Эпизоды любви

– Хуже, – Катя отодвинулась, пропуская мужа в квартиру. За его спиной, запирая дверь, опять повернулся на два оборота замок. – Юрка окно разбил.

– Как разбил? – Андрей Владимирович даже на секунду остановился, так и не успев расстегнуть молнию на одном ботинке, и теперь смотрел на жену откуда-то из подмышки.

– Откуда я знаю, как, – дернула плечом Катя. – Я в зале была, он обедал. И вдруг такой грохот. Уж что там произошло, не знаю. Я так перепугалась. Влетаю, он сидит за столом, стекло вдребезги. Все в осколках. Я его схватила, он орать. Наверно я его перепугала. Спрашиваю, что случилось, он ничего объяснить не может. Говорит, что ничего не делал. Сидел, ел, а оно само вдруг как лопнет. У него вся голова в стеклянках. Не знаю, как сам не порезался. Я-то сама и то, – Она показала забинтованную ладонь. – Полы стала вымывать, и вот на стекло напоролась.

– Ну что же вы у меня такие неосторожные, – Андрей Владимирович, нежно поцеловал, протянутую ему руку. Затем, разувшись, прошел через коридор и открыл дверь на кухню. В кухне стоял ощутимый мороз. Даже казалось, что в воздухе кружатся легкие снежинки. Посередине внутренней рамы красовалась огромная дыра, окаймленная по краям рваными остатками стекла. Катя убрала основную массу стекол, но на подоконнике сверкали несколько мелких осколков.

– Нужно убрать, а то опять кто-нибудь порежется, – Андрей осторожно собрал в ладонь несколько стекляшек. – Хорошо, что хоть одно только разбилось, – он попытался просунуть голову в дыру, чтобы удостовериться в целостности внешнего стекла. – А то вообще бы холодильник был.

Катя тут же дернула его за руку.

– Куда ты голову суешь, не дай бог еще стекло сверху выпадет. Кидай сюда, – она подставила мужу мусорное ведро, и Андрей стряхнул в него собранные осколки. – Это ведь я все убирала, опять свежие нападали. Нет, нет, как хрустнет, и куски прямо сыплются. Страшно так.

Андрей попытался потянуть на себя наиболее слабо держащийся кусок стекла и сразу несколько осколков упали на подоконник. Он едва успел отдернуть руку.

Катя потянула его за пиджак. – Так, все, завтра займешься. Не хватало нам еще одного раненого, – она буквально вытолкала мужа из кухни, и плотно прикрыв дверь щелкнула выключателем.

– Иди, прими душ и спать, – словно строгая мама сыну, скомандовала Катерина, – А то от тебя куревом прет, не продохнуть, – она смешно сморщила нос, – И зубы заодно почисть, гулена, – уже более мягким тоном закончила она, подкрепив свое пожелание шутливым шлепком по попе мужа.

– Да знаю я, – Андрей поплелся в ванную, на ходу стаскивая с себя галстук.

Все следующее утро и половину дня Андрей занимался окном. Хорошо, что в подвале было запасное стекло (ох уж эти запасливые родители). Андрей Владимирович не раз порывался его выкинуть, мешает ведь, но мама каждый раз мягко его останавливала одним единственным словом: – пригодится. Ну вот и пригодилось. Когда он принес стекло домой, оно было практически непрозрачным, так заросло пылью и паутиной. К тому же оно было немного больше, чем нужно т. к. было от внешней рамы, а может и вообще от другого окна. Пришлось его подрезать стеклорезом.

Осторожно вынув осколки старого стекла, Углов принялся отдирать штапик, но тот от времени буквально рассыпался в труху, так что о его повторном использовании не могло быть и речи. Пришлось еще раз спуститься в подвал, откуда Андрей словно туземец вернулся с целым пучком тонких дощечек. Он уже заканчивал прибивать штапик, когда на кухню вошли Катя с Юркой и остановились возле двери. Сын впереди, мать чуть за ним.

