Маргарита

– А вас они кормят? – брат перебил меня.

– Ну да, 21-й век уже вроде, все более или менее гуманно.

Брат возразил:

– Что это за армия такая?! – и только закончив предложение, отвел глаза, ему ли знать, как в армии было когда-то и как сейчас, сколько об этом не говори, пока не попробуешь – не поймешь.

– Ну вот, она меня встретила как родного, накормила одной только рыбой и хлебом, капуста кончилась, что бывает крайне редко. Отужинав при слабом свете ламп, питающихся от генератора, я уже собрался уходить, оделся и направился к выходу. А там, как заходишь, слева какая-то дверь, которая обычно закрыта. Но в этот раз она была отперта. Это оказалась комната для хранения хлеба, стеллажи упирались в потолок, а сами они были битком полны хлебов в целлофановой обертке. Я был в шаге от того, чтоб ухватить один, но не смог из-за своей совестливости, ну вот, и подошел к той, которая меня кормила. Я состряпал вид недоедающего солдатика и тем самым разжалобил ее, она чуть ли не все готова была отдать одному только мне. Она сказала подождать, я послушал ее, и через пару минут вернулась и всучила мне две буханки хлеба, но не в том целлофане, а знаете, в таком обычном пакетике. От него и правда пахло хлебом, такой приятный запах свежеиспеченного хлеба, еще теплого. Хоть и живот был почти полный, у меня потекли слюни, которые я еле успевал проглатывать. Как позже выяснилось, этот хлеб готовился для командиров, которые ужинают поздно вечером.

– Да уж, повезло тебе! – смеясь, произнесла мама.

Брат остался молчать, но так же улыбался.

– Это еще не все! Потом она просунула руки в карман своего халата и вытащила какой-то брусочек, обернутый в газетку. И сказала мне, чтоб я его спрятал в карман. А потом она меня быстрей проводила до самой двери. Буран куда-то ушел и только немного шел снег. Она меня поторопила, сказала: «Иди быстрей! Вон, выходит уже!» Из штаба, правда, кто-то выходил и черт знает куда он. Я ломанулся обратно, откуда изначально пришел. Пробиваясь по заснеженной тропинке, я представлял, как Лев удивится, что я так быстро пришел, еще и не с пустыми руками.

– А где он? Он здесь?

– Нет, что ему тут делать? К нему-то не приехали.

Мама чуть не пустила слезу:

– А почему?

– У него мама одна, и сейчас она немного приболела, простудилась.

– Вот видишь, не всем так повезло, как тебе.

Я невольно скорчил лицо, эти примеры – а вот у того вон то, у того вот это – бесили меня всегда… Из меня чуть не вырвалась грубость, но это напряжение и взгляд брата не дали этому случиться. И правда, можно спустить ей это с рук. Приехали сюда, за 800 км, и всего-то на два часика…

– Ну да, я очень рад, что вы приехали.

Я дежурно улыбнулся, а потом уже и по-настоящему, по инерции. Не скрою, я в правду рад их приезду, присяга – это единственное, что случается только один раз, достаточно весомое событие.

– А с этим парнем вы здесь познакомились? – заинтересовался брат.

– Неет! Еще там, в Саратове. Я помню тот день, как будто вчера. Шагаю по взлетке, грызу конфетку и лыблюсь. Куда я двигаюсь? А не знаю, просто прогуливаюсь туда и обратно, чтоб суметь нарваться на что-то интересное и, наконец, иследовать ту часть взлетки, где я еще не бывал. Тем более этому ничего не препятствует. Один рядовой контрактник, который бесконечно восхищается мной из-за крепкого сложения тела, и вообще, как-то просто нашли с ним общий язык, я чувствую его командиром, но в то же время и товарищем, к которому можно обратиться по любому поводу.

– Большой!

Я обернулся.

– Я!

В ответ от ефрейтора я услышал заливистый смех:

– Ты че так орешь?

– Так научили, – сказал я уже гораздо тише.

– Товарищ рядовой, – Артем почесал репу, ибо не хотел говорить что-то против, – ясно. А сейчас куда идешь?

– Так, болтаюсь…

Разговор снова вернулся в дружеское русло. Он вновь заулыбался.

– Пойдем со мной тогда.

– Куда?

– Сейчас увидишь.

Теперь мой неторопливый шаг переменился, стал шире и быстрее. Я все меньше начал замечать детали, которые рассматривал с таким интересом, и все больше думал о чем-то интригующем, о том, куда меня ведет ефрейтор, да еще и с таким энтузиазмом. Неужто та часть взлетки, которая была так притягательна и таинственна, наконец, откроется моему взору, спустя уже две недели.

Пока все кажется абсолютно таким же, но все же чувствуется, что это именно близнец моего крыла, даже запах здесь немного другой. Мы вошли в комнату, похожую на комнату прапора. Тот же шкаф у стены и стол посередине комнаты, но в сравнении эта комната пуста, шкаф-то точно. А на столе куча пакетов. Пройдя чуть вперед, приблизились к старослужащим, которые с детским восторгом рылись в этих пакетах. А, вот оно что, на полу куча сумок и одна даже кажется знакомой.

– Большой, иди сюда! Чего застрял? – младший сержант явно рад какой-то находке, даже поменялся в голосе, который стал не таким, как обычно.

Я подошел еще ближе и факты в голове начали выстраиваться в логическую цепочку. Тот шум, ночью, это приехало «новое мясо», как называли сначала нас. И теперь уже их сумки подвергаются тщательному осмотру, но только уже не прапором, который, судя по всему, на выходном, воскресенье как никак. Вот я смотрю на это все и мне это знакомо, тем не менее, я взял такую же долю, как и они. У них по каким-то причинам я в почете, хотя я для этого даже ничего не делал. Возвращаюсь обратно с битком набитыми карманами, чтоб поделиться с теми, с кем уже успел сблизиться. И тут я резко застопорился, взлетка на этом месте была иной, будто взяли и убрали стену и вместо кабинета здесь появился карман. На полу какие-то амуниции, броники, лопатки, каски. И парень стоит по стойке смирно, видно, как он напряжен.

– Эй, ты чего?

Он обратил на меня внимание. Глаз у него был шальной, а ответа я так и не получил.

– Все нормально? Расслабься ты!

– Не могу!

– Что? – Я начал переступать через все это к нему, ища свободной кусочек плитки, меж броников и касок. – Почему не можешь?

– Мне так приказали стоять по стойке смирно!

Я рассмеялся в голос:

– Да расслабься, здесь никого нет.

Он тут же выдохнул.

– Вот! Ты вчера по ходу приехал, да?

– Так точно!

Я вновь рассмеялся.

– Товарищ рядовой, разрешите обратиться?

Мне смешно и в то же время интересно, насколько далеко это зайдет?

– Вы можете помочь мне? Я в сумке оставил свое рыльное-мыльное, забрать бы.

У меня уже слезятся глаза, а он опять встал по стойке смирно и с очень серьезным лицом смотрит вперед.

– Братан, тебя как зовут?

– Рядовой Шершов.

– А имя?

– Лев.

– Лев, хорош, на, пожуй! – я протянул ему пачку печенья и шоколадку «Марс».

– Спасибо, товарищ рядовой! – Очень заметно, как он этому рад, Лев даже сглотнул слюну, на которую его пробило.

– Пойдем со мной, заберешь свой рыльняк!

– Мне нельзя покидать пост!

Вот умора, хах!

– Тогда жди.

Через две минуты я вернулся и привел ему смену, после чего он, наконец, согласился идти со мной. Направляясь в тот кабинет чудес, я ему сознался, кто я и как я, и немного поведал, как тут все устроено.

– Забавно это ты! – родители смеются вновь, это согревает меня.

– Ладно, хоть сейчас ты показываешь какие-то эмоции, а не холод, как тогда, когда я уходил в армию.

Мама тут же поменялась в лице и я вижу, как в ее глазах зарождаются слезы.

– Да что ты такое говоришь! Ты знаешь, как мне было тяжело?! Я каждый день плачу по тебе! – она уже начинает говорить плаксивым голосом. – Ты вот сам не помнишь, а я помню! Ты забыл, что сам и сказал! Ты сказал: «Мамочка, не плачь, не рви мне душу!»

Как будто тор вдарил по мне всей силой, внутри 600 градусов по Цельсию. Блять! Дурак! Надо же было такое ляпнуть!

– Мамуль, только не плачь, прошу, прости, пожалуйста! – я начал подсаживаться к ней и у меня у самого задрожал голос.

– Фокин, Нестеров, ко мне!

На пороге стоял контрактник, младший сержант. Я сразу соскочил. А он в свою очередь успокоил родителей, что мы сейчас вернемся. Мы шли в санчасть, единственные, кто еще не сделал прививки. У меня в голове все кружится эта фраза «Не рви мне душу». Какой же мудак! Мама сейчас крайне слаба и не способна быть сильной для таких слов. Сука, мою душу все же разорвало на куски, и виноват я в этом сам.

По моему возращению они сидели там же, ждали меня.

– Все нормально?

– Да, все хорошо!

Теперь брат ведет со мной беседу:

– Ну, как наряд-то закончился? Нормально?

– Ах, да. Ну вот, я шел вдоль этого искусственного холма, достал телефон, который обычно приходится тщательно скрывать, и включил фонарик, чтоб не угодить в сугроб вновь. Столб так и не загорелся вновь, всего лишь слабо светил, причем еще слабее, чем фонарик на телефоне, он больше жужжал. Как-то стремно идти вот так, без света, почти в лесу. Мне стало понятно, почему Лев так рвался вперед, мурашки то и дело бегают по спине. Такая темень, жуткие ветки, смотрящие на меня из глубокого леса. Еще эти шорохи, доносящиеся оттуда, нагоняют жути, почти как в книге, которую я успел немного прочесть, специально что ли ее туда положили. Началась, откровенно говоря, паранойя, звуки были все четче и чаще, я уже чуть ли не бегу, снег под ногами начал трещать и затрещал не только под мной, треск раздавался откуда-то сзади. Я резко взглянул за спину, а там – силуэт во всем белом! Я тут же свалился с ног и немного отполз. А те, их там оказалось двое, начали смеяться, у меня сердце сейчас остановится, а они вон что… Ребята, оказывается, делали вечерний обход и не удержались от такого соблазна. Потом они проводили меня и вернулись обратно.

– Сегаа! А ты там с кем разговаривал? – Лев был явно чем-то напуган, сидел на топчане, поджав ноги под себя, и читал книгу, пока я не вошел.

Ну и ему тоже объяснил, что со мной приключилось. Я еще стоял в дверях и говорю: «Смотри!» Я расстегнул бушлат, и запах сразу же заполнил это маленькое пространство. Лев просто обомлел, он был согласен на обычный хлеб, который дают в столовой. Он, мне кажется, не то что 2 сорта, а вообще – третьего, вот реально, как будто по сусекам набрали и из этого сделали хлеб. На столе лежало три кусочка, которые принес он, оставил мне, чтоб я съел со сгущенкой. А потом я вытащил то, что было хорошо завернуто в газету. Это оказалась копченая колбаса. Боже, мы там чуть не заплакали от одного лишь запаха, не то что вида. Мы поскорей уселись, я так и сел не раздеваясь, ладно, перчатки снял. Ох, это было что-то с чем-то, две булки хлеба подлетели за пять минут…

Мама снова вернулась в прежнее состояние, мы так говорили еще какое-то время и вскоре уже вышли на улицу, где сделали пару фото. К нам подошел сам полковник, поздоровался лично, с братом за руку и со мной не побрезговал. Он подошел и сообщил: «Фокин, сегодня отправляешься в Екатеринбург».

Мама и брат опешили, да и я тоже…

Не говорил я этих слов в глаза,

Не говорил, что так люблю тебя!

Так часто не говорил спасибо,

Так часто уходил я торопливо.

Не говорил спасибо за обувь сухую по утру,

За завтрак, тающий во рту,

За варежки, которые уже зашиты,

За мир, который ты мне подарила.

Спасибо, мам, за те все ночи,

За те волнующие дни,

Когда на дикий ор мой

Ночью

К младенцу побежала ты.

Спасибо, мам, я осознал

Твою заботу, ласку, силу.

Спасибо за воспитание меня,

Спасибо, что сделала мужчиной!

Глава 6. КСЕНИЯ ЕВГЕНЬЕВНА

Жара стоит знойная, только в помещении можно спастись от палящего солнца. Люблю эти денечки, суббота, командиры дома, из старших только младшой Миха. Как кстати, обед закончился и я уже почти докурил сигарету у подъезда, как на горизонте появилась она. Вошла на плац, грациозно перебирая ногами, будто специально дразнит солдатиков, которые съедают ее взглядами. Ох, уж это ее легкое платье, оно так и колышится из стороны в сторону, заигрывая со мной. Перешёптывание меж зелеными нарастает. А я думаю, облизывайтесь, неудачники, это «монахиня» уже очарована мной. И так хочется поделиться этим, гордость распирает меня изнутри. Ксения Евгеньевна – это самая неприступная крепость, а мне удается ползти по ней вверх.

– Миха! Я отлучусь, наберешь, если что?

Он кивнул мне, а я ему в ответ. Затем Миха скомандовал:

– Закончить перекур, поднимаемся в расположение!

Жуть как жарко, плевки почти сразу высыхают на раскалённом асфальте.

– Даня!

– Я, товарищ младший сержант!

– Дай-ка мне фляжку.

Он протянул мне фляжку. А я продолжаю наблюдать за Ксенией. Я отдал своему духу фляжку обратно, снял кепку и наклонил голову.

– Лей!

– Товарищ младший сержант, а вы потом меня не убьёте?

– Убить не убью, жить будешь!

– Ну, товарищ младший сержант! – жалобно заскулил он.

– Лей уже, бля!

Этот чувашин до чего сообразительный малый, знает, что да как. Прохладная водичка стекает у меня с лица и соединяется в общее русло у подбородка.

– Ух! Хорошо! – я смахнул стекающую воду с головы и накинул кепку. – Заходи!

– Есть!

Он был последним и забежал быстрее, чтоб я еще чего не придумал. Тем временем наш психолог уже зашла в крайний подъезд, и я направился туда, как только та дверь хлопнула со скрипом. Проследовав за ней, в скором времени я уже стоял у порога ее кабинета. Та стоит ко мне задом. Ее оголенные ножки, короткое платьице…

– Кхм-кхм…

Она вздрогнула и обернулась.

– Фокин! Ты что так пугаешь?

Я заулыбался.

– Я смотрел на вас, как вы стоите ко мне спиной, опершись о стол.

Теперь улыбается она. В ней сексуально все, даже ее каре, которое я раньше не любил, сейчас локон закрыл пол ее лица и это чертовски возбуждает. Да меня в ней возбуждает вообще все!

– Заходи, раз пришел!

Я прошел в кабинет, а она уселась на стул, обойдя стол.

– Ксения Евгеньевна, вы, как всегда, безупречны.

– Да что вы говорите?

– Я серьезно.

– И ты тоже, Сереж… – ее голос задрожал.

И мне это нравится, во мне-таки пробуждается охотник. Я выгляжу и в правду не плохо, форма сидит на мне идеально, как с иголочки.

– Как у вас дела?

Я плюхнулся на стул.

– Хорошо. Расскажи лучше ты.

– Ммм… Даже не знаю, о чем мы будем сегодня… – она подняла взгляд с журнала, который рассматривала ранее. – Сереж…

Я ее перебил:

– Дааа… Какой у вас сладкий голос… Пробуждает желание…

От этой фразы невооруженным взглядом можно заметить, как вздрогнули бледные волоски на ее руках.

– Сереж, я и так вся мокрая.

– А я не сомневаюсь, – сказал резко, словно отрезал. – Более чем уверен, что внутренняя часть ваших бедер уже нагревается.

Она задышала чаще.

– Сереж, давай о чем-то другом… Как в карауле дела?

– Скажите что-нибудь еще.

Она приподняла бровь и подалась вперед.

– А в смысле?

– Ну, скажите хоть что-то.

– Зачем тебе?

– Хочу!

Она рассказала, как начала это утро.

– Великолепно!

– Обычное утро, знаешь ли, такое же привычное для меня, как для тебя твое.

– Да я не об этом.

Она подняла голову и локоны встали на свое место вновь.

– А о чем же?

– Ваши губы так и просят, чтоб я их увлажнил. Такие аппетитные, как дольки цитрусов.

Теперь она сложила руки на груди.

– Сережа! Я же просила, ну, в самом деле, я сейчас стул намочу!

Теперь мой взгляд спустился ниже, на грудь, которая сомкнулась и стала чуть выше.

– Куда ты смотришь?

– На них.

– М-м, интересно?

– Как же, я уже представляю, как я снимаю с вас этот розовый бюстгальтер.

Она встала и подошла к шкафу, стоявшему у порога.

– Не смеши, забыл, наверное, уже, как это делается.

Я подождал немного и быстро встал, не создавая лишнего шума, подошел сзади и, умело нырнув рукой сверху, отстегнул одну, а второй рукой расстегнул застежку сзади. Она резво обернулась.

– Сережа, ты что делаешь? – Ее волосы спутались от такого резвого поворота, а на лице было смятение, приложив руки к груди, она смотрела на меня, жадно хватая воздух ртом.

– Я не привык чесать языком. Вот, пожалуйста.

– Вот, черт. – Ее ноги начинают трястись, и она ухватилась за шкаф.

– Что с тобой?

Какого хрена с ней происходит? Она сейчас шлепнется.

– Ничего.

Ага, вот так ничего. Что-то не похоже. Я подошел к ней и обнял ее, создав некую поддержку.

– Мне нужно присесть.

– Хорошо. – Я обжал ее сильнее, она содрогнулась и напряглась. Доведя ее до кресла, я остановился, продолжая поддерживать ее. Она в моих руках, волосы по-прежнему частично закрывают лицо, но я вижу ее взгляд на себе, ее губы, которые немного приоткрыты и так и манят. У меня встал на нее, и мне захотелось прикоснуться им к ней.

– Что это?! – она взглянула сначала вниз, а потом на меня, широко раскрыв глаза и рот.

– То, что вы думаете, Ксения Евгеньевна. – Я подался назад, а потом вперед, чтоб вновь приложиться им к почти интимной зоне. Она вновь начала донно дышать, а ноги так и подкашиваются. Теперь-то понятно, почему с ней это происходит. Она хочет этого не меньше моего.

– Сережа, дай мне сесть!

– Ага!

Ага, я не упущу возможность такой близости. Я нагнул голову вниз и прикоснулся губами к оголенной части ее плеча. Из нее вырвался стон. А мне это доставило удовольствие почти забытых чувств, на лице образовалась хитрая улыбка.

– Сережа, не надо! – все, что теперь она произносит с выдохом, делает ее речь слаще. Я поцеловал ее снова.

– Почему? – мой голос стал тяжелее, и даже глухие буквы приобрели харизму.

Продолжила она:

– Я не смогу!

– Не сможешь что? – я поднимался по ее ключице вверх, продолжая ее целовать.

– Сереж, прошу, остановись!

Каждый поцелуй наполнен искушением и желанием плоти.

– Сережа, я сейчас кончу, остановись!

– Так кончай! – я закончил фразу и вонзился ей в шею, она всхлипнула и вцепилась в форму ногтями. Я прервался, чтоб подзадорить ее. – Почему бы мне вас не взять силой вот на этом столе?

Желание овладеть ей перло прямо из ушей.

– Сереж, пожалуйста, я не смогу сопротивляться!

– А зачем? Нам будет хорошо. – Я поцеловал ее в губы.

– Я знаю, что нам будет хорошо, я этого и боюсь!

– Тогда я вас не спрашиваю. – Я задрал ее руки вверх и растянул их вдоль стены. Подняв одну, затем вторую руку, я взялся за кисти мертвой хваткой. А другой рукой мягко прикасался к ее ребрам. Все ее тело горело, а когда я спустился ниже к внутренней части бедра, туда, что скрыто под платьем, меня встретила сбегающая вниз капля. – Да вы хотите не меньше моего! Чтоб я вас тут отодрал!

Она не может сказать ни слова. Я поднял руку вновь и положил ее на грудь, чувствуется, как колотится ее сердце. Лифчик сполз к животу и между моей рукой и грудью только легкое, просвечивающее на свету платье.

– Сережа!

Я заткнул ее поцелуем, а она не против и поспевает за моим темпом.

– Простите мне, сейчас я спущусь ниже. – Моя рука вновь пошла вниз, от шеи по ребрам, от талии к бикини. Легкие трусики, такие же невесомые, как и платье, были мокрые насквозь. Она вновь взвизгнула, запрокинув голову. Я готов воткнуть ей прямо здесь, стоя. Но сначала я стяну с нее трусы. Принявшись за это, я не отказал себе в удовольствии провести линию от клитора к половым губам.

– Прекрати меня мучать!

– Сейчас я тебя возьму!

Раздался скрип двери, тот самый, который знаком мне уже больше пяти месяцев. Я отхлынул от нее.

– Закрой дверь и приведи себя в порядок.

Я шмыгнул в коридор и начал поправлять форму. В дверях появился какой-то «срок-ефр». Я стоял боком, чтоб не выдать свой стояк. Тот поприветствовал меня, как полагается, и направился в сторону ее кабинета с какими-то бумажками.

– Там закрыто!

Я остановил ее потянувшуюся руку.

– А она здесь?

– Здесь, только постучись, меня уже выгнала!

Он послушал и постучал.

– Ксения Евгеньевна, разрешите?

Из-за двери раздался ее голос, грубый и резкий:

– Я позову!

Через минуту она открыла дверь. Взглянула на меня, а после на него. Лицо у нее было каменное, с таким лицом можно топить котят, ноль эмоций. Здесь даже и духом секса и прелюдий не пахнет, она вновь выглядит идеально, не похоже, что сейчас что-то было.

– Войдите, Смирнов.

Тот пошел за ней, и она закрыла дверь за ним, окинув меня холодным взглядом. Да уж, может…

Я ждал около пяти минут. Вышел ефрейтор, недовольный и разбитый.

– Одолела уже, кое-как подписала.

– Че? Дрочит?

– Из-за какой-то помарочки заставила переписывать!

– Вот сука!

– Так точно, товарищ младший сержант. Разрешите идти?

– Разрешаю.

Вот умора! Я постучал.

– Ксения Евгеньевна, разрешите?

– Войди! – она по-прежнему строга.

Я вошел, закрыв за собой дверь, и остался у порога.

– Что ты там стоишь? Садись!

Я подошел и сел напротив нее у стола. Она была наполнена серьезности и заполняла документы.

– Тебе звонили.

Я взял телефон, который оставался на столе. Пропущенный от дежурного. Я перезвонил ему, тот мне обрисовал ситуацию. Что караульные ведут себя в край нагло, а он их трогать не хочет. Закончив разговор, я заговорил.

– Мне пора.

– Проводить?

– Я помню, где дверь, спасибо.

Небольшая обида поселилась внутри. Я направился к выходу.

– Фокин! – она окликнула меня.

– Я! – я повернулся к ней.

– Сереж, поцелуй меня.

Обида тут же вылетела в форточку. Я нагнулся к ней через стол. И она, взяв меня за подбородок, прижалась к моим губам.

– А теперь иди!

Да уж. Что за особа? Быстро загорается, быстро тухнет. Я уже топаю вдоль плаца, солнца слепит глаза так, что кепку пришлось опустить по самые брови. На подходе к подъезду, в курилке, было трое моих волков. Чего-то ржут. Я при виде их сразу озверел, и они это заметили.

– Какого х..? Бегом в располагу!

Те ломанулись.

– Жирный! Сигарету давай.

Он был напуган и протянул мне пачку, а те двое уже забежали.

– Беги, сука, и готовьтесь!

Закурив сигарету, я перетянулся и шмальнул бычок в урну. Поднявшись на этаж, где дневальный стоял с открытой дверью, встречая меня по стойке смирно.

– Видно, жить хочешь! – Я его хлопнул тыльной стороной ладони по груди. Пройдя вовнутрь, он закрыл за мной дверь.

– Караул, строиться! – дневальный продублировал и тут же выскочил Миха из комнаты дежурных.

– Я хочу на это посмотреть! – он широко улыбнулся и выдал свой выбитый передний зуб, так происходит всякий раз, когда он улыбается.

Караул построен меньше, чем за 30 секунд. Я тяжелыми шагами прошел к ним.

– Так, сука! Я не буду выяснять, кто из вас тут дебил. Но подлетите все.

14 человек стоят по стойке смирно, я иду мимо них.

– Слесарь, какого ху..? Ты че встал?

Тот рассмеялся.

– Да так, посмотреть на твою рожу хотел.

– Давай иди, не мешай.

– Нее, я посмотреть хочу.

Хватило около 5 минут словесной терапии, а дальше все в армейском стиле. Миха и слесарь периодически завывали от смеха, а после им наскучило, и они ушли по своим делам, вскоре и меня это утомило, да и до ужина осталось полчаса.

– И если я еще раз услышу нечто подобное, вы навсегда забудете о моей доброте, ясно?!

Они хором ответили, задыхаясь:

– Так точно!

– Не слышу!

Группа ответила громче:

– Так точно!

– Привести расположение в порядок. Подправить внешний вид.

Пятнадцать минут. Разойтись.

Все разбежались, а я зашел в свою комнату и плюхнулся на кровать. Мои окна выходят на плац и звукоизоляция здесь отвратительная. Прекрасно слышится, как один из батальонов вышел на улицу. «Построились! Вперед шагом марш!» Под этот синхронный топот так сладко спать, а еще вспоминается май, как один батальон без конца выходил на улицу и все топали строевым шагом. Я давно хотел написать стих на эту тему. Наверное, сейчас я закончу начатое и скоротаю время…

Случилось это так внезапно,

Затмило солнце чернотой,

В окне увидел ту армаду,

Что смерть мою несет с собой.

Как вдруг собака тише стала

И папа перестал сопеть,

А мама вздрогнула со страху,

Услышав громкий треск в окне.

Пчелиный рой, но в сотни больше,

Все ближе подлетал к избе

И бабка, уронив ведерко,

Застыла в ужасе теней.

Грохочут стекла и стаканы,

Как будто знают наперед,

Что свист фашистского снаряда

Всю хату в щепки разнесет.

Сказать тогда не мог ни слова,

Я не умею говорить,