Вторая мировая война

Если до войны Европа была «рабочим пространством» одного, хотя и очень серьезного взаимного конфликта[10], то теперь очагов войны оказалось несколько десятков.

С сугубо формальной точки зрения наименее разрешимой была проблема Восточной Пруссии. Отделенная от остальной территории Германии Данцигским (или Польским) «коридором», эта область обладала отрицательной связностью. Германия не могла ни отказаться от данной территории, ни защищать ее в рамках «позиционной игры на мировой шахматной доске». «Данцигская проблема» стала гарантией будущей европейской войны.

Крушение Антанты

Стремление Германии к возвращению в число великих европейских держав сталкивалось с желанием обессиленной Франции сдержать мир в рамках Версальских соглашений. Великобритания, которая «не имела постоянных союзников, но имела постоянные интересы», пыталась ограничить влияние Франции на континенте, для чего тайно помогала Германии – вернее, закрывала глаза на нарушение Версальских ограничений.

Убедившись в разобщенности Европы и ослаблении воли Великобритании, выразившемся в лозунге «Десять лет без войны», Соединенные Штаты организовали в конце 1921 года мирную конференцию в Вашингтоне.

Это событие стало одним из ключевых в подготовке к будущей войне. Прежде всего был разорван англо-японский союзный договор. Для США это снимало риск возможной «войны на два фронта» с двумя сильнейшими морскими державами мира, а для Великобритании означало существенное ослабление положения империи на Дальнем Востоке. Намекая на возможность кассации военных долгов, Белый Дом заставил британцев согласиться с паритетом морских вооружений. Для флотов великих держав (США, Великобритании, Японии, Италии и Франции) была принята формула 5: 5: 3: 1,75: 1,75, которой должны соответствовать размеры морских сил.[11] Сразу же после подписания Вашингтонских соглашений[12] конгресс США принял билль о взыскании с Франции и Великобритании военных долгов в полном объеме, а государственный секретарь Ч. Хьюз официальной нотой объявил о неучастии США в европейской Генуэзской конференции.

Эта конференция была историческим шансом для Европы, но заявление германского министра иностранных дел Ратенау о том, что «здесь нет ни победителей, ни побежденных», было встречено лидерами союзников ледяным молчанием. В ответ «державы-изгои» – Германия и Советская Россия – подписали в Рапалло договор о сотрудничестве. Это соглашение предоставляло Советам новейшие военные и промышленные технологии. Германии оно давало возможность скрыть от союзнической Контрольной комиссии часть программ ремилитаризации страны. Позже обе стороны будут конструировать свою историю в том духе, что эти соглашения не сыграли особой роли в форматировании потока событий, – но тогда, в 1922 году, никто не сомневался в значимости произошедшего.

Считается, что ведущую роль в перевооружении Германии сыграли Адольф Гитлер и руководимая им партия. Вклад нацистов действительно трудно преуменьшить, но их деятельность имела столь очевидный успех лишь потому, что основывалась на прочном фундаменте, заложенном во времена рейхсвера и Веймарской республики.

Союзники, ограничив численность германской армии мизерной цифрой 100 000 человек, попали в неочевидную западню. Дело в том, что немцы получили возможность предъявить ко всем желающим поступить на военную службу самые жесткие требования, отсеивая только первоклассный «человеческий материал». Острая нехватка ресурсов не то что для наступательной – для оборонительной войны с Польшей и Чехословакией вынуждала командиров всех степеней отказываться от столь характерного для армии шаблона, в любой ситуации изыскивать малейшие тактические шансы, учиться переигрывать противника за счет искусства ведения боя. Не будет преувеличением сказать, что именно из-за союзных ограничений немецкая армия выработала свой специфический стиль ведения войны, получивший название «блицкриг».