Андрей Владимирович только вопросительно взглянул на них с торчащими изо рта маленькими гвоздиками.

– Ну говори, – Катя подтолкнула сыну к отцу. Тот лишь невнятно что-то бубнил. Андрей перевел взгляд на жену.

– Костюм ему нужен к завтрашнему дню на елку, – перевела Катя мычание сына на русский язык. – Они там спектакль ставят. Он будет ежом.

Андрей Владимирович попытался что-то ответить, но из-за гвоздей во рту речь получалась не лучше Юркиной.

– Господи, да вынь же ты гвозди, не дай Бог, проглотишь еще.

Андрей выплюнул гвозди на ладонь и положил их на подоконник.

– А раньше-то нельзя было сказать? – Обратился он к сыну, – Тебе когда про костюм в школе сказали?

Тот опять пробубнил что-то невнятное.

– Что?

– Забы-ы-ы-л, – в голос протрубил Юрка. Он вот-вот готов был разреветься.

– Что же теперь делать? – запричитала Катя

– Ничего, придумаем что-нибудь, – Андрей начал собирать гвозди с подоконника, чтобы закончить работу.

– Да что же мы придумаем?

– Ну откуда я знаю, – пожал плечами Андрей.

– А кто знает? – Не унималась Катя. – Ты отец или нет? Придумай что-нибудь.

– Да гвоздей ему в голову набью, вот и весь костюм, – вспыхнул Андрей, – Чем не ежик? – Обратился он к сыну?

Тот с диким ревом выбежал из кухни. Катя лишь всплеснула руками и устремилась вслед за Юркой. До вечера день был безнадежно испорчен. Жена с ним не разговаривала, сын старался не попадаться ему на глаза.

Весь день Андрей Владимирович пытался примириться с женой, но та упрямо его игнорировала. В конце концов Углову это надоело и уже вечером он решил уединиться на кухне, чтобы еще раз просмотреть бумаги вчерашнего совещания и подготовиться к понедельнику. На кухне, несмотря на вставленное стекло, было довольно холодно. Андрей Владимирович минут двадцать разбирал бумаги, пока холод не сделался нестерпимым. – Да что же это такое? – Он подошел к окну и буквально почувствовал, какой ветер дует из щели между рамами. – Окно нужно будет заклеить, – подумал он и провел рукой вдоль щели. Однако дуло не только между рамами, но и между рамой и стеклом. – Замазку забыл проложить, – спохватился Углов. – Завтра опять придется переделывать. Он открыл окно, чтобы попытаться захлопнуть его как можно плотнее. Внешнее стекло изнутри было покрыто слоем инея и Андрей Владимирович не удержался, как в детстве осторожно подул на стекло, чтобы сделать в нем маленькую прозрачную дырочку. Дырочка не хотела получаться, тогда он просто приложил к стеклу кулак и сделал несколько круговых движений. Заглянув в образовавшееся оконце, он не смог ничего разглядеть. Погасив свет, он вновь вернулся к окну и припал глазом к стеклу.

За окном падал снег. С утра все еще было уныло черным, а сейчас прямо на глазах шло преображение. Дорожки уже были белыми, правда на них черными оспинами выделялись следы недавно прошедших людей, да резаной длинной раной осталась на дороге черная колея от проехавшей машины. Ну ничего, скоро эта чернота скроется под пушистым белым ковром и уже ни что не будет напоминать про унылое затянувшееся бесснежье. Глядя на танцующие за окном снежинки, Андрей Владимирович невольно вспомнил свой вчерашний танец с Сашей. Под ложечкой у него приятно засосало, и он опять ощутил на своих губах вкус ее поцелуя и буквально услышал ее голос: – С наступающим Новым годом.

