Маргарита

– Регина-а-а! – я выкрикнул, чтоб она вернулась, басовым и одновременно истерическим голосом.

Она тут же открыла глаза и увидела мое растерянное лицо мальчишки и, кажется, окончательно пришла в себя. Вагина раскрылась и я, наконец, вытащил член и отпрыгнул на дальнюю часть дивана. Съежившись от боли, я так и не понял, кончил я или нет. Осмотрев член как следует, я убедился, что все в порядке, за вычетом того, что головка чуть не лопнула от такого давления. Реджи еще продолжает лежать в форме звезды, раскинув конечности.

– Все в порядке? – спрашивает она меня ленивым кошачьим голосом. На что я резко отвечаю, ожидая такого вопроса. – Боже, я все мокрая.

Ее фразу я оставляю без комментария.

– Идешь в душ?

– Ты первая, – ответил я, подавляя в себе боль, не выставив ее напоказ.

Она встала с постели и, проходя мимо меня, поцеловала взасос и провела рукой от груди до лица непрерывной линией, после чего удалилась.

Прошло около пяти минут и я уже отвлекся на телик, который едва слышно из-за воды, струящейся в ванной. Меня по-прежнему беспокоит неприятное чувство, жутко болит член и каменный стояк так и не спал, да еще и не кончил, от чего гудят яйца. Вот плохо это или хорошо? Мне уже наскучило и я уже почти высох естественным образом, от чего начало неприятно сковывать кожу.

– Реджи! Реееджи! Ты там скоро, Регина? – Так и не услышав ничего, я лениво встал и направился в ванну. Подойдя вплотную к двери, я прислушался и услышал, как звучит зарубежная попса, и прежде чем окликнуть ее вновь, я приоткрыл дверь, которая была заперта не до конца. Как только появился зазор, на меня вылился яркий свет, от чего я начал щуриться, поморгав несколько раз, мне удалось разглядеть, как за шторкой играет тень и валит пар. Открыв дверь шире, я увидел ее зад, а точнее я видел, как струйки воды стекают по нему, каждый раз меняя свое направления.

Я отодвинул шторку, она взвизгнула:

– Сережа, блин! Сколько можно?!

– Извини, – я ответил на автомате, не вкладывая ни капли сострадания или каких-либо других чувств, потому что по-прежнему горел, когда она так старательно пыталась себя потушить.

Не промолвив ни слова, я нагло забрался к ней и обнял ее, и тут же развернул, чтоб уже по моим ягодицам струилась вода и разбивалась о дно ванны. Я целовал ее, пробуждая в ней почти утухшее пламя, одновременно подмывая себя, чтоб вставить в нее вновь. Резко и быстро развернул к себе спиной, от чего у нее запутались ноги, этого я не ожидал, но успел подхватить ее. Обняв ее сзади, я начал целовать ее шею, мягко и трепетно, от чего она вздрагивала, когда я касался губами ее кожи, а стояк ровно лег между ее булочками. Касаясь ее груди, поглаживая и лаская соски, заметно ощущалось ее учащающееся сердцебиение. Я должен кончить, иначе боль будет меня беспокоить еще долго.

Наклонив Реджи слегка вперед и присунув ей, я начал как самый породистый жеребец на скачках, от чего ее темные, мокрые волосы могли высохнуть сами собой. Я крепко ухватился за нее, как за последний кусок, обеими руками и неистово грязно драл ее в ванной. Ноги ее часто скользили по гладкой поверхности ванны, но кажется, если она даже поднимет ноги, продолжая руками опираться о стену, она не упадет, а зависнет в воздухе.

– Сережа, я больше не могу! – с тяжелой одышкой марафонца и трясущимися ногами она жалобно заскулила. Что не сразу дошло до меня. На лбу проступил пот, хоть и льет из душа не совсем теплая вода, а ноги затекли, собственно, как и руки.

Плавно остановившись, я вернул ее в исходное вертикальное положение и позволил ей подмыться, стоя спиной к ней, чтоб не стыдить ее своим наличием. Она молча выбралась из ванны после того, как отвела душ в сторону, чтоб не намочить мягкий персиковый коврик и полотенце, сохнущее на змеевидной батарее.

– Ты скоро?

– Да, сейчас.

– Я принесу полотенце, как скажешь.