Рейхсверу не хватало танков и авиации. Эта проблема постепенно преодолевалась: в Германии активно развивалась гражданская авиация, одновременно запрещенные Версалем многомоторные самолеты проектировались и строились в Голландии и в России (соглашение в Рапалло!). Роль танков на учениях первоначально играли автомашины и трактора, иногда даже велосипеды. Это выглядело смешно, – но если французская армия училась взаимодействию с танками главным образом на парадах, то немцы использовали для боевых тренировок любую возможность. И в этом отношении трактора и велосипеды оказали немецкой армии больше практической пользы, чем две или три тысячи «Рено FT», находившиеся на вооружении французов.

К концу десятилетия события входят в фазу нарастания. США, а за ними и страны Европы вступают в экономический кризис невиданных до сих пор масштабов. Франклин Рузвельт, придя к власти, вынужден раскрутить маховик военного производства. Начинается массовое строительство тяжелых крейсеров и эсминцев, в разы увеличивается производство самолетов – как военных, так и гражданских. Растет производство боеприпасов. Резкий рост государственных заказов вызывает цепную реакцию: нужны сталь, алюминий, тротил, двигатели, бензин… Экономика страны медленно и мучительно выходит из кризиса, хотя и очень дорогой ценой.

С 1933 года Соединенные Штаты были заинтересованы в большой европейской войне. Только война способна окупить затраченные ресурсы и превратить экономические потери в капитализацию территории страны.

Тройственная коалиция

На Германию кризис оказал столь же сильное воздействие, как и на США. В начале 1933 года к власти приходит НСДАП, предлагающая внятный рецепт выхода из экономического и политического тупика. «Победа – это воля, – перефразирует Гитлер маршала Фоша. – Германия должна вооружиться, разорвать Версальский договор, вернуть потерянные земли и вновь обрести статус великой державы. А для всего этого надо избавиться от евреев».

Необходимо понимать, что нацисты смогли прийти к власти только в результате своеобразного «коалиционного соглашения». Двумя другими сторонами была германская армия и крупный германский капитал, промышленный и финансовый.

Каждая из этих сил нуждалась в остальных партнерах. Нацисты обладали массовой поддержкой, деловые круги контролировали финансы и промышленность, военные владели силовым аппаратом рейхсвера и обладали традиционным влиянием в элите общества – отставные генералы занимали посты «силовых» министров, входили в руководство большинства политических партий, часто становились канцлерами, а фельдмаршал Гинденбург с 1925 года являлся рейхспрезидентом.[13]

Ни одна из этих сил не могла ни взять, ни тем более удержать власть в одиночку при противодействии остальных. Коалиция же позволяла обеспечить достижение общих целей: внутренней стабильности и развития внешней экономической экспансии, прерванной поражением Германии в Первой мировой войне.

Армии Гитлер обещал возрождение и реванш, а также «жизненное пространство» на Востоке. Новые сельскохозяйственные территории уже не играли существенной роли в экономике, но психологически владение ими было крайне важно для германской военной элиты, значительная часть которой происходила из крупных землевладельцев.

Крупный капитал получил от Гитлера гарантии от революционной национализации, а также обещание всемерно содействовать дальнейшему расширению его влияния в Европе и мире, в том числе и силовым путем.

Безусловно, приоритетность указанных целей, а также взгляды на методы их достижения у описанных группировок сильно различались. Это вызвало борьбу внутри коалиции, не закончившуюся даже с началом Второй мировой войны. В любом случае представления об однородности и «тотальности» нацистского государства сильно преувеличены. Но столь же преувеличено и мнение том, что цели нацистов были только их целями и не разделялись другими ведущими политическими силами Германии.

Другое дело, что и военные, и промышленники изначально рассматривали Гитлера как младшего партнера в коалиции. Их коробили и популизм, и плебейство национал-социалистов; наконец, и те и другие предпочли бы осуществлять собственную власть через своих прямых представителей (какими являлись Гинденбург и Шлейхер, а позже – Аденауэр), а не делегировать ее сомнительному и непредсказуемому союзнику.

Именно отсюда ведут свое начало как «военная», так и «гражданская» оппозиция нацистам. Но и та и другая выступали не против целей нацистов – военные и промышленники пошли на сотрудничество с НСДАП из-за совпадения целей.

