Забытая юность, или Воспоминания на последней парте

Они ушли, а я подумал, что лучшее лекарство от душевных терзаний это сон и стал прикидывать, где лучше это сделать.

Проснулся я около семи, умылся, надел джинсы, белую майку и двинулся к метеорологам. Заходить постеснялся, решил позвать через окно.

Подтянулся и прилёг на подоконник, раздался визг и мимо меня пролетела чья-то обувь.

Маши не обнаружил, зато увидел Сашу, покрывающего перламутровым лаком женские пальцы.

_Где Маша?

_В учительской,– на секунду отвлёкся юный Юдашкин и тактично спросил:

_Презервативы не нужны?

Барак, где жили преподаватели, находился чуть в стороне от основного лагеря, в нём был туалет, что то вроде душа и три отдельных небольших комнаты.

Еще не подойдя к бараку, я увидел Машу, она мне улыбнулась, помахала рукой и пошла навстречу. Маша была пугающе красива, мы шли по лагерю, она на полголовы выше меня в белом воздушном платье, смеялась и что-то рассказывала, а я как оловянный солдатик, скованно шагал рядом, спотыкался, не знал, куда деть руки. Мне показалось, что в лагере внезапно наступила тишина, все смотрят на нас и думают – вот идёт принцесса, а рядом какой то бродячий пёс.

Так мы дошли до сельмага и я сообразил, что принцессы тоже пьют вино.

Сварливая продавщица, с химией на голове и с массивными бусами на шее, обычно не отпускала нам алкоголь, как бы её не уговаривали, но тут без слов продала бутылку смородинного вина и плитку шоколада. Красота – великая сила, действует даже на хмурых, сельских продавщиц.

Засунув бутылку в бумажный пакет, мы зашли в клуб – яркий свет и музыка обрушились на нас, кругом кучками танцевал народ, но места ещё были.

Мы медленно прошли через весь зал, я помахал ребятам, заметил как у Аркаши выпал из рук медиатор, и присели напротив входа.

Музыка затихла, музыканты взяли перерыв.

К нам подошел Гена, я познакомил его с Машей, мы перебросились парой фраз, он спросил какую песню для неё сыграть, красота подействовала и на спящего Филина, она попросила «What can i do».

Чуть погодя в зал вошёл Ганс.

Андрей был одет в тёмный пиджак, белую рубашку с какими то кружевами, узкие брюки бордового цвета и ярко желтые сандалии, весь наряд завершала чёрная бабочка.

Мне нравилась, когда Ганс приходил на занятия в войлочных ботах «прощай молодость» или в красной китайской рубашке с вышитыми желтыми драконами, потому что сам не смог бы одеть что то клоунское или эксцентричное, а Андрей спокойно шел по улице в брюках в крупную черно-белую полоску, не обращая внимание на удивление и смех за спиной.

Только, если Бобёр просил:

_Ганс, мы же в моём родном районе, на Нерчинской, тут все хулиганы меня знают, сними этот идиотский берет с красным бумбончиком.

Андрей снимал берет и качал головой:

_Тёмный ты Саня, я этот головной убор в порту, у французского моряка, на три пачки папирос еле выменял.

Андрей увидел меня, поклонился Маше и сел рядом.

В клубе произошёл небольшой шок, появись приведение, это вызвало бы меньший интерес, в воздухе повисла тишина, наверное, весь зал рассматривал Андрея.

На фоне лимонных рубах деревенских парней и брюк заправленных в сапоги, он смотрелся ,мягко говоря странно.

Ганс с хрустом, достал из пакета шоколад и угостив меня и Машу, занялся его поглощением, с улыбкой осматривая зал.

Тут грянул «Speedking» и толпа пришла в движение, мы тоже образовали кружок и задвигались под ритмы автострад. Станцевав ещё пару раз, под увлекательные песни «Машинистов», присели отдохнуть.

Гена подошел к микрофону и объявил:

_ Для прекрасной девушки Маши и группы метеорологов звучит песня ансамбля «Смоки».

Я пригласил Машу на танец, обхватил талию, почувствовал тепло и близость хрупкого тела, кровь забурлила и застучала в висках, сознание расплылось, я не замечал кружащихся рядом пар, взгляды зрителей, волнующее чувство охватило меня.

Крис Норман, голосом Гены, уже закончил песню, а мы всё ещё стояли не двигаясь с места, чтобы нарушить смятение, я предложил прогуляться, Маша утвердительно кивнула, взяв у Ганса пиджак и пакет с вином, вышли на улицу.

Чем дальше мы удалялись от клуба, тем сильнее звенели цикады, стрекотали кузнечики, запахи сена и яблочных садов кружили голову – тёплый сентябрьский вечер принимал нас в свои объятия. В мерцающем лунном свете, я увидел лавочку у палисадника и мы присели.

Накинул Маше на плечи пиджак, она прижалась ко мне и поцеловала. Сердце выпрыгнуло из груди, радость и восторг наполнили душу.

Мы целовались, не останавливаясь, захлёбываясь от чувств.

Потом она положила голову мне на плечо, я обнял её, откинулся на палисадник и вспомнил о вине. Я уже собирался открыть бутылку и дальше радоваться чудесному, волшебному вечеру, как вдруг услышал в летней благоухающей тишине пронзительный крик Бобра:

_Наших бьют! Козлы деревенские!

Бобёр познакомился с местной девчонкой, видно майка всё- таки сработала, а когда вышел с ней на улицу, его атаковали двое пацанов с кольями.

Он вырвал у одного дубину и попытался отогнать второго, но тут со всех сторон стали подтягиваться деревенские и ему ничего не оставалось, как воспользоваться сигналом международной помощи.

Когда я подбежал, рядом с Бобром уже стоял Ганс с палкой в руке, в своей странной кружевной рубашке, с бабочкой, он был похож на дирижёра, только палочка была поувесистей.

Я встал рядом, держа бутылку как гранату. Кольцо постепенно сжималось.

С криком: « Бей городских фраеров», – бой начался.

Я кинул в толпу плодово-ягодную гранату и стал бить и пинать всё, что оказывалось рядом. Тишина нарушилась ударами и криками, Ганс сломал палку о чью то голову, Бобер грозно крича, размахивал дубиной над головой, жабы раскачивались на его груди.

Кто-то вонзил мне под лопатку штакетину со здоровым гвоздём и Андрей, вытаскивая гвоздь, предупредил: « Береги силы… давай встанем спина к спине.. не отходи далеко!».

Я отдышался, боль не чувствовалась, только левая рука плохо двигалась.

Краем глаза я заметил, подбегающего Джонни с аэрологами, из клуба выбежал Аркаша с гитарой. Силы начали выравниваться, но деревенские не отступили, драка разрасталось с новой силой, в ход пошли цепи, мелькали бляхи.

Передо мной возникла курчавая голова с носом – картофелиной и я прицельно ударил правой, в переносицу. Парень упал, взмахнув руками и на землю выпал серебристый, увесистый кастет.

Я сделал шаг, нагнулся за кастетом и последнее что увидел, перед тем как отключится, здоровый кирзовый сапог.

Окончательно пришёл в себя я уже в бараке. Рядом сидел Ганс, с набухшим глазом, и курил папиросу. Бобёр недоумённо смотрел на разорванную пополам майку, жабы больше не совокуплялись, а одиноко смотрели по сторонам.

_ Да выкинь ты эту майку, скажи, зачем, ты за деревенской увязался? Что наши девчонки уже не устраивают?– спросил Ганс, передовая папиросу.

_Ты, Андрюха, хоть и образованный парень, а в любви ничего не понимаешь, – затягиваясь, глубокомысленно изрёк Бобёр.

_ Да где уж мне, давай лучше у Костяна спросим, как он принцессу околдовал. Она, кстати, помогала тебя тащить.

Я ничего не ответил, немного ныла челюсть, посмотрел на Аркашу, пытающегося склеить разбитую «Кремону», затянулся и заснул крепким сном счастливого человека.

Утром за завтраком лагерь напоминал военно-полевой госпиталь. Кругом хромали, мелькали забинтованные лица, Ганс щурился лиловым глазом, местный фельдшер промыла и перевязала мне лопатку, рука двигалась, но есть я не мог, всё ещё ныла челюсть.

Слегка поцарапанный, но полностью целый Бобёр, рассказывал окружившим его девчонкам подробности боя.

Оказывается, драку остановил прибежавший с преподавателями, Троцкий, он долго уговаривал, потом забыв про учтивость, с диким воплем саданул пару раз серебряным набалдашником, и все стали расходиться.

Воскресенье – законный выходной и инвалиды, после завтрака, разбрелись кто куда, я направился к Маше.

Девчонкам завезли железные койки, кругом висели плакаты, на окнах шторки, в комнате было чисто и по женски уютно.