Теперь я кажусь злым и с недовольной рожей, на которой еще и читается какая-то обида. Я не смотрю на нее и, может, поэтому она пялится на меня, и хоть я вижу только ее образ, как она ловко закутывает волосы в полотенце, а затем бегло накидывает на себя второе и убегает прочь. И когда она ушла, я еще чувствую ее присутствие, как будто она стоит здесь за шторкой с красными щечками и шальными глазами, которые носятся из угла в угол. По ней заметно, что она чувствует какую-то свою вину и, может, поэтому ее голос такой робкий, а фразы стали короче обычного.

Боль все нарастала и по ощущениям это уже не яйца, а два арбуза, которые раздуваются все больше и больше, будто в них замесили тесто и оно поднимается. Я гадко себя ощущаю, мне приходится отвести душ и рукоблудничать, что больше приносит дискомфорт, чем удовольствие. Струи воды рикошетом от стены летели в меня, раздражали еще сильнее, я на взводе, еще и кончить никак не могу! Бросив это дело, я шустро подмылся и наконец-таки перекрыл воду, ведь протекло уже немало воды. Совсем не хочется звать Регину, чтоб та принесла мне полотенце. Постояв еще какое-то время в позе ожидания, упершись в бока, пока остатки воды стекут с меня, я уставился вниз, член по-прежнему был твердый и стоял. Я вновь взялся за него и тут же убрал руку.

Вышел из ванны еще чуть мокрым и расстроенным, и ноги сами повели меня в зал, где, возможно, Реджи, взглянув на меня, поймет, что нужно полотенце и объятия. Но подавленное сознание ошиблось, оглядев комнату, где только что были разбросаны вещи, помято покрывало и, мне кажется, я еще слышал, как упал бокал, выглядело все иначе. Вещи были сложены на кресле в углу комнаты, диван заправлен, а бокалы с водой куда-то делись. Повернув голову направо, мне все же довелось отыскать Реджи, вот она, перед зеркалом, у которого стоит тумбочка с несколькими открытыми тюбиками. Она совсем не видит меня, ну, еще бы, она увлечена процессом. И все же она даже не задумывается, что за ней наблюдают, но по-прежнему элегантна и грациозна, кончиками пальцев наносит крем на лицо. А намокшее зеленое платье из полотенца было чуть ниже ягодиц.

Стоило мне сделать маленький шажок, как Реджи тут же обернулась и сразу же отложила свои тюбики. Квартира, где не утихал буйный секс, сейчас словно сменилась на глухое безмолвное место, где люди без слов понимают друг друга. Регина направилась ко мне, в метре от меня она сняла платье и накинула его на меня, крепко обняв.

–Ты замерз?

На ее слова я только отрицательно промычал. Ее голова лежала у меня на груди, а я так и стоял с опущенными руками.

– Давай ляжем? М-м? – За этими словами она сразу поцеловала меня в грудь и прилипла к ней губами ненадолго, так она сделала пару раз. А я в это время видел ее, как она стоит в той комнате, завернутая в полотенце. Я одобрительно кивнул, и ее хватка ослабла, окончательно опустив руки и находясь в нескольких сантиметрах от меня, она продолжала меня греть, хоть и не касалась моей кожи.

Яйца по-прежнему болят и я думаю, почему я не могу кончить, перед мной стоит голая девушка, но я знаю, что попытки завершить начатое обернуться тем же провалом. Но этот вид, как она стоит, укрытая полотенцем, скрыв от меня свои формы, зацепил меня. А может… Я обернул Реджи в полотенце, в чем она мне помогла, хоть и бросала вопросительный взгляд на меня.

– Доверься…

Она ничего не сказала, а только смотрела в глаза, не демонстрируя на лице какие-либо эмоции или чувства. Вновь развернув ее к себе спиной, я прижал Регину к холодильнику. Перед мной она, не совсем голая, не совсем одетая, и это именно то, что мне нужно. Это то, что меня заводит. Я смочил руку слюной, а затем и ее половые губы, и снова вставил. Движения были неторопливые, но приносили мне безумное удовольствие. Она вновь начала завывать, а я ускоряться, от чего полотенце упало на пол. И находясь на пике, я решил добиться цели любой ценой. Метая бедняжку из угла в угол, от кресла на кровать, с кровати к стене и в самых разных заурядных позах, я был так близок к оргазму и одновременно далеко. И вот, на кухонном столе я почувствовал тот самый спазм, но вот, сука… слишком рано выташил.

– Получилось?

– Нет! Пойдем!

Схватив за руку, я потащил ее в спальню.

– Туда нельзя!

Она вжалась в ковер и держит меня обеими руками.