От приятных воспоминаний его оторвал только нарастающий холод. Спохватившись, он захлопнул окно и вернулся к столу. Рабочий настрой пропал, и он начал впотьмах складывать в дипломат документы. Однако, холодно. Надо бы здесь немного протопить. Андрей Владимирович подошел к газовой плите и, чиркнув спичкой, зажег две конфорки. Два голубых цветка пламени немного проредили темноту, не разрушив, однако, романтического настроения Андрея Владимировича. Свет включать не хотелось. Подойдя к столу, он, покопавшись в дипломате, нашел заветную зеленую тетрадь и вновь вернулся к плите, поставив рядом с ней на ходу табурет. Открыв наугад страницу, он, не загадывая никакого желания, прочел первые строки.

«Вечер наступает, я смотрю в окно.

Трогаю дыханьем мерзлое стекло».

Андрей Владимирович хмыкнул. Уже не один раз случалось, что прочитанные строки полностью отражали его состояние и чувства, которые он испытывал именно в минуту прочтения. Но, продолжая читать, Углов с каждой прочитанной строкой только мрачнел. Он пытался закрыть тетрадь, но что-то его заставило дочитать стихотворение до конца, и к последним строчкам, от его романтического настроения не осталась и следа. Выйдя из кухни, он отнес дипломат в спальню и, вернувшись в зал, молча устроился в одном из двух больших кресел. Сидевшая на диване Катя оторвалась от книги и подняла на него глаза.

– Что случилось?

– Ничего, – попытался уйти от разговора Углов.

– Как же ничего, когда я вижу, что что-то случилось. – С утра Катя не разговаривала с мужем, но обнаружив в нем разительную перемену, не могла об этом не спросить. Весь день он ходил за ней хвостиком, стараясь во всем угодить, чтобы загладить утреннюю вину, а теперь сидит и молчит как бука. Катя продолжала вопросительно смотреть на Андрея.

– Так, ничего. Стихотворение одно прочел, настроение испортилось.

– Что за стихотворение?

– Ничего особенного.

– Покажи.

– Зачем?

– Хочу прочитать.

– Не нужно.

– Почему?

Андрей не нашелся что ответить, и продолжал молчать.

– Неси, давай, – поторопила его Катя, – Или я сама сейчас найду.

Углов нехотя вылез из кресла и, принеся тетрадь, перелистнул несколько страниц. Мельком взглянув на стихотворение, ткнул в него пальцем. – Вот, – вернувшись в кресло, он начал наблюдать за женой.

Брови у Кати были сначала мрачно сдвинуты, затем вопросительно поднялись, а к концу стихотворения и вовсе приняли нормальное выражение.

– Ну, и? – вопросила она, откладывая тетрадь.

– Что, и? – переспросил ее Андрей.

– Что здесь так тебя расстроило?

– А ты считаешь, стихи позитивные, – съязвил уязвленный муж.

– Вполне себе, – подтвердила Катя.

– Вполне себе? – Еще больше удивился Андрей. – И про могилы, и про кресты это для тебя позитив?

– Про какие могилы? – не поняла Катя. Она опять взяла тетрадь и открыв на нужной странице еще раз бегло просмотрела стихотворение. – Нет здесь ни про какие могилы.

– Последнюю строчку посмотри, – подсказал Андрей.

– Смотри сам, – Катя перебросила ему тетрадь.

Андрей Владимирович нашел первые строчки стихотворения

– Ну вот же!

«Вечер наступает, я смотрю в окно.

Трогаю дыханьем мерзлое стекло»

– Погоди-ка, – Андрей прочитал про себя еще несколько строк. – Это другое стихотворение.

Он дочитал до конца и задумался.

– Ну? – вывела его из оцепенения Катя.

– Что, ну? – Углов поднял голову.

– Позитивные стихи?

– Вполне себе, – подтвердил сбитый с толку муж. – Постой, но это же другое стихотворение. Они только начинаются одинаково, а дальше абсолютно разные.

– Ну, найди то.

Андрей Владимирович начал шуршать страницами, но нужное стихотворение на глаза не попадалось.

В это время дверь в спальню отворилась и вышел сонный Юрка.

– Я в туалет, – доложил он, обходя с опаской кресло в котором сидел отец по широкой дуге.

– Давай, давай, и спать быстро. – не поднимая головы скомандовал Углов.

Катя проводила сына взглядом.

– Ты посмотри, он тебя уже боится. Весь день ждал, когда ты ему гвозди в голову начнешь забивать.

– Правда, что ли? – удивился Углов.

– Конечно правда. Ты думаешь, почему он тебя сторонится?

В это время, топая босыми ногами по полу, из туалета показался Юрка.

– Ты что же, правда думал, что я тебе гвозди в голову буду вбивать? – Удивленно спросил Углов сына.

Тот не останавливаясь, мотнул головой.

– Вот ведь чудак человек, они же подушку порвут, – как можно веселее, чтобы разрядить обстановку сострил Андрей Владимирович

Юрка, однако, не оценил шутки и, не отвечая, только ускорил шаги. И когда дверь за ним уже закрывалась, непонятно зачем Углов вдруг добавил сыну вслед.

– Завтра с утра.

Дверь захлопнулось и из-за нее донесся истошный вой.

– Андрей, ты совсем что ли дурак? – Катя подорвалась с дивана вслед за сыном.

– Похоже пора спать, – вслух решил Андрей Владимирович, захлопывая тетрадь.

Но спать в этот вечер не пришлось.

Как только он вышел из ванны, где принимал вечерний душ, на него налетела жена.

– Ты думаешь костюм сыну делать, или нет?

– Ты чего? Ночь уж на дворе.

– А надо было днем заняться, вместо того, чтобы за мной хвостом ходить. Я вот все думала, когда ты поймешь?

– А что же не сказала? – Искренне удивился Углов.

– Думала, сам догадаешься.

– Ну, извини, не догадался.

– Ну, если ты такой недогадливый, тогда садись и ночью делай.

– Так что же я сделаю?

– Вот что сделаешь, то и сделаешь. В конце концов, ты отец. Но чтобы завтра с утра у сына костюм был.

– Да какой костюм? Маску я бы еще мог сделать, а костюм?

– Делай маску, – согласилась Катя, – хоть что-то будет.

Андрей Владимирович поплелся в кладовку за материалами.

Сначала он просто решил склеить из бумаги обруч на голову сыну и приклеить к нему картинку ежика, но потом ему этого показалось мало, и он принялся вырезать полноценную маску, нечто вроде шлема с острым ежиным носом, с прорезями для глаз, украшенную поверху бумажными иголками. Катя сначала со стороны смотрела за художествами мужа, но потом и сама увлеклась. Раскрасив маску, она вспомнила, что у нее где-то лежит ненужный кусок коричневой материи, из которого можно скроить отличный плащ. Скроив плащ, она нашила на него черные треугольники игл, вырезанные из другого куска, а затем соорудила еще что-то вроде жабо.

Всю ночь они резали, клеили, раскрашивали и пришивали, пока не пришли к выводу, что получившийся костюм ручной работы даст фору всем покупным.

Катя аккуратно повесила костюм на стул в зале и они, в третьем часу ночи, наконец, пошли спать.

Проснувшись утром и зайдя на кухню, Андрей Владимирович не мог сдержать дрожи. Пол был ледяной, Вода в графине на окне покрылась тонкой корочкой льда. Забытый на окне цветок в горшке почернел и поник. Нужно срочно переделывать стекло. Одевшись потеплее и взяв нужные инструменты, он вернулся на кухню, чтобы доделать вчерашнюю работу. Минут через сорок к нему забежала Катя.

– Юрка просыпается, выходи посмотреть, как он костюм будет примерять.

– Сейчас, доделываю уже, – отозвался через плечо Углов.

Когда он вышел в зал, Катя как раз выводила из спальни сонного Юрку, обнимая его за плечи и подталкивая вперед.