Союз армии с нацистами обеспечило именно высшее руководство рейхсвера: командующий сухопутными войсками генерал-полковник Курт фон Хаммерштейн-Эквордт, начальник Войскового управления (Труппенамт) Курт фон Шлейхер и командующий 1-м военным округом (Восточная Пруссия) генерал-лейтенант Вернер фон Бломберг. Двое из них впоследствии стали жертвами нацистов – но это не снимает с них вины за последствия их глупости, властолюбия и беспринципности.

Особую роль сыграл фон Шлейхер. Когда в апреле 1932 года прусской полицией были получены доказательства подготовки нацистскими военизированными формированиями вооруженного мятежа, генерал Вильгельм Грёнер, занимавший одновременно пост военного министра и министра внутренних дел в кабинете Брюнинга, издал приказ о запрещении СА и СС. Его заместитель Шлейхер также подписал этот приказ, – но одновременно при поддержке Гинденбурга начал кампанию против приказа, а также впрямую против Грёнера. При этом своей карьерой Шлейхер был обязан именно Грёнеру; теперь же он организовал «вотум недоверия» своему давнему покровителю и непосредственному начальнику. Против Грёнера и его приказа выступил Хаммерштейн-Эквордт, командир 2-й дивизии Федор фон Бок и командир 3-й дивизии Герд фон Рунштедт.

Эта беспрецедентная кампания в итоге привела к отставке Грёнера и всего правительства Брюнинга. Указ о запрете СА и СС был отменен, 1 июня 1932 года новым канцлером стал Франц фон Папен. Военным министром в организованном Папеном «кабинете баронов» оказался Шлейхер, получивший таким образом свои «тридцать сребреников», а на его прежнюю должность был назначен генерал Адам.

Новое правительство не пользовалось популярностью, а сам Папен за согласие возглавить его даже был исключен из своей партии Центра. Тем не менее 20 июля правительство Папена совершило акт на грани военного переворота – в нарушение Конституции оно объявило о роспуске социал-демократического правительства Пруссии. При этом Берлин был объявлен на военном положении, а функции исполнительной власти здесь были переданы командующему 3-м военным округом генералу Герду фон Рунштедту – вновь в числе «спонсоров» прихода нацистов к власти мы видим будущее командование вермахта.

Очевидно, что целью переворота была «зачистка» прусской полиции – той самой, что полгода назад обнаружила подготовку нацистов к вооруженному мятежу. В итоге антинацистски настроенный шеф прусской полиции Зеверинг был отправлен в отставку, а социал-демократы, не желая ссориться с генералами, в очередной раз трусливо проглотили пощечину.

Можно предполагать, что прусский переворот стал репетицией общегерманского переворота, к которому вели дело военные при явном содействии рейхспрезидента Гинденбурга. Гитлеру и нацистам в этом сценарии, как мы уже отмечали, отводилась роль младшего союзника – так же, как позднее это было в Испании с фалангой.

Но не получив массовой поддержки, военные не решались вывести войска на улицы. Поэтому Шлейхер начал переговоры с Гитлером об условиях вхождения нацистов в правительство. Гитлер сразу потребовал себе пост канцлера. Шлейхер не захотел идти на столь большую уступку и поэтому начал параллельные переговоры с лидером левого крыла НСДАП Грегором Штрассером. Именно контакты со Штрассером (а также с руководителем штурмовиков Рёмом) через два года определили судьбу генерала…

В последних числах ноября правительство Папена ушло в отставку, после чего Шлейхер сам занял вожделенный пост рейхсканцлера. Однако позиции его уже пошатнулись – неуступчивостью генерала оказались недовольны как нацисты, так и военные. Политический кризис в стране ширился. В конце января фон Бломберг посетил Гинденбурга и от имени рейхсвера потребовал создания коалиции с широким участием нацистов. 28 января под давлением Гинденбурга Шлейхер подал в отставку, а на следующий день он вместе с Хаммерштейн-Эквордтом и начальником Центрального управления министерства рейхсвера генералом фон Бредовым предложил Гинденбургу назначить Гитлера рейхсканцлером.[14]

Это произошло 30 января 1933 года. Военным министром в новом правительстве Гитлера стал фон Бломберг, но уже 1 февраля генерал фон Бредов был смещен со своего постаи заменен генералом Вальтером фон Рейхенау, известным своими симпатиями к нацистам. В октябре 1933 года генерал Адам был отправлен на должность командующего 7-м военным округом, а вместо него начальником Войскового управления стал генерал Людвиг Бек – известный тем, что еще в 1930 году, будучи командиром полка в Ульме, взял под защиту трех младших офицеров, отданных под суд за агитацию против участия армии в подавлении возможного нацистского мятежа.

