидеть эти «чёрные тени». – Ничего не случилось. Всё было как всегда. Я делала всё, как вы сказали… соль, свечу…

– Невидимо для глаз, душа моя! – перебила её Даяна, её пальцы сжали запястья Елены чуть больнее. – Это энергия. Древняя, как сама печаль. Она прицепилась к тебе, как пиявка. Ты не чувствовала внезапной слабости? Приступов тоски, которые накатывают будто ни с чего? Особенно… особенно поздно вечером, в том доме?

У Елены перехватило дыхание. Как она узнала? Именно так и было. Вчера, когда она задержалась, чтобы разобрать архив Арины, на неё накатила такая волна отчаяния, что она еле сдержала слёзы прямо над старыми фотографиями.

Её молчание и испуганно расширившиеся глаза стали для Даяны всем ответом.

– Так и есть, – выдохнула она, наконец отпуская её руки и отступая на шаг, будто от заразной. Её лицо выражало не просто страх, а тяжёлую, почти безнадёжную озабоченность. – Оно уже внутри. Оно пьёт тебя. Твои слёзы, твои воспоминания… оно превращает их в яд для тебя же самой.

– Что мне делать? – голос Елены дрожал, в нём слышались слезы. Паника, хуже той, что была до знакомства с Даяной, сжимала ей горло. Она снова чувствовала себя той самой беспомощной женщиной, потерявшей всё. – Пожалуйста, вы должны мне помочь!

Даяна закрыла глаза, словно прислушиваясь к чему-то. Прошла долгая, напряжённая минута.

– Бороться с этим… сложно, – наконец произнесла она, и в её голосе прозвучала неподдельная усталость, будто она уже вступила в схватку с невидимым врагом. – Этой… сущности… нужна точка опоры в материальном мире. Канал. Что-то, что связывает её с тобой и с тем местом.

Она открыла глаза, и её взгляд стал острым, цепким.

– Ты должна вспомнить. Что-то старое. Личная вещь? Предмет, с которым ты часто контактируешь? Возможно, что-то, что принадлежало… – она сделала искусную паузу, давая Елене самой додумать, – …ей. Хозяйке. Оно могло перейти через неё.

Мозг Елены, затуманенный страхом, лихорадочно работал. Вещь Арины… С которой она часто контактирует… И вдруг её осенило.