Маша тихо спала, разбросав льняные волосы по подушке. Можно было долго любоваться этой утренней, безмятежной красотой, но тут вошла Катя Маер и стала толи жалеть, толи упрекать меня, вспоминая о чести и совести нашей эпохи, потом пообещала разобрать эту драку на комсомольском собрании.

Я попросил её не кричать, оставить свои речёвки до собрания, и чтобы не разбудить Машу, вышел.

Ганса в комнате не оказалось, Бобёр давно уже трудился на плантации, Аркаша спал, а Илья с Геной упорно играли в карты, покрасневший лоб явно мешал Филину заснуть, он хотел отыграться, но удача была на стороне Ильи, он безжалостно сотрясал лоб Филина, приговаривая:

_Это всего лишь игра , Гена.

Надвигался жаркий полдень, спать было бессмысленно и я надев, чью то панаму, решил побродить по деревне.

_Эй, паренёк, ты чой то такой раненый?– окликнула меня, из-за забора, женщина в платке и цветастом ситцевом халате.

_ Да вот деревенские хулиганы сзади напали и руку сломали! – отвечаю, морщась от боли, пытаясь разжалобить добросердечную колхозницу.

_ Ну иди, касатик, угощу тебя холодным молочком!

Милые, русские женщины земля была бы без Вас пустынна и глуха.

Выпиваю почти всю крынку, благодарю и иду дальше.

В тени огромного клёна, на скамейке, замечаю Андрея, оживлённо беседующего с седым благообразным стариком.

_Вот познакомься, Иван Трофимович , у Колчака служил!

Ганс постоянно читает редкие исторические книжки, особенно по истории России. Если бы ему разрешили высказаться на лекциях по истории, учителей увезла бы «скорая» с диагнозом – обширный инфаркт. Для Андрея Чапаев и Лазо – герои, Тухачевский – каратель, Ленин – это умная еврейская сволочь, но убили его зря, а Колчак – это эталон мужества и веры.

_А это Костя, …его дед у Деникина служил!– чтобы старик не волновался, представил меня Андрей.

_У Антона Ивановича?– серые глаза старика, наполнились теплотой.

Я утвердительно кивнул, хотя мой дед скорее бил Деникина, но нарушать идейную идиллию не хотелось.

Они около получаса обсуждали превратности судьбы Колчака и всей гражданской войны, потом Иван Трофимофич предложил:

_Надо бы мне пасеку на новое место перенести!

И добавил, косясь на моё перебинтованное плечо:

_Но Вам, двоим, не справится, надо человек шесть, с меня медовуха пейте, пока не надоест, хоть всю ночь.

Предложение было с радостью принято, и мы договорились через три часа быть у него. Илья с Геной согласились сразу, Аркаша, проснувшись никак не мог сообразить, за что столько медовухи дают, в согласии Бобра никто и не сомневался, оставалось его найти.

Никого не интересовало, сколько ульев надо перенести или способы защиты от пчёл, все прикидывали, сколько медовухи можно выпить за ночь.

Появившись через час, выслушав Андрея, Бобёр озадачил вопросом:

_А как насчет закуски? Без закуски много не выпьешь , изжога замучает.

_Ну…, человек порядочный, думаю, закуска будет, – неуверенно ответил Ганс.

Захватив на всякий случай на кухне буханку хлеба, мы направились к старику.

Дед уже ждал нас, поздоровался и пригласил в дом, разлил в стаканчики медовую жидкость, сказал «С Богом!», выпили, залезли на телегу, запряжённую ломовым, гнедым мерином и тронулись в путь.

Пасека была у колчаковца большая, и перенести её надо было почти на километр, через дорогу, поближе к гречишным полям.

Дед обдал нас дымом, выдал перчатки и мы, накрыв простынкой, начали переносить ульи на телегу. Уложив и их на телеге, дед дёргал поводья и телега медленно катила по траве, а мы шли рядом придерживая ульи.

На новом месте разгружали, несли по двое, осторожно, стараясь не потревожить улей, но пчёлы– охранники всё равно вылетали, угрожающе кружили вокруг и вонзались в тело и руки.

Таких переходов было четыре, а может больше, сначала прыгали и кричали после каждого укуса, потом привыкли и стиснув зубы тащили ульи на новое место. Илья после третьего укуса, хотел послать всё к ёба… колчаковской бабушке, под рифму:

«Я так инвалидом стану,

рука по грифу скользить перестанет

и Трофимыч медовуху не поставит».

Но Гена молча потащил улей один, и Илье ничего не оставалась, как помочь ему. Закончили всё поздно вечером, утомлённые, но довольные, от того что дело сделано, и впереди радостная пирушка.

Когда приехали домой, старик смазал нам укусы каким -то раствором, выкатил сорока литровый бидон медовухи, нарезал колбаски и сказал:

_Отдыхайте, а мне еще по хозяйству надо, старуха в город уехала, попозже к Вам присоединюсь.

_Вот это я понимаю …тара! – Бобёр уважительно похлопал бидон.

_Командовать парадом буду я! – и зачерпнул ковшиком.

Распухшие руки потянулись к кружкам, первую выпили залпом, вторую «за здоровье старика», третью – за чудный вечер.

Передохнули, покурили и полились воспоминания про пчёл, колхоз и всё на свете.

Так мы орали, пили и курили, приходил дед, улыбался, подрезал колбаски выпивал с нами и снова уходил.

Время замедлило свой бег, оно бежало там снаружи, а здесь шло согласно наполнению кружек, сливаясь со смехом и дымом сигарет.

Потом Бобёр заговорил о девчонках, кровь заиграла и спустя какое то время, все потянулись к выходу.

Сознание было довольно ясным, а ноги не двигались.

Илья с Геной вышли на улицу, поддерживая друг друга и запели:

_Врагу не сдаётся наш грозный «Варяг»,– и рухнули в траву, потом поднялись, сделали шаг и смеясь, упали вновь.

Постепенно все стали пропадать из поля зрения.

Поздняя ночь встречала тишиной и прохладой. Луна, почему то светила сверху, справа и слева.

Я прошел немного, сел на скамейку и время окончательно остановилось.

Проснулся я от того, что кто– то тряс меня и бил по щекам, тишина исчезла, вместе с луной, утренний холодок сковал тело, рядом кудахтали куры.

С трудом приоткрыл веки, увидел Машу, плывущее лицо Барсученко, ещё ряд незнакомых лиц, голоса долетали обрывками фраз и я закрыл глаза.

Оказывается из за нас были сорваны работы, нас начали искать, первыми нашли Илью с Геной, они не дошли метров сто до лагеря и упали в небольшой стог сена около околицы, потом был обнаружен Бобёр, он единственный, кто добрался до лагеря, но уснул в женской сушилке, закрыв дверь на замок. Утром девчонки пошли в сушилку, сначала подумали, что замок сломан, но потом услышали возню внутри сушилки, долго стучали и кричали, но ответа не последовало.

Когда дверь была взломана, увидели Бобракова, сладко спавшего среди чулков и комбинаций. Затем нашли меня на скамейке и когда уже тащили в лагерь, подошла старушка и сказала, что у неё в сарае кто- то спит, это был Аркаша. Нас сложили в бараке, но народ не расходился, с любопытством рассматривая изувеченные пьянством лица, Паша Дьячков читал лекцию о влиянии алкоголя на юношеский организм.

Потом все уехали в поле.

Ганс последним вышел из горницы и не сделав двух шагов упал в огород, заботливый колчаковец уложил его в холодной бане, а утром отпоив настойками, почти трезвого проводил до лагеря. Он даже попытался позавтракать, а потом поработать, но после обеда украдкой пронёс нам от Трофимыча баночку медовухи и сообщил:

_Плохи дела, Троцкий ходит злой как черт, комсомольский актив поддакивает, хотят выгнать из колхоза, а это равнозначно отчислению из техникума.

_Может зажать Дьячка, в тёмном углу, да как следует потрясти головой об стенку,– все ещё заплетающимся голосом предложил Бобёр.

_Не поможет! Он за свои убеждения не то, что нас, отца с работы выгонит,– уверенно сказал Аркаша.

Оживление, вызванное баночкой медовушки, сразу прошло.

Все как то загрустили.

Вечером состоялось собрание. В президиуме, за столом накрытым красным полотном, грозно возвышался Троцкий, рядом преподаватели.

Нас, пятерых, посадили на отдельную лавочку и процесс начался.

Первыми выступали комсомольские активисты и говорили о том, что валяться пьяными около заборов и в канавах это позор не только нашего отряда, но и комсомола в целом. Потом начали раздаваться слабые голоса с задних рядов, о том, что мы не совсем потеряны для общества.

В переломный момент, Ганс вышел к президиуму и произнёс речь:

_Они как настоящие комсомольцы помогли старому человеку перенести пасеку, трудились до позднего вечера!… Я могу его сюда пригласить, он подтвердит. А потом уставшие, выпили лишнюю кружку, что и привело к трагическим последствиям.

Поднялась Ирина Павловская и сказала, что она, как староста группы, усилит за нами контроль и надеется, что такого больше не случится.

Преподаватели стали совещаться.

Слово взял Барсученко и сказал следующее:

_Предлагаю их наказать физическим трудом. Пусть каждый день убирают территорию от мусора, а вечером после работ в поле, в течение пяти дней чистят картошку, каждый по сорока литровому баку, тогда у нас на завтрак вместо каши будет картофельное пюре».

В заключение, Троцкий вежливо скомандовал:

_Встаньте! Вам всё ясно? Вы согласны?

Конечно, мы были согласны, каждый мысленно уже пытался объяснить родителям, почему его выгнали из техникума.

Убирать территорию было стыдно и муторно, но потом Бобёр притащил из магазина ящики, расставил их по всему лагерю, вместо урн и оборудовал специальные места для курения. А с картошкой мы просиживали до позднего вечера, глаза слипались, нож вылетал из разбухших рук, огромные баки медленно наполнялись. Барсученко следил, чтобы нам никто не помогал, и не было глазков.

Мне до сих пор, иногда снятся эти алюминиевые баки, заполненные до краёв чистой картошкой.

Воспоминание 5. Первая любовь.

В один из обычных декабрьских дней, в четверг, мы сидели с Гансом в столовой и молча поедали жареную навагу, синхронно выплёвывая кости.

Спецпредметов значительно прибавилось, увеличилось количество лекций и семинаров, грудой лежали недоделанные лабораторные работы и курсовики, приближалась зачётная неделя. Всё это не радовало и вызывало тихую грусть.

Хлопок по спине, отвлёк меня от мрачных мыслей, я чуть не подавился.

_Приятного аппетита!– Марго, сметая крошки села рядом и поинтересовалась:

_Неужели вкусно?

_Выбора нет – рыбный день, даже в компоте водоросли плавают,– Андрей аккуратно вытащил из стакана обрывок верёвки.

_Скоро Новый год! Надо организовать вечеринку у Аркаши, посидим дружно всей группой, можно своих подруг и друзей пригласить!

_Костя поговори с ним, – Марго сама всё решила за Аркашу, мне осталось только сообщить ему точную дату и время.

Я не удивился, меня часто просили, с кем-нибудь поговорить, отпустить наших музыкантов на репетицию, узнать в профкоме о новых поступлениях билетов или лишних талонах, разъяснить что то комсомольским активистам.

Помню Пашу Дьячкова отправили к комсомольскому лидеру техникума, чтобы он попросил его, пораньше отпустить нас с демонстрации, заранее придумали причины, но Паша в разговоре с лидером только бодро отвечал «Есть», в итоге мы тащили кучу транспарантов и когда демонстрация закончилась, ещё долгое время искали куда их отдать. Даже Ирина Павловская, хотя решать вопросы с преподавателями было её задачей, подходила ко мне и просила:

_Поговори с Марией Николаевной, может она перенесёт свою практику по геодезии на понедельник, а то свободное окно образуется.

В принципе мне было не трудно, и я редко отказывал, преподаватели были в основном женщины, надо только сорвать с клумбы гвоздику, выбрать подходящий момент, сказать простой комплимент: «Как хорошо вы сегодня выглядите» и не запинаясь и не заискивая кратко изложить просьбу, иногда добавить: «Что за кучи учебников, давайте я Вам помогу», если это комсомольская активистка в стандартной белой блузке и плиссированной юбке, то хватит сравнения – «Вы как Анжела Девис… или Роза Люксембург» и вопрос быстро решался.

_И мы увидим твоего избранника?– Ганс перестал жевать рыбу, с интересом взглянул на Марго.

_И не надейтесь! Вы же на нём живого места не оставите, рассматривая его член и бицепсы.

_Я тебя прошу, – Марго ещё раз хлопнула меня по спине, я выплюнул кость, и играя ягодицами, удалилась.

Ганс допил компот и улыбаясь произнёс:

_Кстати, у меня к тебе тоже есть просьба. Познакомь меня с одной загадочной девушкой.

Аппетит окончательно пропал, и я отложил вилку:

_Она хоть у нас учится?

_ Да, завтра я тебе её покажу, и мы придумаем план действий.

Андрей не был обделён женским вниманием, но разговаривал с ними как то высокомерно, постоянно подшучивая и выискивая недостатки. Девчонки закономерно обижались и уходили.

«Он над ними издевался, ну сумасшедший, что возьмёшь!» – почти верно цитировал Высоцкого в таких случаях Бобёр.

После занятий мы шли вместе с Аркашей, разговаривали о новых песнях «Boney M», когда разговор зашел о предстоящем новогоднем вечере, я вспомнил просьбу Марго:

_Может, потом у тебя соберёмся, отметим праздник всей группой или пригласим девчонок?

Аркаша задумался, а потом спросил:

_А как у тебя с Машей?

_Да никак,– коротко ответил я.

И это было правдой.

После картошки, мы несколько раз встречались, пробегая мимо, говорили пару слов и куда то дальше спешили, мне казалось она расстроилась, таская меня ничего не соображающего и пьяного. Потом мы нос к носу столкнулись в раздевалке, заговорили об уроках и домашних заданиях, я понял, что надо проявить инициативу, предложить сходить в кино или погулять в парке, но язык нёс какую- то чепуху, мы попрощались и я почувствовал, как ниточка, связывающая нас, оборвалась.

_Может мне пригласить её,– неуверенно произнёс Аркаша.

_Решай сам, …на мой взгляд, затея бесполезная, у неё кавалеров больше, чем у тебя песен в репертуаре,– я уже был не рад заведённому разговору.

_Ну что, собираться будем?

_Почему бы и нет.

Мы попрощались, и я пошёл в общежитие.

Общежитие находилось недалеко, на Авроровской, в пятиэтажном кирпичном здании.

На первом этаже располагался читальный зал, буфет и ленинская комната. На втором – апартаменты коменданта, малосемейки преподавателей и фотолаборатория. На третьем и четвёртом этаже жили девочки, на пятом – ребята.

Записался на вахте и поднялся в комнату к ребятам.

Там уже сидел Бобёр, взобравшись на подоконник, и курил папиросу.

Ганс с Ботвиником играли в шахматы. Витя Белов, застенчивый коренастый парень, бывший самбист, учился крайне плохо, тройка была его любимая оценка, поэтому стипендию никогда не получал, но как не странно, очень хорошо играл в шахматы, зарабатывая игрой на жизнь.

В общежитии ему не было равных и он, прихватив доску, отправлялся на прогулку в парк. Вася напоминал деревенского паренька, с оттопыренными ушами, пытающегося научиться игре в гольф, пенсионеры охотно с ним знакомились и садились играть, в общежитие он возвращался, когда уже совсем темнело.

Меньше, чем трёшка за партию он не играл, и при удачном раскладе стипендия набиралась за несколько прогулок.

У него была своеобразная манера игры. Он быстро начинал дебют, потом очень долго думал над каждым ходом, а в конце игры молниеносно передвигал фигуры.

Ганс нервничал и кричал:

_Ботвинник, ты что уснул? Если бы здесь были часы, ты бы уже проиграл по времени.

Витя спокойно отвечал, ломким басом:

_Андрюха мы же не на чемпионате, дай подумать. Если я выиграю, могу тебе рубль простить.

С Гансом он играл по льготной ставке –2 рубля.

Бобёр докурил папиросу, посмотрел на меня и сказал:

_Видел Зайчика, передавала тебе привет!

Марина училась на четвёртом курсе, подрабатывала в свободное время на кафедре истории КПСС и жила в общежитии, когда я приходил к ребятам, то всегда надеялся ещё раз увидеть её, настроение сразу поднималось, наверное, я часами мог просто смотреть на неё.

Как то мы, с Бобром, зашли к ней за конспектами, на кафедру, и он назвал её Зайчиком, так и сказал, когда мы вышли: «Какой милый зайчик», может из-за короткой стрижки и круглого овала лица или зелёных искрящихся глаз и белоснежной улыбки.

Где бы я её не встретил, она всегда была открыта и счастлива, останавливалась, приветливо спрашивала «Как дела?», разговаривая с нею, я чувствовал прилив жизненных сил, она как солнечный зайчик будила в душе радостные чувства, всё вокруг начинало сиять и петь.

_Пойду, схожу в буфет,– я решил заглянуть к Марине, хотя никогда раньше этого не делал.

_Купи булочек, мы успеем чай попить, пока этот «быстрый олень» думает»,– сказал, позевывая Андрей, глядя на Ботвиника, который склонился над доской, накручивая пальцами пышную шевелюру.

Бобёр, поглаживая живот, заказал пару-тройку беляшей.

Однажды после вечера танцев в городском парке, я остался ночевать у Сани, мама уехала к знакомым, приготовив примерно четыре десятка сытных пирожков с печёнкой.