1 февраля 1934 года Хаммерштейн-Экворд был также отправлен в отставку, а должность главнокомандующего сухопутными силами занял генерал Фрич. Шлейхер более не занял никаких военных постов и 30 июня 1934 года был убит во время «Ночи длинных ножей» вместе с Эрнстом Рёмом, с которым поддерживал активные контакты уже с 1931 года.

Таким образом, нацисты пришли к власти в Германии при прямом участии армии. Однако итоговый расклад оказался не таким, на какой рассчитывало руководство рейхсвера. Как позднее жаловался Эрих фон Манштейн:

«Травля армии, в которой такие личности, как Геринг, Гиммлер и Геббельс, по-видимому, играли главную роль, в конце концов принесла свои плоды. Военный министр фон Бломберг – хотя, очевидно, и невольно – в свою очередь способствовал пробуждению недоверия у Гитлера, слишком усердно подчеркивая свою задачу „приблизить армию к националсоциализму“».

Итак, германский генералитет был недоволен тем, что фон Бломберг слишком активно сдает позиции армии, не пытаясь бороться за доминирование в коалиции. Это усугублялось тем, что нацисты начали формирование собственного рода войск – военно-воздушных сил, которые ранее Германии были запрещены. Шефом «Люфтваффе» стал Герман Геринг – то есть эта структура изначально представляла собой нечто вроде «альтернативных» вооруженных сил, причем сил элитных. Кроме собственно авиации, в состав «Люфтваффе» входили многочисленные наземные структуры – в том числе боевые, включавшие в себя зенитные полки и дивизии, обеспечивающие противовоздушную (а впоследствии и противотанковую) оборону армейских соединений. К началу войны «Люфтваффе» составляли около четверти всей численности вермахта, на их содержание уходило более трети военного бюджета.

Военные постепенно оттеснялись на вторые и даже третьи роли в коалиции. Одной из причин такой ситуации стали внешнеполитические успехи Гитлера. И во время кризисов вокруг Австрии и Чехословакии военное руководство каждый раз сомневалось в успешности задуманного и опасалось реакции стран Запада. Но каждый раз Гитлер добивался своих целей, а Запад шел на уступки – и с каждым этим шагом политическое влияние вермахта падало, а Гитлера и НСДАП – росло.

Естественно, генералы были недовольны, – но ни на одном из этапов этого процесса никто из них не попытался разорвать эту коалицию, хотя бы в форме добровольной отставки. Не потому, что военные не решались выступить против целей Гитлера, а потому, что иных целей у них не было.

Но нацисты демонстрировали больший успех в достижении этих же целей, отчего их популярность в германском народе все более крепла. Выступить против них значило бы пойти против воли Германии. Поэтому все недовольство и все разговоры о мятеже оставались «кухонными» вплоть до 1944 года – да и тогда военные проявили удивительную для германских офицеров нерешительность…

В свою очередь, Гитлер был последователен в выполнении представленной его партией программы: весь конфискованный еврейский капитал фактически целиком пошел на модернизацию армии. В стране был наведен порядок, практически искоренена преступность. При этом за шесть лет нацистам действительно удалось поднять реальный уровень жизни, что обеспечило им безграничную поддержку населения.

Другое дело, что к 1939 году резервы дальнейшего экономического роста (а также конфискованные у евреев средства) оказались исчерпаны. Экономическая ситуация переставала улучшаться, а через некоторое время она неизбежно должна была ухудшиться вновь. Это означало, что Рейх был кровно заинтересован в войне – причем в войне не «ростовщической», а впрямую грабительской.

Германия вновь ввела воинскую повинность, начала официально создавать танки и самолеты. Страна готовилась к войне, – но вот времени для этой подготовки остро недоставало. И по сей день многие историки критикуют руководство «Люфтваффе» за отсутствие внимания к созданию серийного стратегического бомбардировщика. Однако в тех условиях, в которых реально развивалась немецкая авиация, жизненно необходимы были истребители для завоевания превосходства в воздухе, и тактические бомбардировщики, прокладывающие дорогу наземным войскам. Без этого у вермахта не было особых шансов даже в войне против коалиции второстепенных европейских держав. А без тяжелых бомбардировщиков вести войну в Европе было вполне реально. Германия принимала свое решение в условиях острой нехватки ресурсов, и прежде всего времени.

«Мир для нашего поколения»

Для Советского Союза кризис имел противоположное содержание: у страны появилась надежда преодолеть многолетнее отставание в промышленном и технологическом развитии. Принимается программа индустриализации страны и начинается отсчет пятилеток. Очень много написано на тему, что пятилетние планы на самом деле никогда не выполнялись. Так ведь они и не были рассчитаны на выполнение! Сталинский режим был похож на гитлеровский и в том отношении, что умел мобилизовать людей, заставляя их решать заведомо неразрешимые задачи. Этим можно (и нужно) было гордиться, но привычка работать в условиях кризиса с некоторых пор стала играть отрицательную роль – оказалось, что нормально функционирующая, не требующая ежечасных подвигов экономика с определенного этапа все-таки работает лучше.

Тем не менее экономические успехи, достигнутые Советским Союзом к середине 1930-х годов, были весьма впечатляющими. В эпоху индустриализации вошла страна, способная в самом лучшем случае воевать с Польшей. Из этой эпохи вышла военная и промышленная держава первого класса, сразу вступившая в мировое технологическое соревнование.

А вот во Франции и Великобритании уныло тянулась вторая подряд программа «Десять лет без войны». Франция, впрочем, в свободное время и за счет свободных ресурсов медленно строила колоссальную и совершенно бессмысленную в эпоху механизированных войн линию Мажино, название которой вскоре станет нарицательным.

К середине десятилетия война начинает «стучаться в двери». В 1931 году Япония начинает аннексию Маньчжурии, два года спустя она вместе с Германия покидает Лигу Наций. В 1934 году Япония денонсирует Вашингтонский договор. 26 февраля 1935 года Германия формально отбрасывает Версальские ограничения на развитие вооруженных сил. 3 октября того же года Муссолини из Сомали и Эритреи вторгается в Эфиопию. Летом 1936 года военный мятеж в Испании перерастает в гражданскую войну «общеевропейского» масштаба, в которую оказываются так или иначе втянуты практически все ведущие страны Европы, а ее поля сражений постепенно превращаются в испытательный полигон для новейших вооружений Италии, Германии и СССР. В том же году Германия дает весомую пощечину Франции, беспрепятственно введя свои войска в демилитаризованную Рейнскую область. В следующем году году конфликт Японии и Китая окончательно перерастает в большую войну.

28 января 1938 года США принимает новую программу вооружений, 11-12 марта Гитлер присоединяет Австрию, в течение месяца Великобритания и США признают «аншлюс». Осенью этого же года вспыхивает Судетский кризис, ставший первым видимым актом новой большой войны в Европе. Германия провела его артистически – особенно если иметь в виду, что ее танковые силы были еще не в состоянии проводить операции крупного масштаба, а мощь «Люфтваффе» в значительной мере создавалась геббельсовской пропагандой.

Впрочем, союзники, также не готовые к войне, находились в сложном положении. Формально Германия, требуя плебисцита в населенной немцами Судетской области, действовала в рамках версальских традиция «самоопределения» и политики приоритета прав человека. Ее притязания, поддержанные референдумом, смотрелись вполне легитимно.

Но Чехословакии не повезло: она являлась союзником не только Франции, но и Советского Союза, с которым имела договор о военной помощи. Поэтому война за Чехословакию неизбежно означала коалицию Франции и СССР.

Невилль Чемберлен привез в Лондон «мир для нашего поколения», но события продолжали катиться под гору. Весной 1939 года Франко занимает всю территорию Испании, эта страна также оказывается вне Лиги Наций. Одновременно Германия возвращает себе Мемель (литовскую Клайпеду), оккупирует остатки Чехословакии и предъявляет Польше требование вернуть Данциг. Для Великобритании и Франции создается нетерпимая ситуация, но они продолжают борьбу дипломатическими методами. 22 марта появляется совместное заявление о помощи Бельгии, Голландии и Швейцарии в случае агрессии. 27 апреля Великобритания принимает закон о всеобщей воинской повинности. В ответ на это на следующий день Германия разрывает соглашение с Великобританией об ограничении морских сил и денонсирует германо-польский договор о ненападении. 19 мая заключается франко-польский военный союз. А 23 августа Гитлер обеспечивает себе тыл, подписав соглашение в Москве, известное как «Пакт Молотова – Риббентропа».

Этот документ играет ключевую роль при конструировании ряда общепринятых версий истории – на наш взгляд, совершенно незаслуженно. Мы уже проследили, хотя и конспективно, политику великих держав в межвоенный период и можем сформулировать некоторые важные выводы.

Во-первых, политика Германии в этот период была последовательна и ясна: при всех правительствах страна стремилась освободиться от Версальских ограничений, создать конкурентоспособную армию и вернуть утраченное положение в Европе. Нацистский режим выделяется на общем фоне лишь темпами наращивания военной мощи (количество наконец перешло в качество) и социально-националистической риторикой.

Во-вторых, кроме Германии в европейской войне были заинтересованы также Соединенные Штаты Америки и Советский Союз. Для США война была удобным способом возложить на Европу издержки экономического кризиса 1929 года, а для СССР – важным шагом в «собирании» российских земель. Менее очевидно, что польская правящая элита (уже принявшая участие в расчленении Чехословакии) также стремилась к агрессивной войне – по крайней мере, рассматривала подобную возможность как допустимую.

В-третьих, ремилитаризация Германии в неявной форме поддерживалась не только Советским Союзом, но и Соединенными Штатами… а также Британией.

На этом фоне политика Великобритании и Франции выглядит чрезвычайно странной. Главные бенефициары Версаля, по итогам Первой мировой они стали гегемонами Европы и были кровно заинтересованы в сохранении status quo как в Европе, так и во всем мире. Любая война была им невыгодна. Тем не менее они допустили новое возвышение Германии, а в итоге сдали нацистам Чехословакию – оплот и витрину стабильности в Восточной Европе.

Однако необходимо помнить, что гегемонов не может быть два. Вся международная политика интербеллума пронизана соперничеством Англии с Францией, а за пределами Европы – также и с Соединенными Штатами. Ремилитаризация Германии была выгодна Британии, стране, «не имеющей постоянных союзников, но имеющей постоянные интересы». Не имея флота, немцы не могли впрямую угрожать островной державе – зато постоянная угроза для Франции привязывала последнюю к Британии, причем в качестве младшего, зависимого партнера.

Вдобавок Гитлер до последнего момента весьма прозорливо не высказывал претензий на Западную Европу, ограничиваясь требованием «жизненного пространства» на Востоке, – а Восточная Европа была сферой влияния Франции. Британские интересы распространялись в первую очередь на Балканы, которые сами успешно создавали главную угрозу своей стабильности.

Труднее всего понять позицию Франции. Некоторые связывают ее с усталостью после Первой мировой, которая принесла стране слишком большие потери, подорвав ее волю и лишив энергии. Отчасти это действительно так, но куда более важным фактором явилась внутренняя политика. Во Франции были сильны левые партии, и традиционные элиты прилагали поистине невероятные усилия, чтобы не допустить реального прихода к власти социалистов, а то и коммунистов. Этим объясняются метания как во внутренней, так и во внешней политике Франции – от почти заключенного союза с СССР до фактической поддержки Франко в Испании и концлагерей для республиканских беженцев.