Оглоеды альпийских пастбищ

– Вот только попробуй больше недели.

Ира закинула локоть на верх лавки, подпёрла голову ручкой и попыталась скорчить суровое лицо. Вышло что-то типа кисло-обиженного. Смешно, сил нет. Я не смог сдержаться, сдавленно крякнул. Хорошо, успел отвернуться и она не поняла, не обратила внимание. В этой дьявольской жаре, ленишься обращать.

– Край, десять дней, – обратно к ней повернулся.

Скрестила, значит, свои зачётные ножки и нацепила огромные очища. Смотрится в них дерзко и даже нагловато. Да и вообще видок заводной. В рваных синих скинни, на ногах уставшие бежевые кроссы. Типа она босячка такая – балдеж.

– А чего это они мужиками походничают? – спрашивает.

– Не знаю, – говорю, – узнаю, скажу. Слушай, сними-ка очки, а.

Обожаю ей в глаза смотреть, хоть весь день мог бы пялиться. Честное слово, не вру. С другой стороны, в очках тоже идёт. Стекла светло-коричневые, под волосы, в бежевой оправе, под цвет лёгкой блузки. Умеет прикинуться – заноза.

– Зачем это? – притворяется, что не понимает и по виду неохота ей, потом все же лениво стаскивает.

Ещё нравится, когда не красится. Ей-богу, иной раз прошу не мазаться, но это всё бестолку – баг какой-то. Если хоть чем-то не разукрасится, из дома не выйдет. И начинает потом – не трогай её, да не трогай. А порой назло измажется, будто цирковая актриса и прыгает, довольная до чёртиков. Перепачкается как поросёнок и  ходит пританцовывая – чудачка, честное слово.

– Обалдеть у тебя глазища, – начинаю мягко поталкивать ее в плечо.

Мимо прошёл паренёк с Универа, мы с ним кивнули. Он с другой кафедры, кажется Ромой звать. Слишком он старательно пытался не глазеть на Иру, чересчур старался. Я прогнал его взглядом в спину.

– Да тише ты! – всерьёз злится Ира и отбивает руку. – Люди же вокруг.

– Погнали со мной, – наклоняюсь к ней и, прикрыв глаза, вяло покачиваю головой. Да что сегодня с этим Солнцем! – Вместе…

– Давай! – вдруг живо отзывается,  – Погнали!

Блин, это я конечно маху дал, сболтнул, словно я прям подыхаю, до того желаю вместе рвануть. Хотя, честно говоря, так оно и есть, в самом деле. Но мы с ней пять месяцев с двумя короткими разлуками. Это она так говорит – разлуками. Смех разбирает. Разлуками, черт возьми. И в эти пару разлук, она и сматывалась. Теперь моя очередь. Если уж на то пошло, у меня ещё одна разлука в запасе остаётся.

А сейчас она мигом смекнула и ухватилась извести, что в Анапу не махнули. Придётся выкручиваться, хотя, если откровенно – меня заводят такие всякие глупости, по крайней мере весело. Так что, я совсем и не против, я – за.

– Не надо бы тебе напрягаться, – открываю глаза и тоже сажусь как она. Локоть на лавке, рука под голову и ноги скрестил, будто в зеркале отражаю. Прикол. – Тебе совсем не интересно будет.

– За меня решаешь? – напускает обиженный вид. Вот обиженное лицо, у нее профессионально выходит. И нифига не ясно, это она в самом деле или изображает.  – Очень даже интересно!

Ну, точно – решила допечь, крапива. Вцепилась, говорю же.

– Да ты ушами слушай, – шлёпаю пальцем себе по уху, – Туда ползти целый день, устанешь,

– Сам ты ушами слушай! – огрызается, – Не устану! – не сдается. – По-твоему я в горы не отправлялась?

– И куда же отправлялась, ну? Кроме Рицы, куда ходила?

– На Ажеке была. До самого поселения. Даже до пасеки добрались.

– Ну ты блин…

– На Поляне, наверх поднималась. Знаешь как высоко, там даже снег лежал, – начинает не к месту,  – летом, представь!

– На подъемнике?! – меня аж перекосило, я чуть на землю не завалился. Сравнить поход на Фишт и на Красной Поляне в кабинках ездить, – ты, чего…

– В роще в этой была, самшитовой, – Ирка чуть вперёд подалась и глаза заблестели. Вот же лиса. – Целый день напролёт там лазили. Красиво там и в целом прикольно. Устали с девочками. У меня даже одна нога занемела.

– Это совсем…

– На Поляну Гномов ездили – в школе. На Мацесте, постоянно там туда-сюда. Костры жгли и вообще как ашалелые. Без ног домой вернулась.

– Поляна Гномов, блин, – я затряс головой, – Да ты…

– Ещё знаешь, с родителями как-то ездили в Кичмай. 33 водопада. Ты там был? Я до пятнадцатого взошла и всё, дальше не одолела. Зато родители только до восьмого. Представляешь! Так вымоталась, даже не помню, как назад вернулась. Мне четырнадцать тогда было.

– Кичмай, елки-палки …

– А знаешь…

– Дай сказать! – говорю, – что перебиваешь?

– Да ты же один и говоришь только! – отвернулась, села ровно. – Бубнит тут.

Бубнит. Я сбился, хотел было дико разозлиться, но все же устоял. Сказать по правде, иной раз у меня здорово выходит не смотря ни на что, держаться хладнокровно, как удав. Жаль, что не всегда.

– Там если нога занемеет никто не поможет, – втолковываю – Ты чего? Там дико знаешь как – одни медведи вокруг. Больше никого.

– Так я и поверила.

– Да серьёзно! Одни медведи, людей никого, – хлопаю себя в грудь,  – самому стремно. -Правду говорю, пусть не сомневается.

– Трус, – продолжает дразнить, – мне совсем не страшно.

– Да тебя родаки не пустят…

– Пустят! – взвилась как ужаленная, – И я сама решаю! – умничает.

Я встал со скамейки, стащил кепку и взъерошил волосы.

– Грязно там всё. – говорю, – прикинь, спать на деревяшках и толчок на улице. Хрен знает…

– Нормально, – не сдается.

– Говорю же тебе медведи, и эти…

– Я не вкусная, – снова перебила и опять ногу на ногу закинула и давай стопой туда-сюда вертеть. Сумочку на ноги взяла и копошиться там, – и ты от медведей должен защищать.

– Да понятно. Я-то их отгоню, – говорю, – а вдруг меня рядом не будет. Не стану же тебя до толчка под дверью, блин, караулить.

– Фу! – очки обратно напялила, нарочно.

– Давай вначале я проверю, – похоже я отбился, – если тема, потом вместе махнём. Серьезно говорю, отвечаю.

Ира сотик вытащила и давай с досадой постукивать краем по коленке. Это у нее привычка такая, нервная. Играй она в покер, её бы разом просчитывали. Если берётся без дела сотиком постукивать – карты плохи, дела дрянь.

– Кола тоже один едет, – я решил подбодрить. Мне стало немножко её жалко, так она расстроилась, что меня в щепки не допекла. – И Гурик один. Чисто мужской движ, – говорю.

Молчит и я замолчал. Кепку обратно накинул и повернул козырьком назад. По речке легкий ветерок протянул, сразу посвежее стало. И её волосы легонько завернул. У неё и так стрижка растрёпанная какая-то – волчья по названию. До плеч локоны ступеньками как-то, слегка дутая такая причёска. Идёт ей, этому бесёнку. Да ей все идёт – с такими глазищами, хоть налысо брей, всё равно пойдёт.

– Конечно! Твой этот, Кола, своей жене даже машину не возьмёт. Пешком ходит, его… Маргарита, – вдруг выпалила как-то не в тему Ира, прекратив постукивать и локон с лица отвела.

– Кто ходит? Какая…? Я что-то… Ты про Марго что ли? – ни черта не понял.

– А, – замялась Ирка.

Кукушкой по каштану, это что вообще было? Клянусь, ни фига не догнал. Точно помню, про Колу особо не говорил, тем более про Марго. Даже я знать не знаю, на чем она там ходит. Начинаю понемножку догонять. Дела! По сути говоря, любопытства у неё, ей-богу – сколько угодно, что чертей в аду. К тому же она везде – в сети, в форумах, чатах и вообще до фига у неё подружек и друзей, чтоб им провалиться. Если что решит разузнать – вмиг разнюхает. Я её в шутку Флудилкой дразню, а ей нравится, представляете. Даже как-то странно.

– Откуда это знаешь? – я конечно сообразил про всю эту шляпу, само собой. Но всё равно, для порядка решил погрызть. – Вообще некрасиво ты сказала, – говорю, – вроде сплетни получается…

– Ты дурак что ли?! Я вообще не потому!

– Что не потому?

– Просто…

– Слышишь, ты чего? – я повысил голос и даже прикрикнул. – А ну выдавай что знаешь! Ну, говори!

Скажет она, конечно – скорее повесится. Зря я прикрикнул.

Одной рукой Ирка взялась сотик юзать, что-то там высматривать. Другую руку ко мне протянула и палец подняла, вроде она всемирную проблему решает и чтоб я захлопнул варежку и не лез к ней по пустякам.

– Что ты фокусничаешь?! – мне сделалось смешно, но виду я не подал, – откуда узнала?! Говори же давай!

Молчит, заноза, что-то строчит. Трубу к уху поднесла и важности ещё напустила. Уставилась куда-то в сторону, будто меня вообще здесь и нет. Словно я вмиг куда-то улетучился. Я исчез.

Просверлил, значит, её взглядом, ровно, как до этого меня бычара сверлил, а она, почти как я тогда – прикинулась, что не заметила, хитрюга. Стащил кепку, бросил на лавку и отошёл к парапету. Пусть покривляется. Никому она не звонит, совершенно никому. Загнала дичь, спалилась и теперь съезжает. Зараза – всех пробила. Её сейчас ковырни, она и про Колу откроется и что Гурик два года по больничкам провалялся. Чтоб я сдох, если не так.

Вы сейчас решите, что Ирка пигалица какая, но нет – ошибаетесь. Учится на отлично и всегда поможет. Всегда. Как-то раз, гуляли мимо Александрии и бабке какой-то поплохело – завалилась бедная посреди тротуара. Несколько человек и мы тоже, усадили кое-как эту тяжеленную бабку на площадку, рядом с Точкой. Я за скорую подсуетился. А дальше, все мигом разошлись, а Ира сто часов сидела и сидела с этой старушкой. Целая вечность пролетела, пока чертова скорая подкатила. И нам пришлось ждать, хотя бабка уже оклемалась и можно было сваливать. А Ирка всё с ней болтала: «Вам удобно? Может сумку подставить? Может позвонить кому? Может спинку наклонить? Сергей, помоги наклонить спину». И мне приходилось всё это проделывать. Я вам всякого могу нарассказывать. То она котят и щенков выручает, то ещё что. Лютая Бэтменша какая-то, богом клянусь. Мне порой кажется, что она ко всяким этим котятам относится лучше, чем ко мне, черт подери.

А ещё знаете, мне жутко нравится, что она позволяет у себя списывать. Ира и сама здорово учится, но и списывать даёт. Обычно, отличники не дают – жаба давит. Им ужасно обидно, что столько времени учили, сидели зубрили, а другие гуляли, гады и теперь сдерут и нормальную оценку заберут. Вот Ира не такая – сама подскажет.

В общем, Ирка, как не крути, совершенно не пигалица. Ну может чуть-чуть, совсем немножко.

Так или иначе, отошёл я к парапету и глянул на водопад – несколько жалких ручейков. Всё русло пустое. На камнях, чайки да голуби стайками возятся. Люди лазят с собачками и сверху тоже ошиваются. Чуть пониже, у заводи, рыбак копошиться. А какой-то паренек, замешкался над водопадом – замер, будто самоубийца какой. Я хотел крикнуть, как положено: «Эй, там всего-то три метра и вода, ничего не выйдет, промокнешь только! В ноябре приходи!». Но не стал орать, а он развернулся и побрёл куда-то в сторону гор. У нас тут постоянно так – только Сочинка обмелеет, в русле всякие шатуны берутся. И обязательно рыбак стоит. Такое к лешему впечатление, пусть река насухо испарится, все равно на камнях один рыбак, но останется. Так и будет торчать там со своей дурацкой удочкой.

– А как от медведя спасёшь?! – вдруг слышу, Ира невыдержала, прям закричала. Так звонко заорала, у рыбака небось поплавок задергался.

Я обернулся, а вокруг народ и словно все оторопели и на Ирку пялятся. Думают девочка того, с медведями. А она обратно уткнулась, но довольная, с ума сойти. Ей весело, когда на неё все пялятся, даже если считают, что она с медведями.

Держа холодную маску, я подступил к лавочке.

– Пусть тебя съест, – говорю заметно наигранно, каменным тоном – спокойно так и монотонно.

– Пффф, и как же ты спасать будешь? – стащила свои стекла и впилась в мои бинокли.

Меня разом поплавило.

– Кого? – спрашиваю, слегка попутав . – Чего тебе?

Стыдно сказать, стоит ей так цепко уставиться и по мне до сих пор мурашки пробивают. Правда, последнее время пообвык, но всё равно. А может, в моменте из-за жары меня сейчас коротнуло.

– От медведя говори, как спасать будешь? – хихикает, забыла уже, что только вот кривлялась. Ей пофиг. – Как, скажи?

– А! Да ты это, не нужна ты ему, – немножко очнулся, – не нужна, невкусная. Он меня вперёд сожрёт.

– Ну как же? Как?! Что будешь… если всё же кинется?

– Да и пусть, – я наконец собрался, – свалить успею.

– Ладно, пусть меня лопает, – махнула на меня, – может подавится, собака.

– Я это, знаешь… – не выдержал, думаю, что бы навернуть, – знаешь что… мёд ему покажу! Меду возьмём с собой и только он за тобой кинется, я резко банку вскрою и в сторону выброшу. Подальше отшвырну.

– Думаешь прокатит? – оживилась, понравилось.

– Сама подумай. – говорю, – мишки с мёда загоняются. Правильно? Видала про Винни-Пуха? – и начинаю угорать, – они с мёда балдеют. Про тебя разом забудет. Тем более, ты невкусная. Ты же вот, недавно сказала.

– Да, может сработать, – вместе смеёмся.

– А будешь плохо вести, мёдом обмажу и тогда капец. Сожрёт, только так.

– Обмажешь медом… – хохочет в ладонь, – …звучит крейзи. Вроде фантазии…

Я поднял кепку, нацепил и довольный завалился на лавку. Какие-то люди мелькали мимо нас взад-вперед. И любимая круглая планета летела куда-то вдаль и зачем-то крутилась и вертелась. А нам было фиолетово – мы весело бездельничали у реки, под июньским Солнцем.

– Да мам, – Ирка успокоилась смеяться и оборвав трек, приложила сотик к уху, – да какие пельмени, мам… не хоч…, – она наклонилась к коленкам, сидя сложилась, – … да я… я не голодная… мам… нет, одна… ага.., – стукнула меня кулачком, – да, да… не хочу пельмени… поем, конечно… да есть, есть… ага, супчик… обещаю… да, мамуль, целую.

– Я бы пожрал пельмени.

– Го в Точку, – Ирка разогнулась и спиной облокотилась.

– Давай ещё минут десять здесь…

Посидели ещё, потрепались. Знаете, с Иркой и угарнуть прикольно, честное слово. Заводная как зажигалка. Иной раз, звук в тачке накину и колбасимся по пути. Она по настроению исполняет, будь здоров. А порой, затевает басом сипеть – я прям со смеха валюсь. Вы бы услышали – сами свалились. Это у нее здорово выходит. Смешно, до жути. Ещё – недавно заметил – бывает просто переглянемся и уже понимаем друг дружку. Представляете, даже заговаривать не надо. По глазам читаю, что поняла и стоит только увидать это дело, мигом улыбнусь или даже засмеюсь – не выдерживаю. И она также – вместе улыбнёмся или рассмеёмся. И представляете, ещё такая забавная штука у неё выходит – умеет громко смеяться, не скрываясь. Кто-то скажет, что громко смеяться некультурно. Да бросьте вы. Может это так, если смех какой-то  развязный и грубый, бульварный или вульгарный, по-всякому говорится – да и начхать. Но вот, если смех звонкий и искренний, то все вокруг только улыбнуться. У Иры такой смех – именно. Когда она звонко смеется, вокруг у всех улыбки зажигаются, будто лампочки. А кто-то может у виска пальцем покрутит, но тоже, как лампочка зажжётся. Понимаете, о чем речь веду? И над собой она легко посмеяться умеет. А это дело, знаете ли, с яиц не высидишь. Обидчивая правда и капризничает бывает и вечно чем-то измажется, будто поросенок, но это ладно – сносно. Зато рожица ее, кисло-обиженная, вообще огонь. Короче говоря, так мы и провели на той скамейке. Времени оставалось в обрез.

Глава 3

Гурик о чем-то ворчал, голос перебивался звуками лошадиных шагов. Со звонким скрежетом из под копыт порой выскакивали мелкие камешки. Легкий ветерок шелестел листьями, а лес звенел хором самых разных птиц. В первую очередь выделывались дятлы и кукушки. Они будто сцепились друг с другом в музыкальном поединке. Другие пернатые тоже шумели изо всех сил, но всё же поменьше – незаметнее.

Сказать по правде, кукушек я недолюбливаю. Вернее не кукушек, плевать я хотел на кукушек. Не заходит мне та дурацкая история – сколько накукует, столько и проживешь. Делать мне нечего, пересчитывать и вообще отвлекаться на эту чепуху. Но стоит услыхать нудные выклики кукушки и автоматом включаюсь: раз, два, три… Начинаю беситься, песню завожу или перебираю слова – «привет, коммунизм, идиот, супервайзер, ваше величество…» – потеряв счет, уже перестаю замечать их подлые вопли.

А не желаю я отвлекаться на этих занудных кукушек, потому что, блин, нет нормальных вариантов! Предположим, мало накукует – один или два-три раза и дальше что? Оглядываться? Жить крадучись?

Помню, когда мне стукнуло лет десять, родаки повели на Агурские водопады. И там, в лесу, занялась куковать проклятая кукушка.

– Посчитайте, сколько раз крикнет, столько вам жить осталось, – сказали предки, а мы с сестричкой насчитали пять раз и страшно перепугались.

– Пять, это на двоих или каждому? – спрашивает сестра.

– Это ерунда, забудьте.

А как забыть? Сперва говорят: «Считайте», а потом: «Ерунда». Мы решили, что вместе погибнем через пять лет. В аварию попадем или землетрясение или еще что. До сих пор помню, чтоб им провалиться, этим кукушкам.

С другой стороны, если много накукует, тоже ведь тоскливо. Очень долго подсчитывать, временами ждать пока коварная птица переведет дух и снова закукует – только этим и заниматься. При том, что гарантий никто не дает. И еще, меня страшно бесит, что эти задротные кукушки лезут в мою жизнь. Я не понимаю, вот иду я по лесу, никого не трогаю, какое к дьяволу твое дело, сколько мне еще жить? Занимайся своими делами!

Хотя, в общем-то без разницы – чушь это всё. Откуда бы безмозглой лесной птице знать, сколько мне жить? Вообще забавно, как это должно работать? Шагаю я значит по лесу, пронырливая кукушка меня спалила и такая: «О! Это же Серега Таран! Сколько он уже прожил? Ага, восемнадцать лет. Ну-ка, ну-ка загляну, сколько у него всего? Так, Таран на букву Т – водит пером по справочнику. 127 – ого! – минус 18, значит ещё 109 лет! Блин! Ну ладно,  работа такая. Поехали! Ку-ку. Ку-ку…». Верите в это? Вот и я не верю. Но все равно бесит, когда кукует. То же самое с ехидными черными котами, будь они неладны. Вечно они не в тему вылазят. Да и с другими приметами также. Плохими и хорошими – туфта это всё. Если вдуматься – полнейшая дичь!

От нечего делать, я не спеша вспоминал вчерашний день. Как уселся я после обеда в свою рабочую лошадку – потрепанную Ниву – забрал Колу с Гурамом и двинули до Бабук-аула. Честно сказать, я сам предложил на моей старушке, правда они по началу отказывались. Объясняли, что нас мол отвезут, что все нормально, договорено уже, но было ясно – моя тачка, типа не их уровень. Хотя прямо они не говорили – не желали меня обидеть. Но тут я завёлся – обидно стало – и в лоб их прижал: «Что мол, переживаете, что нет кондера или вас увидят на этой табуретке?». Они отнекиваться не стали, подлецы, признали, что так и есть, вдобавок ещё и посмеялись надо мной и моим бегемотиком, но однако согласились.

Оба дружат с самого детства – не разлей вода – а для меня старшие товарищи. Раньше, года три назад, они жили в моей панельке, но потом съехали, когда поднялись. А мне нет-нет задачки подкидывают и деньжат за них донатят. На студенческую жизнь хватает, ну как хватает, с другой стороны, мне хоть банк подари, я его враз промотаю. Но если особо не увлекаться, пока достаточно, правда совсем уж впритирочку. Зато у бати бабки почти не беру. И машину я себе сам взял. Если слишком припрет, даже могу купить чуть лучше, но мне пока не к спеху. Лучше Ирке че-нить надарить, сгонять там куда. Автоху я себе потом прикуплю.

Таким ходом, добрались под вечер, до этого Бабук-Аула и я в первый раз увидал Изабеллу. Знаете, что-то в моей Изьке есть загадочное. Честное слово, когда я ее поглаживал, а она в ответку грустно косилась на меня, я всерьез решил, будто она все понимает и даже говорить умеет, но не хочет, потому что ей просто не с кем по-человечески потрепаться. Помню, как-то смотрел фильм и там главному герою настолько опротивело с людьми дела водить, что он перестал языком молоть и прикинулся немым, чтоб его никакие подлецы не донимали. Вот и тут мне почудилось, будто Изька оттого-то и не говорит, что ей не с кем потрепаться, настолько вокруг все болваны и подонки, что она не стерпела и решила раз и навсегда замолкнуть. Так я и думал на полном серьезе, представляете. И это я ещё не пил – на трезвую прикидывал. Вы спросите, совсем что ли крыша потекла, а я отвечу черт знает, но я даже решил Изабеллу разговорить. Понятия не имею, что да как, но я вообще жутко впечатлительный, потому наверное при первой встрече с маунтом и потерялся. К тому же, раньше с лошадками дел не водил.

Ну а дальше, всю ночь в Бабуке надирались с егерями и походниками в какой-то покосившейся хибаре. Выпивать я отказался, что-то мне на душе одиноко сделалось и потому обломно стало. Тоскливо уселся в сторонке и слушал разные бредовые истории про лес, горы, зверей и людей. По правде сказать, тяжело трезвому мониторить, как люди на глазах с ума сходят – напиваются в сосиску. Ещё и так громко все вокруг ржали, лошадкам и не снилось. Так что порой до того вся эта дичь осточертевала, что я срывался и уходил Изьку разговорить. Болтал с ней, а она ужасно смешно понимательно ушами подергивала и глазами иногда моргала – соглашалась. Я вам скажу, порой лучше с маунтом потрепаться, чем вот так за столом страдать.

Я продолжал ерзать в седле, сбивая с толку свою полночную собеседницу, а наш сплоченный отряд, с привальными переменками, неторопливо пробирался в гору сквозь лес. Нас было четверо. Четвертым шел пастушонок – мы его зовем «Малек». Ему 11 лет и он с семьей живет в «Верхнем Буу», а маунты его отца. Малек должен за ними следить – кормить вовремя, поить и все такое.

Так и брели.

– …жду от них слов и поступков, которые совершал бы я сам. – у Колы спина мачтой. Он так и едет первым, а я третьим, но слышу его хорошо.

– Люди разные, брат. Даже отпечатки не совпадают, а в мозгах, представь столько извилин. – Гурик отвел в сторону ветку, метившую в голову. Он перестал покачиваться, но сидел в седле грузно, немного ссутулившись. – Братья родные разные. Ты возьми близнецов. Этих помнишь, Резниковых? С виду не отличишь, а на характер рыба и птица. Олег весь подтянутый, правильный всегда. Давно женился, детишки в школу пошли. А Леха? Встретил недавно. Какими были мы лет десять назад, таким и остался – не хочет, черт подери, взрослеть. Близнецы! А ты говоришь о тех, которых видишь, чуть ли не впервой.

– Рыба и птица, – Кола усмехнулся. – Люди разные, говоришь? Зато Леха всегда был свой. Может потому он и застрял, что не может выворачиваться. Или не особо старается.

– Люди похожи, – я молчал больше часа и решил что-то вставить, – как пальцы. И отпечатки тоже похожи, просто рисунок разный. – тупо сморозил, что на язык подвернулось. – Если не рассматривать, ни черта и не заметишь.

– Помнишь, в шестом классе? С Лехой в Ривьеру сходили, – выпрямляясь, Гурик обратился к Коле, а я чуток обиделся, что они в сук забили на мои слова.

Зря я влез в их разговор.

– В пятом, – поправил Кола и усмехнулся, – такое забудешь!

– В пятом разве, да? – Гурик задумался, – а может и в пятом.

И оба замолчали. Видно вспоминают, как с Лехой в Ривьеру сходили в пятом классе. Жутко бесит, когда начинают говорить и затыкаются. Тем более, что я знаю этих близнецов – Резниковых. Они жили через два дома от нас, на Красноармейской.

– Расскажите, ну! – я не выдержал, – что было-то?

Их истории бывают не плохими. Хотя, иной раз дичайший бред загонят и ржут с него, как поехавшие.

– В сентябре, – задорно начал Кола и будто протрезвел, – только школа началась, с Гуриком решили свалить, на картинге погонять – в Ривьере. А Резя услышал, ну и я мол с вами. Ушли со школы и в парк. – Кола на паузе глотнул воды. – Зашли, значит, со Спортивной и сразу налево, там зачуханная гравийка вдоль забора. Идем, а на встречу четверо, чуть постарше. Один баклан между них длиннющий был помню – столб. Потом его встретил, лет через пять. С Мамайки – звать Денисом, тот ещё бармалей.

Гурик согласно кивнул.

– Вы местные? – нагло так спрашивают, типа мы прислуга какая.

Я слова сказать не успел, а Гурик им:

– Нет!

– Деньги есть?

– Есть.

– Сколько?

– Не знаю. Не считал.

– Доставай, пересчитаю.

Гурик в карман и палец в морду. И понеслась. Еле, блин, отскочили. Стоим, короче, измятые, все в пыли, шмотье в лоскуты. А на всех тряпки были новые, ну как обычно – в сентябре. Стащил рубашку, она в клочья, разодрали скоты. Глянул на пацанов. Гурик ничего, – Кола снова глотнул, – ничего Гурик, а у Рези губа обвисла, рот распух и сам весь в кровище. Смотреть стремно было, – хохотнул, – даже вспоминать стремно.

– Ну, пошли! – Резя говорит и кровь рукой стряхивает.

– Куда, черт подери?! – спрашиваю, а сам на измене. Льет с него, как с крана.

– На картинг же!

– Гасись, – Резе говорю, – какой к дьяволу картинг?!

Не пошли мы на гребаный картинг. Просто Резя себя не видел, а мы, блин, видели. Метнулись к Гурику в порядок приводиться. Резя ему, как в скотобойне, весь коридор до ванны залил – драили после. Когда отмылись, кстати, с Лехой сносно было. Маленькая венка на голове вскрылась, чуть повыше лба. Хлестать перестало, еле нашли откуда этот чертов водопад лил. Только губа у него неплохо так опухла, в остальном порядок. С Гуриком шмотку ему собрали, как новенький был. Почти.