– Сука! – Я подхватил ее и кинул на диван, продолжая разбивать ее влагалище. На ее лице образовалась гримаса боли от натертости и я уже собираюсь опустить руки.

– Подожди. – Она укрыла себя одеялом, оставив доступным для меня лицо и ноги. – Попробуй.

Движение, от которого у меня уже сводит таз, возобновилось. Я зажмурил один глаз, в который стек пот со лба, а другим глазом видел, как она смотрит на меня и сама желает моего оргазма больше меня. Время не заставило себя ждать, и уже через пару минут я чувствую приход и замедляюсь, от чего мне еще приятней. Мне приходится резко вынимать из нее, почти на самом пороге оргазма, и наша работа с ней была синхронна, как только я вынул, она скинула с себя одеяло и капли горячей спермы вместе со смазкой вырвались на ее грудь, лицо и волосы, после чего я рухнул рядом и чувствовал, как будто мое тело возносится вверх.

Телик все так же продолжает галдеть и сменять картинки. Приятное ощущение усталости поселилось в моих мышцах и сейчас абсолютно ничего не хочется, разве что в туалет, справить маленькую нужду. А так все прекрасно, подложив руку под голову, обнимая слегка Реджи, которая прижалась ко мне и, думаю, также растекается в блаженстве после затянувшегося полового акта. Она чуть прикрыла свое оголенное тело одеялом, чуть забросив его на меня и продолжала гладить мою грудь, совсем ненавязчиво, едва касаясь кожи. Мы продолжали лежать, лишенные языка еще какое-то время, и сон постепенно начал одолевать меня.

Время почти пять и мало от кого ожидаешь такого позднего звонка. Этот звонок необычайно громкий в отличие от дневного, и я поскорей встал, чтоб он не вытащил дремлющую Реджи из царства снов. Черт, эти аккуратно сложенные джинсы, из них гораздо тяжелее вытащить мобильный, чем встать на руки и пройтись немного. Джинсы валятся на пол, а за ними и другие вещи, сложенные сверху. И надо же, бляха ремня попадает на металлическую ножку дивана, от чего раздается лязг и Реджи начинает просыпаться. Наконец, вытащив с таким трудом телефон, я отвечаю шепотом и уже крадусь в потемках на кухню.

– Алло!

– Ты где?

– Гуляю, скоро приду.

– Давай, не задерживайся.

Стоило полагать, что мама будет волноваться и она пуще прежнего накручивает себя из-за того, что мне скоро предстоит призыв к выполнению священного долга.

Ступив за порог подъезда и дослушав, как закрывается скрипучая дверь, я неторопливо направился домой, и вот это волшебное чувство, когда разбираешь каждый звук отдельно, а снежинка, упавшая на перчатку, такая прекрасная, но только на секунду, после чего она тает, и становится немножечко грустно. Снег по-прежнему скрипит под ногами, но, как и мобильный, громче обычного, как и фонарный столб, освещающий детскую площадку и часть дороги своим солнечным светом. Даже та кошечка впереди, которая сидит у колодца, вызывает у меня чувство сострадания и любви к братьям меньшим, когда в обычное время я не позволяю быть себе таким сентиментальным. От меня за версту так и несет сексом, и пришлось замедлить ход, чтоб хоть как-то проветриться. Осознаю, что это скорей всего запах, который отпечатался в носу, как от духов в парфюмерном магазине, и в то же время понимаю, что это не больше, чем успокоение самого себя. Этот запах не спутаешь ни с чем, и надеюсь, что мама еще спит, и удастся проскользнуть незамеченным, и мне не придется краснеть перед ней, как и ей соответственно.

Глава 5. Мама

Говорят, перед смертью не надышишься, так и насытиться вкусной едой на год тоже не получится. И уже привычным стало то, что я нахожусь в каком-то подавленном состоянии, этакая депрессия, но в самой легкой форме. И может быть, именно на этой почве я потерял интерес ко всему, к тому же нет бывшего аппетита и сон испортился вконец. Я подолгу не могу уснуть и давольно рано просыпаюсь. Может, это еще связано с тем, что меня не оставляют мысли о Юле…Они как черные вороны, питающиеся падалью, кружат над мной. Кружат и гаркают c усмехающимся видом.

Ну все, надо вставать. Сегодня последний, нет, крайний день, перед тем как меня посадят в поезд. Пора пробудиться и начать подготовку к проводам, которых я так не хочу и которым не верю, я не верю, что это мои проводы.

