Адресованное послание

– Ты боишься?

– Да, наверное…

– Чего?

– Не знаю… Ты вернёшься?

– А ты этого хочешь?

– Да.

– Я вернусь.

– Я буду ждать…

…С тех пор прошло семь лет…

Глава пятая

Керим стоял у входной металлической двери, окрашенной в светло-серый цвет. Глазка в двери не было. Он не нажимал кнопку звонка, однако человек внутри квартиры знал о его присутствии. По коже пробежал лёгкий холодок. Керим не стал «закрываться».

Дверь бесшумно открылась. На пороге стояла худенькая девчонка лет двенадцати. Две коротенькие косички вызывающе торчали в разные стороны. Девчонка тщетно пыталась придать лицу выражение тихой скромницы.

– Вам кого?

– Я хотел бы увидеть Лану.

– Маму? Её нет, она в школу пошла.

– Маму?

– Ну, это я её так называю. Она мне, конечно, не настоящая мать, не биологическая… Проходите…

Девчонка посторонилась – и Керим вошёл в полутёмную маленькую прихожую.

– Лучше сюда, на кухню.

Керим снял обувь и прошёл в крошечную кухоньку.

– Садитесь… Лучше вот сюда.

Слегка порозовев, она схватила с сиденья углового диванчика тряпочную куклу-перчатку и сунула её в карман халатика. Керим сел. Девчонка положила на овальную столешницу перед гостем белоснежную салфетку, поставила чашку со свежезаваренным чаем и села напротив, положив руки на колени.

– Меня Рита зовут.

– Керим. Не боишься впускать в дом незнакомых людей?

Голубые глаза распахнулись, в них мелькнула обида:

– Что я, дура что ли, не вижу, кого можно пускать, а кого нет?

– И почему же меня можно?

– Вас не пусти – вы сами войдёте. Вон как квартиру просканировали. И не как мама – лучом, а сразу всю…

Рита прикусила губу, сообразив, что, возможно, сказала лишнее. Керим улыбнулся:

– Вдвоём живёте?

– Да, родители погибли, когда мне всего два года было, и сестра заменила мне и маму, и отца.

– А бабушка?

– Она редко бывает. У них какие-то нелады с Ланой. От меня это скрывают, но я ведь не слепая!

– А почему Лана в школу пошла? Ты плохо учишься?

– Я – плохо?! Да я вообще лучше всех могла бы учиться, – ладошки девочки снялись с коленок и теперь описывали в воздухе замысловатые фигуры. – А в школу – это из-за Костика. Я ему говорю: «Ты мне не нрра-вишься, и гулять я с тобой не буду». А он не понимает по-хорошему.

– И что, вышло по-плохому?

– Не знаю, – голос девочки увял. – Говорят, в больницу увезли…

Раздался звонок в дверь. Рита жалобно взглянула на Керима и, тяжело вздохнув, пошла открывать. Из прихожей донёсся шёпот. Керим усилил слух. «Кажется, старый друг… Керимом зовут… На кухне… Я ему чаю налила»…

Пауза. Шорох пальто. Лёгкий стук ботинок. Пауза. Рита, оценив важность момента, исчезла в своей комнате. Лана появилась в дверном проёме. Остановилась. Долго и молча смотрела на Керима.

– Меня долго не было?

– Долго… Но я знала, что ты придёшь.

Керим поднялся, налил чашку ещё горячего чая, поставил на стол. Лана отхлебнула глоток, губы у неё задрожали. Она взяла со стола руку Керима и, уткнувшись лицом в его ладонь, заплакала. Заплакала беззвучно, жалобно, по-детски. Керим молча ждал. Наконец, напоследок всхлипнув как-то особенно протяжно, она подняла голову, взглянула на мужчину и улыбнулась.

– Хотела извиниться, но вовремя вспомнила, что тебя, скорее всего, женские слёзы не трогают. Ведь не трогают?

Керим согласно кивнул головой.

– Ну, тогда будем чай пить.

– И что там в школе?

– Энергетический ожог. Очень сильный.

– И что?

– Удалось представить дело так, что Рита этого Костика толкнула – и он попал пальцами в розетку. Попал! Там в коридоре, слава богу, нашлась розетка с отбитым краем.

В дверном проёме показалась остренькая мордочка Риты.

– Мне-то уже можно войти? Я чай не допила…

– Входи. Куда тебя денешь? Знакомься, это действительно мой старый друг.

– И единственный, – Рита осваивалась в обстановке с неимоверной скоростью. – Предлагаю по случаю приезда друга пойти куда-нибудь погулять!..

* * *

Они сидели на скамейке в запущенной части старого парка. Керим в этом парке никогда не был.

– А там что? – Керим показал направление.

– Мавзолей одного императора. Вернее, ложный мавзолей. Похоронен он в другом месте, в родовой усыпальнице. А жил двести лет назад и оставил по себе противоречивую память.

– Керим, а поучи меня чему-нибудь… А то Лана всё обещает…

– Тебе бы научиться справляться с тем, что умеешь.

Лицо Риты приобрело упрямое выражение.

– Как же я научусь, если я ничему не учусь?!

Керим смерил Риту взглядом и задумался.

– Хорошо. Посмотри на это дерево. Что ты видишь?

– Ну, дерево… Ствол, ветки, листья…

– А что вокруг ветвей, вокруг листьев?

– Ну, аура… Что тут необычного?

– Больше ничего не видишь?

– Свечение. Разное по силе…

– Почему?

– Наверное, какие-то ветки сильнее и растут быстрее.

– Ещё смотри.

– Больше ничего не вижу.

– Смотри.

В голосе девочки засквозили недовольные нотки:

– Да не вижу я!

– Ты смотришь на дерево оценивающе, как лесоруб. Так оно тебе ничего не расскажет. Посмотри как друг: с участием, с заботой… Расслабься.

Рита откинулась на спинку скамьи и положила руки на колени.

Две маленькие чёрные собачки пробежали по дорожке и скрылись за кустом жёлтой акации. Керим проводил их глазами.

– Ой, вижу! – Рита захлопала в ладоши. – Аура не только вокруг веток, которые есть, но и вокруг тех, которых нет.

– Куда же они делись?

– А их никогда и не было, – девочка подняла лицо к небу. – Они могли вырасти, если бы с этими что-то случилось. Поэтому свечение вокруг них такое слабое.

– Ни одной из них не было? Совсем ни одной? – интонация Керима была подозрительно бесцветной. Рита наклонилась вперёд и заскользила взором по кроне. Некоторое время сидела молча, потом победно откинулась и закинула ногу за ногу:

– Вон там слева ветка была. Её сломали. И я даже знаю – как.

– И как же?

– Мальчишка подпрыгнул, повис – и она сломалась. Он не специально, так вышло.

– Керим!!! – в голосе Ланы звучал неподдельный ужас.

У куста акации быстро вырастало странное существо: овальное, дымчато-серое с лёгким синеватым отливом; в его верхней части сформировался большой круглый глаз. В нём появилась горизонтальная пульсирующая линия. Через мгновение она лопнула и на её месте образовался зрачок. Из-за куста выскочила маленькая чёрная собачка и на бегу стала превращаться в такого же монстра.

Керим выбросил вперёд руки, широко растопырив пальцы, и затем стал медленно сжимать их в кулаки. Изображения монстров застыли. Недооформленный глаз второго существа бессмысленно перемещался внутри туловища, подёргиваясь и гримасничая. Немигающий взгляд первого, казалось, находился под сильным воздействием, но всё же пытался из последних сил запомнить всех, сидящих на скамейке. Затем из обоих существ словно стал выходить воздух: они сморщились; лохмотья того, из чего они состояли, отделялись от туловища и падали вовнутрь, сворачиваясь в трубочки и оседая густой серой пеной. Через несколько минут только две горстки слегка пузырящейся пены напоминали о происшедшем.

– Кто это? – голос у Ланы предательски дрожал.

– Стражи Закона, – сквозь зубы процедил Керим.

– Как они нас нашли?

– Не знаю. Да теперь уже и не важно.

– Мне кажется, вон тот, первый, – Рита указала под куст акации, – нас фотографировал.

– Пытался запомнить и передать. Запомнить – получилось. Передать – нет. Совсем чуть-чуть не успел.

– И что теперь?

– Придётся уходить.

– Домой не успеем заскочить? – спросила Лана, впрочем, без особой надежды.

– Нет у вас больше дома. И ещё: придётся Рите возвращать память.

– След останется. Может быть, лучше там, после перехода?

– Она в этом состоянии не сможет перейти. А мне придётся и тебе тоже помогать. Рита, подойди ко мне. Рановато тебе взрослеть, да выбора нет.

Керим положил руку на голову подошедшей к нему девочки. Через некоторое время глаза Риты повлажнели и она заморгала, пытаясь остановить слёзы.

– Я тебя вспомнила: и в больнице, и там, в машине.

– Настоящее своё имя тоже вспомнила?

– Да.

– Не надо, не произноси его вслух. И не говори никому, останешься Ритой.

Рита повернулась к Лане:

– Значит, ты мне не сестра? Это не наши, это твои родители погибли, когда мне было два года?

– Да. Я поменяла тебе имя, фамилию, сбила все даты, которые могли вывести на прошлое. Видишь: всё равно не помогло.

– Как сказать, выиграли время, и немало, – Керим подошёл к акации.

Пена почти вся уже всосалась в землю. О недавних событиях напоминали лишь два сырых пятна. Он повернулся и махнул рукой в сторону зарослей:

– Пойдём туда, к мавзолею, там легче уйти.

Глава шестая

Стеклянно-прозрачный ручей негромко бормотал что-то, понятное только ему, шлифуя и так до блеска промытую галечную постель. По левому берегу безымянного ручья, повторяя все его извивы, тянулась наезженная дорога. В незапамятные времена кто-то скатил в русло ручья несколько камней – и с тех пор они, облизанные многоструйным влажным языком, служили переходным мостиком на правый берег ручья. От камней брала своё начало узкая извилистая тропинка, уходящая в густой массив леса, который тянулся до не далёких в этом месте гор, прорезанных двумя высокими перевалами. Тропа внезапно обрывалась сразу за первыми деревьями. Те, кто пользовался ею постоянно, входя под кроны деревьев, никогда не ходили дальше одним и тем же путём.

Заходящее за горы солнце ещё золотило серые плечи каменных великанов, в лощине у ручья было заметно темнее. Двое путников свернули с дороги и перешли по камням узкое русло.

– Передохнём. Сюда они вряд ли сунутся. Ты присядь, я быстро…

Низкорослый широкоплечий крепыш поднялся вверх по ручью до ближайшего плачущего дерева, вытащил нож, вырезал из его стволика две полоски тончайшей синеватой коры и ловко, в два движения, скрутил из них два воронкообразных сосуда. Надрезы на дереве сразу стали заплывать тягучей влагой. Второй, в одежде горожанина, с закатанными до колен штанами, уже сидел на берегу, с наслаждением погрузив ступни босых ног в воду.

Хаара, наклонившись, зачерпнул воды себе и товарищу и, передав тому один из стаканов, сел рядом.

– М-м-м, зубы ломит, а тебе хоть бы что…

Он кивнул на босые ноги Умлата и, мечтательно щуря глаза, пробормотал:

– Сейчас бы того утёнка!.. Мы же с тобой только по одному съели…

– Ну почему же? Я своего – прихватил.

И сухопарый вытащил из глубокого кармана платок, размотал его на коленях, взял из платка утёнка и, отломив от него лапку, принялся с невозмутимым видом её обгладывать:

– Эх, холодный уже… И соус вытек…

Хаара открыл рот и уставился на утёнка. Лицо его постепенно приобрело столь несчастное выражение, что Умлат не выдержал и расхохотался:

– Ладно, твоего я тоже взял!

И с этими словами он вытащил из другого кармана ещё один свёрток и протянул Хааре.

Коротышка размотал свёрток и, освободив от платка утёнка, вцепился в него зубами.

– У-у-у-у-у… А второй-то платок чей?

– Того, в одежде стражника, что тебя душил.

Хаара с утёнком в зубах вытаращил глаза на Умлата. Наконец он разжал челюсти, вытащил изо рта утёнка и обиженно произнёс:

– Меня чуть не задушили, шея спасла, – он стукнул себя по тому месту, которое он называл шеей, – а ты, значит, развлекался, чужие платки воровал.

Сухопарый доел утёнка, вытер платком губы, завернул в платок косточки, сунул его в карман, удовлетворённо цыкнул зубом и только после этого перевёл взгляд на товарища.

– Уж если бы он хотел тебя задушить, то задушил бы, и даже я не успел бы тебе помочь. Этот приём действует мгновенно. А на платочке имя могло быть – жалко, что нету. Да и утёнка надо же было во что-то заворачивать.

На скулах у рыжего показались красные пятна.

– Что же, он, по-твоему, заигрывал со мной, что ли?

– Ну почему «заигрывал», обеспамятовать он тебя хотел, вот что. И тут-то шея твоя, – Умлат окинул взглядом плечи Хаары, – тебя и выручила. Ну и я не дремал. А теперь ты вот что скажи, – Умлат посерьёзнел и как-то весь подобрался, – что ты такое сделал, из-за чего на тебя этих псов натравили?

– К-каких псов? – Хаара совершенно растерялся. – Стражников, что ли?

– Ты когда-нибудь видел стражника, который вместо того, чтобы за меч хвататься, голыми руками преступников ловит? Да ещё и приёмы применяет, которые годами учить надо. Вот тот, которому ты зубы выбил, – тот стражник был. А этот безусый – из псов, его специально натаскивали.

Коротышка удивлённо покачал головой:

– Ты хочешь сказать…

– Вот именно. Тайный сыск. У таких, как он, нет ни отца, ни матери. Только наставник. Детьми берут. А если задатки хорошие, убьют и отца, и мать.

Хаара озадаченно наморщил лоб.

– Да ничего я такого не делал, только собирался… Но про это они никак не могли узнать.

– А что собирался-то?

– Через три дня налог повезут наместнику. Я знаю, какой дорогой поедут…

Теперь уже сухопарый не смог скрыть удивления:

– Как ты мог узнать? День всё время меняют, а подставы на всех дорогах держат до последнего.

Хаара самодовольно усмехнулся:

– Я несколько лет об этом думал. Чтобы уж один раз взять, сколько надо, и всё. Думал, куплю себе домик, как у Тины, только без этой её охраны, или харчевню куплю у дороги… Эх!.. А узнал я вот как. Они почтовым голубем известие посылают. И с этим же голубем ответа ждут. Если голубь не тот или вообще не вернулся – другого голубя посылают и план меняют. Да ещё знак в конце письма ставят, а знак этот и день недели, и дорогу означает, и место, где встречать будут. Сложный знак.

– И как же ты знаки толковать научился? Да ещё и голубей в воздухе перехватывать, и не стрелой останавливать… Словом, что ли, заговорённым?

– Лесовика я спас на болоте. Чего он туда забрался, – не знаю.

– Кого?!

– Ну, может и не лесовик. Ведун, может. Борода в локоть. И старый совсем. А глаза ясные, чистые. Ты меня знаешь, я никого не боюсь. И её не боюсь, – Хаара посмотрел куда-то вдаль. – А его – боюсь. Коршун у него, крылья огромные. И коршун этот голубей перехватывает и в когтях их приносит, да так, что ни одно пёрышко не помято. Старик письмо прочитает, голубя с правой ладони зёрнышками покормит, а на левом плече этот сидит, и голубь его не боится… Я иногда уже и не рад бываю, что такую цену запросил за спасение.

По ручью принесло сухую травинку. С быстрины её отбросило к ногам сухопарого, покружило в водовороте вокруг его ног, вынесло на середину русла и мгновенно уволокло вниз по течению.

– Не будет у тебя домика, Хаара. И харчевни не будет. До конца дней твоих искать тебя будут. И найдут. Разве что своими руками уцелевших в той рубке убьёшь. И своих, и чужих, а сам в нору забьёшься или вон к лесовику уйдёшь. Только тогда деньги тебе зачем?

– Думал я над этим. Много думал. Да теперь чего уж… Вроде я один раз уже умер. Зато дело за мной будет, которого пока ни за кем записано не было. А там уж как получится.

Умлат пожевал губы и, вытащив наконец из воды ноги, принялся растирать лодыжки.

– Помогу я тебе, Хаара. У меня ведь тоже домика никогда не будет. Пробовал я, не получается. И ещё: кто из твоих об этом знает?

– Никто. Я только объявил, чтобы все были готовы. Половина людей – отсюда. Ещё два отряда – из других провинций: они даже друг друга не знают.

– У них есть твоё описание. И искали тебя не по прошлым делам. Этот, который тебя душил, знал, что помощь близко, – поэтому расслабился. В то, что ты мог день и маршрут узнать, они, конечно, не верят – я-то с трудом поверил. Но страхуются. Значит – повезут много. Предупредил кто-то из твоих; скорее всего, не местный. Времени мало… Найдёшь?

Хаара помрачнел и некоторое время сидел сжав зубы.

– Найду.

– Уверен?

– Да.

Глава седьмая

Ветер трепал редкие травинки, зацепившиеся за комочки земли, зажатые между обломками каменной осыпи. Хаара с лихорадочно блестевшими глазами на красном от волнения лице, наверное, в сотый раз протирал короткий обоюдоострый меч и в сотый раз клал его на плащ, брошенный на камни. От дороги, по которой должен был проехать обоз, их отделяло полполёта стрелы. За дорогой – такая же каменная осыпь с резким, почти отвесным подъёмом. Умлат растянулся на спине на голых камнях, положив свой свёрнутый вчетверо плащ под голову. Справа от него, вдоль туловища, лежал такой же, как у Хаары, только не расчехлённый меч, слева – многогранный клинок с хищным тонким остриём. В бездумных глазах сухопарого плескалось голубое бездонное небо с кое-где плывущими по нему островками полупрозрачных облаков.

Справа и слева от них изломанной линией среди серых камней виднелись четыре десятка серых пятен – отряд Хаары.

– Чёрт! Как ты можешь так лежать, как будто…

Рыжий не нашёл сравнения и, вытащив из кармана фляжку, разрядился тем, что вылил полфляжки себе на лицо.

– Отменить не хочешь?

Хаара ответил мгновенно:

– Нет. Даже если все поляжем. Нет!

– Ну, тогда готовься. За поворотом они. Когда сойдёмся, нужно их с дороги вытеснить. Твоим по камням прыгать привычнее. Сказал?

– Конечно, сказал. Что я, первый раз, что ли?

По дороге зацокали копыта. Два стражника ехали дозором. Солнце слепило им глаза и мешало распознать возможную засаду. Напротив камней, за которыми скрывались два друга, один из стражников чуть натянул поводья и, не останавливая лошадь, вынул из сумы фляжку, зубами вытащил пробку и так же, как Хаара, полил из фляжки себе на голову. Солнце палило немилосердно. Казалось, ещё немного – и камни вокруг расплавятся и потекут вниз пятнисто-серой лавой. Спины проехавших стражников были тёмными от пота.

Хаара осторожно приподнял голову.

– Чёрт, сколько же они везут? Их должно быть двадцать, а здесь не меньше пятидесяти.

– Там среди них нет парней, которые не держат в руках поводья?

Зрачки Хаары задвигались.

– Есть. Человек десять-двенадцать.

– Скажи своим, чтобы этих выбили в первую очередь.

– Псы?

Умлат кивнул.

Хаара жестами что-то объяснил стрелку слева от себя, затем то же самое – стрелку справа. Посмотрел на дорогу. Дождался, когда середина колонны оказалась напротив него, и прижал ладонь ко рту: по ущелью разнёсся заунывный протяжный вой.

Тотчас на противоположном склоне поднялись два человека. Два меча блеснули на солнце и перерубили толстый канат, сплетённый из ветвей, перевитых лианами. Реакция стрелков сторожевого отряда была отменной: два тела, утыканные стрелами, покатились вниз по склону. Однако дело было сделано. Канат перестал сдерживать напор семи или восьми десятков крупных камней – и они покатились вниз, набирая скорость и увлекая за собой сотни, а потом тысячи более мелких обломков.

Резкая отрывистая команда – и всадники, соскочив с лошадей, полезли вверх по правому склону, стараясь уйти от каменной реки. Это удалось не всем. Крики раненых повисли в воздухе, смешавшись с хрипами умирающих и ржанием лошадей. А когда пылевое облако, порождённое обвалом, догнало уцелевших стражников, по взмаху руки Хаары им в лицо полетели стрелы. Через минуту поле боя затянуло пылью. Отбросив бесполезные луки, люди из отряда Хаары взялись за мечи и бросились вниз по склону.

Коршун бесшумно скользил в воздушных потоках, то набирая высоту, то спускаясь почти до верхней границы пылевого облака. Но даже его глаза ничего не могли различить, кроме расплывчатых теней колющих, рубящих, кричащих, убивающих друг друга.

Постепенно пыль оседала, её размывало ветром. Мастерски подготовленная западня уравняла шансы на победу между воровской ватагой Хаары и гораздо более дисциплинированными воинами из отряда охраны. Случай разбил тех и других на пары, на мелкие группы из нескольких человек, в которых те и другие, с большим или меньшим умением обмениваясь ударами, исполняли танец смерти. И лишь два «танцора» не оставляли своим партнёрам никаких шансов.

Выше по склону Умлат, казалось, просто шёл с постоянной скоростью по камням, как по мостовой. Меч в его правой руке выписывал сложные росчерки, похожие на письмо. А левая рука время от времени вскидывалась в коротком колющем ударе – и очередной противник, замерев на мгновение, падал и, скатившись по склону, застывал в причудливой позе.

Снизу, почти от самой дороги, навстречу Умлату двигался плотный немолодой воин с мечами в обеих руках. Бой доставлял ему наслаждение. Улыбка не сходила с его лица, обнажая сломанный наполовину передний зуб. Щербатый не смотрел по сторонам, даже когда его клинки вгрызались в чужое тело. Его взгляд был прикован к лицу сухопарого, и он целенаправленно шёл прямо к нему.

Право на парный поединок освящено веками. И когда Умлат и Щербатый наконец добрались друг до друга, никто не посмел встать между ними.

Время остановилось. Широкая улыбка Щербатого казалась почти дружелюбной, по контрасту с отсутствующим лицом Умлата, на котором жили только глаза.

Лезвия чуть подрагивали в опущенных руках опытных воинов. Они тянулись друг к другу. Так бойцовые собаки тянут вперёд носы, перед тем как захлебнуться своей слюной вперемешку с чужой шерстью и кровью.

Четыре клинка одновременно взвивались в воздух и кружились в сложном захватывающем танце. Солнечные блики отражались от них и мелькали по лицам стоявших вокруг воинов. Соперники очень мало передвигались по косогору, довольствуясь наклоном корпуса при особо сложном выпаде. Мелкие камешки под ступнями воинов покачивались, собираясь покинуть своё место, однако вниз не осыпались. Теперь Умлат постоянно работал в две руки; и не было заметно, что его приёмы хоть как-то озадачивают Щербатого. Впрочем, и сухопарый без видимых сложностей находил аргументы против манеры ведения поединка противником. Ни тот, ни другой ни разу не попытались нанести решающий удар. Клинки вообще почти не касались друг друга, за миг до встречи изменяя траекторию и начиная следующий замысловатый пируэт.

Снизу, с дороги, донеслись крики и ругательства Хаары. Умлат поймал широким лезвием меча солнечный зайчик, чиркнул им по глазам Щербатого и молниеносно нанёс укол в его правое предплечье. Оружие выпало из разжатых пальцев, зазвенело о камни, и меч, чуть скользнув по склону, замер, упёршись концом лезвия в окатыш.

Щербатый недоверчиво посмотрел на упавший меч, перевёл взгляд на капли крови, проступившие на рукаве, и удивлённо посмотрел на сухопарого.

– Покажи!..

Умлат в замедленном темпе повторил приём и вновь коснулся руки противника остриём. Щербатый разжал пальцы левой руки – и второй меч, жалобно звякнув, улёгся рядом с первым, как побитый пёс. Затем воин сделал два шага назад и с безразличным видом уселся на красноватый валун, убаюкав кисть правой руки на коленях.

Хрипя не то от гнева, не то от крутого подъёма, показался Хаара.

– Там ничего нет! – он схватил Щербатого за горло и начал его трясти. – Где то, что вы должны были везти?

Щербатый никак не отреагировал на горячую тираду рыжего, погрузившись в размышления, как будто вокруг вообще никого не было.

Умлат остановил размахнувшегося для удара товарища:

– Подожди, так он не ответит.

– Ответит! Ещё как ответит! Тут у меня такой умелец есть!..

Хаара обернулся, отыскивая кого-то взглядом.

– Он уйдёт.

– Куда уйдёт? – туповато переспросил Хаара.

– Совсем уйдёт. В любой момент, когда захочет.

Рыжий недоверчиво посмотрел на пленника. Тот усмешкой подтвердил слова сухопарого.

– Ну и что делать?

– Подожди, я сам.

Умлат сел на второй валун, поменьше. Вытер ладонью горячий пот со лба и устало посмотрел на Щербатого.

– Можешь сказать?

– Что ты хочешь знать?

– Что вы везли?

– Сундук. Он его видел, – пленник мотнул головой в сторону рыжего.

– Ну, видел. Старый сундук. Замок там какой-то хитрый.

– А где остальное? – Умлат всматривался в лицо Щербатого. – Или это всё? Больше ничего нет?

Щербатый кивнул.

– Ты знаешь, что в сундуке?

– Нет.

– Но догадываешься?

Щербатый помедлил, поднял глаза на сухопарого, затем обвёл взглядом стоявших вокруг налётчиков и, наконец, отрицательно покачал головой.

Лицо Хаары горело на солнце медным кувшином.

– Врёт! Знает!

Он обернулся и поманил к себе сухонького человечка с острыми выпирающими ключицами.

– Йол!

– Уходи! Сам уходи…

Щербатый коротко взглянул на Умлата, закрыл глаза и, продолжительно выдохнув, соскользнул с валуна.

Сухонький подошёл к лежащему телу, приставил два пальца к горлу Щербатого, поднял ему веко и, виновато пожав плечами, посмотрел на Хаару.