– Ну иди, примеряй свой костюм.

Когда Юрка спросонья увидел выходящего из кухни отца с гвоздями во рту и молотком в руке дом огласился жутким воем.

– Не хочу гвозди в голову!!! – Он попытался вывернуться из материнских рук и укрыться в спальне.

Катя сначала непонимающе пыталась остановить сына, затем взглянула на мужа и все поняла.

– Ну ты совсем что ли!? Юрочка, папа не будет тебе гвоздики в голову вбивать, мы тебе костюм сделали. – Но унять ребенка оказалось не так просто.

– Дурдом какой-то, – Андрей Владимирович поспешил вернуться на кухню заканчивать прибивать штапик.

Остаток дня прошел для Андрея Владимировича словно в тумане. Он будто разделился на двух человек. Один из них ходил на елку к сыну в школу, обсуждал за празднично накрытым столом увиденный спектакль, строил с женой планы на предстоящие новогодние праздники; другой вновь и вновь вспоминал пятничный корпоратив, волновался и ждал ближайшего понедельника и маленькой червоточинкой сверлила его мысль о потерявшемся стихотворении.

– Андрей, ты меня слушаешь? – в очередной раз привлекла его внимание Катя, – что ты думаешь?

Они ужинали всей семьей на кухне и как раз обсуждали, что будут делать на новый год. Катя предлагала пойти к старым знакомым, которые пригласили отметить новый год у них, и теперь ждала решения мужа.

– Да, да, конечно, – согласился вышедший из оцепенения Андрей Владимирович. Но по его виду было видно, что он далеко отсюда.

– Что конечно? – Катя с негодованием посмотрела на мужа, – Ну вот умеешь же ты все испортить. Для тебя работа важнее семьи, – сделала она свои выводы, – Юра, пойдем. Папа остается мыть посуду.

Собственно, Углов и не возражал. Еще какое-то время он сидел за опустевшим столом, пытаясь разобраться в своих чувствах, пока на кухню опять не заглянула Катя.

– До ночи собрался сидеть? – осведомилась она, выбрасывая в ведро корки от почищенного мандарина. – Или ждешь, когда я сама все вымою?

– Извини, уже мою, – Андрей Владимирович поднялся из-за стола и начал собирать со стола грязные тарелки.

Катя, неодобрительно взглянув на мужа, вышла из кухни, проронив напоследок, чтобы он не растягивал это дело до ночи, т. к. у нее еще есть планы на вечер.

Под монотонное течение воды и неспешное мытье посуды Углов опять мысленно вернулся к корпоративу и в который раз задумался о своих ощущениях. Что это было? Минутный порыв, или выход давно зреющих в нем и вот теперь вырвавшихся не поверхность чувств? Чем дольше он об этом размышлял, тем скорее склонялся ко второму. Когда же это произошло? Почему я этого не замечал? И самое главное, как быть дальше?

Наверное, он очень долго мыл посуду, потому что, выйдя в зал, застал жену спящей на диване перед включенным телевизором. Юрка возился в своей комнате с полученными на елке подарками. Накрыв жену пледом, Андрей решил ее не будить и устроился рядом в своем любимом кресле не переставая размышлять о странных поворотах судьбы. Так они и провели остаток вечера. Потом он уложил сына спать, разобрал кровать и осторожно перенес спящую супругу в спальню. Катя не проснулась, он лег рядом и еще долго лежал на спине с открытыми глазами, не в силах уснуть, глядя в черноту широко раскрытыми глазами, будто пытаясь разглядеть в ней свое будущее. А на память опять и опять приходили строчки из потерявшегося стихотворения:

«А вдали уж видны, скорбны и просты

Белые могилы, черные кресты».

Глава XV. Ты ушла…

В понедельник после совещания Андрей Владимирович с Сашей решили съездить на фабрику упаковки. Даже не на саму фабрику, а на осмотр прилегающей к ней территории для определения мест расклейки объявлений и расположения мобильного пункта скупки акций, желательно поблизости от нотариуса, чтобы рабочим не пришлось ехать в другой конец города, если они надумают продать свои ценные бумаги. Конечно, Саша прекрасно справилась бы и одна, поводов сомневаться в этом не было, просто Углову нужен был предлог остаться с ней наедине.

– Сегодня гладенько прошло, – заметила Саша про итоги совещания, садясь в машину.

– Да, я думал будет больше вопросов, – подтвердил Углов, поворачивая ключ зажигания. Мотор мягко заурчал, и спустя минуту машина не спеша вывернула со стоянки и плавно влилась в общий поток.

– Холодно как у вас, – поежилась Саша на кожаном сиденье.

– Сейчас быстро прогреется, не успела еще остыть, – Андрей Владимирович включил печку на максимум. Признаться, его и самого била дрожь, только не от холода, а от нервного напряжения. Он пытался найти повод, чтобы перевести разговор на волнующую его тему, но все никак не решался. Саша, видя его нервозность, по-своему истолковала его поведение.

– Думаете не получится?

– Что не получится?

– Ну, эта затея со скупкой контрольного пакета.

– Почему не получится? Должна получиться.

– А что же вы тогда нервничаете? Расслабьтесь. Все будет хорошо.

– Да, все будет хорошо, – подтвердил Углов, крутя баранку, чтобы перестроиться в другой ряд. – Все будет хо-ро-шо. – «Ну, давай же, спроси ее, почему она так рано ушла с корпоратива. Не молчи». Он уже почти было раскрыл рот, но Саша его опередила.

– Какой-то вы странный сегодня, Андрей Владимирович. Чувствуете себя хорошо? Дома все нормально?

Углов только пожал плечами. – Да вроде нормально, – постарался ответить он как можно беззаботнее, но голос неожиданно ему изменил, так что фраза вырвалась с каким-то свистом и змеиным шипением. Он мысленно себя выругал.

– Точно нормально? – не поверила его спутница, – а с голосом что?

– Точно, – Углов с трудом сглотнул слюну. – Просто в горле пересохло.

– Понятно. Как выходные провели?

Андрею Владимировичу начинало казаться, что Александра специально не оставляет пауз в разговоре, чтобы он не сменил тему. А может ему это просто показалось. Но не мог же он ее прервать или просто отмолчаться. Волей-неволей ему пришлось рассказать ей и про разбитое стекло и про Юркин костюм ежа, и про школьный спектакль. Только про потерявшееся стихотворение он ей ничего не рассказал. Да и зачем? В процессе своего повествования Андрей Владимирович немного успокоился и даже пару раз улыбнулся, изображая, как испугался Юрка, увидев его утром с молотком и гвоздями.

– Андрей Владимирович, так же нельзя, – неожиданно вступилась за Юрку Саша. – Представляете, какой у мальчика стресс был?

– Да я же не нарочно. Это же случайно так получилось.

– Точно случайно? – Продолжала допытываться Саша. – То есть, когда вы выходили с кухни, вы не понимали, что будет с мальчиком, когда он вас увидит?

– Ну не знаю. Просто не подумал.

– Или подумали?

– Да что ты ко мне привязалась, – изумился загнанный в угол директор, – Что я такого сделал?

– А потому что все вы подумали, – резюмировала Саша. – Знаю я вас.

– Интересно. Я сам о себе не все знаю, а она знает.

– Знаю, – подтвердила Саша.

– Ну и о чем я тогда думаю? – невинно поинтересовался Андрей Владимирович.

Саша испытующее взглянула на него сбоку, – А вам это точно интересно?

– Интересно, о чем я думаю? Я и сам знаю.

– Интересно, знаю ли я, о чем вы думаете?

– Конечно. Ну и о чем же?

– Андрей Владимирович, я знаю, о чем вы думаете, и может быть даже догадываюсь, о чем вы хотите мне сказать, но давайте закроем эту тему, – уже серьезно и немного с грустью попросила Саша.

Углов посмотрел на Сашу. Та, отвернувшись, смотрела в боковое стекло.

– Ты это о чем сейчас? – попытался смягчить неловкий момент Углов, но, столкнувшись с Сашиным укоряющим взглядом, тоже замолчал.

Всю оставшуюся дорогу они едва перебросились парой слов. Углов думал о Саше. «Неужели она и вправду знает, о чем он хотел ей сказать? Да нет, он просто неправильно ее понял. Интересно, а о чем думает она»?

Объездив окрестности фабрики, и сделав все, что задумали, они тронулись в обратный путь. Всю обратную дорогу они опять молчали. Андрей Владимирович попытался включить музыку, но Саша его остановила, – Давайте в тишине посидим.

Подъехав к офису, Андрей Владимирович припарковал автомобиль на служебной стоянке. Он поставил машину на свободное место, но продолжал сидеть, не заглушая двигателя. Тепло, разлившееся в салоне, обволакивало и напрочь отбивало всякое желание выходить на мороз. Саша тоже продолжала сидеть. Наконец он решился.

– Мне надо сказать тебе одну вещь. Только, пожалуйста, не торопи меня, мне и так трудно говорить, – торопливо продолжил он, увидев Сашино движение.

– Я влюбился. И влюбился по-видимому уже давно. В женщину, которая младше меня на одиннадцать лет. И я не знаю, что с этим делать, потому, что кроме своей любви мне нечего ей дать. Помнишь, как говорил Пьер Безухов Наташе Ростовой в Войне и Мире? «Если бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей». Ну, то, что я не красивейший не умнейший и не лучший в мире это я осознаю, но, думаю, что это не так уж и критично. Но я не свободен. И я никогда не брошу свою жену и свою семью. И ты тоже не свободна. Я смотрю на ваши отношения с мужем, и вижу, как вы любите друг друга. И я ни в коем случае не хочу, чтобы наши с тобой отношения как-то повлияли на ваши отношения с мужем. Именно поэтому я ничего не говорил тебе раньше. Но сегодня ночью я вдруг проснулся от ясного осознания того, что я должен тебе это сказать. Я понял, что вне зависимости от того, что ты ответишь, ты должна знать о моем отношении к тебе.

– Саша хотела ответить, но Углов ее опередил.

– Нет, нет, тебе сейчас не обязательно отвечать. Но если ты вдруг почувствуешь, что между нами может что-то произойти, пусть не сейчас, пусть в будущем, просто назови меня однажды на Ты, и я все пойму. Я буду ждать. Ну вот, вроде и все, что я должен был тебе сказать. Я тебя люблю.

Ему казалось, что он говорил спокойно, но изнутри его колотила крупная дрожь, так, что зуб не попадал на зуб. Он все-таки ждал, что Саша ему что-то ответит.

Не знаю, знакомо ли вам это ощущение ожидания, когда ты должен вот-вот услышать нечто для себя очень важное, и никак не можешь повлиять на результат, и только остается ждать. Похожее состояние иногда испытывает студент перед экзаменом или молодой человек, который получает возможность первый раз прикоснуться к женщине как мужчина. Если это длится достаточно долго, то твое волнение достигает пика и в груди возникает такой жар, что, кажется, будто все выгорает у тебя изнутри. И спустя какое-то время ты как бы перегораешь, и остается только горстка пепла. Но пепел все еще очень горячий, жгучий. Он тлеет внутри, разъедая душу, расплавляя мысли. Такое же состояние было сейчас и у Андрея Владимировича. Он сидел, ждал ответа, и сердце его колотилось так, что казалось, что Саша это слышит. Он волновался, словно зеленый юнец перед первым свиданием. Саша сидела неподвижно, глядя сквозь лобовое стекло. Она не сказала ни слова, не попыталась выйти из машины. Просто сидела и молчала.