Время скоротечнее обычного, можно подумать, я только что проснулся, а уже вечер и вот-вот должны прийти гости, на проводы. Телефон звонит каждые пять минут от разных абонентов, многих номеров даже нет в контактах, но я почему-то их пригласил еще тогда, когда моя депрессия не успела набрать обороты. И этот накрытый стол в зале не радует меня, это не похоже на радостное событие, и мне так и хочется все отменить. Это чувство усиливается, когда я вижу маму, которая мечется с кухни в зал и обратно, поднося на стол новые тарелки с красиво уложенным в них салатом.

Несмотря на отсутствие аппетита, я заедаю какую-то дыру внутри, крайне не хотел употреблять спиртное, но вот сейчас мне кажется, я отчасти понимаю зависимых людей, у которых горят трубы. Испытываю сейчас нечто похожее, такого желания выпить с ними водку, которую я наотрез не пью, я еще не испытывал. У меня уже болят скулы от натянутой улыбки, и все же продолжаю улыбаться и растягиваю ее еще шире после фразы: «Ребят, а налейте мне тоже!» Захмелевшие провожатые тут же заурчали и подняли шум, остановив свои беседы в сформировавшихся лагерях по двое-трое человек. Этой фразой я снова объединил всех, некоторые даже переглянулись друг на друга, но уже окосевшим взглядом, по типу «О, а ты че здесь делаешь?», это ясно читалось на их физиономиях. Один из них, которого я не совсем знаю и вообще забыл, как его зовут, вскочил, опрокинув стул, на котором прежде сидел.

– Ну, ё-мое!

– Совсем окосел!

– Тшшш! Тиха! Дай скажу! Давайте выпьем за Серегу!

Естественно, все поддержали и вновь завыли, этот тост сегодня прозвучал уже трижды за час и, мне кажется, прозвучит еще несколько раз. И вот он начинает толкать речь, человек, насколько я знаю, которому тоже предстоит идти в армию, учит меня, как правильно себя вести. Напрягает – жуть, но мне ничего не остается делать, кроме как слушать, улыбаться и кивать. И только Олег вместе со Светой оставались трезвыми и понимали, что этот стол – не то, ради чего они здесь, а ради меня. Мы с ними переглядывались и прекрасно понимали, что это превратилось в обычное застолье, то место, где халявная жрачка и бухло. Постепенно алкоголя в организме становится все больше, а мысли и те вороны, мутнее.

– Олег, ты куда?

– В туалет.

У кого-то зазвонил телефон… А, у того же самого, который исполнил хет-трик по поднятию бокала за то, что я ухожу в армию. Взяв трубку и еле связывая слова, он с кем-то радостно и очень громко начал разговор:

– Да! Я на проводах! У Сереги, ну, у такого большого! Помнишь? Приходи тоже! Серега не против! – Прикрыв телефон ладонью, обращается ко мне: -Серег, ты же не против? – Икнув в конце предложения, он пялится на меня и ждет ответа. Блин, конечно же, против! На кой черт они мне здесь, какие-то неизвестные, нужны?

– Конечно, нет, пусть приходят. – Ну, вот как я могу отказать, а? Довольно грязный ход, но у него хватило ума или опыта так разыграть ситуацию. А еще бесит, что ему явно хватит, но он продолжает лить в себя, как будто видит алкашку впервые. Отведя взгляд чуть правее от него, увидел, как Света подзывает меня взглядом, который я почувствовал на себе. На ней отображалась вся суть меня, то, в каком состоянии я сейчас нахожусь, скрывшись под маской. Я сижу спиной к выходу и немного напугался появившемуся силуэту рядом.

– Ты что так долго?

– Да нормально… – Олег чуть наклонился ко мне и тихо, но вполне разборчиво сказал среди всего этого шума. – У тебя там мама, одна на кухне, без лица…

Он возвратился на место, а Света тут же подсела к нему ближе и принялась что-то шептать на ухо. Я тем временем перевариваю то, что сказал Олег.

Вот срань. Уххх… Я же знаю, Олег, что она там одна сидит, ждет, ради меня, ради моего веселья, которому я так и не смог отдаться, даже при помощи водки. Это оцарапало мне душу снова и засочилась новая кровь.

Наворачиваются слезы. И так и хочется всех на хер выгнать отсюда и приложиться к каждому! Потому что гад и за тебя она там страдает! И тебя тоже, чтоб ты, сука, вкусно поел и попил! Разнести бы вам хлебало напрочь, опрокинуть стол, а кто не успел выбежать – выкинуть через балкон… как елку… и наблюдать, как летит, пока не приземлится на землю или твердый снег, ломая свои ветки с треском об жесткую поверхность.

