Актуальные проблемы государственной политики

Одной из массовых реакций на кризис в России стала играизация – внедрение принципов игры в жизненные стратегии, что позволяет людям как-то адаптироваться к хаосу «переходного периода». Люди непрерывно конструируют для себя виртуальную реальность, при этом реальная жизнь все более приобретает хаотическое содержание. Стираются различия между реальностью и ее восприятием, нарушение мира смыслов, размывание идентичностей. Наблюдается сдвиг к более низким, примитивным социальным действиям, к деструктивности поведения – раннее употребление алкоголя, табака, потом и наркотиков, тяга к действиям, связанным с рисками и мистикой, невиданный ранее индивидуализм, рост молодежной преступности.

Все это – вызов культурной политике, но мы к нему не готовы. Контент практически всех игр задается фирмами США, а в играх «упакованы» жесткие ценностные установки. Но своих игр мы на рынок не поставляем. Значит, мы не можем пресечь враждебные нам процессы, которые создают в обществе зоны «контролируемого хаоса».

Это важный и опасный фактор. Глобализацию проектировала и ведет элита Запада, проникнутая глубоким пессимизмом. Это делает многие шаги непредсказуемыми.

Важно!

Глобализация была задумана как венец холодной войны. Но эта война носила мессианский характер, победа в ней была названа «концом истории». Лео Страусс, основоположник философии неолиберализма, так определил ее цель: «Полная победа города над деревней или Запада над Востоком». И дал потрясающее своим пессимизмом пояснение: «Завершение истории есть начало заката Европы, Запада, и вследствие этого, поскольку все остальные культуры были поглощены Западом, начало заката человечества. У человечества нет будущего».

В докладе Римскому клубу «Первая глобальная революция» (1991) прогноз таков: «К середине следующего столетия в сегодняшних промышленно развитых странах будет проживать менее 20% всего населения земного шара. Способны ли мы представить мир будущего, в котором кучка богатых наций, имеющая новейшее вооружение, защищается от огромного количества голодных, необразованных, не имеющих работы и очень злых людей, живущих во всех остальных странах?»

У жителей Запада искусственно создается «синдром осажденной крепости», который нередко доходит до состояния психоза. По словам президента Римского клуба, жители Запада «все более превращаются в некое гетто, которое окружают возмущенные, готовые к бунту орды голодных, неграмотных и безработных».

К чему же ведет такая мрачная глобализация? В том же докладе Римскому клубу предсказывается: «Приток мигрантов может вызвать резкое усиление “оборонительного” расизма в странах въезда и способствовать установлению в них на волне популизма диктаторских режимов… Таким образом, нашим настоящим врагом является само человечество».

Вот исторический вызов российской политике – всеми средствами предотвратить скольжение в пропасть войны Запада с «самим человечеством». У нас много провалов, ошибок и слабостей, но придется с другими народами выполнить долг удерживающего.

Основные выводы

Термином «глобализация» обозначают два разных явления. Чаще всего говорят о новом этапе мироустройства, когда устраняются барьеры, мешающие движению потоков вещей, денег, идей и социальных форм. Эта глобализация идет с возникновения человека, скачками. Но в то же время глобализация – это форсированная программа по созданию Нового мирового порядка, который торопится установить Запад на волне краха СССР. Эта программа – часть волны постиндустриализма, вырастающего из кризиса индустриальной цивилизации.

Говорят, глобализация – «объективный» процесс. Это идеологическая уловка. Речь идет не о стихийном явлении, а о социальном процессе, он имеет своих идеологов, организаторов, банкиров.

Глобализация породила «новых кочевников». Для них нет своих стран, а есть всемирная кочевая каста и всемирные туземцы. Сказано: «деньги – родина безродных». Культуре угрожает реванш ростовщика, направленный против всего небуржуазного в человеке. Этого не смогут выдержать даже буржуазные общества.

Глобализация – это всемирный передел богатства, который ведут мировые финансовые клики. Метод – ослабление национального государства через долги, приватизацию и скупку активов и ресурсов, сокращение расходов на социальные нужды, науку и культуру. Государство сокращает свои контрольные функции – и новые владельцы миллиардных капиталов вливаются в глобальную элиту. В результате резко усиливается отчуждение населения от государства.

Распространяемые через глобализационные процессы технические и технологические новшества становятся тягачом развития для всех без исключения регионов мира. Однако при такой идиллической картине не учитывается факт разных скоростных характеристик протекания глобализационных процессов. Разные регионы мира, равно как элиты и массы, входят в глобальный мир с разной скоростью. Как следствие – увеличивающийся разрыв развитости и комфортности жизни. Этот разрыв достиг в настоящее время критического уровня.

Об угрозах глобализации говорят мыслители, принадлежащие к различным сегментам общественной мысли. Обеспокоенность вызывает, прежде всего, выхолащивание национальных традиций и национальных ценностей. Разрушение национальной самобытности приводит, в свою очередь, к девальвации национального государства, а то и к его десуверенизации.

Конфликты в современном мире продуцируются не цивилизационными традициями, а, напротив, их подавлением. К началу третьего тысячелетия человечество столкнулось с новым феноменом – планетарной Антицивилизацией. Именно Антицивилизация и является глобальным агрессором, ведет борьбу против каждой без исключения цивилизаций. Первой ее жертвой оказалась цивилизация Запада. Разграничить западную, восходящую к христианской ценностной платформе цивилизацию и планетарную Антицивилизацию принципиально важно для правильной идентификации источника угроз.

Нынешняя глобализация – это попытка укрепить мировую систему «центр – периферия». И Россию, как и в начале ХХ в., снова пытаются втянуть в периферию. Но в этой мир-системе жизнеустройство периферии не может быть построено так же, как в центре. Новые технологические уклады возникают в странах периферии в виде анклавов – при архаизации труда и быта окружающего их большинства населения. При этом глобальные финансовые потоки обтекают те регионы, в которых не гарантирована высокая прибыль. Так в мире возникают зоны, где проживают «общности, которые нет смысла эксплуатировать».

Глобализация была задумана как венец холодной войны. Но эта война носила мессианский характер, победа в ней была названа «концом истории». Лео Страусс, основоположник философии неолиберализма, так определил ее цель: «Полная победа города над деревней или Запада над Востоком». И дал потрясающее своим пессимизмом пояснение: «Завершение истории есть начало заката Европы, Запада, и вследствие этого, поскольку все остальные культуры были поглощены Западом, начало заката человечества. У человечества нет будущего».

Контрольные вопросы

Охарактеризуйте глобализацию: доктрину, международные институты, политические противоречия.

Какие трансформации национального государства наблюдаются в условиях глобализации?

Каково влияние глобализации на экономическую, социальную и культурную политику России?

Дополнительная литература

Бауман З. Глобализация: последствия для человека и общества. М., 2004.

Бек У. Что такое глобализация? Ошибки глобализма. М., 2001.

Панарин А.С. Искушение глобализмом. М., 2002.

Стиглиц Дж. Глобализация: тревожные тенденции. М., 2003.

Хелд Д. и др. Глобальные политический трансформации: политика, экономика, культура. М., 2004.

Глава 19. Политическое насилие

§ 1. Насилие как объект изучения политической науки

Одна из критических проблем государственной политики – политическое насилие. Оно может быть направлено против существующей власти и порядка или, напротив, применяется государством или его союзниками для подавления сил, посягающих на власть и порядок. Здесь мы рассматриваем структуру и динамику этого явления без оценочных суждений и разделения насильственных действий как государства, так и его оппонентов на «хорошие» и «плохие».

Некоторые политологи считают конфликты, к которым относятся и насильственные, ключевым понятием политической науки. Однако эта наука в основном разрабатывала проблему насилия на службе государства. Т. Гоббс видел именно в общем страхе перед насилием со стороны людей в их «естественном состоянии» главный мотив создания государства, которое могло бы взять под контроль применение насилия. М. Вебер в качестве отличительной характеристики государства назвал его монополию на физическое насилие.

Тем не менее политологи до недавнего времени избегали исследовать проблемы политического насилия в его структурной полноте. Эта тема методологически очень сложна и противоречива. В обществоведении наибольший интерес к ней проявляют историки. Так, они создали обширную литературу о крестьянских восстаниях в Англии, Франции и России начиная с XII в. Очень большой интерес социологов был вызван русской революцией и Гражданской войной. П. Сорокин, сам свидетель и участник этой революции, даже опубликовал в 1925 г. книгу «Социология революции». Он показал, что Первая мировая война и русская революция были результатом огромных сдвигов во всей социокультурной системе буржуазного общества и его периферии. Он предвидел, что последствиями этих событий будут еще более серьезные потрясения.

Из истории политической науки

Питирим Сорокин (1889—1968)

Российский и американский социолог, один из основателей русской социологии. Известен своими работами в области теории социальной стратификации и социальной мобильности.

Основные сочинения: «Система социологии» (1920), «Социология революции» (1925), «Кризис нашего времени : социальный и культурный обзор» (1941)

Основные классы, на которые условно делятся эпизоды политического насилия, – беспорядки, заговоры, внутренние войны.

Беспорядки – относительно спонтанное насилие со значительным участием населения (забастовки, бунты, столкновения и местные восстания). Заговор – высокоорганизованное насилие с ограниченным участием населения, включая политические теракты, маломасштабные партизанские войны, перевороты и мятежи. Внутренняя война – высокоорганизованное насилие с широкомасштабным участием населения, партизанские и гражданские войны, революции. Границы между этими категориями размыты, процессы динамичны.

Историческая иллюстрация

По данным до 1967 г., конфликтами, унесшими более 300 000 жизней (не считая Первой и Второй мировых войн), были: восстание Тайпинов 1851—1964 гг.; американская гражданская война; война в Ла-Плате 1865—1970 гг.; Гражданская война в России 1918—1920 гг.; первая и вторая китайские гражданские войны 1927—1936 гг. и 1945—1949 гг.; испанская гражданская война 1936—1939 гг.; общинные мятежи в Индии и Пакистане 1946—1948 гг.; Вьетнамская война 1961—1975 гг.; гражданская война в Индонезии 1964—1966 гг.; гражданская война в Нигерии 1967—1970 гг.

Цитата

Институты, личности и политика правителей инспирировали вспышки насилия на протяжении всей истории организованной политической жизни. Обзор истории жизнедеятельности европейских государств и империй, охватывающий двадцать четыре столетия, показывает, что в среднем на четыре мирных года приходится один год беспорядков, сопряженных с применением насилия. Не в лучшую сторону отличаются и современные народы: между 1961 и 1968 гг. определенные формы насильственных гражданских конфликтов имели место в 114 странах и колониях из 121. Большинство актов насилия оказали незначительное влияние на политическую жизнь, но некоторые из них были чрезвычайно губительны в отношении человеческих жизней и политических институтов. Десять из тринадцати наиболее смертоносных конфликтов за последние 160 лет [до 1967 г.] были гражданскими войнами и мятежами; начиная с 1945 г. попытки свержения правительств организовывались чаще, чем национальные выборы. Противовесом этому жестокому перечню может служить тот факт, что иногда политическое насилие приводило к созданию новых, более прогрессивных обществ. В пользу случайных благотворных результатов насилия свидетельствуют последствия Американской, Турецкой, Мексиканской, Русской революций.

Т.Р. Гарр. Почему люди бунтуют

§ 2. Общая характеристика политического насилия

Любые акты политического насилия угрожают власти и государству, поскольку они разрушают образ монополии силы, которая является важным атрибутом государства. А в обыденном смысле эти эксцессы нарушают нормальное течение политических процессов. Социальная цена конфликтов с насилием очень велика – «насилие обычно пожирает и людей, и материальные ценности». Последствия насилия чаще бывают деструктивными, нежели конструктивными, во всяком случае на протяжении короткого отрезка времени, и могут привести к огромным страданиям тех групп, которые пошли на конфликт с насилием.

Распространено мнение, что политическое насилие есть нерациональная реакция на условия, вызвавшие острое недовольство. Однако есть работы, которые показывают, что весь процесс политического конфликта, как правило, сопровождается рациональным расчетом. Чтобы предполагать, рационально или иррационально поведение в конкретном конфликте, требуется основательный структурно-функциональный анализ с оценкой всех причин и факторов.

Важно!

Чтобы оценить значимость конкретной акции политического насилия, надо «измерить» три ее основных переменных. Это: степень участия (масштаб); разрушительность насилия (интенсивность); продолжительность насилия (длительность). Так, П. Сорокин при оценке политического насилия в русской революции определял: долю населения, подверженную насилию; долю населения, активно вовлеченного в насилие; продолжительность, интенсивность и степень жестокости насилия.

Однако эти замеры еще не дают оснований для прогнозирования развития конфликта и предвидения последствий насилия и принимаемых контрмер. Структура таких конфликтов сложна и непрозрачна, знание о них слишком ограниченно и неточно. Хотя за последние полвека все заметные конфликты во всех уголках мира внимательно изучаются антропологами и психологами, системными аналитиками и политологами, пока что продвинулись разработки технологий разжигания таких конфликтов, а контроль за ними и их умиротворение опираются на опыт и искусство политиков.

Важно!

В структуре конфликта выделяют такие блоки: причины обращения к политическому насилию – развитие неудовлетворенности; политизация неудовлетворенности; реализация насильственного действия, направленного против политических объектов.

Условия, вызывающие неудовлетворенность, даже политизированную, и установки на насилие могут присутствовать долгое время в латентном состоянии. Сдвиг к открытому конфликту – процесс нелинейный, и лишь по достижении порога начинается цепная реакция насилия. Этот порог может быть отодвинут разными средствами, например усилением коэрсивного (подавляющего) контроля или программой расширения институциональной поддержки власти в обществе.

Самые многочисленные акты насилия начинаются с демонстраций и митингов, перерастающих в беспорядки, которые начинают группы радикальной молодежи (нередко с погромами), полиция пытается их унять (иногда, напротив, провоцирует на насилие) – происходит столкновение. Полиция разных государств в разные периоды применяет разные тактики. Например, в Гамбурге полиция действует жестко, и 1 мая часто происходят настоящие побоища. В Испании в 1990-е годы полиция иногда давала эмоциям демонстрантов «выдохнуться», и колонна безработной молодежи мирно проходила через весь город, разбивая по пути витрины банков и светофоры. А во время франкизма, в 1960—1970-е годы, установились негласные знаки: если жандармерия выходит в обычной форме – предлагает избежать насилия; если в шлемах и со щитами – будет избивать; если надела старинные черные треуголки – будет стрелять, увидев ее, все разбегаются.

Очень часто определенные формы коерсивного контроля увеличивают интенсивность беспорядков и даже способствуют их превращению в бунты и революционные движения. Результат определяется балансом ресурсов режима и его противников.

Цитата

Степень институциональной поддержки диссидентов и режимов является функцией относительных пропорций численности национальных организаций, которые им удалось мобилизовать на службу себе, сложности и сплоченности этих организаций, их ресурсов и той степени, в которой они способны обеспечить упорядоченные процедуры для получения ценностей, разрешения конфликтов и каналирования агрессивности. Рост организации диссидентов может в короткие сроки способствовать развитию политического насилия, но он также, вероятно, может обеспечить неудовлетворенных новыми средствами облегчения лишений в долгосрочной перспективе, минимизируя таким образом насилие … Участники процесса политического насилия могут оценивать его в качестве средства выражения своих политических требований или противостояния нежелательному политическому курсу. Ограниченное насилие может также оказаться полезным для правителей и политических систем в целом, особенно как симптом социального недомогания, когда становятся неадекватными иные средства выдвижения политических требований… Легитимность правительств – это главная детерминанта того, будет ли народный гнев направлен против властей или каналирован в другого рода акции. Этот аргумент был верифицирован во многих исследованиях: легитимные правительства редко становятся мишенями мятежа. Но эта модель также упрощает реальность, выдвигая линеарное утверждение, что люди бунтуют, а правительства отвечают. Это выглядит как имплицитное предположение, что мятеж – это проблема, а правительство – решение. Более внимательное прочтение показывает, что правительства причастны к созданию и изменению условий возникновения конфликта на каждой стадии этой модели. Насаждаемое правительством неравенство – это главный источник обид, репрессивная политика увеличивает гнев и сопротивление, отрицание права на использование конвенциональной политики и протеста толкает активистов в подполье и плодит террористическое и революционное сопротивление.

Т.Р. Гарр. Почему люди бунтуют

Интенсивность государственного насилия против диссидентов вопреки стереотипному мнению мало зависит от типа политического режима. В своем обзоре Т. Гарр указывает, что «некоторые демократии бывают крайне репрессивными в отношении меньшинств, в то время как некоторые автократические лидеры выполняют долгосрочные программы социального реформирования, так что «демократия» – это не единственный фактор… Все лидеры в каких бы то ни было политических системах обладают сильным инстинктом выживания, и, если их безопасность и безопасность их народа подвергается серьезной и повторяющейся угрозе, они прибегнут практически к любым средствам, чтобы нанести поражение тем, кто бросает такой вызов».

§ 3. Причины обращения к политическому насилию

Рассмотрим причины, побуждающие те или иные группы общества применить политическое насилие против своего государства или его подсистемы. Сначала отвлечемся от исключительно важного внешнего фактора – заинтересованности иностранных политизированных акторов (государственных или иных) в ослаблении данного государства или в смене его власти.

Первый класс причин – психологические и социально-психологические мотивы. Самые распространенные из них обозначаются терминами «фрустрация» и «депривация».

Важно!

Фрустрация – состояние, возникающее вследствие какой-то непреодолимой помехи, препятствующей достижению цели; проявляется в ощущениях гнетущего напряжения, тревоги, отчаяния, гнева. Депривация – чувство, которое люди испытывают, когда находят свое положение неблагоприятным в сравнении с положением других индивидов или групп.

Понятно, что эти чувства порождаются не непосредственно самой реальностью, а ее восприятием. А оно формируется мировоззрением, культурой группы, общими социетальными условиями и доступом к информации. Люди интерпретируют те экономические и социальные ситуации, в которых они оказались. Значит, объективное состояние социальных показателей само по себе не позволяет объяснить психологическое «самочувствие» разных групп. В социологии популярна «теорема Томаса»: «Ситуации, определяемые людьми как реальные, реальны по своим последствиям». Р. Мертон сформулировал ее так: «Общественные определения ситуации (пророчества или предсказания) становятся неотъемлемой составляющей ситуации и тем самым влияют на последующие события».

В середине 1950-х годов некоторая часть молодежи из элитарных семей, информированная об образе жизни западной элиты, стала испытывать фрустрацию («стиляги»). Это небольшое сообщество впервые бросило принципиальный вызов советскому строю, сильно удивив массу сверстников. Это было важной вехой на пути к краху СССР – «первой стадией революционного процесса является снижение социального консенсуса». Через десять лет, когда кино и телевидение ввели иностранные фильмы в массовую культуру, фрустрация этого типа распространилась в широких слоях населения.

Иными словами, на распространение фрустрации и возникновение чувства депривации большое воздействие оказывают демонстрационные эффекты. Особенно сильно эти эффекты действуют в ходе модернизации, когда большая часть населения близко соприкасается с инокультурными ценностями в форме образов, стилей, вещей (например, джинсов и автомобилей).

Надо заметить, что в контексте данной темы речь идет об относительной депривации. Она возникает в результате сравнения себя с другими. Материальный уровень жизни «стиляг» объективно был существенно выше среднего, но они ощущали себя обездоленными в сравнении со своими сверстниками из среднего класса США. В 1970-е годы, когда средний уровень жизни в столичных городах СССР резко вырос, чувство относительной депривации – опять же в сравнении со своими сверстниками из среднего класса США – у молодежи стало массовым. Урбанизация и смена поколений усугубили этот культурный кризис, и через 10 лет в столицах сложилась общность фрустрированных молодых людей, потенциально готовых к политическому насилию. И это стало объективной реальностью.

Историки пишут о «хлебных бунтах» в Англии и Франции XVIII в., что их участники были далеки от реального голода – они выступали не против голода, а против повышения цен, грозившего голодом. И вот важное наблюдение: «Побуждение к насилию возрастает по мере того, как экономические позиции людей падают вниз, к грани существования, но резко снижается, когда эта грань достигнута». За «порогом голода» затухают революционные порывы. Люди, жизнь которых сведена к уровню физического существования, не способны к мятежу. Как выразился Э. Хобсбаум, «когда люди действительно голодны, они слишком заняты поисками пищи, чтобы делать что-то еще, иначе они умирают». Эту критическую грань зафиксировали многие авторы. Но это наблюдалось и в ходе реформ в России в 1990-е годы.

Из истории политической науки

Эрик Хобсбаум (1917—2012)

Британский историк-марксист.

Основные сочинения: «Век капитала» (1975), «Век Империи» (1987), «Нации и национализм» (1990), «Эпоха крайностей» (1994)

Директор Центра социологических исследований В.Э. Бойков писал в 1995 г.: «В настоящее время жизненные трудности, обрушившиеся на основную массу населения и придушившие людей, вызывают в российском обществе социальную депрессию, разъединяют граждан и тем самым в какой-то мере предупреждают взрыв социального недовольства». В работе этого социолога есть даже целый раздел под заголовком «Пауперизация как причина социальной терпимости».

Американский политолог Дж. Соуле считал, что людей, терпящих бедствие, к революции скорее побуждает не угнетение, а изменение, если не сбываются порожденные им надежды: «Достаточно часто, когда люди находятся в наиболее отчаянном и убогом положении, они в наименьшей мере склонны восставать, потому что в этом случае они теряют надежду… Только после того как их позиция каким-то образом улучшилась и они начали ощущать возможность перемен, они могут подняться против угнетения и несправедливости. Если что и может дать отбой восстанию, так это само осуществление надежды, а не утрата ее, возрастание доверия, а не беспросветное страдание».

П. Сорокин отметил важную вещь: «Падение режима – обычно результат не столько усилий революционеров, сколько бессилия и неспособности к созидательной работе самого режима». В нашей истории есть наглядный пример. После февраля 1917 г. Временное правительство, от которого ждали окончания войны и национализации земли, обмануло надежды. И политизированная часть общества (солдаты и рабочие) в октябре свергли это правительство. В марте 1920 г., продолжая спор с меньшевиками и эсерами, В. Ленин сказал им: «Нашелся ли бы на свете хоть один дурак, который пошел бы на революцию, если бы вы действительно начали социальную реформу? Почему вы этого не сделали? Потому, что ваша программа была пустой программой, была вздорным мечтанием».