Мне бегло пришлось встать из-за стола и выйти, пока никто не заметил. Выйдя в коридор, я плотно закрыл дверь, тихо хлюпнул носом и вытер скатившиеся слезы ладонью. Совсем неуверенно я повернулся и подался вперед, чтоб перед мной открылась часть кухни, где сидит мама и томится в ожидании меня из армии, пока я еще здесь, но этот крайнйй день я посвятил не ей и семье, а совсем чужим людям, за исключением некоторых.

Перед мной открылась ровна та картина, которая была в голове. Вот она, мама, сидит и с неподдельной тоской и грустью отвлекается романами, которые крутят по ящику. Голоса главных героев романа еле слышны на фоне бурлящего застолья за стеной.

– Мам… – с небывалом комом в горле я выдавил из себя короткое слово, которое несет в себя громадную информацию и смысл.

Увидев меня, она быстро спохватилась, и заметно стало невооруженным глазом, как эмоции на ее лице сменяются каждую секунду. От грусти к радости, от испуга до восторга. Будто забыла, что она испытывает на самом деле, и пытается выдать действительное за готовый шаблон. И кажется, она все же смогла выйти сухой из воды, имеется ввиду не показать своей печали и не уронить слезы. Подорвавшись из-за стола, перешла в наступление, предварительно поправив голос и проглотив ком, застрявший в горле:

– Смотри, есть суп-лапша и солянка, а еще…

Мама понимает, что я вовсе не за этим здесь, но в ее интересе отвести глаза от действительного. Скрывшись от меня за холодильником, гремя половником у плиты, продолжает перечислять меню. А я совсем ее не слушаю, переступаю порог кухни – передо мной вновь мама, стоит ко мне спиной и неприлично долго помешивает суп.

– Лимона, правда, нет, ну и так пойдет, вкусно же и без этого, да? – на меня продолжается сыпаться град вопросов.

– Мам!

Она застопорилась на мгновение и перестала мешать половником, повернула голову и краем глаза посмотрела на меня.

– Хм… Нужен ли лимон, мам? Твоих слез вполне достаточно.

Глаз, который я видел, был мокрый, а область вокруг него покраснела. Она продолжила мешать суп.

– Иди к ребятам, я сейчас принесу солянку.

– Она явно соленая.

Она прекратила мешать суп, поднесла половник к губам и взяла пробу.

– Да вроде нет, ты же даже не пробовал.

– Зато вижу, как ты его солишь.

Я подошел к ней сзади и обнял. Крепко обнял, без шанса на взаимность. И мои предположения оказались верны. Я выше нее почти на две головы и из-за ее волос вижу бурлящую кастрюлю, где ингредиенты расплываются в танцах, а еще я вижу, как поочередно капают слезы прямо в ту гущу овощей и мяса.

В попытке повернуть ее и почувствовать материнское тепло я не учел одного – она слишком гордая, даже сейчас.

– Подожди-ка, – она подняла руки, тем самым высвободилась. – Посуду надо помыть, во что я вам накладывать буду, – сказала она, как бы оправдывая свою грубость, после того как я завел ее в тупик. Мама хватает небольшую стопку тарелок, стоящих рядом с раковиной, и неаккуратно кладет их туда. Интересно… Насколько же она не хочет показывать свои слезы, что бросилась перемывать и без того мытую посуду, второй если не третий раз…

– Мам…

– М-м-м? – она уже не говорит, а просто мычит.

– Давай я, иди умойся.

Она опять замерла, что на нее в общем-то непохоже, с намыленной губкой и чистой тарелкой в руках. Но повиновалась, ополоснула мыльные руки в горячей воде, судя по поднимающимся клубам пара, и развернулась в противоположную сторону. Наблюдать такое странное поведение мне еще не приходилось. Думается, раковина в углу кухни и выход только один, через меня. То есть она в любом случае должна встать перед мной. Но нет, она, не отворачиваясь от стены, вытолкала меня боком. Я так хочу ее поймать и не пускать никуда, но в то же время боялся и ее грубости, на что она сейчас способна. Я боюсь, но все же решился, руки уже тянутся к ней, а голова уже нашла удобное для себя положение на плече. И в этот же момент она хватает меня за кисти и чмокает в щеку, затем отталкивает меня и убегает прочь с кухни.

Еще какое-то время я стоял как вкопанный. На щеке неторопливо смешивались лед и пламя. Слеза матери, которая невольно поселилась на моей щеке во время холодного поцелуя, обожгла мне кожу. А этот леденящий чмок до сих пор морозит меня изнутри. Подставив руки под воду, я принялся за дело. Подводя какие-то итоги за мытьем посуды, я замечаю, как мутнеет глаз и струйкой бежит по щекам, соединяясь у подбородка и капая на посуду с золотым ободком. Это происходит самопроизвольно, я даже не особо проникаюсь в мысли, но душу терзает и сжимает, а внутри меня как будто что-то кричит.

– Серег…

Я даже и не заметил, как ко мне подкрались со спины. На что свалить мою притупленную бдительность? На шум воды, бьющей из гусака, или на отдаленность от физического, настоящего мира, обитая где-то в собственных глубинах.

– Мы сходим до магазина, выйдешь?

Я не стал показывать истинное лицо Олегу, но смею предположить, он догадывается о моем состоянии.

– Хорошо, – ответил я тупым басом, в котором и ребенок способен распознать ноты печали.

Намыливая тарелку за тарелкой, я, наконец, закончил. Мама по-прежнему в ванной, где едва слышится шум воды. Не стану говорить ей что-либо и просто выйду, думаю, ненадолго. Накинув куртку и запрыгнув в обувь, я пошлепал по карманам, проверил портмоне, точнее его содержимое. Должно хватить…

Выйдя в подъезд, я поскакал по лестнице вниз, попутно застегивая куртку и натягивая перчатки, пряча оттопыренные их части вовнутрь рукава. Уже на улице я достал сигарету и закурил. Глубоко затянувшись, на выдохе окликнул Олега, стоявшего ко мне спиной. Рядом стояла еще небольшая кучка, людей из трех, и Света, немного отошедшая от них, говорила

по телефону.

– Олег, а где все? – вмешался я в их разговор, рассыпаясь в дежурных улыбках.

– Ушли.

– Как?

– Вот так, – ухмыльнулся он.

– В магазин?

– Не знаю, может быть… – Теперь он перенял мою улыбку. Продолжил после небольшой выдержки: – Я им сказал, что ты уже уезжаешь в Бавлы, мы изрядно засиделись и совсем нет времени прощаться, и еще всякое в этом роде.

На моем лице образовалось смятение, а брови собрались домиком.

– Значит, выйти в магазин это был всего лишь предло…

Не дав мне закончить, он заговорил:

– Да, ну тебе же, правда, надо ехать, ведь так? – Он качает головой и уже говорит со мной глазами, по типу «ты же понимаешь, о чем я?»

– Ясно…

Неловкая пауза…

– Серег, ну, ладно, удачно тебе отслужить, не забывай про нас, а мы про тебя. – Олег широко раскинул руки и обнял меня, а за его спиной посыпались еще напутствия от тех ребят, с кем по-прежнему знаком едва.

Пока я обнимался с парнями и поддакивал им, подошла Света и сказала тоже пару приятностей и наставлений. Попрощавшись с ними, я еще немного стоял почти на том же месте, среди заснеженных машин под желтым фонарем, который периодически отключался. Я смотрел в их спины, а еще куда-то в небо, непросветное черное небо. Подняв голову выше, да что уж там, я откровенно закинул голову и уставился в эту гущу черноты, с которой летели оранжевые хлопья снега, на какое-то время они становились прежними, когда выключался свет, а потом вновь приобретали цвет мандарина.

Пока я поднимался, у меня вполне было приподнятое настроение. И только стоило закрыть дверь, издавшую при этом характерный звук, настроение сняло как рукой. Те теплые словечки будто сдуло, они остались там, где-то на улице. Дома будто образовалась черная дыра, которая засасывает все хорошее. Мне слышится, как бежит вода из-под крана на кухне. Окинув взглядом зал, заметил, что там, где несколько минут назад было застолье, ничего нет, ни стола, ни угощений, кажется, и это тоже засосала некая черная дыра. Вода на кухне продолжала бежать, но как-то уже по-другому, на пороге появилась мама, как ни в чем не бывало. Стоит и глядит на меня, у нее хорошо уложены волосы и она выглядит как-то необычно, хоть и переоделась в домашнее.

Продолжая вытирать руки об полотенце, интересуется:

– Все хорошо? Что-то ты быстро пришел…

Неторопливо снимая куртку, я буркнул под нос: